Never Fade Away

      Ви собирался сознательно и расчетливо предать человека, которого он до одури любил. Того, кто ему верил. А если сказать еще точнее – поверил полностью лишь недавно. Доверился, блять. Одного из самых подозрительных людей, которых наемник встречал на своем пути.       В голове мантрой бесконечно билось болезненным пульсом: «Завтра. Завтра. Завтра. Завтра». И было бы очень неплохо остановить это ебанутое огненное шипастое колесо, накатывающееся на него неотвратимо, словно в ужасающем ночном кошмаре, потому что Сильверхенд начинал задумчиво и оценивающе на него поглядывать с пассажирского сидения. Наемник нервно стиснул руль вспотевшими ладонями, ярко и остро осознавая: рокербой слышит его мысли. Читает их. Улавливает. Но пока еще не знает, нет.       Припорошенное песком дорожное полотно улетало под капот, сливаясь в слепящую ленту. Сухой, пахнущий нефтью воздух врывался в приоткрытые окна тачки. Бесконечные Пустоши потоком скользили мимо. Джонни молчал. Слава богам.       «Завтра» не подходило. Слишком, блять, очевидно. И Ви, буквально пару секунд протупив, не без проблем продрался через мысль из разряда «Только, блять, не думать о белой обезьяне» и переключился на прочно поселившийся в его голове и зациклившийся намертво за последние пару дней припев Chippin’In.       «C-can you feel it?»       Завтра. Чувствуешь?       «Can you touch it?»       Завтра. Осязаешь?       «Get ready 'cause here we go».       Завтра. Готов ты или нет – никого не ебет, но завтра все начнется.       Наконец-то отвернувшись, рокер лениво перевел взгляд на стелющиеся мимо пустынные пейзажи. Отняв одну руку от руля, соло как можно торопливее извлек из кармана джинсов подтаявшую капсулу омега-блокаторов и, не мешкая ни милисекунды, чтобы не дать мыслям оформиться, закинул ее в рот, моментально глотая. К худу или к добру, но омерзительное блядское дело было сделано. Ви резко, с пробуксовкой остановил тачку, припарковавшись у обочины. На лицо его неумолимо и мучительно наползала краска стыда.       Сильверхенд успел обернуться и взглянуть на него, удивленно и красиво изогнув темную бровь над авиаторами. Наемник четко видел, как чуть приподнятые до этого уголки жестких губ рокербоя поползли вниз, как появилась поперечная знакомая морщинка на переносице. А потом Джонни пропал в резких, сопровождающихся отвратительным скрежещущим звуком, исказивших его очертания помехах, не сказав ни единого слова.       Скрестив руки на руле, Ви бессильно уронил на них голову, уткнувшись лбом в предплечья.       Ебаные святые угодники, а что бы ты сделал, если бы рокер был живым, а? Разблокировал бы дверь с его стороны и выкинул его нахуй на полном ходу? Охуячил бы битой до бессознанки? Траванул бы наркотой до отрубона? И все ради того, чтобы он не узнал, о чем ты собираешься думать, ссыкливый слабак? Заткнись, всех несуществующих богов ради, заткнись! Ты ни черта не понимаешь!       Соло сидел несколько минут крепко зажмурившись, до разноцветных пятен под веками, а потом распахнул обреченно сухие глаза, глядя себе под ноги, различая на коврике каждую песчинку, натащенную подошвами в салон; каждую царапину на своих кедах. Мир поблек, но одновременно все грани и линии предметов отрисовались угрожающе остро, раняще. Тошнило, дышалось тяжело, сдавленно, с сипом.       Хотелось выпрямиться, облегчить дыхание, отлепиться от руля, но неподъемное чувство вины давило на загривок, на лопатки, на спину, заставляя оставаться в согнутом положении. То, что сделал Ви, было необходимо сделать. Для самого Сильверхенда и для их общего блага. Да, по установившемуся между ними негласному джентльменскому соглашению жрать блокаторы или псевдоэндотрезин без предупреждения и согласования было подло, не по-пацански, неуважительно. Предательством это было – вот чем.       Если делаешь, то хотя бы не ссы называть вещи своими именами, мелкая ты сучья душонка!       Наемник скривился и сжал челюсти до желваков, ощущая, как в сердце колюче ткнулась огромная зазубренная игла, вошла глубоко, да там и засела. Тогда, в сортире «Красной грязи», рокербой взял с него слово, добился клятвы, что Ви не допустит больше мыслей о том, чтобы отдать Джонни тело, о том, чтобы сдаться, оставить все как есть. Вынудил не сметь ставить его жизнь выше своей. Объяснил, сука, почему. И это, блять, было доходчиво и понятно! Для рокера была невыносима мысль о том, чтобы занять чье-то сознание. Чье угодно. Это было для него самым страшным адом. И это исключало для соло размышления насчет любых планов по спасению Сильверхенда.       Рыпнувшись резко на водительском сидении, Ви содрогнулся в конвульсиях, сотрясших тело, и со всей дури шарахнул модифицированными кулаками по рулю. Не помогало, хотя металл штурвала чуть и погнулся, принеся хотя бы мизерную толику удовлетворения. Но растущая в нем отравляющая боль, ширящаяся бесконечно, растекающаяся ядом по всем капиллярам, была несравнимо грандиознее и голоднее. И тогда наемник внезапно сам для себя заорал без слов, страшно и яростно, изо всех сил, срывая голос на изнемогающий хрип, пытаясь извергнуть из себя хотя бы часть владеющего им безумия.       Ви выдрался из ремней безопасности, оцарапываясь о крепления, торопясь, понимая, что еще пара секунд, проведенных в этом салоне, где он привык видеть на соседнем сидении знакомую до каждой черты, до каждого жеста, фигуру, буквально заставят его сойти с ума, пиздануться необратимо, задохнуться насмерть, и вывалился наружу, падая на колени в пыль и песок.       Отполз унизительно на четвереньках на казавшееся безопасным расстояние, пачкая светлые джинсы, перевернулся и упал обессиленно на задницу, с тревогой глядя на оставшуюся в стороне Javelina. Надежная и уютная ранее тачка теперь ощущалась опасным монстром на обочине, готовым втянуть его внутрь, сжать теснотой салона, перемолоть в кровавый фарш. И соло был почему-то твердо уверен в том, что останься он внутри еще на несколько секунд, – выбрался бы он оттуда уже совсем другим чумбой. Возможно, бесповоротно пожранным киберпсихозом.       Вытянув дрожащими пальцами из пачки сигарету, Ви зажал ее судорожно кривящимися губами и прикурил, поднимаясь на слабо державшие его ноги, покачиваясь. Хотелось успокоиться, ощутив знакомый вкус и аромат, но… Наемник ухватил пальцами сигарету и уставился на нее озадаченно и непонимающе. Табак не имел ни вкуса, ни запаха. Дым продирал по сорванной поврежденной глотке как наждак, но не приносил с собой ничего сверх того. Ви снова затянулся в полную силу легких, даже закашлялся, но результата это не дало. Ни привычной горечи на языке, ни едкой вони в носу.       Солнце нагревало модно стриженную макушку, темную ткань футболки, выбивало влагу на коже. Соло стоял на безопасном от Javelina расстоянии и охуевал от внезапных новостей. Проведенные полевые опыты привели к тому же итогу: жвачка, извлеченная из кармана, была так же стерильна, как и сигарета. Ни туалетная вода, ни дезодорант на теле не пахли, как и его собственный пот. Мир его восприятия потерял две шестых, но Ви точно помнил, что буквально несколько минут назад, когда… ох, блять-блять-блять… когда Сильверхенд был с ним рядом, он чувствовал эту срабатывающую для него теперь как триггер смесь пороха, пота, кожи, металла и табака. Одно воспоминание об этом чуть не сбило снова наемника с ног, перекрутило все внутренности до спазмов. Не сдержавшись, Ви зажмурился и протяжно громко застонал в голос, словно раненое насмерть животное.       Нет, он не вернется к тачке. Ни за что, блять. Он уйдет в Пустоши пешком и там обнулится нахуй от жажды или Ржавых стилетов.       Было бы забавно, конечно, но данное им слово не позволяло ему и этого. Согнувшись, соло уперся ладонями в колени и внезапно рассмеялся от души, качая головой. Рокербой чудно и мастерски поймал его в ловушку. Смешно подумать: древний, как профессия проститутки, прием – ухватить мужика за язык, когда держишь его за яйца. Чем выше цели, тем более низкие средства используются в их достижении. Это настолько в духе Джонни! Ви расхохотался еще сильнее - до слез. Задыхался от смеха, держась за побаливающий левый бок. Все просто, сказал рокер: Сильверхенд уходит, Ви живет и бережет свою жизнь. Похуй, как там наемник все это устроит, частности рокербоя никогда не ебали. Главное, блять, замысел! Идея! Новый приступ смеха согнул Ви, заставив опуститься на нагретый солнцем камень, торчащий из песка, и отдышаться.       Терпим. Терпим. Дышим.       Обычно срабатывавшая мантра пробуксовывала. Воздух входил в легкие какими-то непривычными судорожными толчками - Ви приходилось от души стараться, чтобы пропихнуть каждую порцию себе в горло. Джонни требовал от него жить, а это значило глотать кислород. И соло, блять, дышал! Если бы рокер сейчас не валялся где-то на задворках их сознания, подло и коварно без предупреждения нокаутированным любящим его больше жизни человеком, он бы наемником, безусловно, гордился.       Дышим. Дышим. Терпим.       Раздирающее на части одиночество, фатальная неполноценность, разорванность на части накрыли Ви, когда он еще безумно ухмылялся куда-то в горизонт, исходящий маревом раскаленного воздуха. Улыбка переплавилась в гримасу боли. Находиться, существовать без Сильверхенда было, без преувеличения, кошмарно. Серьезно, впечатления от приема блокаторов, испытываемые раньше, не шли ни в какое сравнение с тем, что диким зверем терзало наемника сейчас, перемалывая внутренности, делая кожу необъяснимо бесчувственной, – хоть доставай верный нож, и убедись, что и осязание не потерялось где-то вместе с запахами и вкусами, – забирая у окружения краски, заставляя мир дурнотно кружиться, вызывая отвратительную тошноту. Ви не ощущал себя живым. Так, одиноко валяющаяся в песках бесполезная, поврежденная часть когда-то бывшего нужным и правильным целого. Если подходить к вопросу тщательно и объективно – он и был мертв. Как и рокербой. Парадоксально во всех смыслах, но вместе они были едины.       Одиночество оглушило повторно, и он поежился от продравшего по позвоночнику на слепящем солнечном свету озноба, от которого волоски на руках встали дыбом. И если раньше соло пугала собственная машина, то теперь и залитые бесконечным ярким светом песчаные просторы показались кошмарно пустынными, словно в мире больше не существовало никого, кроме него самого.       Ох, Джонни, Джонни… Блять…       Именно для этих целей, для прожевывания этих мыслей и эмоций Ви и оглушил лучшего друга и по совместительству любимого человека блокаторами. Но сейчас понимал, что еще не время, он не готов. Нет, нет… Ему плохо и одиноко, ему, блять, страшно и жалко себя. С чего он, сука, решил, что сможет через это пройти? Он что, киборг какой-нибудь? Комиксовый безупречный герой? Он всего лишь тупой еблан двадцати пяти лет от роду, неопытный и глупый уличный пацан.       Ему нужно к Альдекальдо. Там он не будет один. Там есть друзья.       До лагеря всего десяток километров. Без тачки, но с его хромом – не проблема.       Солнце садилось, когда наемник пересек границу лагеря кочевников. Зашел тихо, не привлекая внимания, лишь махнул знакомым часовым, не имея уже никакого желания ни с кем разговаривать. Десятикилометровый путь под палящим солнцем по пустошам вытянул из него всю человечность.       Горел на площадке в центре общий костер, бросая почти бесцветные блики на палатки, на знакомые лица, на грузовики клана. Бегали дети и слышался людской гомон. Но на Ви неумолимо наваливалась тень, сплетавшаяся из вины, горя, боли и стыда.       Он обошел кочевников, собравшихся у пламени, стороной, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, и нырнул в палатку Панам.       - Ви, ну ты пиздец!.. – кочевница сидела на корточках у зеркала, когда небритое осунувшееся лицо Ви появилось в отражении, явно ее напугав. И, конечно же, разозлив. Панам поднялась на ноги и окинула его взглядом: грязные джинсы, мокрая от пота футболка, осунувшаяся рожа смертельно больного человека, серо-зеленые тусклые глаза сумасшедшего. По выражению ее лица соло прочитал, что на миг показался ей живым мертвецом из глупых сказок. Во взгляде кочевницы на пару секунд промелькнул неподдельный ужас. Панам потянулась к его щеке ладонью, но Ви уклонился, приваливаясь плечом к опоре палатки.       - Не нужно. Не спрашивай, - голос вырывался из глотки наемника непривычным хрипом. Он упорно шел сюда, чтобы не быть одному, но теперь ему было невыносимо находиться и среди людей. Он вообще не мог воткнуть себя в этот мир. – Есть что-нибудь крепкое?       - Ну само собой, ебаный ты путешественник, - нахмурившись, Панам зло вытянула из коробки под кроватью виски и собралась было уже раздраженно плеснуть в стакан, когда Ви мягко забрал из ее рук бутылку. – Есть еще что сказать, кроме как попрошайничать бухло, вывалившись, как зомби, пешком из пустошей? Объяснения? Новости для сестры?       - Не сейчас. Мне нужно идти, - наклонившись, соло нежно коснулся пересохшими обветренными губами лба кочевницы и отступил назад. – Спасибо, Панам. Я позвоню. Потом.       Виски тоже не имело вкуса. Словно вода. Хуже воды, потому что раньше даже вода имела свой узнаваемый химический привкус.       Ви шел и шел вперед, уходя все дальше в Пустоши, куда-то в сторону высоченных ограждений, замыкающих границы пригорода. Над ним разгоралось отдающее ядовитой тусклой зеленью ночное небо. Через смог пробивался размытый диск луны.       Сработал выставленный на время сигнал – наемник отстраненно закинул в рот очередную порцию блокаторов негнущимися пальцами.       Сознание его плыло. Периодами он впадал в состояние, близкое к кататонии, моментами мыслил ясно, а иногда его накрывала лавина эмоций, бравших за горло, мешавших дышать – и он ощущал себя по-настоящему умирающим.       Но Ви упрямо, буквально физически понукая себя, заставлял свой мозг работать – думать, мыслить, не отвлекаться. Уж упираться он умел как никто. Иногда казалось, что он вовсе не обучен сдаваться. Что ему банально не завезли этого навыка при рождении. Обделили. Забыли отвесить. Если он вцеплялся в какую-то идею, оторвать его было невозможно. Он мог умываться кровью, получать пиздюлей, отползать на время на переподготовку, но все равно возвращался и возвращался, пока не доводил дело до нужного ему конца. Пока не побеждал. Мать полагала, что ему будет пиздецки тяжело по жизни с таким норовом. Падре высоко ценил это качество и всячески его поощрял. Валентинос в определенный момент стали считать его ебанутым, но начали уважать. Джеки знал, что на соло всегда можно было положиться как на самого себя.       Все невыразимо упертое существо Ви вопило ему о том, что необходимо найти выход. Любой. Но не идти на попятную. Не опускать руки. Не сметь и думать об этом! Он должен был выкрутиться привычно из собственной траченой шкуры, выебать снова упрямо неподдающийся ему мир и найти способ спасти рокера. Или обнулиться в попытках сделать это. Наебнуть Арасаку, пытать Хелльмана, добраться до ублюдочных корповских управленцев, выдрать из них всю инфу, все ответы, все варианты, поднять на уши все связи, всех друзей, всех заказчиков и знакомых.       Но тут он натыкался на бетонную стену легко обезоруживающего его вопроса. Как наемник собрался спасать того, кто запретил это делать? Если даже фантастически представить, что щепку удастся извлечь из башки Ви или получится переписать энграмму Сильверхенда на другой биочип… Ему понадобится тело. Чужое тело, уже имеющее хозяина. И, даже если представить себе отвратительный вариант, что, переступив через себя, соло осилит рокербоя глушануть, стреножить, лишить права голоса, заставить валяться до самого победного конца в отключке… Сможет ли он повергнуть Джонни в настоящий ад, поправ все его принципы? Заставить жить наиболее ужасным для него способом? Решить за него? Серьезно? Решить за рокера?! Заставить люто ненавидеть себя? Это если еще Сильверхенд ему за такой пиздец кадык зубами не выдерет…       От одной мысли об этой схеме Ви чуть не вывернуло от отвращения к себе самому. Кто он, арасачий выродок, чтобы поступить так с рокербоем, с человеком, воплощавшим собой свободу? Да это было бы ебаным кощунством!       И это противоречие добавляло к его безумию еще одну яркую болезненную ноту. Наемник не мог смириться. И одновременно он не мог обречь любимого человека на существование в самых глубинах его худшего кошмара. И это разрывало основы личности Ви в клочья.       Это вынуждало его буквально выть. И он выл, хули скрывать. В голос. Наверняка насмерть пугая редкие патрули Стилетов. Потому что – а че бы нет, блять?! Кто его сейчас остановит, а?!       Еще хуже были мысли о том, каково приходилось самому Джонни. Для того все исходы в этой истории были говно: если они добудут у арасачьей суки инфу о Микоши – жить рокеру оставалось пару дней, если их пристрелят на встрече – и того меньше, а если их просто пошлют нахуй – то Сильверхенду доставалось по итогу тело соло. Все варианты были хуйней – врагу не пожелаешь. Да только рокербой был ничуть не менее упертым, чем сам Ви – хрен он отступится, он заставит наемника найти другой вариант выжить, а себе - обнулиться.       Но что бы там ни думал и ни чувствовал по поводу происходящего и грядущего Джонни, он хотя бы имел возможность это скрывать, исчезая в глубинах их общего сознания. У Ви такой возможности не было. И именно эта проблема привела его сюда, забитого блокаторами под завязку.       Запнувшись об острый камень носком кеды, соло чуть не навернулся, но удержался в последний момент. Облизнул искусанные в кровь губы, озадаченно взглянул себе под ноги и двинулся упрямо дальше.       Ви не хватало того времени, когда все было просто, как банальный револьвер без наворотов. Просто желать славы и денег было неимоверно легко – въебывай с отдачей, бери заказы, не думай о справедливости, правильности, нечистоплотности корп, не страдай над каждой, блять, историей, не думай о предпосылках, о двойном дне каждого заказа. Но теперь он был тут: без желания грести эдди горами, без желания ловить восхищенные улыбки в Посмертии. Он хотел сломать систему, позволявшую зажравшимся мудакам калечить жизни пачками. Он хотел теперь ловить одну улыбку, да пусть даже не восхищенную, хотя бы одобрительную… Но вскоре ему не светит никакой, блять, улыбки. А насчет узнавания… Да лучше б основная масса вовсе не знала его ебла. Потому что скоро корпы будут его искать. Носом рыть землю, сука.       В голове его все мешалось: концерт, вбивающиеся прямо в мозг строки из песен, Джеки, закрывающий глаза навсегда в такси Деламейна, черная бездна бешенства и боли, чистая ярость прогулки по Арасака-тауэр, заказы, киберпсихи, оглушительное голодное желание и ослепляющее возбуждение, дым сигарет в рассекающем черноту неоновом свете, двойное сердцебиение в темноте, запах никотина, пота и кожи, живое – такое живое, живое, живое! – тепло и тяжесть несуществующего тела. Невообразимая, безбрежная, без конца и края, разрывающая его на части любовь, – до крика, до стона, до невозможности ее выносить и оставаться вменяемым – слишком огромная и всепоглощающая. Какое-то безусловное желание заботиться, защищать и оберегать. Быть рядом.       Он сходил с ума – просто, грубо, обыденно, без затей, но силился осознать и принять это как-то издалека, отстраненно. Словно бы это и не имело к нему отношения.       И это было безумием, если подумать хорошенько, подумать трезво: человек, которого он любил, был давно мертв, был, блять, слепком сознания, энграммой, засевшей глубоко в его мозгу, нереальной, образом. Потрясающе живым, живее многих, горячим, ярким, желанным, лучшим на свете, единственным для наемника. Кажется, единственным сейчас и навсегда.       Все эти мысли, все давление последних недель, вся ярость, вся любовь, вся тоска, горе и боль, переполнявшие его, погребавшие под собой, вызывали идиотское желание упасть на песок, уставившись в небо, и орать. Орать без конца, срывая глотку, пока он не останется без голоса, без единого чувства, без малейшего проблеска сил.       Засмотревшись на мутный диск луны, в какой-то момент Ви снова споткнулся обо что-то, навернулся, ободрав колени о мелкие камни, но в этот раз встать уже не смог – осознал внезапно, переполненный раздирающими эмоциями до самых краев, что не может вдохнуть. Совсем. Как ни старался. Глотку сжал какой-то странный спазм, не позволяя воздуху пройти в легкие.       Выпростав из-под себя ноги, соло подался назад, усаживаясь на песок, пытаясь распрямиться и побороть странный ком в горле – сглотнуть, откашляться, набрать кислорода. И, может быть, все эти попытки и не стоили бы того, если бы Джонни… Ох, Джонни, блять! Блять!! Блять!!!       Воздух протолкнулся в глотку со странным хрипом, судорожно. Ви осознавал, как неконтролируемо кривятся его губы в странной гримасе. Что-то обжигающее заполняло его изнутри, поднималось необоримо, опаляло и крушило ребра. И он подумал, что его наконец-то настиг сердечный приступ, когда первый сухой, мучительный и оглушительный всхлип рванул горло, и наступило внезапное краткое облегчение. Темные точки перед глазами отступили, но тело начала бить неконтролируемая мелкая дрожь. И наемник все равно ни хера не понимал, что с ним происходит. Это было похоже на смерть, это было похоже на психоз.       Второй всхлип извергся уже из глубины, из самой груди, невыносимо болезненно – и Ви согнулся, пряча голову между расставленных коленей, обхватил затылок трясущимися пальцами… и совершенно шокирующе неожиданно для самого себя разрыдался в голос. Слезы хлынули настолько внезапно, что соло подавился изнемогающим стоном.       Он сидел в темноте на песке посреди ебаного ничего, освещаемый блядской луной, и рыдал как ребенок, отстраненно ощущая стыд и отвращение к самому себе, но ничего не мог поделать – рыдал неостановимо, неумолимо, размазывая рукавом футболки по лицу слезы идиотским детским жестом, свойственным любому человеку, каким бы взрослым он ни был. Умудряясь смотреть на себя в то же время словно со стороны, Ви охуевал и не верил себе.       Он не плакал, когда умер Джеки, хотя был оглушен, был раздавлен, почти уничтожен горем. Он упрямо сжал челюсти и сдержался, когда отмучилась от надрывного, вызванного химическим отравлением кашля и скончалась его мать. Он, сука, нажрался до полусмерти, съебал в темный закоулок, разбил все кулаки о грязную стену, хрипел и орал, но глаза его оставались сухими!       Когда он плакал в последний раз? Кажется, ему было пятнадцать. И это было от злости, блять! По глупости он втянулся в тупейшую заваруху, его закономерно кинули и вместо ожидаемой прибыли от дельца он остался без эдди, с разбитым в кровищу ебалом и очередной горькой наукой на будущее. И очковал к тому же пиздовать домой с такой красивой рожей, расстраивать и так заебанную многочисленными заботами мать.       Так какого хуя сейчас?!       Раз за разом содрогаясь от рыданий, наемник утирал и утирал лицо о плечо, но ничего не мог с собой поделать. Он оплакивал Джеки, он оплакивал мать, он оплакивал то, что ему только предстояло потерять: самое невыносимое, безбрежное и необходимое счастье. Давился бескрайним горем. Плюнув на все, хрипел, позволил себе все, выл, задыхаясь всхлипами. И ощущал, как невозможный отравлявший его яд безумия отступает, покидает медленно его тело, отпуская его измученный мозг.       Судороги и дрожь, сотрясавшие его тело, постепенно теряли в интенсивности, пока не сошли на нет. Глотку отпустило, дышалось легче. Последними закончились уже беззвучные слезы. Но Ви все сидел, ссутулившись, опустив ладони и голову меж коленей, тупо пялился в полумраке на песок и мелкие камни под собой, сглатывал вязкую слюну – оглушенный, опустошенный, почти звенящий от тишины и вакуума внутри. Сумасшедше терзавший его последние дни припев Chippin’ In наконец-то заткнулся. Мокрое лицо подсыхало на легком ночном ветру.       И соло принимал происходящее. Сначала по частям, потом упрямо и с усилием складывая эти куски в единое целое, собирая печальную, безвыходную картину. Им досталось то, что выкинула, видимо, спьяну или обдолбавшись вкрай судьба. История изначально была слишком сумасшедшей для того, чтобы предусматривать счастливый конец. Не в его, Ви, силах было что-то изменить. Он не имел прав на свободу воли рокера, не имел ни малейшего блядского права запихивать его в свое тело насильно, если Сильверхенд хотел, чтобы наемник и дальше жил. И Ви должен был уважать его решение, если любил и ценил его.       Качнувшись, соло поднялся на все еще трясущиеся ноги и утер лицо футболкой. Пустота и какая-то неполноценность резанули вновь, рождая внутри острое желание оказаться сейчас рядом с рокербоем. Возможно, им оставалось меньше суток на двоих. И, кажется, теперь Ви, выпотрошенный начисто, был готов попрощаться без унизительных истерик и неподобающих мыслей. Не портить последние драгоценные часы. Необходимость почувствовать присутствие Джонни, его обжигающий огонь, его энергию хотя и становилась почти неудержимой, но не рождала недавнего безумия. И наемник криво ухмыльнулся все еще подрагивающими губами, ощущая, как приятно и успокаивающе наплывает на него пробуждение и возвращение сознания рокера.       И тот проявился, когда вызванная по автонавигации соло Javelina припарковалась рядом. Отрисовался в голубых помехах, яростный и возмущенный, сходу резким движением выбрасывая вперед живую руку, метя ухватить Ви то ли за плечо, то ли за горло, чтобы тряхнуть от души, но соло уже знал, предугадывал буквально всеми синапсами и его появление, и рывок, – между ними не оставалось практически никакой разницы, они были уже почти полностью едины, - и отбил ладонь в сторону.       - Какого хуя, Ви?! – видимо, Сильверхенд настолько не предвидел, что Ви окажет сопротивление, что не успел даже среагировать и стать, как обычно в таких случаях, нематериальным. Предплечье наемника столкнулось со вполне себе осязаемой плотью. – Не поделишься, что за ебанину ты творишь?       - Прости меня, Джонни… Хотя бы раз просто, блять, прости меня без вопросов, и поедем домой, - хрипло выдохнув, Ви бессильно качнулся вперед и обхватил рокербоя за плечи, задыхаясь от идиотского, переполняющего счастья. Джонни остался стоять недвижимо, но по напряжению его плеч чувствовалась озадаченность. А соло, прижимая к себе рокера крепче, восторженно вбирал шквал вернувшихся запахов, среди которых господствовали восхитительные ароматы кожи, хрома и никотина. Металлическая ладонь Сильверхенда неуверенно хлопнула его по спине. И Ви добавил неуместно, но искренне, из самых глубин души. – Я пиздец как скучал.