Прощальные письма

Яснорад Блок чиркнул спичкой и поднёс вспыхнувшей огонёк к старой курительной трубке, от которой пахло деревенской махоркой. Сколько Александр себя помнил, от деда всегда за версту несло табаком, солью и дымом, отчего чувствительная grand-maman причитала, мол, совсем старик запаршивел. Руки у Яснорада крупные, загорелые — после отставки и выхода на почётную пенсию он всё лето проводил на дачном хозяйстве, занимался ремонтом, выращивал вишню и рыбачил. Лучшее место, чтобы успокоить мятежную душу старого адмирала. — Значит, армейский корпус, — кивнул он, окутав морщинистое лицо облаком табачного дыма. — Почему я не удивлён? Александр поднял на деда преисполненные страхом глаза и поправил рукав гимнастёрки. Едва дали согласие на вступление, он сразу явился к деду на ковёр, чтобы поставить перед фактом: вопреки желаниям семейства единственный наследник связал себя узами брака с военным делом. Мать с бабкой, конечно же, обвинили Яснорада, отец — государственную пропаганду. Сам же Александр предпочитал думать, что выбор карьеры никак не зависит от чьих бы то ни было ожиданий. Старик закусил мундштук и сощурился. Хрустнула в мозолистых пальцах спичка. — Ох, Сашка, — хлопнул Яснорад по колену и качнул головой. — Предупреждала твоя бабка — внука упустишь, войне сдашь в верные супруги. Не послушал старушку, а стоило. — Дед, ну не драматизируй, — неловко улыбнулся Александр. — Я осознанно подошёл к вопросу. Пошёл туда, куда сердце звало. Решил, что таким образом смогу что-то изменить… Яснорад пыхнул трубкой, прикрыл глаза и усмехнулся. — Я тоже руководствовался сердцем. Отдал его потом морской владычице в дар. Старик вытряхнул прогоревший табак в пепельницу и почесал покрытую жёсткой щетиной щёку. — Войной мир не изменишь, Сашка, вот в чём проклятие. Она выбьет из тебя всё светлое, выпотрошит и выбросит на свалку истории. — Любую войну можно привести к миру, — попытался возразить Александр, но Яснорад поднял руку и перебил начавшийся было пылкий монолог: — У всякого мира есть цена, Саша, которую придётся заплатить, будь ты хоть трижды гений и творец благодетели. Даже если удастся прослыть миротворцем, рано или поздно на смену тебе придут иные, и их цели окажутся не столь благородными, помяни моё слово. Он сделал паузу, положил руку на подлокотник кресла и неожиданно смягчился, заметив на лице Александра замешательство. — Все наши старания, Сашка, сотрёт история. Военные подвиги забудутся. А хрупкий мир рухнет, стоит только ветру подуть не в том направлении. Однако… Яснорад подался вперёд и доверительно продолжил: — В тебя я верю. Пускай не навсегда, но ты сможешь добиться равновесия, случись война. Другой вопрос — готов ли ты столкнуться с тем, что твоя собственная жизнь может пойти под откос? Хм? Блок дрогнул, глядя на руку, что протянул дед. Сухая ладонь, испещрённая шрамами, покрытая линиями и мозолями. Когда-то старый адмирал тоже был молодым и мечтал о свободе, что даровал каждый выход в открытое море, но неминуемо сталкивался с необходимостью проливать кровь за собственные идеалы. Он видел смерть, правящую на кладбище погибших кораблей, и прекрасно понимал, какие условия выдвигать во время дипломатического общения с совестью. Готов ли Александр пойти на подобную сделку? — Да. Он перехватил грубую ладонь деда в крепком рукопожатии. — Да, готов. И Яснорад с усмешкой закивал. — Тогда Бог тебе в помощь, Сашка. Главное, не растеряй в потугах человечность. Помни, что любая божья тварь достойна милосердия, хоть злодей хоть праведник. Адмирал выпрямился, разжал пальцы и откинулся на спинку кресла. Забил потёртую трубку махоркой, чиркнул спичкой. Спрятав за клубами дыма едва сдерживаемую тоску, он покосился на Александра и напоследок добавил: — Будь осторожен.

***

Яснорад умер, когда Блоку присвоили генеральское звание. В тот день в порту приспустили все флаги. Душа старого адмирала наконец-то обрела покой.