Прощальные письма

Стены в Комиссариате серые. Пол из чёрного дерева, неровный, доски стёрты в тех местах, где шаркали высокие лакированные сапоги, где топтались пленники обстоятельств, нервно стряхивающие пепел с горьких папирос. Жестяная банка на подоконнике заполнена окурками. Через форточку внутрь пробивается столичный промозглый ветер, несущий за собой шум улицы, крики газетчиков и брань седовласого дворника в старой фуфайке. Такой же серой, как стены, сжимающиеся вокруг сидящего в гордом одиночестве одного известного генерала. Он постукивает тростью по чёрным доскам. В уставших глазах ни капли ужаса, лишь тихий трепет перед встречей с неизбежностью. Серый человек входит в комнату неслышно. В руках стопка бумаг (Блок уверен, что там ничего важного, просто для протокола прихватил какие-то дела). На лице пугающая улыбка, вырезанная на совершенно непримечательном лице, на которую генерал отвечает своей: спокойной и уверенной. Кажется, будто трепет растворяется в ледяной синеве глаз. Но перед Филином нет смысла скрываться. Он всё равно достанет то, что нужно. — Погодка дрянь, да? — инквизитор проводит пятернёй по волосам и выдыхает, выражая досаду. — Зима нынче стылая. Он тянет время. Александр раскручивает лежащую на столе армейскую зажигалку и поднимает взгляд, смело встречая бледно-серые глаза. Карминский не шутил, когда говорил, что будет непросто. — Курите? Щёлкает потёртый портсигар — Блоку предлагают сигарету, от которой несёт гвоздикой и дорогущим табаком из Южного торгового узла (такие не купить в обычной бакалейной лавке или табачном киоске, скорее всего заказ). Очаровательно. Генерал отказывается и, порывшись в кармане, достаёт пачку “Демидова”. Довольно распространённая марка среди военных. Филин ожидаемо расплывается в улыбке и преувеличенно заинтересованно листает принесённые бумаги, будто врач, что потерял в кипе личных дел медицинскую карточку любимого пациента. В дверь просачивается облачённый во всё чёрное инквизиторский служащий, на которого мастер допросов не обращает внимания. Тишина душит, Блок готов поклясться, будто кто-то затягивает у него на шее гарроту. Сглатывает. Генерал просидел в комнате достаточно, чтобы размякнуть, думает Филин. Пусть посидит ещё, да? Нет никакого смысла запугивать этой жуткой игрой на истощение. — Комиссар, — щурится Блок и прикуривает от зажигалки. — Если у Инквизиции ко мне вопросы… — Да-да, секундочку, — равнодушно прерывает фразу Филин. — Просто ищу допросный бланк. Сами понимаете, после войны столько бумажной работы навалилось, ух. Он выразительно вскидывает бесцветные брови и выдыхает. Затем медленно кладёт локти на стол и приглашающе взмахивает ладонью в чёрной перчатке. Мол, прикурите мне (он даже хлопает по карманам, показывая, что пуст). Генерал знает, что лучше удовлетворить просьбу комиссара. В серой комнате разливается гвоздичный дым. В горле Блока першит. — Красивая трость, — указывает Филин на резной набалдашник. — Заказ? — Подарок, — коротко отвечает Александр. — Хм. Инквизитор делает пометку в бланке (не видно, напротив которого из пунктов). — И долго вы планируете мариновать меня? — задаёт животрепещущий вопрос Блок и щурится, выдыхая дым в сторону. — Или Комиссариату больше заняться нечем, кроме как вызывать на профилактическую беседу без чётко обозначенных обвинений? — Ой, бросьте. Просто хотелось посмотреть на вас! — весело говорит Филин и легкомысленно пожимает плечами. — Не каждый день у меня на крючке легенда! Сам Пепел! С ума сойти! Филин скрипуче смеётся и откидывается на спинку стула, держа сигарету двумя пальцами (он левша). — Если хотите поговорить, приходите в армейский корпус. С радостью налью вам водки, — отбивает атаку Блок. На лице не дёргается ни один мускул. Нельзя бояться. — Вы не волнуйтесь, много времени я у вас не отниму, — вновь улыбается Филин. — Уже отняли. — Не переживайте, возместим. Он подаётся вперёд и цепко хватается за генеральский взгляд, преувеличенно спокойный. Александр смаргивает наваждение — кажется, будто лицо комиссара расплывается подобно масляным краскам, складываясь в отвратительное серое пятно. Гаррота продолжает затягиваться. Стрелки часов на воображаемом циферблате замирают. — Не мне вам об этом рассказывать, но… После изнуряющей войны у многих возникает невыносимое желание поднять из праха забвения вещи, которые нам всем хотелось бы забыть. Пальцы Филина скользят по бумагам. Сигарета тлеет (такое ощущение, что он о ней забыл). — К чему вы клоните? — хмурится Блок. — Вам знакомо имя Лонгин, генерал? Перед глазами Александра вспыхивает давняя история, немного блеклая, как на испорченной киноплёнке. Губы инстинктивно поджимаются, челюсти в напряжении, дыхание срывается на выдох-выдох-вдох. Распластанная на сцене сломанная деревянная кукла в капитанском мундире, как наяву, в керамической посмертной маске проклятого. Лонгин. Друг. Брат. В горле застревает “предатель”. На долю секунды. Этого, впрочем, хватает, чтобы Филин ухватился за шов на старой ране и начал медленно вытягивать нитки. Стежок за стежком. — Я сказал всё, что знал. По делу Лонгина Сотника. Блок чеканит каждое слово, как шаг на плацу. — Мне нечего добавить. Филин делает пометку в бланке и кусает кончик перьевой ручки. Торжествующая улыбка разрезает его лицо надвое, открывая портал в зловещую долину. — Вы потеряли на Горхоне треть личного состава. Один вопрос. Короткий ответ. Легче простого. Капитана Лонгина унесла в могилу чума? По загривку пробегает волна неприятного холода. В форточку врывается ветер и заползает под пальто (Блоку зябко). — Я уже говорил вам, что… принял меры, — с трудом произносит он. — Меры, которые прописаны в уставе. — Нет, генерал, мне нужны подробности. Филин говорит: я люблю ломать игрушки. Мне нужно бросить вашу куклу на склад истории к остальным. К Лилич, казнённой по приказу высшего Комиссариата. К Лонгину, отыгранной пешке. К Фогелю, рухнувшему на дно бездны. К Швейцу и Понятовскому, которых разлучили с семьями. Будто Блок — опасность. Марионетка с оборванными нитями. Александр делает вдох. И медленно выдыхает. Прошлое всегда страшит и жжёт клеймом на совести до самой смерти. Мертвецы глядят на выживших с укоризной со старых фотографий. Страшно. Жутко. Неправильно. Однако, он находит силы произнести: — Вам нужны подробности. А мне — поверенный от Консулата. Генерал вскидывает брови и улыбается. Улыбка Филина тает, как иней на окне по весне. Медленно. Вдох. Выдох. Вдох. — Лонгин был предателем, комиссар. И если вы сомневаетесь в законности моих действий, то попробуйте найти свидетелей. Александр качает головой, и тишина схлопывается, а гаррота вокруг шеи рвётся с мелодичным звоном, будто гитарная струна. — Горхон будет рад… почётному гостю. Там живут очень разговорчивые люди, которые вознаградят вас за столь пристальное внимание к деталям. Многие там находили ответы на все свои вопросы. Найдёте и вы. Он тушит бычок в пепельнице и ударяет тростью по чёрным половицам. Филин же после недолгих раздумий склоняет голову и заносит над бланком перьевую ручку. Отсюда не разглядеть, что он пишет. Но пальцы у инквизитора дрожат.