Райская персиковая роща

К сезону весенних дождей хаос в мыслях все еще крепко держал свои позиции. Вэй Усянь не понимал ни себя, ни свои разбежавшиеся чувства — его то переполняла невнятной природы радость, то обжигало противоречивое смятение. Шел третий по счету месяц его тягости, и одно только осознание заставляло его сердце сбиваться с ритма. Время шло, растаяли снега, успела отцвести мэйхуа, а Вэй Усянь все еще упорно пытался расставить все по нужным местам в своем взбудораженном разуме. Какая-то его часть никак не могла вырваться из судьбоносного дня, — того самого, когда Лань Хань произнес те слова о счастливом пульсе, — а другая часть думала о тягости беспрерывно. Вэй Усяня то бросало в холодный пот, то пробивало нервной дрожью, стоило хоть кому-то заметить его бледность лица или излишнюю задумчивость. Что уж тут говорить — понимание всей серьезности к нему приходило крайне медленно. Это ведь не было нелепой шуткой или всеобщим мороком — это было целой маленькой жизнью, пришедшей именно к нему, к Вэй Усяню. К человеку, который давным-давно смирился с тем, что путь родительства так и останется для него отрывочным и неполным. Лань Сычжуй, его драгоценный ребенок, вырос без него, стал прекрасной личностью и не нуждался более в том, чего Вэй Усянь так отчаянно желал ему дать. Но теперь… Теперь у него появился шанс. Шанс не просто быть условным родителем, а самым настоящим. Быть рядом и заботиться так, как ему всегда хотелось. Понимание действительно приходило к нему крайне медленно, но когда оно наконец пришло, то пустило в нем корни — крепкие и основательные. Вэй Усянь уже не думал о том, каким образом все случилось. Он думал о противоположной вещи — о том, как все будет. Сможет ли его новое золотое ядро справится с такой нагрузкой, как ему стоит изменить привычки, каким родителем он станет — все эти вопросы даже несколько успокаивали Вэй Усяня. После них он становился лениво-расслабленным, куда-то исчезала нервозность, и все чаще он ловил себя на том, что теперь, время от времени, его ладонь совершенно обыденным жестом накрывала пока еще плоский живот. Это было чем-то странным и нестерпимо прекрасным одновременно. Как будто Вэй Усянь и Лань Ванцзи удостоились особенного подарка, ниспосланного им Небесами. Как будто их просто вознаградили за все заслуги разом. Думать о ребенке получалось легко, и Вэй Усянь мог бы даже сказать, что не проходило ни мгновения без мыслей в его голове о случившейся тягости. В основном это были рассеянные рассуждения о повседневных вещах, что понадобятся в будущем, заметки об изменениях в самочувствии и настроении, а также малость озадаченные жалобы на все подряд. Та же накатывающая временами тошнота или же резкие скачки в эмоциях — все это вместе доставляло Вэй Усяню некоторые неудобства. Иногда ему даже казалось, что тело пребывало в глубоком шоке от самого факта тягости и мелочно ему мстило головными болями и приступами слезливости, пугающие как его самого, так и Лань Ванцзи. Хотя положительная сторона в таком тоже имелась — за всем этим физическим проявлением его особенного состояния Вэй Усянь стойко не допускал в разум страхи. Он не гадал над тем, была ли это девочка или мальчик, не размышлял над именем и не думал о том, как скоро ему придется вновь наведаться к старшему целителю Лань Ханю. Вместо этого он просто любил свое еще нерожденное дитя. Любил, набирался выдержки, не возмущался ограничениям в еде и терпел любые целительские техники за исполнением Лань Ханя. Подобную покорность с легкостью обеспечивали суровые и пространные речи старшего целителя о рисках и возможных осложнениях как в процессе, так и при рождении. Выходило весьма убедительно, пусть и не на продолжительное время. По крайней мере, лично для Вэй Усяня. Сам он старался не вникать в целительские тонкости — ему хватило того, что он после полного осознания потратил не меньше нескольких часов на мысленную брань, соединяющую в себе одновременно и грубый рыбацкий юньмэнский диалект, и замысловатые словечки из певучего диалекта Гусу. Новых переживаний ему не надо было ни в каком виде. К счастью или нет, но на остальных суровые речи целителя повлияли гораздо сильнее. О том, что происходит с Вэй Усянем на самом деле знал узкий круг близких людей. Кто-то, как например, Лань Сычжуй и Лань Цзинъи, услышали новость из уст самого Вэй Усяня через пару недель после посещения Лань Ханя. А кто-то, как Лань Сичэнь, был уведомлен лично Лань Ванцзи немного позже из-за уединения. А после того, как все в полной мере осознанно приняли тягость Вэй Усяня как настоящую, а не поддельную, все...словно посходили с ума. Что-то явно произошло в их светлых головах: Лань Сичэнь пришел к решению закончить свое уединение, Лань Сычжуй неделями просиживал в библиотеке, изучая целительские трактаты один за другим, а Лань Цзинъи взял за привычку следить за рукой Вэй Усяня и считать каждое неосознанное поглаживание живота. Ну а Лань Ванцзи… Лань Ванцзи был не в счет — какой отец сохранит спокойствие и размеренность в делах, когда любимый человек нуждается в душевном тепле и заботе? В общем и целом, Вэй Усяня баловали кто во что горазд и умел. Даже сейчас, с проливным дождем за окном, он сидел на мягкой пухлой подушечке, вдыхал приятный обонянию запах от жаровен, расставленных в углах заботливой рукой Лань Ванцзи, и с улыбкой наблюдал за суетой Лань Сычжуя. Тот быстро расставлял по столику тарелки с их завтраком и то и дело хмурился из-за влажной ткани рукавов. Руки у Лань Сычжуя двигались с явной привычностью — это был не первый раз, когда ему поручали проследить за питанием Вэй Усяня. Это маленько смешило: еду готовил Лань Ванцзи, а все волнение по поводу вкуса доставалось Лань Сычжую. Эти блестящие глаза, эти нахмуренные брови! Ох, Вэй Усянь иногда даже видел отголоски характера Вэнь Цин в этой решительной опеке. Вэй Усянь с легкой улыбкой стянул со столика палочки. Последние несколько дней его настроение радовало стабильностью и некоторой лиричностью. Весна в Гусу, за исключением дождей, всегда умиротворяла его и сглаживала внутренние углы. В такие дни Вэй Усяню хотелось лишь сидеть на крыльце с пиалой терпкого чая и музицировать часами напролет. — Учитель Вэй? — окликнул его Лань Сычжуй. Вэй Усянь медленно моргнул и сосредоточил взгляд на заставленном столике. Две чашки со свежим рисом, большая тарелка с тушеным мясом, тарелочки с овощами, чайник чая… Теперь это был обычный для него завтрак. Вэй Усянь тихо хмыкнул на свои мысли. Ел он и правда больше обычного, но почти не поправлялся. Все словно уходило в неизвестность, оставляя после себя бестолковое ощущение неуверенного голода. — Учитель Вэй? — забеспокоился Лань Сычжуй и с тихим стуком водрузил на подставку только что заваренный чайник чая. — Вам не нравится? Хотите что-то другое? — Нет, А-Юань, мне все нравится, — покачал головой Вэй Усянь и ухватил палочками первый кусочек мяса, — я просто подумал о том, сколько я ем. Лань Сычжуй услужливо пододвинул тарелку с мясом поближе к Вэй Усяню и заметно расслабился. Волосы Лань Сычжуя в прогретой цзинши высохли до конца и слегка запушились, и это придало его лицу ощущение вдруг вернувшейся детской очаровательности. Надо же, Вэй Усянь и не знал, что у этого уже взрослого ребенка от влаги завивались кончики. — Не понимаю, куда это вообще девается, — пробормотал Вэй Усянь, неспешно прожевывая кусочки мяса вперемешку с рисом, — я бы понял, если бы прибавил, но… — он небрежно обозначил палочками в воздухе непонятный жест, — ай, не бери в голову, А-Юань, это просто мои мысли. Лань Сычжуй ответил не сразу. Сначала он налил чай, потом демонстративно поставил пиалу перед носом Вэй Усяня и только после этого заговорил: — В трактате Сю Цзы сказано, что это вполне нормально для заклинательниц в положении. Вам сейчас нужна энергия, и ваше золотое ядро находится в постоянном напряжении из-за выработки дополнительной ци. Поэтому вы много едите и спите. Вэй Усянь хохотнул и с улыбкой подпер щеку свободной от палочек рукой. — Но я-то не заклинательница, — смешливо заметил он. Лань Сычжуй взглянул на него с безмятежным лицом. — Но вы в положении. Вэй Усянь аж прыснул от знакомых насмешливых ноток в голосе. Это было так похоже на Вэнь Цин! — И это хорошо, что много спите и едите, — Лань Сычжуй кивнул сам себе, — в трактате говорится, что вы не должны себя в чем-то ограничивать. — он неожиданно смутился. — Только скажите, учитель Вэй, я-я или Ханьгуан-цзюнь об-бязательно достанем вам все, что нужно. Вэй Усянь издал короткий одобрительный звук и одним большим глотком опустошил чайную пиалу. Мясо было действительно вкусным, — впрочем, любая еда у Лань Ванцзи получалась восхитительной, — и от приятной трапезы ему хотелось развалиться прямо тут, на полу. Казалось бы, просто мясо, тушеное в специях, а наслаждения-то сколько! Наверняка ведь ребенок постарался — для Вэй Усяня мяса было слишком много. А ведь дитя еще даже не родилось, а тут вот оно как — из него веревки вьет. Страшно представить, что будет, когда дитя родится… Вэй Усянь рассеянно запихнул в рот еще немного риса. Было время, когда он искренне полагал себя учителем строже и требовательнее любого Лань в ордене. Думал, что подобрался к строгости Лань Цижэня. Как же наивно он мыслил! Какая строгость, какая суровость? Каким образом Вэй Усянь смел претендовать на эти описательные слова, если сам скорее всего будет слаб перед собственным ребенком? Что он, вероятно, будет с радостью оставлять за дверью любые детские шалости, как это делали его собственные родители, в то время как Лань Ванцзи даже бровью не будет вести. Как бы они не разбаловали этого ребенка… Двери с громким стуком разошлись в стороны. Вэй Усянь дернулся, роняя из рук палочки, и резко развернулся. На пороге стоял Лань Цижэнь. Очень возмущенный и очень красный Лань Цижэнь. — Какого ребенка, Вэй Усянь?! Лань Сычжуй испуганно вздрогнул и посмотрел на Вэй Усяня с отчетливым ужасом во взгляде. — Какого ребенка, я спрашиваю! — повторил Лань Цижэнь и сделал шаг вперед. Вэй Усянь с содроганием понял, что большую часть своих мысленных рассуждений он проговаривал вслух, а Лань Сычжуй, почтительный сын, пропускал все это мимо ушей. — Вэй Усянь! Потрудись объяснить мне эти слова!

***

На памяти Вэй Усяня редко когда обстоятельства складывались так, что Лань Цижэнь терял хотя бы каплю самообладания. Изо дня в день, в любой ситуации, Вэй Усянь видел лишь неизменно серьезное и строгое лицо Лань Цижэня, и слышал сухой и сдержанный тон, назначающий провинившимся наказание. Твердый и пугающе суровый взгляд мог заставить любого адепта побледнеть за пару жалких мгновений… Если, конечно, дело не касалось Вэй Усяня. Лань Цижэнь и в былые годы первой жизни не страшил его до задушенного писка или синюшности губ. Напротив, Вэй Усянь беззастенчиво веселился, наблюдая за тем, как шугались гнева Лань Цижэня сначала его приятели в первой жизни, а потом и юные адепты Лань во второй жизни. Разумеется, эта ситуация имела и второе дно — Вэй Усянь раздражал Лань Цижэня до такой степени, что иногда тот начинал гневно щуриться и мрачнеть от одного звука голоса. В общем и целом, получалось так, что очень редкий человек, — не учитывая Вэй Усяня, — мог пошатнуть самоконтроль Лань Цижэня. Холодный, чуть отстраненный, закованный в правила и фамильное воспитание… За столько лет жизни в Гусу Лань Вэй Усянь, можно сказать, уже привык к такому неприветливому родственнику. Скупой кивок на вежливый приветственный поклон — почти самое теплое проявление чувств в его сторону. Наверное именно поэтому Вэй Усянь так удивился: чтобы Лань Цижэнь сам, по собственной воле пришел к цзинши в часы, когда Лань Ванцзи не было? Не смешите! Достопочтенный дядюшка принципиально звал своих племянников на чай исключительно к себе в дом. Существование Вэй Усяня игнорировалось с отчаянием поздно спохватившейся матери: Лань Цижэнь похоже уверился, что если он приложит все силы, то рано или поздно Лань Ванцзи одумается и подаст на развод. Вэй Усянь на такие выпады лишь закатывал глаза. Достопочтенный дядюшка любил племянников и поддерживал их власть как старейшина, а до остального ему не было дела. Лань Цижэнь не входил в то малое количество его близких людей и не считался тем, кто мог что-либо изменить своим отношением. Честно говоря, Вэй Усяня давно перестало трогать чужое пренебрежение. Всем он нравиться не мог, так был ли смысл вообще задумываться об этом?.. — Что ты только что сказал?! — яростно выплюнул Лань Цижэнь. Цвет его лица наливался ярким багровым цветом и прозрачно намекал о том, что такое быстрое приливание крови к голове говорило о явных проблемах со здоровьем. Налобная лента Лань Цижэня в сравнении с кожей тревожно выделялась как политый чернилами снег, бородка как будто бы потеряла целый клок, а самого Лань Цижэня чуть пошатывало, словно его ноги резко утратили в силе и твердости. Как много из непроизвольного монолога Вэй Усяня тот услышал?.. Багровый цвет лица Лань Цижэня от воцарившегося неловкого молчания сгустился и чуть потемнел. Это было похоже на… Сердечный приступ? Вэй Усянь плохо разбирался в целительстве и по большей части вообще не вникал в тонкости. В юные годы ему хватало того, чему его научили в Юньмэн Цзян, а потом за дело взялась Вэнь Цин. Она не устраивала Вэй Усяню длительных занятий, не заставляла запоминать болезни и как их лечить — в их тогдашнем положении время и силы Вэнь Цин ценились почти наравне с самим Вэй Усянем, и он не мог позволить себе так глупо растрачивать чужие способности. Ему было достаточно и того, что Вэнь Цин сухо изложила ему с десяток способов выжить при критической потере контроля. — Вэй Усянь! Лань Цижэнь сделал шаг вперед и едва не завалился вбок. От услышанного ему явно стало плохо, но с этим Вэй Усянь, увы, ничего не мог сделать. Слова обратно не запихаешь, память не сотрешь, а глупым притворяться уже нельзя — все, что было сказано, невозможно истолковать как шутку. Взгляд Лань Цижэня стал острее, а Вэй Усянь в свою очередь отвел глаза. Дурная нелепость ситуации стала казаться еще несуразнее от того, что, похоже, Лань Цижэнь оказался тем единственным из семьи Лань Ванцзи, кто не имел ни малейшего понятия о тягости Вэй Усяня. Знал Лань Сычжуй с Лань Цзинъи, знал Лань Сичэнь… Один Лань Цижэнь остался не удел. И ведь не специально это скрывалось! Как вообще можно о таком уведомить родственника подобно Лань Цижэню? Как можно рассказать о тягости человеку, который не раз прямо высказывал Лань Ванцзи свое пожелание найти тому благородную скромную жену? И не просто жену, а обязательно плодовитую! Чтоб наследников, да побольше нарожала! Вэй Усяня в качестве супруга достопочтенный дядюшка упорно не рассматривал, а полагающиеся поклоны вслух называл недействительными. Для него Вэй Усянь в Облачных глубинах гость, не более. — Что ты тут устроил?! — прохрипел Лань Цижэнь не своим голосом. Вэй Усянь попытался по привычке улыбнуться, но губы смогли растянуться только в нервной, кривоватой улыбке. Он не никак не ожидал, что Лань Цижэнь, избегающий его изо дня в день, почтит цзинши именно в этот момент. — Вам… Послышалось? — пробормотал Вэй Усянь и аккуратно перевел взгляд на Лань Сычжуя. Интонации к его неудовольствию получились вопрошающими, но не это сейчас было важным. Лань Сычжуй, бледный и испуганный, сидел на своей подушке и даже не двигался. Авторитет Лань Цижэня как учителя был крепок и высок, но в сражении с сыновьей почтительностью победа оставалась за Вэй Усянем. Лань Сычжуй не боялся разочарования Лань Цижэня — он боялся, что тот перейдет границы в отношении Вэй Усяня. — Послышалось?! — разъяренно переспросил Лань Цижэнь, заставляя посмотреть на себя всех в цзинши, — Послышалось?! Что за ребенок, Вэй Усянь?! — он внезапно сделал еще шаг, удивительно твердый для его состояния и перешел на крик, — Что ты натворил?! Правая рука Вэй Усяня против воли дернулась и сама накрыла ладонью живот. Слова Лань Цижэня ясно горели непримиримостью и глухими раздраженными эмоциями, и вряд ли тот вообще осознавал, что нарушил правило, подслушивая чужие сокровенные беседы. Что за это полагалось, три десятка ударов ферулой?.. Вэй Усянь медленно вдохнул и так же медленно выдохнул. Мысленно он уговаривал себя успокоиться, а свое дитя — не бунтовать. Так уж сошлось, что когда Вэй Усянь начинал внезапно нервничать, на него накатывала тошнота. И пусть Лань Хань уверял в нормальности такого явления, он все равно стремился к эмоциональному балансу. Бывало ведь, что тошнота достигала апогея, изливаясь вовне, и Вэй Усяню было жалко каждого, кто подворачивался ему в такой момент. Ладонь Вэй Усяня вжалась к животу через ткань сильнее. Лань Цижэнь прищурился, его щека дернулась, зацепив за собой бородку, и взгляд сосредоточился на животе Вэй Усяня. Лицо все еще беспокоило своим багровым цветом, но теперь главной проблемой стал взгляд. Тяжелый, недоверчивый, подозревающий — взгляд, словно пытающийся понять что за лютая тварь притаилась в теле Вэй Усяня. Это… было довольно мерзкое сравнение. Вэй Усянь нахмурился, погладил живот и прикусил язык. Слава богам, его не затошнило, но настроение все же упало. Лань Цижэнь сделал еще шаг, втянул в себя воздух сквозь зубы, как будто для яростной обвинительной тирады и… не проронил ни звука. Губы сжались в единую бескровную линию, глаза налились кровью, а цвет кожи снова стал ярче. Вэй Усяню хватило одного удара сердца, чтобы понять причину подобного поведения: Лань Сычжуй наложил на Лань Цижэня заклятие молчания. Заклятие молчания! Да еще такой силы, что проняло даже такого опытного заклинателя! Умиление захлестнуло Вэй Усяня с головой. Лань Сычжуй побледнел еще сильнее, но в глазах горела решительность. Для Лань Сычжуя, воспитанного по всем канонам, сыновья почтительность стояла выше уважительного отношения к учителю. А если учитывать то, что Вэй Усянь сейчас находился в самом уязвимом положении… Это, если начистоту, в свое время повергло Вэй Усяня в ступор. Не то, что Лань Сычжуй ставил на первое место долг сына, а то, что Лань Цижэнь за родственника вообще не считался. Называя Лань Ванцзи отцом, Лань Сычжуй напрочь игнорировал всех остальных членов семьи, за исключением Лань Сичэня. Что думал на этот счет сам Лань Цижэнь Вэй Усянь не знал, но мог представить примерные пути рассуждений. — Учитель Лань! — Воскликнул Лань Сычжуй, четко проговаривая слова. — Учителю Вэй сейчас категорически нельзя волноваться, это может навредить. Вэй Усянь подпер кулаком щеку и одарил Лань Сычжуя нежным взглядом. С тех пор, как Лань Сычжуй узнал про тягость Вэй Усяня, количество заботы и переживаний выросло в троекратном размере. Это даже начинало мало-помалу пугать. Лань Сычжуй не реже двух раз в день вежливо, но бескомпромиссно выспрашивал о самочувствии, следил за тем, сколько и когда Вэй Усянь ел или спал, и, вероятно, провел беседы со старшими адептами, дабы пресечь все эти попытки выловить Вэй Усяня в Гусу Лань для вопросов о талисманах. Видимо Лань Сычжую настолько понравилась сама мысль стать для кого-то старшим братом, что любые препятствия перестали быть препятствиями, превратившись в маленькие, но быстро решаемые проблемы. Заклятие молчания требовало мало вложенной ци, и больше работало на эмоциях, переживаемых в момент наложения. Эта маленькая деталь, как Вэй Усянь считал, была в духе адептов Лань. Специально придумать заклятие, дабы возвратить себе благословенную тишину хотя бы временно… Ох, в этом действительно проглядывал фамильный характер. Вэй Усянь усмехнулся. Лань Сычжуй, пусть и был взволнован и смущен своим поступком, тем не менее не спешил отзывать заклятие молчания, пусть даже и нарушал этим двадцать с лишним правил. — Учитель Лань, — ровным тоном произнес Лань Сычжуй, — пожалуйста, не кричите. Повисла непередаваемая тишина. Лань Цижэнь, — все еще багровый, но теперь будто бы не такой злой и разгоряченный, — прищурил глаза и изобразил на лице выражение сердитой оскорбленности. Подумать только, какая неслыханная дерзость! — читалось во всем виде Лань Цижэня. Тишина продолжала свое неловкое существование. Вэй Усянь отнял кулак от щеки, прикусил ее изнутри и уныло подумал: кажется, пора вмешаться. Вмешиваться он не хотел. Что вообще можно было сказать в такой ситуации? Как разрешить этот конфликт, что произошел за столь короткое время? Слава Небесам, боги послали Вэй Усяню спасение. Раздались шаги и спустя несколько мгновений на порог цзинши шагнул Лань Ванцзи. Как всегда прекрасный и возвышенный, в струящемся белом верхнем одеянии, все такой же по-юному красивый, как и двадцать лет назад. Вэй Усянь позволил себе по вполне законному праву засмотреться на Лань Ванцзи: прошелся взглядом по широким рукавам белоснежных одежд, оценил строгий, без особых излишеств серебряный гуань с такой же строгой прической и бессовестно задержался на уровне бедер. Но, позвольте! Это была вовсе не вина Вэй Усяня! Он и сам не ожидал от себя подобной прыти в постели и в плотском желании вообще! Вина тут лежала на его тягости, иных причин Вэй Усянь не видел. С тех пор, как Лань Хань ошарашил его и Лань Ванцзи подобной новостью, желания плоти в Вэй Усяне росли с каждым днем, превращаясь порой в совсем уж немыслимые формы. Весенние игры с Лань Ванцзи и так изобиловали страстью и открытостью, но... Не в таких же масштабах! Вэй Усянь усилием воли отогнал от себя воспоминания о бурной ночи накануне и встретился взглядом с Лань Ванцзи, постаравшись передать свое недоумение полностью. Он отлично помнил утренние слова Лань Ванцзи о том, что в ближайшие несколько часов тот навестит Лань Сичэня для важной беседы. Важной не только для Лань Ванцзи, но и для всего клана. Нужно было решить множество проблем, касающихся его тягости: продумать приемлемые отговорки на возможные подозрения, составить на всякий случай список слабых мест тех, кто вероятнее всего воспротивится рождению этого дитя, и, что важнее всего вместе взятого — обсудить варианты того, как можно будет защитить ребенка со всех сторон. Вэй Усянь от одной мысли об этом разговоре начинал нервничать. Он был ужасно, просто неприлично и бессовестно рад, что Лань Ванцзи уложил на свои плечи эту тяжесть и отправился поговорить с Лань Сичэнем. Сам Вэй Усянь, честно говоря, здраво оценивал свои способности. Сейчас, когда он находился в таком щекотливом состоянии, его настроение менялось чаще погоды в горах, а любое неосторожное рассуждение о будущем заставляло паниковать. Нет. Вэй Усянь решительно отказывался участвовать в подобных разговорах! Он доверял Лань Ванцзи и уверенно мог заявить, что его присутствие абсолютно не нужно. Лань Ванцзи знал, что хотел бы сам Вэй Усянь и точно сделал бы все от него зависящее. Рука Вэй Усяня нежно и несколько рассеянно погладила живот через ткань пояса. Внезапное появление Лань Ванцзи его конечно порадовало, но вопросы от этого не исчезли. Почему Лань Ванцзи так рано вернулся? Почему столь важная для них беседа закончилась так быстро? К каким выводам пришел Лань Сичэнь и какие решения обозначил? — Лань Чжань, — приветливо улыбнулся Вэй Усянь и помахал свободной рукой, — кажется тебе придется сегодня поговорить еще и с дядей. Голос прозвучал легко и беззаботно, но Лань Ванцзи нельзя было обмануть внешней беспечностью. Брови Лань Ванцзи едва заметно нахмурились, а взгляд стал в десятки раз серьезнее. Похоже, что ему хватило два удара сердца, чтобы понять: Вэй Усянь отчаянно нуждался в спасении от пышущего яростью Лань Цижэня. Лань Ванцзи сделал несколько твердых шагов, не отводя глаз от Вэй Усяня, и это немало возмутило Лань Цижэня. Рот у достопочтенного дядюшки все еще держался закрытым от заклятия, и единственным выходом для красноречивой демонстрации эмоций для него осталось лицо. Лань Цижэнь яростно уставился на Лань Ванцзи. Для Вэй Усяня не составило труда прочитать все, что хотел, но не мог произнести Лань Цижэнь. Обвинения, требования, разочарование, возмущение и обида — на лице Лань Цижэня было намешано многое. Но… Лань Ванцзи, молча проигнорировав все эти невысказанные слова, бесстрастно глянул на Лань Цижэня, а после вновь вернул все внимание Вэй Усяню. — Ты в порядке, Вэй Ин? Сегодня не тошнило? Вэй Усянь с напускным весельем помотал головой. Намек в словах Лань Ванцзи он уловил, но все же решил пока не нагнетать и так сложную ситуацию. Не будь Лань Ванцзи воспитан именно так, как он был, то Вэй Усянь мог поставить слиток серебра на то, что вопрос о самочувствии прозвучал бы иначе. «Вэй Ин, тебя не тошнит от присутствия дяди? Мне его выпроводить?» — вот что спряталось за вежливой формулировкой. — Хорошо, — голос Лань Ванцзи смягчился и он чуть повернул голову к все еще открытым дверям цзинши, — брат, прошу, заходи. Это было… Неожиданно. Вэй Усянь не предполагал, что Лань Сичэнь столь внезапно решит навестить их ради… Ради чего? Ради желания поведать Вэй Усяню о результатах беседы? Нет, вряд ли. Вэй Усянь изобразил приветственный поклон и улыбнулся Лань Сичэню. Ввиду того, что тело Вэй Усяня порой теряло равновесие и радовало своего хозяина вспышками тошноты при лишних движениях, Лань Сичэнь настоятельно попросил не соблюдать все церемонности каждый раз при встрече. Лань Сичэнь перешагнул порог цзинши с неизменным отстраненным видом, но это все равно не помогло скрыть следов бессонницы и тень застарелой боли. Он осунулся, похудел, но, к радости Лань Ванцзи, потихоньку возвращал внутренний покой. За все время после трех поклонов Вэй Усянь виделся с Лань Сичэнем не больше десятка раз, но разницу он почувствовал хорошо. Новость о скором пополнении в семье встряхнула Лань Сичэня. Пусть он никогда не вернется к себе прежнему, однако это — все равно лучше. — Дядя, — негромко обратился Лань Ванцзи, без капли смущения пропуская мимо внимания факт заклятия молчания, — Ванцзи просит сесть и выслушать. Твердость, прозвучавшая в просьбе яснее ясного говорила, что Лань Ванцзи только из чувства приличия облек требование в просящую форму. Вэй Усянь чуть не схватился за екнувшее сердце. Горячая нежность затопила его изнутри, и он не стал что-либо делать со своим откровенно влюбленным взглядом. Лань Ванцзи вот только что избавил Вэй Усяня от вынужденной честности, взяв на себя просвещение дяди. Небеса, кажется, он сейчас влюбился еще сильнее. Лань Сичэнь вопрошающе наклонил голову удивленный молчанием дядюшки. Вэй Усянь прикусил губу и выразительно бросил взгляд на Лань Сычжуя. «Мой сыночек наложил заклятие молчания» — одними губами беззвучно проговорил Вэй Усянь. Лань Сичэнь слабо улыбнулся в ответ.