Райская персиковая роща

Вэй Усянь всегда знал о своих недостатках. Будь то нетерпеливость или же неугасающее любопытство — каждый свой недостаток он изучил от и до, разобрал по кусочкам и время от времени совершенно искренне ругал себя за них. Было у него такое, накатывало иногда волнами, вынуждая и без того беспокойные мысли гоняться втрое быстрее. Сколько Вэй Усянь себя помнил — он с детства страдал тем, что люди обычно называли «кошачьим любопытством». Всюду ему надо было сунуть нос, везде посмотреть, потрогать и спросить. Ребенком он рос в этом плане ужасно проблемным и ему невероятно повезло, что родные родители, кровные мать и отец, относились к шебутному характеру маленького Вэй Ина с теплой снисходительностью. В памяти Вэй Усяня мало что сохранилось с тех далеких лет, но зыбкое, почти стертое взрослыми годами чувство абсолютной свободы все же осталось с ним. Крупица воспоминаний, но сколько ценности в ней таилось! Вэй Усянь редко когда допускал в голову мысли об этом. Родители за столь долгий промежуток практически перестали складываться даже в дымный нечеткий рисунок, истаяли как предрассветный туман. Бывало, в юные года Вэй Усянь рылся в самом себе в отчаянных поисках, подолгу медитировал для пущего эффекта, но ближе к моменту обучения в Гусу Лань, прекратил попытки. Можно сказать: смирился, воздвиг мысленный алтарь и просто раз в год уделял внимание. И сейчас, видимо, пришло время. Было рано. Так рано, что даже Лань Ванцзи всё еще спал, обнимая Вэй Усяня теплыми руками во сне. Вэй Усянь прикрыл глаза, тихонько выдохнул, дожидаясь, пока неприятное ощущение от сна сгинет где-нибудь в пустоте, и прислушался к утренней тишине. Мерное глубокое дыхание Лань Ванцзи прямо над макушкой, приглушенное завывание ветра, одиночный шорох одеяла в детских комнатах… Да, Вэй Усянь проснулся катастрофически раньше обычного. Спать не хотелось. Он чуть двинул головой, приложил ухо поближе к сердцу Лань Ванцзи и мысленно сосчитал до десяти, скрупулезно выуживая детали сна, пока он не позабылся. Вэй Усяню снилась матушка. В легких летних одеждах, с простой прической и ярким, звонким смехом. Она что-то говорила ему, что-то рассказывала, не жалея эмоций, но ни голоса, ни лица было не разобрать. Руки у матушки пахли чем-то травяным, кожа нагрелась от пекущего солнца, потому больше всего Вэй Усяню запомнились объятья. Крепкие, надежные, такие, что мир снаружи перестал иметь значение. Перестал таить в себе опасность, потерял в своей необъятности. В материнских объятиях было хорошо и тепло. Забытое чувство, почти ушедшее… Вэй Усянь одернул сам себя. Он был не прав — в объятьях Лань Ванцзи ему тоже нравилось, тоже было спокойно и мирно. «Но матушка», — подумал он с горечью, — «что бы сказала матушка, если бы узнала о моей жизни?» Временами Вэй Усянь ужасно хотел поговорить с ней вслух, словами, пусть даже с поминальной табличкой. Не в своей голове. Что бы он ей рассказал?.. Матушка, этот сын нашел себе любовь всей жизни и завел троих детей? Матушка, этот сын смог найти себя в преподавании? Вэй Усянь многое хотел бы ей поведать. — Почему не спишь? — тихо раздался голос Лань Ванцзи. Он звучал хрипловато со сна, чуть сипло, но все так же глубоко и красиво. Вэй Усянь честно и не раз признавался себе, что на него голос Лань Ванцзи действовал завораживающе и, чего греха таить, в полной мере соблазнительно. — Мне снилось детство. Объятия Лань Ванцзи самую малость стали крепче. Руки нежно погладили Вэй Усяня по талии, прижали ближе. — Не Илин, — тихо шепнул Вэй Усянь, — раннее детство. Мне снилась… Мне снилась матушка. Наше последнее лето. Лань Ванцзи вздохнул со всем сразу — сочувствующе, тревожно, оберегающе. Поцеловал волосы и натянул сползшее за ночь одеяло. — Ничего не говори, Лань Чжань, — обронил едва слышно Вэй Усянь, — ничего такого, просто далекие воспоминания. — Это важно для Вэй Ина, — возразил Лань Ванцзи, — память о родителях всегда драгоценна. Что же, тут он был прав. Вэй Усянь и сам так считал, но все равно тревожить никого не хотел. Только самостоятельно став родителем, он понял и осознал многие вещи, что до этого казались непонятными. Понял действия той же мадам Юй, понял отчего некоторые люди поступали так, как поступали. Не умом, — логически объяснить поведение людей было легко, — тут скорее дело заключалось в понимании сердцем. — Матушка всегда хотела девочку, — наконец произнес Вэй Усянь с тихим смешком и поспешил добавить, — не подумай только, Лань Чжань, я был ей в радость! Просто вспомнилось почему-то, что она иногда спрашивала меня хотел бы я себе младшенькую сестричку. Что он тогда отвечал затерлось за давностью лет, но если Вэй Усяня спросили бы сейчас, то определенно — он был бы в восторге. — Уверен, что Вэй Ин стал бы лучшим старшим братом для нее, — непоколебимо отозвался Лань Ванцзи, и Вэй Усянь упрятал вырвавшийся смешок ему в грудь. Лучший старший брат… Стал бы Вэй Усянь таким, если для Цзян Чэна он… — По крайней мере я хороший папа, — тихо прошептал Вэй Усянь. — Мгм. Хороший. Смятение, навеянное сном, потихоньку растворялось, уходило в небытие и Вэй Усянь с каждым мгновением чувствовал как поднималось его настроение. Ему было малость совестно, что он разбудил Лань Ванцзи столь рано, но в то же время и радовался, что этот туман в голове развеялся. — Лань Чжань, — позвал Вэй Усянь загадочным тоном. — Мгм? — Давай сегодня побудем только вдвоем? Хочу провести время с тобой наедине. Вэй Усянь чуть приподнял голову, поглядел Лань Ванцзи в глаза, полные нежной теплоты, и перекинул ногу еще дальше, залезая полностью. Одеяло от этих телодвижений сползло с плеч, а когда Вэй Усянь все-таки уселся на Лань Ванцзи верхом, окончально упало к бедрам. — Ну, что скажешь? Лань Ванцзи придержал Вэй Усяня за талию, поглядел на него мягко и кивнул. — Хорошо. Вэй Усянь широко улыбнулся и по привычке поддразнил, пару раз двинув бедрами. — Ближе к вечеру, как думаешь? — Мгм. — едва слышно согласился Лань Ванцзи и чуть повернул голову в сторону детских комнат. — Сегодня у Юньлань занятия с дядей. Надо будет забрать ее к часу петуха. Чу Тао вернется ближе к отбою. Вэй Усянь усмехнулся и положил раскрытую ладонь на чужую грудь. — Ну, это на твоей ответственности. Твой дядюшка не любит видеть меня лишний раз, как бы сильно он не любил тебя и наших детей. Лань Ванцзи не ответил, но все и так было ясно. Как повелось с самого первого занятия Лань Юньлань у Лань Цижэня, так пусть порядок вещей остается таким и впредь. — Хм, — протянул Вэй Усянь с шаловливой улыбкой, — раз уж у нас выдалось такое утро, то почему бы нам… — он вдруг оборвал сам себя, нахмурился и прислушался. — Слышишь? Звуки были тихими, такими тихими, что Вэй Усянь сначала не понял, что именно его насторожило. Он аккуратно слез с Лань Ванцзи, по-быстрому вдел ноги в домашние сапоги и с осторожностью приблизился к двери, что вела в комнату дочери. — Я проверю, — одними губами произнес Вэй Усянь. Лань Ванцзи сел на постели, цепко следя за передвижениями Вэй Усяня. Звуки раздались снова и были ужасно похожи на сдавленные всхлипы. Вэй Усянь тут же отворил дверь. *** Сердце колотилось как бешеное. В глазах то мутнело от собравшихся слез, то резало непонятно по какой причине. Больно было неописуемо. Спина, плечи, руки — болело и ныло все. Во рту было вязко от загустевшей слюны, из горла рвался перепуганный крик, но я не могла даже челюсть разжать, ее будто заклинило от хлесткой пощечины. — Бежать вздумала, мразота?! — заорал приемный отец с диким выражением лица. — Я тебе сейчас покажу сумасшедшего, сука такая! Я тут же сжалась как можно сильнее. Этот человек… Этот человек загнал меня в угол, нависал так, что перекрывал блеклый желтый цвет кухонной лампочки. Я знала, что не стоило отвечать, что не стоило уязвлять эго этого человека, но ничего не могла с собой поделать. Ненависть, вспыхнувшая во мне в тот момент, едва я увидела разорванные плакаты, заглушила голос разума. Ох, как же глупо я поступила! Этот человек поднял руку, крепко удерживая в руке толстую скалку и замахнулся. Я едва успела прикрыть голову руками, и удар пришелся на кисти, что тут же взорвались болью и пульсацией. Силы вложил немеряно, урод! — Возомнила себя королевой, что ли? — раздался громкий и пьяный гогот, — Да кто на такую свинью страшную позарится! Сердце окатило иррациональной обидой. Да, слова этого человека призваны ужалить побольнее, оскорбить просто потому что потому, но я все равно на мгновение ощутила себя ничтожеством. Пусть красота и не была моим достоинством, но я все же здраво оценивала собственную внешность. Обычная, заурядная, но не свинья. — Или ты думаешь, что раз в своего нового папочку пошла, то вдруг красавицей стала? — вдруг язвительно произнес этот человек. — Думаешь, они тебя любят? Думаешь, ты им так нужна? Бред собачий! Тебя в мусорку собственная мамка выкинула, так с чего ты решила, что твои папочки, тьфу, мерзость, от тебя точно так же не откажутся? Дура наивная! Меня затошнило. К горлу подкатило что-то кислое и мерзкое, губы пересохли просто моментально, и я дернулась, как от еще одного удара. — Совсем ополоумела! — с наслаждением бросил этот человек и с размаху шибанул скалкой по плечу. Я все же выпустила болезненный крик. Мысли метались хаотично, из памяти выплывали наши прошлые ссоры, но вот такого вот избиения я припомнить не могла. Что мне делать? Как затушить этот пожар? — Молчишь? Молчи, молчи, все равно ничего умного не скажешь. Тупая как пробка, а все лезет. — он смачно сплюнул под ноги и снова занес руку. — Ну ничего, я преподам урок, будет тебе наука язык распускать!.. И снова — удар. Потом еще. И еще. И еще… На третьем я просто бросила отупело считать и сосредоточилась на том, чтобы защитить жизненно важные органы и голову. Один раз по вискам попадет и все — смерть. Боль разливалась по всему телу, пульсировала в местах ударов и я отчетливо чувствовала, как стремительно проявлялись синяки и гематомы, как опухала местами спина и как с каждым замахом во мне крепло что-то страшное. Неужели вот такой жизни я достойна? Неужели во мне нет ничего, что могло бы быть горячо лелеемым? То, за что меня бы любили и защищали?.. Почему так? Почему?! Больно. Больно. Больно. Что-то громко и оглушительно треснуло внутри. Не бей меня. Не бей меня. Не бей!.. — Не бей меня! Пожалуйста, не бей! — голос предательски сорвался. Я то ли хрипела, то ли рыдала навзрыд и сама не понимала о чем умоляла, но то, что надо — знала твердо. Иначе мне не выжить. Иначе — забьет насмерть. Телом я ощущала дикую дрожь и, только пару раз судорожно вздохнув, поняла: меня кто-то крепко обнимал. Кто-то с сильными руками. — Не бей!.. — я рванулась неосознанно, практически на рефлексе. В голове творился настоящий хаос из паники, ненависти, страха и унижения. — Тихо, тихо, это я, — успокаивающе шептал знакомый голос, полный тревоги, — ну же, ты в безопасности, давай уже просыпайся. Меня нещадно трясло, но чужую хватку я ощущала в полной мере. — Лань Чжань, с другой стороны, — скомандовал отрывисто знакомый голос и к рукам прибавились еще одни, — держи крепко, надо ее успокоить. Я резко вздохнула и закашлялась. Сознание плыло и ясность возвращалась урывками. Сначала я осознала себя в кольце рук, потом поняла, что голос, нежно шепчущий мне находился слева, и уже после открыла заплаканные глаза. Это был папа. Побледневший, обеспокоенный, такой родной, что меня едва снова не скрутило истерикой. — А-Юнь? — осторожно позвал он и я с силой прикусила губу. Зарыдать захотелось еще пуще, но я себя с трудом сдержала и просто уткнулась папе в шею. Это все неправда. Это сон. Это неправда… — Что неправда? — ласково спросил меня он и я снова дернулась. Меня что, так накрыло, что я перестала следить за речью? Слезы без разрешения вновь полились рекой. Я всхлипнула и вцепилась пальцами в чью-то ладонь. Похоже, в отцовскую… — А-Юнь, милая, ты в безопасности, — увещевал меня папа, — я тут, Лань Чжань тоже. Ты же знаешь, мы тебя в обиду не дадим. Тш-ш-ш… Да. В обиду не дадут… — Мы тут. Я задержала дыхание и все же смогла глотнуть воздуха без чувства подступающей панической атаки. Или это она и была?.. — Лань Чжань, одеяло. — шепнул папа и меня вдруг накрыло испугом. На секунду мне показалось, что если отец перестанет меня безмолвно обнимать, то меня тут же раздерет новая волна истерики. Глупо, абсолютно нелогично, но я была уверена — стоит только перестать ощущать руки отца, как все. Конец. — Нет! — пальцами я тут же ухватилась покрепче, — не уходи, не уходи! — Небеса, — тревожно и едва слышно проговорил папа и прижал меня крепче, — Лань Чжань не уходит, он тут. Он тебя защитит. А-Юнь же знает это, верно? Знает же? — Знаю, — тихо отозвалась я, — все равно не уходи. — Не уйдем, — заверил меня папа и эти слова, полные твердой решительности, чуть успокоили сердце. Я смогла даже слегка расслабить собственный хват на отцовском запястье и уцепилась за тонкую ткань рукава. Сознание, наконец, с горем пополам, прояснилось достаточно, чтобы можно было адекватно воспринимать действительность. Я глубоко вздохнула и все же оторвалась от папиной шеи. Родители на меня смотрели ужасно встревоженно. Твою ж, я их настолько перепугала? — Просто плохой сон, — пробормотала я, не шибко верящая в силу подобного объяснения. — А-Юнь, — произнес отец, ласково стирая пальцами с моих щек мокрые дорожки слез, — что это был за сон? Я прикусила язык и беспомощно уставилась на отца. Как я могла рассказать ему что-то настолько позорное? Да, они знали про мою прошлую жизнь, знали некоторые детали, но я никогда в этих разговорах не затрагивала свои самые ранние травмы. Никогда не думала, что что-то, случившееся настолько давно, вдруг вдарит так сильно. — Лань Чжань, — оборвал отца папа и усилил объятия, — потом. Все потом. Мне захотелось истерично рассмеяться. Громко, не жалея себя, чтобы выплеснуть те темные чувства, что вылезли из самых глубин. Умом я понимала, что это только самое начало. Теперь, когда старые раны были так жестоко рассечены вновь, мне понадобится куча времени и сил, чтобы вернуть себя к спокойствию. Тело, пережившее такой мощный эмоциональный срыв, ощущалось ватным, вялым настолько, что меня заклонило в сон. — Можно мне так поспать? — неловко попросила я, имея в виду объятия. Папа постарался улыбнуться мне как обычно и, не размыкая рук, поднял меня. — Поспишь в нашей кровати. — непререкаемо решил он и кивнул отцу. Отец что-то ответил на грани слышимости. Я моргнула и отключилась.