Райская персиковая роща

Так уж повелось, что я терпеть не могла уроки каллиграфии. Все эти завитки, уголки, линии, толщина и сила нажима — все это не вызывало во мне абсолютно никаких восторгов. Руки после занятий часто либо болели, либо противно ныли, мозг заклинивало и, что бесило больше всего, каллиграфия была мне нужна не просто для общего развития — каллиграфия являлась для меня-наследницы основой. Красивый и понятный почерк составлял лишь первую ступень, так сказать, начальный уровень; самое главное таилось в ином. Скрытые смыслы. Двойное дно. Искусство оскорбить другого с помощью церемонной вежливости. И прочее, прочее, прочее… В общем, все, от чего стопроцентно болела голова. Хотя, если так подумать, я-то уже привыкла. Спина держалась идеально ровной, кисть в пальцах не дрожала, а макушку не пекло от дедушкиного цепкого взгляда. Я делала успехи и очень даже гордилась этим. Не вслух, — достижение-то крохотное, — но вот в мыслях я не скупилась на похвалу. Можно было конечно и родителям прямо сказать, — они не пожалели бы одобрительных слов, — но едва ли мое эго было бы удовлетворено. Сказанное из-за личного наблюдения и сказанное по своеобразной «просьбе» не могло быть равноценным. Я аккуратно отложила кисть, легонько подула на бумагу и оценила изречение. На первый взгляд вроде бы ошибок не было, все линии прочерчены верно и, в общей картине я углядела даже некий стиль. Не совсем красиво и завораживающе, но — вполне правильно и нестандартно. — Хм, — протянул дедушка, остановившись рядом со мной, — не хватает уверенности, но неплохо. Я прикусила щеку изнутри и еле сдержала ликующую улыбку. Суровый Лань Цижэнь, гроза студентов и папин извечный оппонент — вероятно сегодня я превзошла саму себя, раз получила от него такую оценку. Голова сама собой повернулась к Чу Тао. Тот уже смотрел в мою сторону, прошептал одними губами что-то, что я с трудом опознала как «лучшая», и многозначительно кивнул на мой лист. Этакий безмолвный намек, дабы я похвасталась написанным изречением. На лицо наползла легкая улыбка. Да, Чу Тао был прав, после окончания занятий мне стоило показать свое «творчество» отцу. Уж он точно прекрасно мог оценить мои старательные каракули. Я отлично знала, что у отца один из самых идеальных почерков — видела несколько раз как он записывал под диктовку папы что-то про талисманы и теорию чего-то там. И если отец похвалит меня за каллиграфию, то это будет… Я с силой прикусила губу. Что-то слишком нафантазировала, раз из собственной головы уплывать начала. Пришлось аккуратно потянуть шеей, чтобы разумом вернуться обратно в удивительно тихую ланьши. Удивительно тихую — потому что в комнате помимо меня и Чу Тао было еще около десяти детей примерно одного возраста с нами. Где-то были постарше на пару лет, где-то помладше, но, в основном, все казались мне ровесниками. Из всей этой ребятни я, ожидаемо, была единственной девочкой. Данный факт меня, к слову, нисколько не расстраивал. У меня был Чу Тао, был Юань-гэ и Цзинъи-гэ, была семья — для человека со слабенькой социальной батарейкой такое количество близких хватало с лихвой. Иногда даже иррационально казалось, что женщин в ордене и клане нет, но я понимала, что это просто бред. Как-то же новые члены главной ветви клана появлялись? У моего отца и дяди Сичэня была мать, у Лань Ханя была жена и невестка… Вопрос в том, что я их не видела толком. Женщин этих. Изредка получалось углядеть где-то служанок, что работали на кухнях, иногда на глаза попадались прачки, что несли в руках большие корзины с постиранным бельем. И вроде как я и видела их ненароком, и в то же время практически не замечала. То ли меня игнорировали, то ли им было запрещено близко походить. И что из этого было хуже я так и не определилась. Ответа я развернутого не получила. Хотя нет, получила. И от этого ответа мне стало еще непонятнее. Хмурость папы и его лицо, явно не желающее развивать тему, его же попытки объяснить мне всю серьезность противостояния отца со старейшинами… Нет, проникнуться важностью — я прониклась, но вот охватить всю картину целиком не получилось. Слишком мало информации и слишком много подводных камней. Я в этом времени прожила не так уж и много, если так подумать… На этом я себя остановила. Пока все было относительно тихо. Дергаться мне раньше времени не было ни сил, ни желания. Где-то вдалеке прозвучал колокол — неожиданно, но как никогда вовремя. Занятие окончилось. Дедушка, не изменяя своим привычкам, встал из-за своего учительского стола, оглядел такой же подорвавшийся на ноги класс и степенно кивнул на церемонные прощальные поклоны детишек. — Все свободны. Следующее занятие по расписанию. — бесстрастным тоном сказал он и первым покинул ланьши. Двери за дедушкой беззвучно захлопнулись. Я решительно повернулась к Чу Тао. Последнее время мне ужасно не нравилось, что он приходил почти впритык к отбою, и при этом выглядел с каждым разом все более и более измученным. Общих занятий у нас было не так уж и много — большую часть дня либо я оказывалась занята своими личными уроками, либо Чу Тао. При этом стоило учесть нашу небольшую разницу в возрасте и то, что я была рождена в правящем доме, так сказать, а Чу Тао — нет. Сын приглашенных в орден заклинателей… Как бы кто не ругался, реальность оставалась суровой. Часть того, чему меня учили никогда не будет доступна Чу Тао. Просто потому что так обязывали правила. (И здравый смысл, говорящий о том, что разделение по крови появилось из соображений безопасности, а не из других причин. Но тут я что-то совсем в теоретический цинизм ушла, да…) — У тебя и сегодня тренировка с третьим учителем? — спросила я ровным голосом и принялась складывать драгоценности кабинета в специальный футляр, — Опять к отбою приползешь? Чу Тао моему вопросу не удивился. Нахмурился чуток, аккуратно закрыл чернильницу и медленными движениями освободил свой стол. — Я стараюсь стать сильнее, — буркнул он. Лицом Чу Тао напоминал мне умудренного жизнью старика, и что-то подсказывало мне, что в этом сравнении я была как минимум доставучей гиперактивной внучкой. Противной такой, болтливой внучкой. От мысленного представления я чуть не фыркнула. Чу Тао явно опережал своих сверстников в развитии и, как мне все чаще казалось, уже подбирался к тому, что люди незатейливо называли переходом «из милого ребенка в противного пацана». Хотя Чу Тао еще был нормальным! Если вспомнить все те разы, когда меня выбешивали дворовые мальчишки, а потом вспомнить поведение Чу Тао — разница колоссальная. Я искоса глянула на него и вздохнула. Что же, хотел Чу Тао стать сильнее — вперед. Упорство неплохая составляющая характера. Главное не дать этому упорству превратиться в баранье упрямство… Я наконец справилась со складыванием, и мы в привычном молчании вышли из ланьши. Погода, к моей вящей радости, была ясной и безоблачной. Близился час обеденной трапезы и людей на улице значительно прибавилось. Тут были не только знакомые лица с лентами на лбу, но и приглашенные ученики, что уже какое-то время страдали от сурового нрава Лань Цижэня. Знакомиться с этими учениками я не горела желанием и, благо, они прекрасно это понимали. Да и сами небось не хотели со мной сталкиваться — в их глазах я была мелкой пигалицей, за которой страшной статуей возвышался мой дедушка. И тут я не утрировала, такой случай реально был. Воспоминания об этой нелепой ситуации приподняли настроение, и я намного веселее распрощалась с Чу Тао. Планы наши вели нас в совершенно разные стороны: Чу Тао в сторону тренировочных площадок, мне — в сторону цзинши. — Будь осторожнее, Тао-Тао, — серьезно напутствовала я и Чу Тао неловко улыбнулся мне в ответ. На этом мы и разошлись. Ну… почти. Почти, потому что Чу Тао шустро скрылся за поворотом, а я, не успев сделать и шага… столкнулась с отцом и чуть не грохнулась на землю от неожиданности. Слава всем богам, отец успел ухватить меня за руки и вернуть в вертикальное положение. В своих излюбленных белоснежных одеждах, с неброским серебряным гуанем в волосах — отец выглядел так, словно только что побывал на деловой встрече. Глаза его казались усталыми и отчасти холодными. Иногда я задавалась вопросом видели ли моего отца другие так, как видела я? Смогли ли они рассмотреть в нем человека глубже: человека чуткого и заботливого, человека чувствующего иначе? Смогли ли отличить внешнюю бесстрастность от внутреннего бесценного наполнения?.. Вряд ли. Сколько я наблюдала за окружающими, сколько я следила за отношением, мало кто действительно видел в отце ту трепетность, которую он хранил в себе. Мой папа, Юань-гэ, дядя Сичэнь… Тут у меня сомнений не было. Но вот дедушка… Дедушку я не понимала. Была ли причина такого строгого отношения в том, что дедушка практически вырастил отца и дядю или же виноваты были тонны правил клана? Не понятно. Я вгляделась в отца и мозг тут же отметил едва заметно напряженную линию губ, легчайшую хмурость бровей. Задумалась. Либо его кто-то разозлил до ледяного выражения лица, либо он вымотался настолько, что сил на проявление эмоций попросту не осталось. Но, тем не менее, голос отца значительно отличался от его общего настроения. — Осторожнее. — с теплом произнес он. — Это… Это от неожиданности, — сказала я и сразу ощутила себя дурой. Оправдываться, да еще и такими словами! Отец выразительно поглядел на меня, но не стал комментировать сорвавшуюся глупость. Вместо это он протянул руку, мягко сжал мою ладонь и повел прочь, игнорируя многочисленные любопытные взгляды приглашенных учеников. Улыбка медленно проявилась на моем лице и я молча сжала пальцы отца сильнее — мне все реже и реже выпадало так: под ручку и в приятной тишине. Жалко конечно, что годы моего детства потихоньку уступали девичеству, но ничего с этим не поделать. Время-то шло, совсем скоро мне по правилам поведения и сегодняшнее будет недоступно. Но я не расстраивалась. Настоящая глупость жалеть о том, что с чистой совестью можно назвать излишней жадностью. Поэтому… Я просто впитывала в себя все: ощущения, запахи, звуки и даже мысли, что проскальзывали в этот момент. Будет потом драгоценным воспоминанием. — Отец? — тихо позвала я, когда наш путь свернул на знакомую тропинку. — Что-то случилось? — Все в порядке, — отозвался он ровным голосом, — нет нужды беспокоиться. Я скептически изогнула брови, но промолчала. Если отец не хотел рассказывать — пусть. Мне хоть и было дико интересно кто именно разозлил моего отца до ледяной маски, но не настолько. Да и папа же! Папа точно его успокоит своими способами. — О чем задумалась? — вдруг спросил меня отец и я чуть не прыснула со смеху. Сегодня я только и делала, что думала и думала без конца о самых разных вещах. Кто правил на женской половине ордена? Почему жена Лань Ханя жила в лекарском павильоне? Когда вернется Юань-гэ с Цзинъи-гэ? Мог ли папа позвать дядю Нина, потому что я соскучилась? И, самый важный вопрос: на сколько оценит мою каллиграфию отец? — Сегодня мне попалось изречение Конфуция. — решила я начать с конца. — Про учебу. Отец заинтересованно повернул ко мне голову. — И какое же? — «Изучение неправильных взглядов вредно», — чуть недовольно ответила я со всей искренностью, — не могу понять почему дедушка так на меня смотрел… М-м-м, с сомнением? Оно же не такое длинное и не слишком сложное. — А-Юнь не согласна с изречением? — вычленил главное отец. — Вообще не согласна. — хмыкнула я и пустилась в рассуждения. — Пусть отец сам посудит. Вот например: «неправильный взгляд» — это про что? Про науку? Про жизненный путь? Про воспитание? Слишком широко! Почему нельзя их изучать? Потому что люди могут изменить свои взгляды на неправильные? Так это происходит всегда! В каждом столетии есть глупые слабые люди с пустыми головами. Что туда положат, то и будет расти. Да и что за слово такое: «неправильные»! Неправильность еще доказать надо. — И что же А-Юнь считает за доказательство? — прозвучал отцовский голос, полный искреннего интереса. Я подняла на него задумчивый взгляд. Мне, как человеку-душниле, сложно было подобрать важнейшее в списке. Вред другим людям мог быть продиктован добром ради других людей, кто-то мог просто сойти с ума и потерять моральные ориентиры, кому-то катастрофически не хватало образования или банального воспитания — сфер этих «неправильных взглядов» было море. Я вздохнула и ответила со всей серьезностью: — Если это наука, то доказать можно относительно легко. Если это жизнь, то тут все измеряется кому и сколько боли взгляды эти принесли. Воспитание… Думаю, что воспитание тоже — был ли вред от воспитания, пострадал ли кто и прочее. Отец, внимательно выслушав меня, издал тихий звук то ли одобрения, то ли озадаченности. Как будто то, что думал он, разительно отличалось от того, куда понесло меня. — А-Юнь значительно улучшила свою речь. — внезапно прилетела мне похвала, — Слова сложные, но произнесены правильно. А-Юнь хорошо постаралась. Я медленно моргнула — до меня не сразу дошел смысл. Ну а как дошел, так мне сразу припекло щеки. Это было…смущающе? Приятно? Вдохновляюще? Наверное, все сразу. Я ведь действительно сильно грузилась из-за неспособности выражаться так, как это звучало в моей голове. Что-то я просто не знала как адекватно перевести или подобрать аналогию, что-то просто не соединялось во внятные слова; я приложила немало усилий, чтобы не просто расширить словарь, но и использовать его. Трудно конечно было — иной раз мне хотелось позорно расплакаться и притвориться глухонемой. Хорошо хоть папа любил поболтать обо всем подряд и часто именно это служило толчком к очередной победе над пониманием. — Правда? — вырвалось у меня неосознанно и я практически мгновенно об этом пожалела. Отец нахмурился на самую каплю сильнее и строго посмотрел. –Моя дочь, — сказал он, — очень старалась. Похвала заслуженная. Повисло молчание. Я пожевала губу, все порываясь что-то ответить, но не решалась. Складывалось впечатление, что я этим нечаянным уточнением расстроила отца. …Так мы и пришли к цзинши, где уже нас ожидал сюрприз. Едва раздвинув створки дверей, передо мной и отцом предстала картина маслом. Хаос, помноженный на лихорадочную подготовку к дипломной защите — не иначе. — Что тут… — начала я ошарашенно и чуть не запнулась на пороге. — Что тут произошло? Бумаги. Прямо очень много бумаги, древней макулатуры, манускриптов, трактатов и прочей драгоценности библиотек. На всех возможных местах. Везде! Я даже глаза к полу опустила — шагнуть некуда. — Что за ураган. — пробурчала я и наконец заметила движение в центре. Там был взлохмаченный папа, весь обложенный бумагой и держащий в зубах тонкую кисть с изредка капающими на ворот чернилами. А рядом с ним с толстенным талмудом на коленях… — Дядя Чэн! — с бурлящей радостью позвала я и даже подпрыгнула на месте от сильных чувств. Дядя Чэн усмехнулся, с тихим кряхтением сгрузил талмуд с колен и поднялся. Выглядел дядя Чэн уставшим и невыспавшимся. Хотя это не помешало ему в несколько широких осторожных шагов приблизиться ко мне и схватить за щеки. — Ну здравствуй, мелкая, — со смешком поприветствовали меня. — Ну дядя! — возмутилась я и попыталась оторвать чужие пальцы от лица. — Хватит! Я уже не маленькая! Дядя Чэн от этого заявления фыркнул и я обратилась к более вескому козырю. — Папа! Дядя Чэн меня за щеки щипает! …Да-да, я знала, как это прозвучало и каким детским садом попахивало, но это было первое, что пришло в голову. Когда-то ведь папа взял с меня обещание никогда и никому не давать тягать меня за щеки кроме него и отца, и я на всякий случай запомнила этот давний эпизод. Ну не любила я, когда к моему лицу лишний раз тянули руки! Папа громко посмеялся над моим недовольным выражением и, кашлянув, серьезно заявил: — Она права, Цзян Чэн. Это аргумент. Дядя Чэн замер, нахмурился, и все-таки отпустил мои многострадальные щеки. — С каких пор ты у нас идешь за аргумент? — сказал он весело. Папа медленно поморгал, открыл рот и тут же его закрыл. А через пару мгновений возмутился: — С момента ее рождения!.. Я устало прикрыла глаза и приложила ладони к щекам. Что-то я за время отсутствия дяди Чэна успела позабыть какими они иногда бывали шумными. На плечо опустилась тяжелая рука отца и я подняла на него взгляд. Как оказалось, все это время отец бегло осматривал цзинши и успел подобрать с пола какую-то бумажку. — Вэй Ин, — позвал он негромко. — зачем тебе список тварей, влезающих в голову? Папа тут же прекратил шутливо пререкаться с дядей Чэном. Выпрямился, по привычке тронул кончик носа и радостно отозвался: — Пытаемся подобрать классификацию новой темной твари! Новой твари?.. Сердце забилось сильнее. Любопытство внутри вспыхнуло пожаром и я уставилась во все глаза на папу. Кроме дяди Нина я не встречала никаких других темных тварей — все, что мне было доступно, так это непринужденные разговоры родителей и иногда обсуждения ночных охот Юань-гэ. В теории я знала, что их, — тварей этих, — было много, и что они могли быть не только как мелкие назойливые насекомые, но и как жуткие ночные кошмары. — Ага, — бодро закивал на отцовское выразительное молчание папа, — что-то новенькое появилось. В его взгляде будто зажглось яркое пламя. Папа хоть и казался таким-же уставшим как и дядя Чэн, но, тем не менее, весь его вид говорил о том, как ему на самом деле было интересно. Вот же фанат своего дела. …Хотя, лицемерненько так говорить — я не особо далеко от него ушла. *** –…Матушка! Матушка!.. Боги!.. — громко надрывался девичий голосок. — Отец!.. Кто-нибудь!.. Крики то прекращались, сменяемые задушенными хрипами, то возобновлялись с новой силой. Звучали они жутко — полные боли, непонимания и ужаса. Не будь Лань Сычжуй заклинателем, что не раз лично слышал подобные этим крикам чудовищные вопли, то, наверное, его бы пробила дрожь. Лань Сычжуй ускорился и вместе с Лань Цзинъи практически влетел в небольшой домик старосты. С мечом наготове, он, как и подобало ситуации, наскоро огляделся в поисках опасности. Лань Цзинъи встал к плечу, готовый к чему угодно. Прямо на полу сидела юная дочь старосты по ласковому прозвищу А-Лянь и заливалась слезами. Руками она придерживала тело своей пожилой матери и то и дело судорожно хваталась то за морщинистые пальцы, то за ворот скромных одежд. Лицом А-Лянь была бледна до синевы. Рядом с ней сидел староста и выглядел так, словно прямо сейчас шагнул бы в гроб. Серая кожа и дрожащие губы, капли пота на складчатом лбу — староста был напуган настолько, что Лань Сычжуй даже обеспокоился: как бы не умер на месте! — Что случилось? — твердо и спокойно потребовал он и на мгновение обернулся к Лань Цзинъи: кто-то из них обязательно должен быть настороже, пока другой был бы занят пострадавшими. Лань Цзинъи понятливо кивнул и приподнял повыше меч. — Он!.. Это он!.. — пуще прежнего заплакала А-Лянь и склонилась над телом своей матери. То, что эта женщина была мертва, Лань Сычжуй понял сразу. Выражение ужаса, что отчетливо отпечатался на лице, неподвижная грудь — на мертвых людей он насмотрелся достаточно, чтобы сходу определять подобное. — Кто он? — без капли эмоций спросил Лань Сычжуй, опускаясь около А-Лянь на колени и для окончательнойуверенности прощупывая у ее матери пульс на шее. Плач А-Лянь резко оборвался и она захрипела от переполнившей ее ярости. — Дядя, кто еще! — она с силой сжала пальцы матери, — Этот позор нашей фамилии! Он! Он!.. Как ему хватило совести показываться! Лань Сычжуй нахмурился и краем глаза отметил, как староста крупно вздрогнул. — Что сделал ваш дядя? — вежливо уточнил Лань Сычжуй и мысленно прикинул: похоже, что именно в этом случае они имели дело с обычным убийством рукой человека, а не по вине твари. А-Лянь вдруг задохнулась и испуганно вскинулась. — Ничего! Он ничего не сделал, но матушка!.. Матушка вдруг схватилась за сердце и… И!.. …Помертвела от ужаса в буквальном смысле. Лань Сычжуй поджал губы и покачал головой. К его сожалению, тут он не имел никаких полномочий. Все, что касалось тварей и связанных с ними ситуаций — только тут его право и решения были весомее иных людей. Насколько он знал, у дома старосты имелось два входа: небольшая каморка, выходящая в крохотный дворик, и парадные двери с крыльцом. Если ни он, ни Лань Цзинъи не видели никаких выходящих мужчин, то вполне вероятно этот человек уже ушел. — Вы не понимаете! — закричала А-Лянь и Лань Сычжуй примирительно поднял руки. — А-Лянь! — внезапно осек свою дочь староста и покачнулся. — Закрой рот! — Но отец, — возмущенно встрепенулась она и замолчала под тяжелым взглядом. — Ты много не знаешь, А-Лянь, — тихо укорил староста и вздохнул поглубже, чтобы прийти в себя. И презрительно выплюнул, — Гу Шэнь… Этот ублюдок вернулся. Прозвучало странно. Лань Сычжуй внимательно всмотрелся в лицо старосты и догадки одна за другой заполнили голову. Староста говорил так, будто бы… — Этот сам видел, как Гу Шэнь своей же кровью захлебнулся. Жаль, конечно, что не от руки этого ничтожного помер, — наконец произнес староста и все же пояснил дочери, — А-Лянь этого не помнит, потому что была слишком мала. — Кто убил его? — без всякой деликатности встрял до того молчащий Лань Цзинъи. Староста замялся, но все же ответил: — Да собака это была. А-Лянь тогда пятое лето разменяла и Гу Шэнь, выродок такой, перепил настолько, что начал дразнить соседского кобеля. Видимо больной был, пес этот. Гу Шэню горло разорвал в три счета. Лань Сычжуй замер и обернулся, встретившись глазами с Лань Цзинъи. Если дядя был мертв и вдруг наведался к своей сестре… — Мстительный дух? — одними губами спросил озадаченный Лань Цзинъи. Лань Сычжуй мелко качнул головой в отрицании. Мстительный дух появился бы сразу после смерти, такая тварь не стала бы выжидать столько лет. — Утопленник? — еще более неуверенно предположил Лань Цзинъи. Утопленник… Раз этот человек умер, захлебнувшись кровью, то теоретически он мог стать духом утопленника и возвратиться, дабы отмстить убийце… Нет, маловероятно. Лань Сычжуй оглядел с ног до головы всю семью, снова оценил степень ужаса на лице мертвой женщины и задумался. Что-то не сходилось. Старший Вэй говорил, что убитые почти всегда приходят после смерти, призраки ли, или духи — все они нетерпеливы. Разница лишь в том, что призраки имеют меньше сил, а духи более кровожадны. Структура сил практически идентична, поэтому редко кто мог сходу понять к кому именно относится конкретное дело. Лань Сычжуй прикрыл глаза. Обычно, если это был мстительный дух, то ощущение энергии всегда отдавало привкусом горечи. Что-то не на уровне физического проявления, а на уровне ядра. Ну, а если это был призрак, то всегда ощущалась этакая особенная прохладца. Но… Ничего?! Это как вообще?! Лань Сычжуй одним слитым движением вскочил на ноги и цепко всмотрелся в каждую щель комнаты. — Господин заклинатель? — позвал его недоуменно староста, но Лань Сычжуй лишь нахмурился. …Следов твари не было. Почему он не мог их почувствовать?! Так, спокойно, спокойно… Лань Сычжуй вздохнул, зажмурился и с холодной головой прислушался еще раз. Возможно, ему просто не хватало опыта, чтобы уловить. Чутче… Еще больше концентрации… Давай, Сычжуй, ты же умеешь!.. Он распахнул глаза. Указал на старый и покоцанный деревянный сундук в углу комнаты. — Вы заметили его у сундука? А-Лянь закивала и всхлипнула. — Это дяди сундук. Матушка почти никогда туда не заглядывала, но ей хотелось поблагодарить вас за помощь. Дать что-нибудь в подарок. Лань Сычжуй поджал губы. Что ж, стоило уже к такому привыкнуть: не один, так другой попытается что-то отдать. Он осторожно приблизился к сундуку и прислушался к себе. Это ощущалось как тонкая дымка, предрассветный сизый туман, что рассеется за пару мгновений после восхода солнца. Зыбкие крупицы, которые… Стремительно исчезали. — Что было в сундуке? — Матушка говорила как-то А-Лянь, что хранит там памятные вещи и А-Лянь туда нельзя. — Вещи, что остались от Гу Шэня. — устало пояснил староста. Он так и остался на полу, будто потеряв разом все силы. — Одежда, инструменты, немного шелка. — Сычжуй? — негромко окликнул Лань Цзинъи, — Что думаешь? Лань Сычжуй покачал головой. Жена старосты умерла от испуга. С момента смерти дяди прошло больше пяти лет, еще сундук этот… Лань Сычжуй без труда припомнил уроки старшего Вэй. Мертвецы нападали и жрали плоть, утопленники и мстительные духи преследовали своих убийц… Остальные виды, что он знал, либо производили много шума, либо охотились ночью… Вот же гуй, слишком много вариантов! Он вернулся к началу и перечислил факты. Умерла только жена старосты. Сам же староста и их дочь были целы и невредимы. Следы темной энергии быстро рассосались. Все произошло быстро и до захода солнца и ни Лань Сычжуй, ни Лань Цзинъи не ощутили даже отголоска, когда появилась тварь. Голова отчаянно загудела. — Цзинъи, — все решил Лань Сычжуй после мучительных раздумий в печальной тишине, — надо написать старшему Вэй. Моих знаний… не хватает.