Райская персиковая роща

Собираться на охоту Вэй Усянь любил — было что-то расслабляющее в этом занятии, что-то медитативное. Он тщательно проверял талисманы, скрупулезно и внимательно изучал содержимое мешочков цянькунь, туго затягивал пояс и ленту на волосах, в целом, делал все, чтобы в самом процессе не выскакивали непрошенные проблемы. Одежду для ночных охот Вэй Усянь брал скромную и простую, неизменно с узкими рукавами, и ни разу еще об этом не пожалел. Угваздаться в грязи в погоне за прыткой тварью было делом одного мгновения, поэтому он рассчитывал наперед. Выброс изорванной и заляпанной дешевки всегда вызывал в нем меньше сожаления, нежели более дорогой ткани. Вэй Усянь так-то пробовал быть осторожнее, пробовал смотреть под ноги, но запала хватило ненадолго. Охота, как он считал, не должна оглядываться на пятна от мокрой земли или крови. Лучше уж улететь лицом в дождевую лужу, чем не успеть нанести удар. Всякое ведь бывает, вдруг от этого зависит чья-то жизнь? — Сколько лет прошло, а ты все так же мельтешишь, — донесся со стороны дверей спокойный голос. Вэй Усянь резко развернулся и приветственно махнул рукой. На пороге, сложив руки на груди, стоял Цзян Чэн. Одет он был как и вчера, разве что лицом посвежее. Надо же, как Вэй Усянь не заметил, что двери позабыл закрыть? Видимо, совсем задумался о списках необходимого, пока провожал детей у крыльца на занятия. — Хватит ворчать как старый дед, — он громко захлопнул деревянный сундук, где хранились бутыльки с настоянными лекарственными травами и указал на Цзян Чэна пальцем. — Ты. Мог бы и поторопиться. Юньлань хотела тебя увидеть, прежде чем мы уйдем. Ужасный дядя. Выражение лица Лань Юньлань надо было видеть. Она действительно скучала по своему дяде и тянула время изо всех сил, пока не поняла, что до опоздания осталось совсем немного. Чу Тао, к слову, один на занятия уходить отказался и смиренно дожидался, молча наблюдая за все более несчастным выражением лица Юньлань. Вэй Усяню пришлось, скрепя сердце, их поторопить. Его ожидали сборы и переодевание. Свидетелей в виде детей он не хотел ни в каком виде. — Захлопнись, — поморщился Цзян Чэн, — как будто ты у нас образец дяди. А-Лина припомнить? Вэй Усянь скис, но суетливости не сбавил: прилепил на шкафы запирающие талисманы, подергал железный замок на большом сундуке, где он по обыкновению хранил сырые наработки артефактов и снова перепроверил тугость ленты для волос. Это было уже почти как ритуал — запирать любые, даже незначительные заклинательские вещи и артефакты во избежание. Нет, детям он своим доверял, да и не считал, что кто-то мог тайком забраться в цзинши в их отсутствие, но перестраховаться стоило. Любая из наработок Вэй Усяня могла взбрыкнуть и что-нибудь натворить. Оставлять двоих малолетних детей без защиты и возможности спрятаться за взрослой спиной… Нет уж, лучше он потратит лишний час на эту занудную работенку, чем будет думать об этом на ночной охоте. — Где Лань Ванцзи? — спросил Цзян Чэн и усмехнулся. — Я-то думал, что мы выдвинемся сразу, спешил как мог, а тут — только ты. — Ой ли, спешил как мог? — фыркнул Вэй Усянь. — Лань Чжань ушел к Цзэу-цзюню, попросить за детишками присмотреть, пока нас не будет, — он нахмурил брови. — Но да, что-то Лань Чжань задерживается. Повисла тишина. Цзян Чэн все так же держал руки сложенными на груди и бездумно пялился куда-то на улицу. Ни дать, ни взять картина великодушного ожидания. На его лице явственно проглядывали последствия многодневного недосыпа, кожа казалась бледнее обычного, отчего виднелись и голубоватые венки на висках и шее. Цзян Чэн походил на заработавшегося до обморока ученого мужа, а не на главу Великого ордена. Вэй Усянь без сожалений проглотил рвущиеся с языка замечания. Знал, что это не было решением Цзян Чэна, знал, что дел сейчас у Юньмэн Цзян в связи с грядущим летним советом орденов было много и каждое требовало усилий. Целых полгода прошло с последнего приезда Цзян Чэна, и Вэй Усянь по-настоящему огорчался лишь из-за дочери. Юньлань терпеливо ожидала новой возможности побыть с дядей, и вот как все сложилось. — Вэй Усянь, — внезапно произнес Цзян Чэн. Голос звучал с нотками любопытства, а сам Цзян Чэн глядел на Вэй Усяня прямо и твердо, — я спросить хотел, да вчера все недосуг было. Мелкая ведь без ленты дольше ходила, чем этот, ваш второй ребенок. Почему? Он же просто сын приглашенных адептов, насколько я помню, а не Лань по крови. Разве в Гусу Лань нет определенного возраста? Или это оттого, что она девочка? Мне кажется, что я читал что-то про какие-то условности ленты, когда мы учились здесь, но не могу сказать что именно. Слишком давно. Вэй Усянь замер — он явно не ожидал ни самого вопроса, ни того, что Цзян Чэн, извечно равнодушный к традициям Гусу Лань, вдруг изменит себе. — Хм… Отчасти ты прав. Обычно ленту повязывают с шести и до десяти лет, но на мальчиков и девочек не разделяют. Тут дело не в возрасте, — отозвался он, вытягивая из памяти все, что Лань Ванцзи когда-то ему рассказывал. — Дело в развитии. Если ребенок готов, если он серьезно и полностью осознает ответственность, то назначается день для церемонии вручения. Это как наречение вежливым именем, — нашелся Вэй Усянь с аналогией. — После повязывания ленты ты уже не считаешься неразумным дитя, а потому и относятся как к взрослому. — Этот мальчишка? — с сарказмом протянул Цзян Чэн, подразумевая Чу Тао. — Как к взрослому? А янский корень дорос? — он фыркнул. — Он на девицу-то забраться еще пару лет не сможет нормально, какой из него взрослый? Вэй Усянь послал Цзян Чэну укоряющий взгляд. Пусть слова и отражали суть вещей, но можно же было выразиться менее вульгарно? — Не смотри так на меня, — раздраженно закатил глаза Цзян Чэн, — не тебе меня стыдить за похабщину. — Потому я и молчу, — вздохнул Вэй Усянь. Кто бы мог подумать: раньше в юные года Цзян Чэн рычал на Вэй Усяня за одно только упоминание весенних игр, а теперь… — Ну и молчи, — передразнил его Цзян Чэн. Затем криво усмехнулся и заметно смягчился. — До совета осталось несколько месяцев. Я не буду против, если мелкая погостит у меня недели за две. Если собрался на совет с Лань Ванцзи, то можешь потом ее просто захватить с собой, — он наклонил голову в раздумьях. — Ну или приезжай с мелкой пораньше. В то время как раз самая комфортная температура воды. — Ты уверен? — уточнил Вэй Усянь и невзначай напомнил про второго ребенка, — А-Юнь и Чу Тао, конечно, уже гостили у тебя, но тогда ты не был занят подготовкой к совету. Они у меня малышня послушная, но… все-таки… Цзян Чэн снова закатил глаза. Затем расцепил руки, чеканным шагом дошел до чайного столика и уселся. Весь его вид выражал недовольство, начиная от выражения лица и заканчивая надменно вздернутым подбородком. — Не ты ли мне жаловался, что тебя до небес достало это замшелое старичье? Как ты там говорил… Еще немного и даже Лань Ванцзи рассердится? — Цзян Чэн стал серьезнее. Губы у него поджались. — Это неплохой ход — напомнить им про меня. Про влиятельного, грозного и вспыльчивого дядюшку. Или я неправильно тебя понял? Вэй Усяню не нашлось что ответить. Это была правда, он действительно жаловался Цзян Чэну вчерашним днем. Старейшины вели себя странно и этим толкали беспокойный разум Вэй Усяня к долгим и разномастным мысленным догадкам. Все происходящее можно было разбирать только исходя из слов Лань Ванцзи, что ходил на собрания вынужденно, а также из разговоров с главным целителем Лань Ханем и Лань Ци. Вэй Усяню даже в какой-то мере повезло: Лань Хань в силу жизненного опыта подмечал мелкие детали, а Лань Ци, как истинная дочь Лань Ханя, была проницательной и цепкой. Ее относительно молодой возраст для старейшины с женской половины играл ей на руку вопреки сложившейся ситуации. Мало кто вообще обращал на нее внимание — женщина, целительница, на большинстве собраний молчит и просто наблюдает, ничего интересного. Что могла вообще предложить заклинательница, ходившая на охоты раз десять за всю жизнь? «Ничего!» — сказали бы бывалые заклинатели, однако Вэй Усянь имел на этот счет свое мнение. Какие бы доводы ему не приводили, он знал одно — Лань Ци по твердости характера уступала мадам Юй лишь на самую каплю. Им очень повезло, что каким-то невероятным образом эта похожая на камень женщина привязалась к Лань Юньлань. Будь все наоборот… Такого опасного и тихого врага никому нельзя пожелать. Возможно, думал Вэй Усянь, все дело было в самой Юньлань. Первой новорожденную девочку взяла именно Лань Ци. Руки у нее все были перемазаны в крови Вэй Усяня; боль ослепляла, но он хорошо запомнил ее внезапно нежное воркование. Именно Лань Ци предупредила их о том, что Лань Ванцзи надо ходить на собрания. Прийти и напомнить косным старикам про день, когда у благородного и хладнокровного Ханьгуан-цзюня не дрогнула рука. Слова Лань Ци, между прочим. И это было верное решение. Так Вэй Усянь узнал, что Лань Си через раз интересовалась успехами дочери в девичьих делах вроде вышивки, а Лань Чэнь призывал клан отказаться от наследницы в пользу возможного наследника Лань Сичэня. Завуалированно, конечно, но вполне прозрачно. Лань Чэнь, видимо, обозлился на Лань Ванцзи из-за близкого знакомства с Бичэнем, потому и извергал из себя желчь на каждом собрании. Его не пугал ни ледяной взгляд Лань Ванцзи, ни явное неудовольствие Лань Сичэня — он упорно пытался протолкнуть свое мнение вперед, не оглядываясь ни на какие преграды. Сделать с этим стариком никто ничего не мог не из вежливости к статусу и старшинству, а из-за правил. Лань Чэнь говорил выверенно вежливо, слова подбирал пространные. Так и получалось: все понимали, что он имел в виду, но подловить не могли. Ну, зато Вэй Усянь хотя бы знал всех недовольных по именам. С этим можно было работать. Он выпутался из нагрянувших мыслей и столкнулся взглядом с Цзян Чэном. Тот все еще ждал ответа. — Правильно понял, — сдался Вэй Усянь, — тебя давно не видели в Облачных Глубинах, потому и позабыли, что ты для нее дядя, а не просто глава ордена. Он давно обдумывал подобный вариант. В прошлый раз детям в Пристани понравилось, так почему бы не отправить их туда снова? — Все из тебя силком надо вытаскивать, — почти добродушно посетовал Цзян Чэн, — как решишь с Лань Ванцзи этот вопрос, напиши. Я сообщу А-Лину, он давно свою сестру не видел. Вэй Усянь закивал. А потом — разулыбался. На дорожке, ведущей к цзинши, появилась фигура Лань Ванцзи. — Вспомнишь и сразу тут как тут, — зафырчал Цзян Чэн, также заметив приближающегося Лань Ванцзи. — Именно, — довольно промурчал Вэй Усянь и повторил, не скрывая влюбленную интонацию, — именно! — Фу, — безэмоционально бросил Цзян Чэн, — какой ты мерзкий. Вэй Усянь рассмеялся. *** Пожалуй, самой лучшей частью этого долгого дня стала приветствующая улыбка дяди Сичэня. Меня ждали у порога — дядя стоял, заложив руки с длинными рукавами за спину, и по слегка бледноватой коже дяди Сичэня было понятно, что работы у него сегодня водилось очень много. Мне стало как-то даже жаль: наверняка дядя засел за документы намного раньше положенного, чтобы просто провести со мной время, ну и освободить на всякий случай побольше часов с других дней. Увязавшиеся за мной Лань Шу с приятелем и Чу Тао при виде главы клана почтительно поклонились, а после — замерли. Дядя Сичэнь их не пугал, но уважение на грани восхищенной трясучки вызывал. Мальчишки, как я заметила, все поголовно выбирали себе кумиров из взрослых. Большая часть выделяла моего отца из-за изящного переплетения холодного характера, большой личной силы и внешней красоты, а оставшиеся распределились между дядей, Юань-гэ и, внезапно, папой. У Цзинъи-гэ, конечно, тоже имелась парочка поклонников, но я их в лицо не видела. Я бросила короткий взгляд на Чу Тао и указала глазами на тропинку. Мальчишки хотели увидеть легендарного Цзэу-цзюня, а как увидели, так впали в ступор. Не, я их понимала, фанатская солидарность и все такое, но… Они ставили меня в неловкое положение этой глупой затянувшейся тишиной. Я кашлянула с намеком и глянула на дядю украдкой. Все верно, улыбается он и смеется над нами без единого звука. — Дядя Сичэнь, — преувеличенно бодро начала я, — сегодня на каллиграфии снова был Конфуций. Я не совсем согласна с изречением, так что, может, дядя обсудит его со мной? Лица мальчишек сделались кислыми и скучающими. Кажется, ни Чу Тао, ни Лань Шу не горели любовью к каллиграфии и не хотели лишний раз про это слушать. Один только приятель Лань Шу по фамилии Хэ заинтересованно подался вперед. (Да-да, я выяснила имя, но почему-то запомнила только фамилию). — С удовольствием послушаю твое мнение, — кивнул мне дядя Сичэнь и со смешливой крохотной улыбкой отпустил сопровождающих меня мальчиков. — Можете идти. Дальше я сам. Мальчишки раскланялись еще раз и поспешно удалились. Я выдохнула с облегчением. По какой-то неведомой мне причине сегодня все пытались со мной поговорить. И ладно бы Чу Тао, с ним эти приступы балабольства случались время от времени… Но Лань Шу? Приятель Хэ? Одно дело — подойти после занятия и поболтать от силы минут пять, и совсем другое — пойти следом, да еще и за обедом подсесть. Обычно ведь так не происходит… Наводят со мной мосты? Прощупывают мой характер, дабы быть готовыми к тому, какую политику клана и ордена я в будущем буду вести? Надо бы подумать об этом на досуге посерьезнее. — Заходи, — сказал мне дядя Сичэнь и скрылся внутри. Я быстро преодолела небольшое крыльцо и тихо закрыла за собой двери. Кабинет дяди так-то являлся просто одним небольшим домиком, и помимо рабочего кабинета была еще небольшая спальня, на случай переработок. Внутри обстановка почти не отличалась от всех остальных виденных мною рабочих пространств. Что-то похожее по атмосфере было у родителей и у двоюродного дедушки Лань Ханя. Мало мебели, курильницы по углам, иногда растения. Кабинет дяди всегда казался мне уютным. Здесь из-за расположения дома играли солнечные лучи, а на полках громоздилось огромное количество книг. Как я подозревала, абсолютно не ценных. Дядя Сичэнь махнул мне на скопление пухлых подушек, лежащих на небольшом отдалении от стола, и извиняющимся тоном сообщил: — Мне нужно еще немного поработать. Подождешь меня? Я кивнула. Спешить нам было некуда, а время занять я могла разными способами. Например, можно было взять пару книг и почитать. Первая попавшаяся книга оказалась неудачной — это было сочинение одного из старейшин клана, жившего столетие назад. Полная история создания каждого правила для лобных лент. Скучнейшее перечисление правил и гигантское скрупулезное обоснование. Да еще с комментарием от автора и личным закостенелым мнением. Я вздохнула, но книгу забрала и уселась на подушки. Пусть дядя Сичэнь работает, я уже выросла из того возраста, когда меня нельзя было выпускать из рук. Как он вообще умудрялся в те дни помимо меня-младенца еще и дела ордена решать? Что он использовал? Опыт старшего брата, вынужденного стать родительской фигурой для младшего? Просто житейский опыт? Невероятно. Я поглядела на дядю. Тот полностью сосредоточился, зарывшись в кипу бумаг, и выглядел так, словно скоро его от написанного начнет тошнить. Это было знакомое еще с прошлой жизни чувство перенасыщения информацией — я прекрасно понимала состояние дяди и решила свести шум к минимуму. Любая непрошенная мелочь могла жутко раздражать. Дядя Сичэнь, если верить моей памяти, проводил в этом светлом кабинете очень много времени: разбирал отчеты с ночных охот, распределял списки необходимых к закупке вещей, оценивал прошения и письма. В общем, работал так, как никто не заслуживал. Я знала, конечно, что часть обязанностей исполнялась дедушкой и отцом, но все равно — дядю было жаль. Я помнила дни, когда мне даже приходилось идти на уловки и хитрости, чтобы просто вытащить его на улицу, вот до чего дошло! Я проглотила тяжкий вздох обратно и опустила глаза на раскрытую книгу. Читать не хотелось, но голову надо было чем-то занять. Часы тянулись со скоростью улитки. Меня хватило ровно на два часа бесполезных попыток проанализировать первые десять страниц, потом я просто медленно переворачивала страницы. Дядя Сичэнь по большей части на меня не смотрел, полностью поглощенный каким-то письмом, но я чувствовала: видит. Он видит каждое мое движение, знает каждый мой не сорвавшийся скучающий выдох. И чувствует вину. За что — не особо понимала. Ведь меня дяде навязали без права выбора, ему нужно было придумать, как меня развлечь, и одновременно с этим закончить с работой. С моей стороны претензии увядали, не проклюнувшись. На сердце все еще трепыхалась тревога. Я так-то думала, что к обеду меня попустит, мои нелепые мысли уймутся, и я смогу нормально закончить этот долгий день… Ничего подобного! На уроке каллиграфии я почти налажала с тушью, долго не могла справиться с начертанием и абсолютно — абсолютно! — не запомнила ни слова из того, что говорил дедушка. Это выбивало из равновесия и заставляло думать еще больше. Еще тот взгляд неприятный… Кто это был? Почему все прекратилось от присутствия Цзинъи-гэ? Одни вопросы. Я снова перевернула страницу. Глаза выхватывали отдельные слова, мозг ленился изо всех сил, и я просто решила сделать вид, что уплыла в мысленное осмысление написанного. Пожалуй, этим можно было усыплять даже глухих диких кабанов. Дядя Сичэнь с моего кислого выражения лица явно веселился. Губы у него подрагивали. Умилялся он с меня, походу, и не скрывал этого. Ребеночек любимого брата, ага. Ну… Ладно. Пусть. Дядя же. Я перевернула страницу еще раз и не выдержала — остановилась на пятидесятой. Настроение весь день держалось отвратительное, сердце все старалось упасть в пятки, и мне казалось, что вот-вот случится. Случится… Что-то. Со мной, с папой, с отцом, с Юань-гэ, который все еще находился на ночной охоте. Случится что-то, на что никто не сможет повлиять. …Как это раздражало, кто бы знал. Я закрыла книгу и вернула ее обратно на полку. С той мешаниной, что сейчас булькала у меня в голове, я не запомню ни одного прочитанного слова. — Я почти закончил, — мягко обронил дядя Сичэнь. В руке он держал кисть и неспешно выводил иероглифы на плотной и явно дорогой бумаге. Я бы сказала: писал официальный ответ на письмо какого-нибудь главы ордена. Дядя иногда показывал мне некоторые образцы и терпеливо объяснял незнакомые и слишком сложные обороты. Ничего важного или личного — простая рутина из договоров о поставках овощей, просьбы о помощи и пустая вежливая переписка с не особо значимыми кланами. Честно признаюсь, мне нравились эти редкие посиделки с дядей. Мне, конечно, было жаль, что случались они раз-два в месяц, но я не обижалась. Дядя Сичэнь являлся главой клана и ордена, он не мог бросить все дела ради меня одной. Я понимала и внутренне содрогалась. Как это будет со мной? Меня тоже придавят тонны макулатуры? Я улыбнулась дяде и без слов пересела поближе. Подождать еще я могла и полчаса, и час — не проблема. Заглянуть в ответ хотелось неимоверно, но воспитание держало меня крепко. Дядя Сичэнь ничего не сказал на мое передвижение, да, но это не давало мне права читать, что называется, исподтишка. Руки у дяди были красивые и гибкие. Кисть ложилась на бумагу легко и изящно, начертание выходило элегантным и четким. Я хорошо помнила, как в раннем детстве дядя виртуозно совмещал присмотр за мной в одной руке и кисть в другой. Удивительная внимательность. — Это глава Лю, — вдруг сказал дядя Сичэнь, чуть развернувшись ко мне, — он хочет узнать, будешь ли ты представлена официально как наследница всем орденам на летнем совете, — он улыбнулся с явным намеком. — Ты можешь посмотреть, А-Юнь, тут ничего секретного. …Удивительная внимательность. Я неловко прикусила губу и всмотрелась в ровные строки. Глава Лю, как мне однажды рассказал дядя Сичэнь, находился под крылом Гусу Лань и считал себя мерилом преданного и честного вассала. В Гусу Лань в свою очередь отвечали главе Лю взаимностью и зорко следили за тем, чтобы все их договоренности выполнялись от и до. — Совет орденов? — изумилась я. Что за совет орденов? Я ничего такого не слышала. — Летом будет большой совет, — пояснил мне дядя. — Господин Вэй… Точнее, твой папа изъявил желание поехать вместе со мной, и я дал добро. — А отец? — Разумеется, он тоже. Я задумалась. С одной стороны, публичность давала мне кое-какие гарантии безопасности, меня знали бы в лицо. Но с другой… Одних оговорок Лин-гэ мне хватило, чтобы понять: многие из молодого поколения того же Ланьлин Цзинь избалованы и высокомерны. Для таких я всего лишь статусная девчонка с золотой ложкой и короной в придачу. Дядя Чэн и Лин-гэ являлись главами своих орденов, дядя Хуайсан (которого я видела три раза в жизни) вообще — Верховный заклинатель, про клан Лань я и подавно не заикаюсь. …Меня точно будут воспринимать изнеженной принцессой. Я помрачнела. Вопрос был острым: как себя вести? — Получается… — медленно начала я, — папа с отцом хотят представить меня всем и это уже решено? Дядя Сичэнь кивнул. Потом указал на письмо. — Не бойся. На этот раз совет устраивает глава Цзян, и мало у кого найдется храбрость что-то сказать тебе у него на глазах, — затем в голосе появилась веселая нотка, — это если не учитывать, что Ванцзи будет неустанно следить за вами. Я мысленно хмыкнула. Тут дядя был прав: при отце на меня порой дышать боятся. — А как глава Лю ко мне относится? Еще бы знать, как этот глава Лю выглядит… — Положительно, — спустя непродолжительную паузу ответил дядя, — ты кажешься ему многообещающей и он не раз выражал желание познакомиться с тобой лично. Думаю, он знает о том, что ты очень походишь на Ванцзи, и для него это… — он многозначительно улыбнулся, — значительный аргумент. Я моргнула. Вот уж неожиданно вылезла репутация отца. — Глава Лю случаем не думает, что я родилась от любовницы? — спросила я в лоб. Дядя Сичэнь знал о тайне моего рождения и высоко ценил доверие родителей. Его точно забрасывали вопросами в попытках выведать имя таинственной женщины — это было очевидно. Дядя скорее всего отпугивал всех любопытных своей самой жуткой пустой улыбкой (однажды я ее увидела и впечатлений мне хватило). — Глава Лю слишком дальновидный человек, чтобы лезть в то, что мы не хотим разглашать. Он вассал и не забывает об этом ни на миг, — спокойно ответил дядя. Я слегка расслабилась. Ну, одной головной болью меньше. — Дядя, — позвала я дурашливым голосом, — а расскажи мне что-нибудь про отца. Каким он был в детстве? Взгляд дяди Сичэня стал совсем уж нежным. Он задумчиво глянул на свой стол, стал выглядеть мягче и даже моложе. Я с нетерпением ждала историю и уже было открыла рот, чтобы поторопить, но… В голове внезапно стало пусто. Тело замерло и даже перестало моргать. А потом оно будто бы… забыло о дыхании. Пожалуйста!.. Уши резануло от громкости крика. Я все пыталась вдохнуть или хотя бы двинуться, но не получалось. Дядя Сичэнь что-то обеспокоенно мне говорил, встряхнул за плечи. Без толку — я не слышала ни слова. Уйди! Уйди от меня!.. Крик почти оглушал, но я смогла примерно угадать смысл. Но что сильнее всего меня напугало, так это то, что я узнала этот голос. Это был папа. И он кричал так громко, что голова звенела. Уйди! Папа едва не захлебывался ужасом и все повторял и повторял. Повторял и повторял… А меня захлестнуло болью. Чувство было такое, словно от меня отрывали куски зубами. Словно жрали меня наживую. Так больно, слишком больно! …Очнулась я, захлебываясь рыданиями. Дядя Сичэнь держал меня крепко, прижимал к груди и, кажется, передавал мне ци. Он что-то бормотал мне над ухом, наверняка что-то успокаивающее, но я вообще не ощущала себя в состоянии думать. И я, похоже, тоже что-то бормотала. — …хорошо, все хорошо, все в порядке, ты в безопасности, — ровно шептал мне дядя, — с твоим папой тоже все хорошо, рядом с ним Ванцзи, он его защитит, все с ним будет хорошо… Рыдания контролю не поддавались — тело будто пребывало в шоке от произошедшего, а сердце бухало о ребра. Я никак не могла успокоиться и в конце концов начала задыхаться. Дядя Сичэнь подтянул меня ближе и крепче и усилил поток ци. Это неожиданно сработало — я стала чувствовать, как страшно у меня дрожали руки и смогла сжать ладони в кулаки, паника постепенно унималась и дышать стало намного легче. Глаза нещадно пекло. — Тише, я тут, я с тобой… — продолжал успокаивать дядя. Мне потребовалось почти полчаса, чтобы хотя бы от него отцепиться. Голова нещадно болела, кожа пульсировала и в мыслях была сплошная темнота. Что. Это. Было?!