Райская персиковая роща

Деревенька, в которой так вовремя появилась неизвестная тварь, располагалась на равнине, у самой границы старого и большого леса. Семей в ней проживало немного, не больше тридцати, и в основном это были либо доживающие свой век дряхлые старики, либо достаточно взрослые люди в годах. Молодых да горячих кровью насчитывалось всего ничего, и все они стремились уехать из родных мест в поисках чего-нибудь получше. Встретить, например, невесту или жениха, найти работу, поискать приключения — кто во что горазд. Их можно было понять. Кто захочет жить среди стариков в ожидании очередных похорон? Одни на этой неделе, другие — через месяц, третьи в конце года; как тут можно просыпаться с радостью на сердце? Вэй Усянь не винил их за желание отдалиться от смерти как можно дальше. Он и сам не захотел бы жить в подобном месте, зная, что где-то там, далеко за лесом, кто-то веселился ночами в компании юных смешливых девиц, а днем работал рука об руку с ровесником. Деревенька представляла из себя печальное зрелище — при свете дня Вэй Усянь хорошо различил обветшалые крыши домов, углядел на протоптанных дорожках медленно бредущих стариков с самодельными палками и, возможно, даже расслышал шамкающую брань. Лань Цзинъи особо не вдавался в подробности о быте местных жителей — времени ему хватило только на обстоятельный рассказ о твари. Он мог бы, конечно, и упомянуть о возрасте нуждающихся в помощи людей, но, видимо, не посчитал нужным. Может, повлияло вбитое воспитание, а может просто так сложилось — Вэй Усянь не горел желанием обдумывать эту мысль. Ему и так хватало рассуждений в голове. Путь до деревеньки у них занял без малого четыре часа. Вылетели они немногим позже начала первых занятий и прибыли — смешно сказать, — под конец обеда. Они управились за четыре часа! При среднем времени в один неполный день! Вэй Усянь очень хотел рассмеяться. Очень. Он-то думал, что им предстоит долгий и неспешный перелет, что он сможет развлечь себя беседой с Лань Ванцзи или, в крайнем случае, с Цзян Чэном, думал, что успеет налюбоваться красотами природы… Как бы не так. — И что это было? — захихикал Вэй Усянь. Волосы на такой бешеной скорости растрепались еще в первый час этой своеобразной гонки, поэтому, едва наступив на твердую землю, он принялся приглаживать их в тугой хвост. Цзян Чэн промолчал. Лань Ванцзи — тоже. До обоих, кажется, дошло, как выглядело их соперничество. Стоило одному хотя бы на чуть-чуть вырваться вперед, как другой тут же прибавлял поток ци в меч и обгонял. Сначала это было один раз, другой, третий, а потом дошло до того, что Вэй Усянь не мог различить дерево они пролетали или же камень. Уши Лань Ванцзи порозовели и Вэй Усянь тут же умилился. — Лань Чжань? — шутливо позвал он, но ответа не услышал. Лань Ванцзи всем своим видом демонстрировал, что никаких детских выходок он не творил и на нелепые провокации не велся. Цзян Чэн насмешливо хмыкнул. Он старался держаться сурово и небрежно, но было видно, что вылезшее вдруг ребячливое желание перегнать Лань Ванцзи все-таки убавило у него достаточно сил. Бледная кожа стала еще бледнее, но, по крайней мере, Цзян Чэн отзывался. Пусть хмыком или фырком, но было же! — Ладно, — хлопнул в ладони Вэй Усянь, меняя тему, — Цзинъи сказал, что А-Юань остался в доме старосты. Начнем с этого. Все трое согласились и зашагали к добротным деревянным воротам. Дерево у этих ворот выглядело старым и облезлым, сами ворота скорее играли роль границы деревушки, а специальные отгоняющие талисманы истлели до нечитаемого состояния. Понятно, почему тварь облюбовала это место. Хотя, подумал Вэй Усянь, отжившие свое талисманы тут не шли за главную причину. Дело было в другом. — Это… — протянул мрачным тоном Цзян Чэн, — раздолье. В буквальном смысле. Старики. Везде, куда Вэй Усянь не глядел, он видел стариков. Дряхлых, с бесцветными глазами и сгорбленными спинами. — Ага, — простодушно выдохнул он, — удивительно, что даже при таком соблазне тварь держит свой голод в узде. — Она осторожна, — напомнил Лань Ванцзи. — Ты сам говорил, что ей нужно есть часто. Да, Вэй Усянь так говорил, но это все равно не мешало ему испытывать жгучее любопытство. Ему ужасно хотелось перемотать эту охоту как клубок ниток и приступить непосредственно к изучению новой твари. У Вэй Усяня давно так не зудели руки от желания поэкспериментировать. Была ли тварь умна настолько, что понимала все риски своей необходимости частого питания? Была ли она осторожна инстинктивно или же на поведение влияли зачатки разума? И если на то пошло, то до какого размера эти зачатки доросли? Один раз — случайность, много раз — причина проверить. Им повезло. Вэй Усянь решительно двинулся к ближайшему более-менее бодрому старичку и тут же отпустил обаяние. Дом старосты они, конечно, могли найти и сами, но с указанием было бы быстрее в разы. — Дедушка! Дедушка, здравствуйте! Не подскажете нам? *** Очарование Вэй Усяня не знало поражения ни в прошлой жизни, ни сейчас. Им нужно было направление, куда идти — все дома в этой деревушке выглядели одинаково старыми и потрепанными. Вэй Усянь не сомневался в своих навыках и оказался прав — мрачный и сухой как ветка старик воспринял интерес незнакомых заклинателей благосклонно. В таком преклонном возрасте люди обычно раздражались от внезапно появившихся чужаков, но улыбка Вэй Усяня воистину имела чудотворный эффект. Старик указал чуть дрожащей рукой в нужную сторону и даже решился их проводить. — Старый Му сейчас горюет, — брюзжащим голосом сказал старик, еле передвигая ноги, — жена его померла вчера. Небось слезы льет, полено трухлявое. Ответить на такое было нечем. Вэй Усянь внимательно следил за походкой старика, готовый, если что, уберечь от падения, и держал на лице непринужденное выражение. Похоже, он своим случайным выбором попал на сплетника. Раздражение Цзян Чэна и хмурость Лань Ванцзи ощущались чуть ли не кожей. — Бедная девка, — цокнул рассеянно старик. Ответы и поддержание беседы ему явно было не нужно: старик будто бы удовлетворился вежливым неопределенным хмыканьем Вэй Усяня. — Старого Му только баба его сдерживала. Наверняка плюнет на траур и замуж выдаст за мужика побогаче. Тьфу. Старик звучно сплюнул и махнул рукой на один из домов. Старенький и потрепанный — он отличался лишь открытыми настежь дверьми да тихим девичьим плачем. Похоже, это и был дом старосты, где Лань Сычжуй нес свой добровольный дозор. — И Гу Лян тоже несчастная бабенка, — выдохнул старик с какой-то застоявшейся тоской. Глаза его пусть и потеряли цвет, но не потеряли цепкости: взгляд старика осматривал каждый кусок дома от крыльца до крыши. Вэй Усянь наклонил голову в вежливом недоумении. Складывалось ощущение, что тут где-то закралась любовная драма. — Почему она несчастная? — Потому что дура! — старик вдруг злобно зафырчал. — Я предлагал ей помощь, а она этого тупицу Му выбрала. Хмурость Лань Ванцзи приобрела оттенок неодобрения. Жена старосты покинула этот мир чуть меньше двух дней назад, и говорить о ней в подобном тоне… Правила Гусу Лань, насколько Вэй Усянь помнил, затрагивали и эту часть жизни. Даже о живых не стоило говорить, а уж о мертвых — тем более. Больше старик им ничего не сказал: лишь плюнул еще раз от эмоций, хмыкнул и ушел неожиданно бодрым шагом. Все трое молча проводили старика взглядом. — Правду говорят: к старости ты либо склочный и злой, либо приветливый и добрый, — протянул Цзян Чэн. Интонация крайне прозрачно намекала о каком-то особом подтексте слов. Вэй Усянь скосил на него глаза. Фраза явно предназначалась именно Вэй Усяню — подобным тоном Цзян Чэн пользовался, когда хотел беззлобно подшутить, как делал это в далекие юношеские годы. Осознание не заставило себя долго ждать. Вэй Усянь не удержал слишком широкой и понимающей улыбки. Раньше, еще когда он и Цзян Чэн бегали по Пристани лотоса и влезали куда только можно и нельзя, им приходилось огибать не только мадам Юй, но и нескольких старых наставников. Попасться хоть кому-то из них… Вэй Усянь одно время не знал, что было хуже. А если вспомнить привычку старых наставников хвататься за палки во имя дисциплины, то выбор становился еще неопределенней. — В твоем случае все очевидно, — невзначай бросил Вэй Усянь и тут же сделал шаг к Лань Ванцзи, беря того за руку. Не то, чтобы он переживал, что Цзян Чэну взбредет в голову ударить, но вот болезненный тычок под ребра получить мог. У Цзян Чэна всегда были острые пальцы и изумительная точность, когда дело касалось щелбанов, тычков и щекотки. Уголок рта Цзян Чэна дернулся и он с выразительным прищуром развернулся к Вэй Усяню всем телом, игнорируя все более недовольный взгляд Лань Ванцзи. — Очевидно здесь то, что ты… — начал Цзян Чэн и внезапно прервался. На пороге нужного им дома стоял Лань Сычжуй. Слегка уставший, но вполне бодрый. — Этот ученик приветствует Ханьгуан-цзюня, учителя Вэй и главу Цзян, — поклонился он всем по очереди, — пожалуйста, заходите. *** Первым в глаза бросилось тело. Накрытое старой сероватой простыней, оно притягивало к себе внимание всех, кто находился в доме. Вэй Усянь понимал это чувство и невозможность отвести взгляд, особенно, если помнить, что смерть настигла только одного человека и прошла мимо других. Рядом, что неудивительно, скрючившись, сидела молодая девица и бездумно глядела на скрытое тканью лицо своей умершей матушки. А-Лянь любила свою мать искренне, вспомнились Вэй Усяню слова Лань Цзинъи, ее слезы не иссякали, а скорбь слышалась в каждом вздохе. Старосты на месте не оказалось. — Ему пришлось отлучиться, чтобы переговорить насчет предстоящих похорон, — объяснил Лань Сычжуй. Его лицо не отражало истинных эмоций, но Вэй Усянь давно уже наловчился на Лань Ванцзи улавливать малейшие отблики на дне глаз. Лань Сычжуй был вымотан, расстроен и озадачен одновременно. — Но он разрешил делать нам все, что будет необходимо, — с крохотной тенью неодобрения дополнил Лань Сычжуй спустя небольшую паузу. Вэй Усянь знал почему: А-Лянь выглядела иссушенной от рыданий, лицо у нее застыло отрешенной маской и красные глаза ясно демонстрировали, сколь сильная истерика настигла ее, как дочь, что потеряла мать. В такое время всем нужна поддержка — в первую очередь рядом должна быть семья. Шепотом Сычжуй с ними уже поделился о хладнокровном выговоре старосты за слезы и плач. Вэй Усянь стер с лица какое-либо выражение, оставаясь серьезным и сосредоточенным. Чужая семья и их любовь к друг другу не стоили того, чтобы думать об этом сейчас. Более всего его сейчас интересовали две вещи: сундук и тело. Он решил начать с тела и кивнул Цзян Чэну, когда тот двинулся вслед. Пока что только Цзян Чэн имел хоть какой-то опыт с этой тварью. Лань Сычжуй по понятным причинам отпадал — ни он, ни Лань Цзинъи пока не имели такого же количества опыта, коим обладал такой человек, как глава ордена. — А-Лянь, — мягким тоном обратился Лань Сычжуй. А-Лянь мелко дернулась и моргнула. — А-Лянь, ты позволишь взглянуть? А-Лянь невидяще уставилась на них и медленно кивнула. Кожа у нее казалась серой и нездоровой, а засохших слез на щеках было столько, что это стало выделяться. — Мы осторожно, — тихо заверил Вэй Усянь, — очень и очень осторожно. А-Лянь еще раз кивнула, но уже более осознанно и отползла от тела. Ее все еще потряхивало и она не стала смотреть, как Цзян Чэн стягивал простынь — отвернулась и обхватила себя за плечи. Вэй Усянь переглянулся с Лань Ванцзи. Стоило бы поиграть девочке «умиротворение» и желательно не откладывая. Такая потеря никогда не обходится без душевной боли. Лань Ванцзи в понимании прикрыл глаза и молча встал у Вэй Усяня за плечом. Ожидание удавалось Лань Ванцзи легче, чем остальным. Внимание Вэй Усяня обострилось, и он цепко осмотрел лицо умершей Гу Лян. Морщин у нее было много, и все они обозначали ее беспокойную и нервную жизнь. Гу Лян часто хмурилась и редко улыбалась — все это с легкостью читалось на ее коже. Впрочем, выражение ужаса было ничем не лучше. Вэй Усянь прислушался к себе. Тело казалось ему странным на каком-то энергетическом уровне. Не таким, как это бывало от насильственной смерти, но очень похожим. Цзян Чэн молчал: он поджимал губы, чуть щурился, словно пытался разглядеть что-то из своих соображений, и иногда наклонял в задумчивости голову. Казалось, он скрупулезно оценивал каждую линию этого лица. — Что думаешь? — спросил Лань Ванцзи, как только Вэй Усянь поднялся с пола, легонько отряхнув пару раз колени. Узнал он немного, но и этого хватало для дальнейших размышлений. — Что-то не так, — отозвался Вэй Усянь, — такое чувство, будто это две разных особи. — Что ты имеешь в виду? — нахмурился Цзян Чэн. Вэй Усянь пожевал губу. Опыт работы с темными тварями и энергией говорил ему, что трудились над жертвой двое — одна тварь будто бы филигранно надкусила нужные ей эмоции, а вторая варварски сожрала все остальное. Как если бы неумеха взялась за нитку после искусной вышивальщицы. — След разнится, — объяснил он, — это незаметно, но если знать, куда смотреть… Ответ на такое не требовался. Лань Ванцзи указал на сундук навершием Бичэня. — Я открою. Вэй Усянь кивнул. Как бы Цзян Чэну не нравилось это признавать, но по скорости реакции он Лань Ванцзи уступал. Про самого Вэй Усяня не шло и речи. …Сундук открылся без проблем. Внутри тварь не пряталась, и единственное, что не понравилось Вэй Усяню, так это несколько старых шпилек из дешевого нефрита. Видимо, Гу Лян хранила их для приданого дочери. Однако залезть в сундук было нужно. — …Тоже две, — заключил он чуть позже. Сундук они вывернули полностью, и Вэй Усянь с каждой просмотренной вещью убеждался: среди небольших отрезов шелка, сломанных плотницких инструментов и прочего в сундуке жили две твари. — Определенно. Одна посильнее и одна только-только народившаяся. На них опустилась тишина. — Она… — тихо начал Лань Сычжуй, — выкармливает детеныша? Прозвучавшая неуверенность в голосе была Вэй Усяню не чужда. Это действительно значилось в заклинательском мире редкостью — мало кто из темных тварей вообще задумывался о размножении. Множество тварей имели только зачатки разума и желали лишь убивать и жрать. Нечисть же, в которую превращались люди, зачастую имела либо мертвую плоть, либо не имела ее вовсе. — Это все объясняет, — отозвался Лань Ванцзи. Он все еще держал руку на Бичэне, предпочитая быть готовым, но хватка перестала казаться слишком крепкой. — Детеныши легко совершают ошибки при обучении. Вэй Усянь усердно закивал. — Поэтому мы о них и узнали. Тварь отожралась и решила размножиться. — И как ты это представляешь? — возразил Цзян Чэн. — Она жрет эмоции, а не плоть, а значит, сама состоит из энергии. Как она может размножаться? Чем? Вэй Усянь отмахнулся и захлопнул крышку сундука. Вещи они сложили обратно как можно аккуратнее. — Не придирайся к словам, — сказал он, — такое бывает, когда в полный сосуд пытаются долить вина. Она просто… отсекла от себя часть и принялась ее откармливать. Это, кхм, иносказательно говоря. Цзян Чэн фыркнул и промолчал. Его взгляд яснее ясного говорил о том, какие мысли у него сейчас крутились. Это было плохо. Очень плохо. — Что теперь делать? — спросил Лань Сычжуй. Вэй Усянь ухмыльнулся. План у него был, конечно, рискованный, но вдруг все получится с первого раза? — Теперь, — протянул он, — нам надо в лес. *** Разделяться и искать поодиночке смысла не было — лес разросся на многие ли вперед и в стороны, да и тварь едва ли соблазнилась бы на якобы беззащитную жертву. Тем более учитывая, что поела она не более двух дней назад. Надо же, детеныш еще появился. Хотя… Лань Сычжуй не совсем верно использовал это слово — детенышем оно не являлось. Скорее — ожившей и не до конца подконтрольной конечностью. Этакой частичкой от общего тела, что еще не разобралась, как стоит охотиться и насыщаться. Невероятно. Удивительно. Любопытно. Давненько Вэй Усянь не чувствовал такой азарт! — Учитель Вэй, — позвал его Лань Сычжуй, — можно спросить? Идти в молчании Лань Сычжую, похоже, не особо нравилось, и он решился подать голос. Запрета на разговоры не было, но лицо Лань Сычжуя все равно приняло слегка извиняющееся выражение. — М? — откликнулся Вэй Усянь и с нежной улыбкой принял руку Лань Ванцзи. Яма на их пути оказалась неожиданно и Лань Ванцзи привычно проявил заботу. — Спрашивай, А-Юань. На скривившегося Цзян Чэна никто не обратил внимания. Подобные повседневные трепетно-ласковые жесты Лань Сычжуй видел постоянно и давно уже не смущался. — Вы правда считаете, что жадность возобладает над осторожностью? — Раз у нее появился дополнительный рот, значит, и голод усилился. Думаю, это произошло из-за местных жителей. — В этом… — Лань Сычжуй запнулся на слове. Его мысли выстроились в единую линию и картина вдруг стала цельной, — есть смысл. Благоприятные условия. Как у животных. Вэй Усянь хмыкнул. — Да, как у животных. …Продвигались они неспешно, и этому было две причины. Во-первых, вряд ли тварь ушла за много ли вперед, а во-вторых, внимательность имела первостепенное значение. Прятаться темные твари любили и умели, особенно если у них сохранялось подобие мышления. Обычно такое встречалось у преобразованной из человека нечисти, но и исключения тоже бывали. К тому же, лес явно не страдал от присутствия неучтенного жильца — звуки природы тут раздавались отовсюду. Вэй Усянь знал, что в конце концов они на нее наткнутся — его вело тонкое и зыбкое чувство, неуловимый запах чего-то кислого и гнилостного. Что-то внутри — он больше склонялся к опыту, — ощущало тварь и будто бы слышало. Неудивительно, что Цзян Чэн не смог напасть на след: как тут разглядишь песчинку, когда привык брать песок ладонью? Слишком крохотная нить, чтобы можно было дернуть со всей силы. — Глава Цзян, — напрягся Лань Сычжуй и едва слышно сказал, — с вашей стороны, через три дерева на запад. Цзян Чэн в мгновение подобрался и бросил быстрый взгляд на Вэй Усяня. Они еще в доме старосты договорились выжидать до последнего, дабы не спугнуть. Лань Ванцзи сжал рукоять Бичэня крепче. Они сделали шаг, потом еще шаг и одновременно пригнулись. Темное клубящееся облако стремительно пролетело над их головами. — Захлопываем ее! — крикнул Вэй Усянь и спрятался за деревом. Лань Ванцзи и Лань Сычжуй рванули вправо и в три движения раскидали целую стопку талисманов. Ловушка с одной стороны была готова и как стена не пропускала даже каплю темной энергии. Цзян Чэну потребовалось больше времени: Цзыдянь ярко сиял при свете дня и не позволял облаку уйти отрывистыми и мощными ударами. Меткость, взращенная для детских шалостей, не подвела и для серьезного дела — талисманов у Цзян Чэна было больше и он прицельно разбрасывал их по деревьям примерно на одной высоте. — Гони ее! — воскликнул Вэй Усянь и выпрыгнул снова на то место, где их настигла тварь в первый раз. Талисманы сработали точно и единой сетью погнали клубящееся облако прямо на Вэй Усяня. Улыбка случилась сама собой. Он поднял к губам флейту, расставил пальцы и заиграл. Облако, мгновение назад несущееся на него яростным потоком, вдруг замерло. К флейте присоединилась печальная мелодия гуциня. — И вот эта слабая херовина принесла столько проблем? — выругался Цзян Чэн, наблюдая за облаком с отчетливой раздраженностью. — Какое разочарование. Мелодия лилась четко, тварь не двигалась, но все равно Цзян Чэна посетило странное чувство неправильности. И, кажется, не его одного. — Что-то не так, — не прекращая играть, негромко сказал Лань Ванцзи. Вэй Усянь, не отрывая глаз от твари, сделал осторожный шаг назад. И, словно в подтверждение, неподалеку громко затрещали ветки. *** Звук хлыста всегда казался Вэй Усяню громким. Цзыдянь в руке мадам Юй бил четко, не дрожал и не брыкался, как это порой происходило у Цзян Чэна. Вэй Усянь в редкие моменты даже восхищался этой хладнокровной точностью — как мадам Юй вообще умудрялась в мареве обжигающего гнева контролировать размах и силу? Он очень хотел узнать, но вполне справедливо опасался раскрывать на эту тему рот. — Глаза свои опустил, выродок! — яростный крик мадам Юй впился в голову тисками. Она отвела руку с Цзыдянем назад, и лицо мадам Юй искривилось от жуткой ненависти. Хлыст лег на спину Вэй Усяня наискосок и разорвал нательную рубашку. Он не удержался на коленях и беспомощно упал вперед. От одежды больше не было проку — верхний слой превратился в лоскуты, а оставшийся нижний слой начал пропитываться кровью. Боль пронзила Вэй Усяня до самых кишок. Он не знал, чем заслужил такое наказание, не понимал, откуда вообще взялась мадам Юй и почему… Почему Цзян Чэн и шицзе молча наблюдали за ним. Спокойные, отрешенные, равнодушные — ни разу за все то время, как призвали Цзыдянь, ни Цзян Чэн, ни шидзе даже бровью не повели. — Мое терпение кончилось, — голос мадам Юй кипел от переполняющих ее эмоций, — я положу этому конец. Цзыдянь с еще более громким свистом снова опустился на спину, и на этот раз боль превзошла всякий предел. Кажется, мадам Юй решила отхлестать его до смерти. Вэй Усянь понял это по торжеству, что он буквально ощущал кожей. Он умрет. Умрет. Умрет от хлыста, а потом о нем забудут, как и хотела мадам Юй. — Как долго я ждала! Как долго я терпела! А-Чэн, А-Ли! Наконец-то! В ответ прозвучала тишина, но, видимо, мадам Юй это не смущало. Она ударила еще раз, и Вэй Усянь слабо поразился тому, что старый, давно похороненный в памяти страх все же воплотился спустя столько лет. Он не плакал, но внутри чувствовалось что-то очень похожее на желание разрыдаться. Цзян Чэн не вмешивался, предпочитая тащить его после всего к лекарю или в комнату, чтобы обработать раны. Шицзе… Вэй Усянь никогда не хотел, чтобы она видела, насколько жестокой может быть ее мать. Шицзе любила его. Любила и не пострашилась бы закрыть его собой, принять на себя удар. …Она ведь так и сделала. Приняла на себя удар. Вэй Усянь задержал дыхание. Это все неправда. Это не настоящее, обман, морок, иллюзия. Мадам Юй мертва, шицзе мертва, он давно уже обрел свой дом. Той Пристани лотоса нет, она сгинула вместе с юностью Вэй Усяня, сгорела в пожаре, все это просто чьи-то игры! Вэй Усянь резко рванулся, переворачиваясь, и внезапно начал падать. Холодные ветра в мгновение заставили его забыть о раздирающей боли в спине — он снова оказался там, на могильных холмах. В нос тут же забился затхлый и сладковатый запах гниющей плоти. Сердце подскочило к горлу и забилось чуть ли не на языке. Кровь отлила от лица, и Вэй Усянь не мог не то чтобы пошевелиться, он не мог и глаз открыть. Память безжалостно воскрешала в его голове воспоминания одно за другим. Крики и стенания запертых тут навечно духов, скрежет костей, пронизывающие ветра, вопли и шепотки, доносящиеся со всех сторон — худшие дни, недели, месяцы, которые вообще у Вэй Усяня были. Время, когда он на каждый удар сердца испытывал одновременно всеобъемлющее желание перерезать себе шею осколком кости и выбраться, найти Вэнь Чао, дабы медленно, цунь за цунем распотрошить его до мелких кусочков. Вымазаться в его крови, оскопить наживую, а затем затолкать в этого ублюдка янский корень. Заставить прожевать… Унижать и пытать до тех пор, пока Вэнь Чао не выдержит, пока не сломается окончательно… — Хочешь мести? — Силы! Я дам больше силы! — Не сопротивляйся!.. — Ты не выберешься! Никто не выбирался! — Я помогу тебе, со мной ты уничтожишь всех своих врагов! — Сожри его!.. Удушающий страх не позволил Вэй Усяню дернуться — он будто бы попал под парализующий талисман, и каждый вдох давался с ужасающим трудом. Он не мог сглотнуть вязкую кровавую слюну и чувствовал, как она наполняет рот, стекает по глотке и, наоборот, наружу. Он не выберется. Останется здесь, умрет в окружении голодных тварей. Умрет. Умрет. Закончит тут свою жизнь, в одиночестве и холоде. Вэй Усянь никогда больше не поцелует Лань Ванцзи, не обнимет каждого из своих детей, не сможет… — Это уже было, — едва слышно прохрипел он и сплюнул, — было очень давно! Вэнь Чао мертв, Вэй Усянь провел на могильных холмах три месяца и выбрался. Выбрался! Глаза резко распахнулись, но вместо непроглядной темени он увидел… сотни и сотни оскаленных ртов и тянущиеся к нему руки. Он оказался там, в тот самый миг, когда… — Нет, — хрипящий невнятный звук сорвался с губ. Голова у Вэй Усяня стремительно опустела и больше не осталось даже самой глупой или нелепой мысли. — Нет. В руку вонзились зубы и прокусили до кости. Кто-то из мертвецов достал до плеча. Из горла Вэй Усяня вырвался крик. Брызнула кровь, и тело онемело сразу от всего: животного ужаса, боли и нестерпимого ощущения того, как мертвецы упорно пытались оторвать от него куски. Рычание и омерзительное чавканье оглушали; Вэй Усянь чувствовал мертвецов повсюду, он видел гниющую плоть на чужих мертвых лицах и страшное по своей сути понимание ударило его под дых — он сам отдал приказ. Они не остановятся. Они выполнят его волю и сожрут его всего, сожрут внутренности, расколят кости, разорвут кожу! Последний приказ… не отозвать. Вэй Усянь умрет. Он уже умирает. — Нет! — захрипел Вэй Усянь и из последних сил засвистел. Они должны его послушаться. Должны! Он не будет сожран своими мертвецами еще раз! Зубы вцепились в бок и прокусили пояс. Ноги охватило огнем, и только количество мертвецов не давало Вэй Усяню упасть на землю. Кровь булькала в глотке, и он выплюнул ее небольшим потоком прямо на чьи-то свалявшиеся в земле волосы. Боль застила глаза мутной пеленой. В ушах загрохотало. — Я не умру тут. Не умру. Прочь. Прочь. Прочь! — он почти тронулся умом и все невнятно то требовал, то умолял, — пожалуйста! В конце концов от боли отказал и голос. Теперь Вэй Усянь мог лишь шевелить губами, в то время как разум его вспыхивал одной единственной мольбой. Уйди! Уйди от меня! А потом что-то произошло. Мертвецы вдруг застыли, рычание и чавканье смолкло, и Вэй Усянь как будто со стороны наблюдал, как из рваных ран толчками выливалась кровь. Он с невероятным отрешением переводил почти невидящий взгляд от одного мертвого лица на другое и не мог понять, что за звук столь неожиданно задавил мертвецов. Кто-то плакал? — Папа!.. Нет, кто-то не плакал — кто-то рыдал. Громко и болезненно. Кто-то рыдал так, словно разделял боль и глубинный ужас Вэй Усяня. Сердце окончательно сошло с ума и ударялось о грудь в безумном ритме. Кажется, он знал этот голос. — Хватит, пожалуйста!.. Вэй Усяня замутило так, как никогда раньше не мутило. Это была… — Юньлань! — он закричал, и в следующее мгновение мощная одиночная нота гуциня вырвала его из этого нескончаемого кошмара.