Райская персиковая роща

Лань Сичэнь хорошо помнил первые детские года своего брата. Маленький Лань Чжань родился тихим ребенком, легким, как тонкая книжица из библиотеки, и хрупким, как хрустальная статуэтка. Маленький Лань Чжань, как позже узнал Лань Сичэнь, родился недоношенным: тельце у него было крохотным, силенок на громкие вопли не хватало, и аппетит у малыша разгорался слишком медленно. Это были поистине тревожные месяцы. Сердце у Лань Сичэня постоянно пребывало в беспокойстве, и унять это чувство могло лишь время, когда маленький Лань Чжань находился на его руках. Цепляющийся, в большинстве своем не крикливый — Лань Чжань действительно будто бы чувствовал сложившиеся обстоятельства в семье. Лань Сичэню никогда не было и не будет стыдно признаться, что эти пару лет с Лань Чжанем на руках не раз и не два помогали ему справиться со своей собственной болью. Заточение их матери, безразличие отца — мало ли надо для печали ребенку, что сам едва-едва получил клановую ленту? Порой Лань Сичэня это угнетало до самых мрачных мыслей. С рождением брата он задавался самыми разными вопросами и редко когда додумывался до правильного ответа. Был ли он виноват? Мог ли он совершить ошибку в воспитании маленького Лань Чжаня? Имел ли право он в отчаянии примерять на себя роль отца, раз от настоящего ничего не добиться? Лань Сичэнь до сих пор иногда рассуждал об этом в уединении своего разума. Лань Цижэнь не сумел стать им родителем — он остался дядей и, может быть, просто авторитетной фигурой, но не более. Лань Сичэнь не винил его, нет, скорее сокрушался где-то глубоко внутри себя, задавливая неуместные упреки. Никто не идеален и Лань Цижэнь — тоже. Но все равно Лань Сичэнь об этом думал. Вспоминал о раннем детстве, вспоминал о том, как укладывал крохотного и слабого брата спать, и не мог не восхищаться тем, сколь хорошим отцом стал Лань Ванцзи. Сначала Лань Сычжуй, потом Лань Юньлань… Это было неправильно, но временами Лань Сичэнь допускал до сердца гордость — вполне возможно Лань Ванцзи неосознанно повторял путь самого Лань Сичэня. И небеса, как же это было прекрасно! Прекрасно видеть, как Лань Ванцзи старался на отцовском поприще, как стремился дать все то тепло и внимание, что недополучил сам. Лань Сичэнь взаправду был готов разрыдаться от одного вида участливого, ласкового Лань Ванцзи с новорожденной дочерью на руках. Как будто сам Лань Сичэнь вдруг получил ответ: да, он все делал правильно. Это придавало сил. Много, очень много сил. Плещущее во все стороны счастье Лань Ванцзи, их взаимная нежность с Вэй Усянем, трепет в каждом взгляде — все это помогало Лань Сичэню просыпаться по утрам и потихоньку залечивало душевную боль. Словно он действительно до конца уверился, что стал для Лань Ванцзи отцовской фигурой по-настоящему, и сейчас испытывал самую обыкновенную радость за своего «ребенка». Поэтому, наверное, он столь рьяно поддерживал Лань Ванцзи в стремлении оставить Лань Юньлань подле Вэй Усяня. Лань Сичэнь не стыдился никаких методов: одним хватало фальшивой угрожающей улыбки, других же пришлось дожимать месяцами. Отчасти было жаль, что нельзя повторить опыт с Лань Сычжуем. Будучи мальчиком, Лань Сычжуй изначально не считался чем-то особенно важным из-за отсутствия кровного родства с главной ветвью клана. Юньлань же… Мало того, что девочкой родилась, так еще и Лань Ванцзи неумолимо продавливал для нее привилегии, что обычно доставались мальчикам-наследникам. Без Лань Сичэня за спиной для Лань Ванцзи это противостояние могло затянуться на очень долгое время. Но он не жалел. Ни о чем: ни о принятых решениях, ни об использовании собственной власти, ни об откровенно вылезающем фаворитизме. *** Просьба приглядеть за детьми не застала Лань Сичэня врасплох, однако все же вынудила пересмотреть список дел на ближайшие дни. Было необходимо разобрать все самое срочное и важное как можно скорее, чтобы свободных часов накопилось побольше, и он мог, не оглядываясь на рабочий стол, посвятить время общению. Детей Лань Сичэнь любил и старался всегда относиться к ним мягче и внимательнее. Теплый одобрительный взгляд порой влиял на поведение гораздо сильнее, чем суровые напоминания о правилах и воспитании. Он помнил свои собственные юношеские года, помнил, чем обернулся подобный подход на примере Лань Ванцзи, поэтому отказывался выстраивать недосягаемый леденящий образ, какой был у Лань Цижэня и отца. Лучше Лань Сичэнь будет тем, к кому не стыдно подойти и попросить помощи, нежели тем, кто заставит обливаться нервным потом. Глаза, сияющие уважением, как он считал, всегда приятнее глаз, полных только полагающейся вежливостью. И, кажется, это вполне неплохо работало, раз Юньлань об этом оговаривалась как о чем-то повседневном. В Лань Сичэне их беседы всегда отзывались теплом и умиротворением и напоминали о приятных годах взросления Лань Сычжуя. Два ребенка родного и любимого брата возвращали ему позабытое чувство семейственности и близости, и иногда Лань Сичэнь даже мог уловить в себе намек на странное и личное ощущение гордости родителя. Лань Сычжуй вырос прекрасным и благородным человеком, а Лань Юньлань… Что ж, Лань Сичэнь теперь верил в рассказы женатых заклинателей Лань про разницу в отношении к дочерям и сыновьям. Не в плохом смысле — он любил и Лань Сычжуя, и Лань Юньлань, не разделяя их по надуманным причинам. Нет, тут дело было скорее в восприятии. Как что-то совершенно разное, но одинаково драгоценное. Как что-то очень и очень важное… Лань Сичэнь мысленно смахнул с разума мелькнувшие непрошенные мысли и вернулся к разговору. Рассказать парочку историй о детстве Лань Ванцзи он мог. О, сколько у него этих историй хранилось в памяти! Разбитые коленки и нелепые вопросы об окружающем мире, восхитительные попытки ловить певчих птичек, трогательно надутые щечки… Выбор у Лань Сичэня простирался до самого горизонта. Он задумчиво оглядывал свой стол, где лежало уже законченное письмо, и быстро перебирал в голове наиболее милые и невинные случаи из детства. Все он рассказать не успел бы, но хотя бы парочку… Лань Сичэнь хотел было уже поведать давнюю историю про разбитые коленки, однако рот так и не открыл. Всякие мысли из его головы вытряхнулись одним махом, наполнившись вместо них тревогой. Взгляд у Юньлань остекленел, а кожа стала стремительно бледнеть, тем самым позволяя увидеть тонкие голубые вены на шее и щеках. Сердце Лань Сичэня беспокойно екнуло, и он протянул к ней руку. — А-Юнь?.. — позвал он настороженным голосом. Юньлань не ответила. Губы у нее потеряли цвет, приближаясь к пугающе синему оттенку и, спустя одно очень долгое мгновение Лань Сичэнь понял: она не дышала. …Что происходило после, Лань Сичэнь объяснить не мог. Юньлань прошила какая-то странная мелкая дрожь, из ее горла вырвался болезненный хрип, а после она чуть не захлебнулась во внезапно нагрянувшем рыдании. Назвать этот ужас детской истерикой у Лань Сичэня язык не поворачивался: звуки, что Юньлань издавала, были похожи на плач раненого животного, умирающего от боли и отчаяния. Она все пыталась то что-то сказать, то вывернуться из крепкой хватки Лань Сичэня. Слова получались обрывочными и скомканными, но все же узнаваемыми. С каждым мгновением в руках Лань Сичэня ее трясло все сильнее, и оттого он не сразу осознал свои действия. Привычка, появившаяся в годы Аннигиляции Солнца, сработала быстрее сознания — одной рукой Лань Сичэнь безошибочно накрыл лопатки, точно распределяя кончики пальцев по линиям меридиан, а другой удерживал тело, дабы плотный поток ци не сбился. Юньлань было больно — это отчетливо отражали ее до смерти напуганные глаза. Она с хрипами и рыданиями звала папу, звала Вэй Усяня, и изо всех сил пыталась вернуть себе дыхание. Разум Лань Сичэня пребывал одновременно в панике и в хладнокровном стремлении подавить этот неожиданный приступ. Голос, благодаря многолетней практике, не отказал. — Я тут, хорошо, все хорошо, все в порядке, ты в безопасности, — зашептал он, выдерживая одну успокаивающую интонацию. В рыдании Юньлань снова мелькнул изможденный отзвук конкретного зова. Лань Сичэнь тут же ухватился за это и принялся уговаривать с еще большей концентрацией, ускоряя при этом поток ци, — с твоим папой тоже все хорошо, рядом с ним Ванцзи, он его защитит, все с ним будет хорошо… Тактика, слава небесам, потихоньку срабатывала: рыдание Юньлань понемногу, но унималось, а дрожь практически прекратилась. Судорожные, прерывистые вздохи показались Лань Сичэню настоящим благословением. Он даже рискнул сместить ладонь на лопатках ниже, на более чувствительное скопление меридиан, и уплотнил поток ци до безопасного предела, разрешенного для детей. — Тише, я тут, с тобой… — он осторожно заглянул Лань Юньлань в широко распахнутые глаза и с облегчением отметил вернувшуюся осмысленность во взгляде. Пусть она и была напугана до невозможности, но теперь хотя бы Лань Сичэнь мог до нее дозваться. — Дядя?.. — ломко и невероятно тихо прошептала Юньлань и вдруг крепко вцепилась в ворот одежд Лань Сичэня. — Я тут, — отозвался он мягким и нежным тоном, — все будет хорошо. Лань Сичэнь прижал ее к себе, обхватил руками поудобнее и поднялся. Причины он решил выяснить позже. Сейчас задача стояла намного важнее: ему надо было в кратчайшие сроки добраться до старшего целителя Лань Ханя. *** В вотчине старшего целителя, их с Лань Ванцзи двоюродного дяди Лань Ханя, царила тишина. Взрослые тренированные заклинатели редко подхватывали обычные болезни и чаще всего под надзором целителей оказывались дети: кто с простудой и температурой, кто просто с переломами или сильными ушибами. В Гусу Лань хватало адептов, пошедших по целительской стезе и, что тут таить, многие были обязаны своему выбору именно из-за мастерства Лань Ханя, граничащего с настоящим искусством. Желающих попасть в ученики к двоюродному дяде всегда из года в год находилось больше необходимого числа. Это одновременно несказанно радовало Лань Сичэня как главу ордена и малость смешило — избыток молодых и рвущихся к знанию порой раздражал Лань Ханя посильнее пространных ворчаний Лань Цижэня. Нередко случалось так, что опытным целителям приходилось устраивать дополнительные отборы и экзамены, дабы отвергнуть лишний десяток адептов. Учение Лань Ханя, сколько себя помнил Лань Сичэнь, всегда ценилось среди начинающих постигать науку. Было ли это последствием личности самого Лань Ханя или же причина таилась в опыте и методах преподавания, он не брался судить. Ордену целителей хватало — на этом Лань Сичэнь удовлетворялся полностью. Главный целительский павильон в этот час пустовал: койки были заправлены, в курильницах неспешно курились легкие успокаивающие благовония, а через распахнутые окна свободно проникал свежий воздух. Скорее всего, ученики сейчас прилежно готовились к очередным проверкам старших, раз больных и нуждающихся в лечении пока не наблюдалось. Лань Сичэню хватило одного мгновения быстро оценить обстановку и осторожно уложить тихую и дрожащую племянницу на ближайшую койку. Сюда он практически добежал, наплевав на все правила и полагающуюся главе клана скупость движений — все мысли в голове были сосредоточены на прерывистом мелком дыхании Юньлань. Звук при выдохе беспокоил Лань Сичэня более всего: свистящий, натужный и даже чуть-чуть хрипящий. В этом не было ничего хорошего. Лицо у Юньлань утратило краски, но хотя бы пугало не так сильно, как это произошло немногим ранее. Глаза также не внушали Лань Сичэню доверия — застывший взгляд, уходящий в неизвестность, едва ли мог считаться лучше, чем плещущий во все стороны ужас. Пусть этот непонятный и страшный приступ и прекратился — не без его участия и вливания ци, — но расслабляться пока не стоило. Лань Сичэнь чуть подвинул Юньлань вбок, сел на край и крепко ухватил ее за ледяные ладошки. Сейчас он мог дать почувствовать свое присутствие только таким образом. — Дядя! — громко и требовательно крикнул Лань Сичэнь, — нужна ваша помощь! Незамедлительно! Юньлань на резкий и внезапный крик не отреагировала и даже не дернулась, и это в разы усилило тревогу в сердце Лань Сичэня. — Глава Лань? — на пороге дальних дверей показалась высокая и сухая фигура Лань Ханя. В руках у него лежала старая потертая книга, а сам он выглядел как человек, который уснул прямо за чтением. Впрочем, Лань Хань сразу оценил представшую перед ним картину. Всякое выражение слетело с его лица, оставляя лишь цепкость умудренного целителя. — Первая госпожа, — поджал губы Лань Хань. Расстояние до занятой койки он преодолел в пять широких шагов и тут же ухватился за запястье. — Что произошло? Лань Сичэнь выбросил из разума нелепое и несвоевременное замечание касательно слишком официального обращения — видят небеса, они же родственники! — и сухо пересказал то, чему стал свидетелем. Он то и дело бросал тревожные взгляды на бледную кожу щек Юньлань, и вдруг подумал: что было бы, не окажись он рядом? Что было бы, если бы это случилось ночью, когда Юньлань лежала в своей постели, не имея даже намека на помощь родителей? Много ли проку от Чу Тао, когда и он, и Юньлань всего лишь дети? — Первая госпожа? — на пробу позвал Лань Хань, убирая пальцы с запястья. Голос звучал мягко и осторожно; он присел с другой стороны койки у ног и постарался двигаться медленно и плавно. — Это я, твой дедушка Лань Хань. Узнаешь? К сожалению взрослых, это не принесло никакого эффекта — взгляд Юньлань оставался все таким же потерянным где-то внутри себя. Повисла мрачная тишина. Лань Сичэнь все так же держал Юньлань за руки, с трудом подавляя неуместные сейчас размышления о природе приступа. За подобную умственную работу стоило браться в более уравновешенном состоянии, но никак не в компании тихой паники. Здесь был двоюродный дядя и, надо полагать, опыта у дяди всяко накоплено больше, чем у Лань Сичэня. — Это не может быть искажением ци, — вслух начал рассуждать Лань Хань, хмурясь и прищуривая глаза, — у первой госпожи еще не сформированы меридианы до конца, а про ядро и вовсе говорить пока рано. Нечему тут искажаться, силенок не хватило бы. Лань Сичэнь в согласии чуть наклонил голову. Из-за Не Минцзюэ он знал очень много про искажение и до сих пор мог рассказать об этом жутком явлении больше, чем многие заклинатели. Нет, приступ был чем угодно, но не искажением ци. — Однако, — продолжил Лань Хань с привычным для целителей отчуждением, — это связано с ее средним дяньтянем. Почему-то… — он вдруг глянул на Юньлань с сомнением, — почему-то ее средний дяньтянь более развит, чем нижний, хотя должно быть наоборот. Лань Сичэнь почувствовал, как на мгновение в его разуме вспыхнули сотни предположений, и тут же рассыпались без следа. У заклинателей, вопреки домыслам обычного люда, был не один дяньтянь, а три. Самый важный и большой дяньтянь служил вместилищем золотого ядра и находился на три пальца ниже от пупка. Если объяснять грубо, то дяньтянь, по сути, являлся обычным скоплением меридиан, где плотность ци превышала свое значение, нежели, например, в ноге или руке. Средний дяньтянь образовывался рядом с сердцем, а верхний — в голове. Все три дяньтяня были важны для любого заклинателя, но наибольшую ценность представлял именно нижний. Поэтому простые люди и не разбирались в особенности тел, ступивших на светлый путь. К чему им знать тонкости дела, которым они никогда не будут заниматься? Лань Хань снова дотронулся до запястья Юньлань и закрыл глаза для сосредоточения. Что-то не вязалось. — Не могу понять, в чем дело, — обронил он напряженно, — пульс говорит, что тело ранено и страдает от боли, а потом будто бы выравнивается до нормы. Лань Сичэнь молчал и просто наблюдал за тем, как одна проверка шла за другой. Лань Хань послушал пульс на обеих руках, потом на шее, потом проверил с помощью собственной ци и в итоге отступил от койки с выражением абсолютного непонимания. — Надо привести ее в чувство, — в конце концов подытожил он. …Способов они перепробовали много: аккуратно трясли за плечи, звали на разные лады с разной интонацией, вливали небольшими порциями ци и даже легонько хлопали по щекам. Делать что-то радикальнее не имело смысла, да и чревато было. Лань Сичэнь уже хотел использовать с разрешения Лань Ханя более резкое вливание ци, но не успел: Юньлань вдруг сама заморгала и осмысленно повернулась к нему лицом. — Дядя?.. — едва слышно позвала она и спустя два судорожных вздоха вцепилась слабыми пальцами в рукав Лань Сичэня. Лицо ее стало еще бледнее, а глаза распахнулись. Юньлань крупно вздрогнула и села в постели. — Дедушка, — заметила она Лань Ханя, и тут же ее хрипящий голос стал крепче и громче, — пожалуйста, таз! Меня сейчас вывернет! Лань Хань не стал ничего отвечать или спрашивать, а просто полез под койку руками. Было весьма дальновидно положить что-то подобное в шаговой доступности, ведь заклинатели по дурости юности могли травануться или надышаться чем-нибудь во время ночных охот — многие твари имели ядовитые части тела, пусть и не смертельные. Лань Сичэнь и сам пару раз ощущал, каково это — отравиться, а после, выпив специальную настойку, вырывать в таз под присмотром целителя. Рвота сама по себе неприятна, а уж если в этот момент на тебя смотрят… Юньлань, казалось, вообще не обратила внимания на чужие беспокойные взгляды. Получив таз, она согнулась над ним и отпустила себя. Рвало ее долго и болезненно. Спазмы все продолжались и продолжались, и даже когда рвать стало нечем, Юньлань все равно содрогалась всем телом. Лань Сичэнь сам не заметил, как положил ей руку на спину, успокаивающе поглаживая вверх и вниз. Кожа у Юньлань, слава небесам, потихоньку возвращала краски, а дыхание утратило свист. Похоже, что тело, вырвав все возможное, пыталось вернуться к прежнему состоянию. — Воды? — вопросительно глянул на Лань Ханя Лань Сичэнь. Тот задумчиво склонил голову, неотрывно наблюдая за мелкой дрожью пальцев Юньлань, и все же кивнул. За водой Лань Хань сходил быстро и передал глубокую чашу Лань Сичэню, забирая с колен Юньлань запачканный таз. Было необходимо убрать его подальше и заодно заварить пару трав. — Сначала один глоток, — строго предупредил он, — спазмов было много, а это значит, что желудок раздражен. Если реакции не последует, то дашь еще воды, — и еще раз уточнил. — Понемногу, глава Лань. — Я понял, — отозвался Лань Сичэнь и заглянул Юньлань в глаза. — Тебе легче? Она тихо что-то согласно промычала и медленно поднесла чашу к губам непослушными руками. Лань Сичэнь тут же помог ее придержать и отсчитал ровно два крохотных глотка. — Подожди немного, — мягко шепнул он, чуть отстраняя чашу, — старший целитель лучше знает, давай послушаем его. Юньлань утомленно прикрыла глаза и не стала спорить — сил у нее явно хватало только на то, чтобы оставаться в сознании. Лань Сичэнь украдкой облегченно выдохнул. Нового побуждения вырвать не последовало, и он уже намного спокойнее продолжил помогать. Один глоток, другой… Лань Сичэнь молча смотрел на то, как чаша потихоньку пустела, и прикидывал в уме дальнейшие свои действия. Первым делом ему было нужно сообщить о случившемся Лань Ванцзи и Вэй Усяню. О таком они обязаны узнать в самое кратчайшее время. И плевать, что отвлекать заклинателей на важной и опасной ночной охоте считалось грубым и невежливым! Он еще раз вздохнул, но уже не таясь. Мысли у Лань Сичэня скакали от одного к другому, и он рассеянно подтянул к себе излюбленный Лань Ханем старый трехногий стул. Похоже, ночь он сегодня проведет у постели своей племянницы. *** Первым, что Вэй Усянь услышал, был нарастающий свист и последующий за ним грохот. Затем — громкий окрик, звук ломающихся веток, резкие и мощные ноты гуциня. — …Да твою мать! Сбоку!.. — выругался кто-то неподалеку. Судя по звукам, Вэй Усянь очнулся в самое нужное время: бой шел напряженный и заканчиваться победой не спешил. — Глава Цзян! — Да этой срани все нипочем! — яростно заорал знакомый голос. — Лань Ванцзи! Вэй Усянь! Вы там еще долго валяться будете?! Снова грохот. — Да чтоб тебя! — следом вырвался целый поток грязнейшей брани с вкраплениями рыбацких выражений. Вэй Усянь медленно и с усилием открыл глаза. Нецензурщина отозвалась в памяти живо и охотно, подкидывая в голову воспоминания о давних подслушанных вместе с Цзян Чэном разговорах рыбаков из Юньмэна. …Цзян Чэн! Вэй Усянь рывком сел и оглянулся. Битва с темной тварью находилась в самом разгаре: Цзян Чэн вовсю размахивал Цзыдянем, не жалея деревья на своем пути, а Лань Сычжуй пытался с помощью духовных мелодий загнать тварь под удар хлыста. Сделать это было делом непростым — тварь пользовалась своей энергетической сутью и ускользала плотным и гибким черным туманом. Выбраться из-за талисманов она не могла, потому и крутилась, выискивая возможность проскочить мимо Цзян Чэна и Лань Сычжуя. — Вэй Ин, ты как? — в поле зрения появились светло-голубые одежды Лань Ванцзи. По ушам ударила невообразимо сильная протяжная нота. Гуцинь перед Лань Ванцзи практически светился от количества вкладываемой светлой ци. Вэй Усянь поднял взгляд и оценил напрягшиеся плечи и побледневшие губы — Лань Ванцзи выглядел как после однодневной тяжелой схватки, натянутый как струна и сосредоточенный на игре. — Живой, — отозвался он и тут же закашлялся. Во рту разливался кислый вкус подступающей тошноты. Вэй Усянь помнил это ощущение слишком хорошо, поэтому поспешил сглотнуть противный комок и ускорил ток ци, дабы избавиться от этого мерзейшего чувства хотя бы до окончания сражения. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, чтобы унять несвоевременную рвоту, он использовал темную ци и попросту отсекал телесную чувствительность — средство еще более нестабильное, чем использование светлой ци, но хотя бы рабочее. Позже, когда все закончится, ему нужно будет найти кусты попышнее и вырвать все рвущееся наружу. — Нужно ее замедлить, — сообщил ему Лань Ванцзи, когда Вэй Усянь смог встать на ослабевшие ноги. — Где детеныш твари? — спросил Вэй Усянь, собираясь с силами. Похоже, что от атаки взрослой темной твари больше всего задело именно его и Лань Ванцзи: голос у них обоих хрипел и местами срывался из-за тяжелого дыхания. К тому же, как понял Вэй Усянь из расположения, Лань Ванцзи оклемался первым и тут же встал перед ним, замыкая ловушку для твари и не позволяя ей приблизиться к бессознательному Вэй Усяню. — Попал под Цзыдянь и развеялся, — отрывисто пояснил Лань Ванцзи и ударил по струнам, отгоняя тварь режущим всплеском ци. — Ну, одним меньше, — пожал плечами Вэй Усянь, поднес Чэньцин к чуть трясущимся губам и нахмурился. Тело слушалось плохо, реакция была вялой и заторможенной, как если бы он только-только оправился от тяжелой лихорадки. В голове плавало белое и бесформенное нечто и, что еще хуже, подводили слух и зрение. Треск от встречи деревьев с Цзыдянем больно бил по ушам, и звон от этого сохранялся еще некоторое время. Вэй Усянь бросил внимательный взгляд на собранного до ледяной корки Лань Ванцзи и подтвердил свои опасения: приложило их почти равносильно. Мелодия из флейты полилась неровная и дрожащая, слишком рваная и, сказать честно, ужасно неприятная на слух. Давно такого с Вэй Усянем не случалось! Пусть ему и не было никакого дела до благозвучности или плавности, но все же он тоже тут находился и никак не мог привычно проигнорировать какофонию из-за самочувствия. — Гоните с левой стороны! — крикнул Цзян Чэн, когда тварь потеряла в скорости. Лань Ванцзи ударил по струнам дважды, а следом за ним атаковал и Лань Сычжуй, послав от себя вдвое больше всплесков, восполняя малое количество силы в каждой ноте их количеством. Вэй Усянь прищурился и проморгался. Зрение плыло неприятными пятнами, и он четко различал немногое: темный силуэт Цзян Чэна, замахнувшегося Цзыдянем, очертания Лань Сычжуя, замершего с гуцинем в двадцати шагах и десяток поваленных стволов деревьев, попавших под раздачу хлыста и боевых мелодий Гусу Лань. Сверкнули пурпурные молнии, раздался жуткий треск от напитавшегося ци хлыста; Вэй Усянь смог даже высчитать примерное количество ци, что потратил Цзян Чэн, дабы сдавить Цзыдянем тварь понадежнее. — Вот же херовина вертлявая!.. — грубо шикнул Цзян Чэн и натянул хлыст сильнее. — Давайте быстрее, пока я ее держу. Вэй Усянь обессиленно опустил руки вместе с Чэньцин и присел там же, где стоял. Мелодия выжрала из него последние силы: и физические, и душевные. Лань Ванцзи чуть пошатнулся, бросил на Вэй Усяня обеспокоенный взгляд и кивнул Лань Сычжую — оба, не произнеся ни слова, заиграли мелодию для уничтожения. Быстрый, необычно агрессивный мотив расправился с тварью за два полных проигрывания. Черный туман отчаянно и безуспешно пытался стечь с колец Цзыдяня и, в конце концов, растворился в воздухе, оставив после себя неприятное ощущение боли и отчаяния. Какое-то время в лесу стояла тишина. Природа ненадолго замолкла, а потом снова возобновила свой шум. — Вэй Ин, — Лань Ванцзи ухватил Вэй Усяня за плечо и вгляделся в покрытое испариной лицо, — как себя чувствуешь? Вэй Усянь слабо улыбнулся. Он чувствовал себя отвратительно и по большей части его заботило только одно — отползти куда-нибудь, да вырвать как следует. Тошнота вернулась к Вэй Усяню с удвоенной силой. — Проблеваться надо, — прямо сообщил он Лань Ванцзи и кивнул куда-то в сторону, — подержишь мне волосы, Лань Чжань? В мыслях вертелась слегка пошловатая шутка, но бездумно выдать ее Вэй Усянь не успел — спазм скрутил его с неожиданной крепостью. Руки Лань Ванцзи мгновенно собрали растрепавшиеся волосы в один большой клубок и чуть надавили. Вэй Усянь напрочь забыл о намерении найти для себя кусты попышнее: он наклонился и зажмурился от отвратительного ощущения, идущего от желудка наверх, к языку. Рвало его непонятно чем. То ли желчь, то ли кровь вперемешку с остатками завтрака — опознавать в кислом-горьком привкусе что-либо Вэй Усянь не имел ни малейшего желания. Звуки, конечно, были омерзительными, но никто даже бровью не повел. Вид Вэй Усяня напрягал всех гораздо сильнее, чем то, что они наблюдали. Да и разве можно напугать заклинателей обычной рвотой? В жизни любой опытный и тренированный заклинатель все равно видел вещи и похуже. Когда все наконец закончилось, Лань Ванцзи придержал Вэй Усяня одной рукой за грудь и плавным движением оттащил его подальше. — Учитель Вэй, — перед Вэй Усянем присел Лань Сычжуй и аккуратно намочил платок водой из фляги. — Вы очень рисковали, когда откинули меня и главу Цзян из зоны поражения, — он быстро протер лицо Вэй Усяня от испарины и с немалой долей расстройства вздохнул, — это было… — …Тупо, — прямолинейно заявил Цзян Чэн, — ты что, Вэй Усянь, полагаешь, мы бы не смогли противостоять этой твари? Вэй Усянь едва заметно усмехнулся. Он ничего не полагал и не думал: в голове просто щелкнула мысль, и он тут же ее исполнил. Если бы мог, Вэй Усянь и Лань Ванцзи бы отбросил подальше! Увы, они находились слишком близко друг к другу, и он просто бы не добросил Лань Ванцзи, попусту потратив силы. Либо Цзян Чэн и Лань Сычжуй, либо неудачная попытка с Лань Ванцзи и только. — Как уж получилось, — отмахнулся Вэй Усянь и привалился головой к плечу Лань Ванцзи, — поверь мне, Цзян Чэн, увидеть воплощение всех самых потаенных страхов… Не особо приятно. Цзян Чэн фыркнул, но промолчал. — Лань Чжань, — тихо позвал Вэй Усянь, — ты сам как себя чувствуешь? Лань Ванцзи громко выдохнул над ухом. — …Ясно. Тогда нам следует вернуться в дом старосты и отдохнуть. Лань Сычжуй закивал и подал руку Вэй Усяню, чтобы потом подпереть своим плечом и помочь более-менее ровно зашагать обратно в деревню. — Стареем, — отстраненно оценил Цзян Чэн и подхватил с другой стороны, помогая пусть и менее ослабевшему, но все же раненому Лань Ванцзи. Ответа на подобное заключение не нашлось ни у кого — все молча решили сначала добраться до постелей, а уже после думать о самой ночной охоте и о выводах.