Святоша

      Они всё-таки свернули от реки, чтобы сократить путь. Кустарники сплетали ветви, мешали пройти, поэтому шли друг за другом. Строй начинал пёс, но Агнесса, во-первых, могла видеть его только мельком, чаще он скрывался из виду, во-вторых, она всё ещё чувствовала, как волосы у неё пахли его слюнявой пастью. Поэтому считать его она не собиралась из принципа.       Таким образом, исходя из её системы подсчёта, гордо шествовал во главе их дружного строя Танигаки. Сам порядок никто не обсуждал, просто как-то так вышло, что он и до этого шёл впереди и был в состоянии двигаться достаточно быстро как человек, привыкший к охоте в лесу. Агнесса быстренько увязалась следом, так как тот был достаточно крупным, чтобы, пока он раздвигал руками заросли для себя, протискиваться за ним и самой не напрягаться. Следом за ней шла Асирпа. Той даже не требовалось как-то ухищряться, девочка и так была достаточно ловкой. Или просто старалась таковой быть, чтобы ни на шаг не отставать от Агнессы — хотя отстать от неё, вероятно, надо было ещё сильно постараться или вообще отойти временно в туалет — у неё остался кулёк с ягодами, как выяснилось, костяники. И Агнесса достаточно щедро делилась ими со всеми остальными, отсыпала горстку Асирпе, по изначальному плану, девочка должна была часть съедать, а всё остальное передавать дальше. Но кроме того, что Асирпа сама съедала слишком много для той, кто и так должна была наесться с куста, так ещё и после неё шёл Сугимото, который возмущался этому. Возмущался и съедал всё окончательно.       Поэтому до Огаты ничего не доходило вообще под предлогом «а надо было есть из кулька, когда была возможность, а не то, чем ты там занимался, делать». Сугимото озвучил это с очевиднейшей насмешкой, но достаточно беззлобно. Без его обычных намёков на то, что ему неприятна личность Огаты в целом и поступки в частности. Агнесса не видела их лиц, но ей показалось — Сугимото пытался подтрунивать в стиле детей, которые напевают свадебные припевки вроде «тили-тили тесто» в сторону соседских девчонки и мальчишки. Однако Огата не ответил ему вообще ничего. Не подколол в ответ, не ощетинился. И на ягоду он не претендовал.       Агнесса вообще делала вид, что ничего не слышит, её это никак не касается. И быстренько уплетала на пару с Асирпой красненькие ягоды из кулька. Танигаки фактически тоже в этом участвовал. Но не так быстро, ему хватало на достаточно долгое время того, что Агнесса ссыпала в его большую ладонь.       Хотя, это для неё даже хорошо. Ведь большую часть времени она сосредоточенно разглядывала айнский узор, который плёлся по его широкой спине, и думала. Анализировала и рассчитывала. А брат говорил: у неё в такие моменты лицо, будто затевает что-то очевидно нехорошее. Впрочем, обычно эти анализы и расчёты приводили именно к довольно скверным выводам. Как, например, сейчас. Может, он и был таким бесхитростным в хорошем смысле человеком, как она о нём слышала ещё в лазарете, но если уж и рассматривать чужое мнение, то следовало бы учитывать ещё и мнение Огаты, тот знал его лично достаточно долго. А Огата был уверен, что Танигаки способен убить троих своих бывших товарищей, когда те товарищами ему резко быть перестали, предложив предать Цуруми. Более того, Агнесса очень хорошо погрела уши в том разговоре, Танигаки говорил: «Это недоразумение, мы разминулись и больше не встречались», — а не: «Я никогда бы такого не сделал».       Даже если это просто случайность. Неверная формулировка. Огата, хоть и наблюдательный, но и он иногда делает неверные выводы, как было в случае с её зеркальцем.       Вот только Агнесса, будучи ещё врачом в медицинском блоке при казармах седьмого дивизиона, порыскала в документах на четверых пропавших. Просто на всякий случай, вдруг их тоже потом доставят в полумёртвом состоянии, а она уже готова: знает возможные болячки, которые службе в армии не мешают, но могут повлиять на общее состояние пациента. «Танигаки Генджиро, группа крови — вторая». Здоров как бык, ничем вообще не болел за время службы в армии, не только при Агнессе. И короткая стандартная фраза про то, что ничего мешающего продолжить службу на общем стандартном осмотре не выявлено, повторялась и повторялась, а рядом с ней даты. Агнессе в тот момент было всё равно, слишком уж надолго он пропал без вести, она записала его в мертвецы. Очередной солдат, очередная жертва войны.       А потом, когда этот ни разу, как выяснилось, не мертвец навёл шороху в лесу, Агнесса побоялась навлечь на себя подозрение, поэтому расспрашивать о нём у старшего лейтенанта Цуруми не стала.       Вернее, вообще-то она спросила, когда закончила — как сейчас знала, устранять последствия «отвлекающего манёвра» Огаты — проводить над одним пациентом срочные реанимационные действия, тому повезло и пуля вошла в живот удачно, насколько вообще может быть удачным огнестрельное ранение. Другому — просто оказывать первую помощь, пулю из ноги лучше извлекать в операционной, с тугой повязкой потерпит. А третьему — пришивать скальп и ухо. Спросила максимально буднично и обтекаемо, мол, какая чудесная и весёлая прогулка по зимнему лесу, сейчас бы отлично послушать историю про тех, кто нам её организовал.       И Цуруми, конечно, ответил ей на прямой вопрос. Но ответил очень коротко, что вон тот — ефрейтор Огата, а другой — рядовой первого класса Танигаки, а потом посмотрел. Агнесса сейчас понимала, что, как бы страшно Огата ни зыркал, с тем самым единственным взглядом старшего лейтенанта ему ни за что не сравниться. Сравнение, конечно, не очень удачное, примерно как сравнивать тяжёлое сотрясение и сепсис в брюшной полости. И у того и у другого приятного мало. Возможен летальный исход.       Вот только Агнесса прекрасно увидела намёк, что всё остальное её никоим образом не касалось, а любое последующее проявление любопытства было бы расценено как попытка вынюхать информацию. Впрочем, это и была попытка вынюхать информацию, которая с треском провалилась. Остроты в понимании намёков добавляло ещё и то, что примерно за час до этого Цуруми отрезал ухо Никайдо. Агнесса не любила бессмысленное насилие, но тогда смысл в нём действительно был. В такой ситуации она могла понять его применение, вернее, могла бы понять, если бы на его лице было отвращение или ненависть к предателю, холодный расчёт для запугивания и получения информации.       Однако, она смотрела своими собственными глазами, не пересказ чужой истории, не косвенные факты, своими собственными глазами через прозрачные линзы очков, поэтому прекрасно всё видела сама. Сама могла сделать выводы. Тогда они ещё были неоформленные, расплывчатые, но складывающиеся в определённо точное чувство — надо уходить, а лучше вообще бежать.       Поэтому Агнесса не хотела привлекать внимание, искала информацию сама, собирала по крупицам вместо обычной приятной беседы в её кабинете за чашечкой чая со старшим лейтенантом. И даты рядом с подписями о прохождении стандартного медосмотра Танигаки Генджиро говорили о том, что он присоединился к армии за определённое время до начала войны.       Из этого она могла сделать вывод: он сознательно выбрал быть солдатом ещё до того, как понадобилась острая необходимость воевать за интересы своей страны. А то, что он из охотника, человека, который может сам добыть себе пропитание и еду в лесу, решил переквалифицироваться в военного, определённо не нравилось Агнессе. Более того, кроме айнского халата и плетёной сумки, вся остальная одежда и экипировка у него была армейская. Она была готова признать, что это уже в ней говорит не внимательность, а нелюбовь к военным, может, ему просто удобно так было или не хотел тратиться на новые вещи. Во всём остальном при личном общении Агнесса успела понять только то, что он кажется в целом неплохим парнем. И всё.       Из объективных фактов — только вторая группа крови.       Это никак не помогало понять, может ли он догадаться, что она — доктор Кейсериг, а если и догадается, то какого рода сказку ей следует сочинить, чтобы попросить не особо об этом распространяться. Или же с ним лучше договориться об обмене, как с Огатой. Тогда ей следовало придумать заранее, на всякий случай, что можно предложить Танигаки.       Агнесса сама не верила, что когда-нибудь так подумает в каком угодно контексте, но с Огатой было проще.       Она вздохнула. Айнская плетёная обувь казалась ей удобной только первые минут двадцать. Как выяснилось, исключительно потому, что можно было не напрягаться, подворачивая при каждом шаге стопу так, чтобы отвалившаяся половина подошвы не мешалась. Даже целый халат не делал настроение сильно лучше. Очередная ветка чуть не прилетела ей по лицу, Агнесса успела выставить обе руки. Она привязала к поясу кулёк с оставшимися ягодами, на которые имела отдельный, очень гениальный, по её мнению, план.       А с Танигаки можно просто поговорить, чтобы понять больше.       — Это количество убитых медведей? — Агнесса указала пальцем на винтовку Танигаки, на стволе которой были чётко высечены семь зазубрин.       Он не смотрел в сторону Агнессы, поэтому, видимо, не сразу понял, к кому она обращается. А когда понял, всё-таки повернулся к ней, слегка нахмурил свои кустистые брови, отчего стал выглядеть ещё суровее.       — Нет. Людей, — а потом будто бы опомнился и уточнил: — На японо-китайской.       Танигаки как-то неловко оступился, потом потоптался на месте, шаря ногой по высокой траве, Агнесса шагала в том месте уже осторожнее, нащупала яму чуть ли не до середины голени и повернулась убедиться, что Асирпа тоже это заметила.       — Ты производишь впечатление хорошего парня, который не стал бы подсчитывать убитых им людей, — продолжила пытаться развести его на разговор Агнесса, покачала головой. — Это делал предыдущий хозяин винтовки?       Действительно не знала она только о значении зазубрин. Вот только после того, как Огата поймал её на, казалось бы, мелочах, ей хотелось на всякий случай перестраховаться. Агнесса усиленно делала вид, будто у неё совершенно нет привычки подслушивать, ведь конкретно ей эту историю про прошлого хозяина винтовки никто так и не рассказал. Она непринуждённо улыбнулась, снова возвращаясь к своему амплуа простоватой лекарки, которая дальше своих травок не видит. И видеть не очень хочет.       Танигаки рублено, совершенно без экспрессии пересказал ей эту историю. Но эта сухость походила больше на то, что ему самому неприятно говорить об этом, чем на нежелание делиться информацией конкретно с ней.       А потом перед ними вырос крутой склон. Слишком крутой, чтобы вот так просто по нему забраться, слишком высокий, чтобы просто подсадить друг друга. Поэтому было принято решение разделиться, пройти не больше пары вёрст и подать сигнал, если кто-то найдёт подходящее место. Если нет — вернуться туда, где разошлись. Асирпа начертила палкой простой элемент айнского узора, озвучив, что это, чтобы точно выделялся и никто из них не перепутал со случайным сплетением мокрой земли и корней деревьев. Агнесса помялась на месте, приложила руку ко лбу от слепящего солнца, близоруко щурясь. Рю раскапывал передними лапами землю около Танигаки, Огата пытался разглядеть в бинокль подходящее место, но каким бы зорким он ни был, сам склон сворачивал так, что разглядеть дальше трети версты было невозможно. Чуть поодаль Сугимото пытался то ли рассказать, то ли убедить в чём-то Асирпу. Та только ехидно улыбалась в ответ.       И до того, как они разделились, Агнесса собиралась осуществить свою идею с ягодами: если пёс мог выследить животное по запаху, то мог бы и найти ещё кусты с костяникой. Ягода не только просто нравилась ей, но ещё и была отличным средством народной медицины. Асирпе, скорее всего, было не до этого. Агнессе же хотелось засушить листья и стебли.       Она не съела всё, чтобы показать псу пример, какой запах нужно искать. Вот только с собаками она обращаться совершенно не умела. К отцовским борзым подходила пару раз за жизнь, как и не заходила туда, где прислуга держала сторожевых псов. Зато долгими вечерами в Сибири слышала, как хозяева дома, в котором она остановилась, беседовали с псом в сенях. Агнесса, конечно, и до этого знала, что животные понимают интонацию в какой-то степени, но те именно что «беседовали» с умной дворнягой. Хоть Рю и противно пристал к ней утром, она решила попытать удачу.       — Эй, — на секунду задумалась, вспоминая, как же те ласково называли пса, — хороший парень! — как можно дружелюбнее крикнула она в сторону Рю. — Иди ко мне. Дело есть.       Как говорится, доброе слово и кошке приятно, значит, псу и подавно. Но Рю вообще никак не отреагировал.       Зато отреагировал Танигаки:       — Какое? — то ли удивлённый, то ли растерянный.       — Она же это псу сказала, — Огата опустил бинокль и ухмыльнулся, наблюдая за его реакцией.       И Танигаки действительно смутился. Он слегка ссутулился, нахмурился и поджал губы, вроде бы должен был выглядеть от такого только суровее, но у него это выходило как-то донельзя забавно. В другой ситуации Агнесса бы сказала, мол, да бывает, ничего страшного же, ещё бы брать в голову такую ерунду.       — Нет, — теперь уже из принципа соврала Агнесса, подходя ближе, — ему. Дело есть. Серьёзное и ответственное.       — Да? — Огата продолжил улыбаться и слегка приподнял брови будто бы в удивлении. — Тогда можно мне тоже с вами?       — Конечно, — быстро согласилась она и покивала с важным видом, — похвальное рвение в желании поработать на общее благо.       А потом прищурилась, не спуская с него серьёзного взгляда. Намерения Огаты были ясны ей как этот день. Или ей придётся признать: никакого дела нет, — это Танигаки ещё вежливо промолчит, когда окажется, что вместо «серьёзного дела» наспех придумала какую-то ерунду. Или отказаться от приятного бонуса в виде личной охраны. Причём именно в тот момент, когда эта самая личная охрана с неё уже хорошей репутации поимела даже больше, чем Агнесса рассчитывала. Более того, она сама сказала, что он ей должен. Спроваживать того, кто тебе должен, очень расточительно.       Судя по тому, как он едва заметно растянул уголки губ, улыбка расплылась из хитрой в довольную — ну, или ей это показалось, — Огата ставил на то, что она слишком жадная.       Агнесса пожала плечами. Развернулась и быстро зашагала, а потом глянула через плечо.       — Вы идёте? Будем лечебную траву собирать, — оповестила как бы между делом с лёгким ворчанием. — Между прочим, для вас же. Когда в следующий раз во что-то ввяжетесь или передерётесь, — недовольно подбоченилась. — Да, Огата?       Она ласково-ласково улыбнулась, естественно, имея в виду вовсе не то, что он с большей частью тех, кого сейчас можно назвать условно своими «передрался». А просто обратила внимание: важное дело у неё действительно есть. Не удалось ему подловить её с этой стороны.       И Агнесса надеялась, что он не догадывается: с другой её тоже не поймать. В том и был её план. Чем больше и дольше, как он выразился, они прячутся под её иллюзией вместе, тем сильнее он будет от неё зависеть. Если без всяких метафор, если сделает что-то не так, как ей нужно, то после всех нахваливаний её слова о том, что он оказался всё-таки подлецом и предателем, станут ещё более весомыми в окружении людей с нормальным моральным компасом. Предать доверяющего — гораздо хуже для репутации. Агнесса бодро шагала, вглядывалась в кустарники.              — О, наконец-то! — она поманила их ладонью к себе и начала обходить заросли кустов вокруг. — Aralia cordata, она же аралия сердцевидная. Вы, японцы, называете это растение «удо».       — Айну давали мне его как лекарство, когда я восстанавливался в котан, — слегка кивнул Танигаки.       — Ну вот, видишь, значит, работает, — Агнесса не сдержалась и по привычке в дружественном жесте хлопнула его по плечу. — Здоровёхонький, как новый.              Танигаки перевёл взгляд на Огату. Тот взял бинокль и отвернулся в сторону, в которой должны были быть Асирпа и Сугимото. Агнесса примерилась к кусту, впервые все виды аралии не в книжке, а в естественной для них среде ей показала Асирпа. И одно дело когда пишут сухое «до двух метров», и совсем другое — когда кустарник простирается высоко к небу прямо над головой.       Она покопалась в сумке, достала оттуда тканевые мешочки и раздала их вместе с указаниями обрывать листочки аккуратно. Удивительно, но даже Огата спорить или ехидничать не стал. А потом через ещё пару найденных кустов аралии сердцевидной, один куст элеутерококка и долгие-долгие, нарочито бесхитростные причитания Агнессы по поводу того, что заготавливать этот самый элеутерококк ещё слишком рано, они всё-таки нашли подходящее место, чтобы забраться. Часть породы оползнем сошла вниз, утягивая за собой старое рассохшееся вековое дерево, массивный ствол которого удобно лёг мостом через ещё влажную почву крутого склона, а голые переплетающиеся корневища остались торчать вверху. Агнесса пошла по нему первой, как самая лёгкая из них. И не прыгнула — сделала движение, будто прыгнет, но на деле просто попыталась раскачать дерево.       — Вроде устойчиво, — вынесла вердикт, не поворачиваясь к ним.       Огата что-то сказал Танигаки, тот ответил так же негромко, поэтому Агнесса не услышала, сосредоточенная на том, чтобы не свалиться и не свернуть себе шею. Она подумала о том, как это действительно будет странно: бегать по незаконченному образцу дирижабля, лавировать между скалами и выжить, а потом в метрах трёх полёта с бревна перевернуться головой вниз. Идеальная высота для нелепой смерти. На всякий случай присела, схватилась ещё и руками. И как можно медленнее поползла. Конечно, она понимала, что там внизу даже не твёрдая земля, а сошедший сверху оползень, поэтому если навернётся в верхней точке и будет лететь не вниз головой, то просто скатится по грязи обратно вниз. Тоже нелепо, но максимум — вывихнет что-нибудь.       — Агнес! — громко позвал её Огата.       Она решила, что он издевается. Точно издевается. Его только не хватало сейчас. Агнесса повернулась как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как Танигаки стоит с поднятым вверх дулом своей винтовки, она рефлекторно вжала голову в плечи.       Раздался грохот. Долгий и раскатистый, он остался стоять в воздухе густым облаком дыма, туманом войны вокруг мужчин, превращая их в расплывчатые силуэты, у которых видно только ноги в армейских штанах и винтовку на плече. Они выглядели как одни из тех, кого Агнесса видела порой краем глаза.       — А, — поняла Агнесса.       Или не поняла. На всякий случай ещё какое-то время смотрела в их сторону: вдруг Огата хотел не предупредить её, а сказать что-то другое. Но тот молчал. Агнесса пожала плечами и поползла дальше, вернее, попыталась поползти. Подол запахнутого халата мешался, путался, она наступала на него коленями, мелкими движениям продолжая стремиться дальше. Впрочем, они никуда не торопились, им ещё Асирпу с Сугимото ждать.       — Ты… — начал Танигаки, но осёкся, — вы высоты боитесь? Помочь?       — Ну да. Чуть-чуть, — сдержанно призналась Агнесса, ведь он не издевался и не шутил. — Есть такое.       Танигаки подошёл снизу и протянул руки к ней. Агнесса вцепилась в ствол дерева ещё сильнее, чуть ли не обнимая его, и отрицательно покачала головой.       — Когда-то давно моя младшая сестра не могла перейти через подвесной мост из-за подобного страха, — начал он нейтральным голосом, продолжая протягивать обе руки, — так что я могу вас понять.       Агнесса прищурилась, переводя подозрительный взгляд с Танигаки на землю и обратно, с каждой секундой тело коченело, несмотря на июльскую жару. Он выглядел напряжённым. Как, впрочем, по мнению Агнессы и должен выглядеть человек, до конца осознающий опасности леса. Или она просто отвыкла от людей, у которых серьёзное лицо является обычным состоянием.       — Она была примерно вашего роста, поэтому я уверен, что точно получится.       Он говорил спокойно. С нормальным человеческим спокойствием, от которого веяло настоящей уверенностью, а не стылым равнодушием, мол, если не получится и мы оба свернём шеи, то в таком случае нам будет всё равно. И это понятное человеческое трепетно горело в его широкой груди, совершенно ясно давая понять, что внутри. Что от него ждать. Агнессу это не могло не радовать как одну из ищущих золото. Но как исследовательница она чувствовала себя точно так же, как когда учила деревенских детишек азам биологии.       — Меня несколько напрягает сравнение с сестрой, — она попыталась пошутить, — потому что мой брат просто дал бы мне пинка под задницу.       Танигаки удивлённо приподнял брови, пару секунд думал, а потом сильно нахмурился:       — Не бойтесь, спускайтесь, — чуть более нетерпеливо попытался убедить её, — всё будет нормально.       Она жутко медленно села, боясь потерять равновесие в любой момент, свесила ноги и сползла вниз, пока Танигаки не подхватил её под колени и не дёрнул вниз. Или это только ей так показалось, что он дёрнул, но на долю секунды она будто начала падать, потеряв опору в виде дерева. А потом обнаружила себя уже стоящей на земле, вернее, ноги у неё действительно находились на земле, вот только твёрдо на них не стояла, Танигаки придерживал за подмышки.       — А, спасибо. И, — пришла в себя Агнесса, — что ты хочешь за это?       Танигаки издал странный звук, будто поперхнулся, но очень тихо, а потом продолжил чуть севшим голосом:       — В каком это смысле? — медленно проговорил он и очень быстро перевёл взгляд ей за плечо, а потом сморгнул и уставился на неё, чтобы этого никто не заметил. — Просто мне стало вас жалко.       — Я жалкая, да? — спокойно уточнила Агнесса, приподнимая одну бровь.       Танигаки взялся перевешивать винтовку и плетённую сумку, а потом резко остановился:       — Что? — повысил голос от удивления. — Нет, я совсем не это имел ввиду.       Агнесса улыбнулась самой себе, Танигаки выдал именно ту реакцию, которую она предполагала. Нормальную здоровую реакцию.       — Хорошо, как скажешь, — она пожала плечами и повернулась к Огате.       Он стоял ровно там же, где и в начале её короткого пути по бревну. И смотрел на них как на идиотов. На забавных идиотов.       Они вернулись к началу бревна, Агнесса проползла совсем чуть-чуть. Танигаки повесил на левое плечо сумку и винтовку, придерживая всё ладонью, потом наклонился и закинул Агнессу на правое плечо. Она выдохнула сдавленное «ой», так как почему-то думала, что понесут её на руках, но, очевидно, обойдётся и этим.       Солнце в зените медленно плавило землю, Агнессе показалось, будто именно из-за этого у неё так кружится голова, до чёрных пятен перед глазами. Чем дальше ступал Танигаки, тем больше множились и расплывались пятна, смешиваясь с черной землёй где-то под ними. Агнесса зажмурилась, вцепилась посильнее в свою сумку. Ей иррационально хотелось попросить его идти быстрее, бревно хоть и, к счастью, достаточно крепкое, чтобы выдержать их двоих, но Танигаки всё равно приходилось балансировать с грузом. Ей было страшно сказать что-нибудь и отвлечь его.       Одно дело, когда Огата стреляет по уткам, тогда бы у них просто было на одну меньше, Агнесса его видела в деле, даже по распуганным звуками стрельбы птицам он попадает отлично. И совсем другое — когда её саму могут уронить.       Танигаки поставил её на землю, придерживая за шиворот айнского халата, пока она окончательно не пришла в себя. А потом широким движением вытер пот со лба рукавом, отошёл от неё на пару шагов и протёр заднюю часть шеи.       — Благодарю за помощь, — Агнесса улыбнулась ему, поправляя одежду.       Как бы ни рассматривала — чужое мнение или слухи она привыкла просто иметь в виду, но, всё же, лучше было составить своё личное, — даже намёка на подвох в нём не чувствовала. Поэтому улыбнулась ему действительно искренне. Ей было почти безразлично, в чём его мотив, то ли оттого, что напомнила ему сестру, то ли просто действительно из человеческого сострадания. Может, вместе взятое. К тому же он сейчас действием, а не только словами показал себя. Это Агнессу радовало даже больше, чем преодоление высоты, она всё больше и больше начинала понимать, что он за человек. И это знание могло пригодиться в будущем.       Огата прошёл по дереву, кажется, меньше, чем за минуту, без особых трудностей и почти не запыхался:       — Вы не думали просто вернуться домой? — заговорил он сразу с самым жирнющим намёком на то, что от неё больше проблем, чем пользы.       — У меня нет дома, — Агнесса посмотрела на него открыто и прямо, будто это очевиднейшая вещь, а он сказал полнейшую глупость.       — Вы говорили, что могли бы остаться в поместье, — услужливо напомнил Огата, приглаживая волосы, — если бы хотели, чтобы с вами обращались как с благородной госпожой. Значит, вы не хотели?       Агнесса переполнилась искренним негодованием: то советует не скалиться, то сам же через пару часов подначивает.       — Я тебя сейчас вообще не трогала, слова не сказала, — подбоченилась, всем телом разворачиваясь к нему, — чего придираешься-то опять?       — Вы говорили, — с расстановкой ответил он, так же медленно приподнимая брови, — что поощряете любознательность. Вот я и спросил.       Снова пытался использовать против неё её же слова. Вот только на этот раз не выйдет, Агнесса довольно хмыкнула.       — Я, конечно, иностранка, — она старалась отвечать ему с таким же спокойствием и приложила раскрытую ладонь к груди, — но вроде между «любознательностью» и «любопытством» есть разница.       Огата кивнул:       — Это вы верно заметили.       Агнессу с его выражения лица и этого одобрения перекосило ещё больше, чем если бы он стал доказывать ей, что она не права. Но она сосредоточилась на дыхании. Она знала, что именно так и проигрывают — сгоряча.       И раздражал её не столько Огата. Тот вёл себя совершенно как обычно. Он как обычно был прав. Раздражала её собственная беспомощность, отчаянной волной накатывающая слишком сильно за последние сутки. Причём не перед объективной опасностью — очевидно, что она не боец. Никто от неё не требовал невозможного, но собственный разум, которым она гордилась больше всего, раз за разом подводил. У неё даже не было впечатляющей или грустной предыстории, связанной с высотой. Просто страшно до оцепенения — вот и всё. Никто не мешал ей придумать что-то донельзя душещипательное, конечно. Однако, проблема была именно в том, что Агнесса сама знала правду. Эта правда заставляла задуматься: может, где-то в других местах она сплоховала не из-за сложившихся обстоятельств, не из-за упрямиц или злых языков. Она не смогла найти себе места в огромной империи от Петербурга до Сахалина, она не стала начальницей хотя бы лазарета до сдачи Порт-Артура.       Может, всё это просто потому, что разум её был не так уж и хорош.       — Тогда моя боязнь высоты — не твоя печаль, получается, — Агнесса развела руками.       Наконец повернулась к Танигаки, который, кажется, хотел их прервать, но не знал, как лучше это сделать.       — В предыдущий раз была очень даже моя, — напомнил Огата и поправил ремень винтовки на плече.       — Ты ударил меня по лицу, — она приподняла одну бровь, мол, съел, да?       Он говорил ей не скалиться на него. Но Агнессе было слишком обидно. Не за то, что он шлёпнул её по щекам на дирижабле, а за уязвлённую гордость. За напоминание о доме. Сейчас он сделал это в совершенно неподходящее у неё настроение.       — Вы предпочли бы разбиться о скалы? — Огата был определённо точно готов к такому её ответу.       Агнесса прищурилась. Знает ведь, она не может просто взять и сказать, мол, если такой умный — сам бы тогда управлял дирижаблем. Это сделает для Танигаки совершенно ненужный ей акцент на том факте, что она в принципе умеет им управлять. Тот отнюдь не дурак. Дурак бы умер тогда в лесу около Отару, словил бы пулю в голову, а Огата с Никайдо благополучно ушли бы ещё до прихода старшего лейтенанта с его людьми — Агнесса слегка поморщилась, ведь именно после того случая ей донельзя начало претить, саму себя мысленно называть «его человеком», хотя по факту это и было так, — не вышло бы такой заварушки.       — Нет, но мне неприятно, — Агнесса изобразила недовольство.       Она была готова признаться сама себе, что прекрасно понимает Сугимото. Огату хотелось потыкать в его давнишний промах хотя бы потому, что даже сейчас он чуть ли не демонстративно легко взобрался по бревну, когда у неё самой возникли сложности. А он так кстати сам вспомнил тот случай.       — Если вам станет от этого легче, то можете меня так же ударить, — Огата широким движением развёл руки, демонстрируя открытость.       Он тыкаться в свой промах никак не хотел, Агнесса смотрела то на него, то на Танигаки, придумывая, к чему бы ещё прицепиться. Оскалиться хотелось как никогда сильно. Вот только было бы нерационально делать это прямо после того, как Огата щёлкнул её по носу. Метафорически, но далеко не в шуточной манере. Поэтому в шуточной манере решила действовать она.       — Хоть сейчас соблазн и очень велик, — она отрицательно покачала головой, важно её приподнимая, — но я не уважаю бессмысленное насилие. А цуканье не уважаю еще больше, — Агнесса ткнула пальцем в Огату и улыбнулась.       Ведь обычно улыбаются, когда шутят.       — Что, простите? — он приподнял одну бровь без малейшего намёка на интерес во взгляде или голосе.       — Цуканье. Цукать, — повторила Агнесса, будто он от этого должен всё понять.       На самом деле, она уже вспомнила подходящее слово в японском, но на всякий случай пыталась изобразить из себя плохо разбирающуюся в армейской терминологии.       — Неуставные взаимоотношения, — она с важным видом подняла вверх палец, которым в него тыкала.       Словосочетание получилось слишком умным, Огата, кажется, понял, с какой конкретной целью она строит из себя дурочку, и слегка покачал головой, мол, нет, не вышло у неё.       — При чём тут дедовщина? — Огата наконец-то ухмыльнулся в ответ.       И даже продолжил поддерживать диалог, хотя мог бы просто отвернуться. Агнессе показалось это хорошим знаком.       — Ты, — она снова ткнула в него пальцем, — заставил стрелять в воздух Танигаки для подачи сигнала. Продолжаешь командовать, хотя вы оба дезертировали.       — Вообще-то тут только вы меня шпыняете, — Огата растянул улыбку ещё шире, конечно, ни разу не обиженный. — Госпожа привыкла пользоваться своим положением.       Агнесса вопросительно приподняла бровь, действительно не понимая, с чего он это взял, поэтому и не придумала, что ответить.       — Танигаки, скажи, он тебя обижает, да? — она обратила внимание на него и изобразила максимальное сострадание, прислонила ладонь к сердцу, будто сильно переживает.       — Ну, эм, — судя по виду, Танигаки теперь вообще надеялся, что они про него забудут, — нет вроде.       Агнесса смотрела на него с жалостью какое-то время, а потом по-дружески положила ладонь ему на плечо и понимающе покивала:       — Я не забуду твою доброту, поэтому хочу отплатить тем же. Если будет обижать тебя — всегда можешь пожаловаться мне, — самым своим ласковым голосом заверила его она. — Я заступлюсь.       Танигаки удивлённо посмотрел на неё, приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, а потом передумал:       — Ладно, — сдавленно выдавил, очевидно, лишь бы отвязалась.       Жаловаться он явно не собирался.       — Стрелял Танигаки потому, что у него однозарядная «Мурата», — Огата улыбаться прекратил и заговорил своим обычным бесцветным голосом, — такие старые винтовки обычно используют только охотники, поэтому в городе для неё можно купить патроны, не привлекая лишнего внимания. «Арисака» сейчас — основное вооружение армии. Так что за оборотом боеприпасов следят, их достать сложнее. А у меня осталось четыре обоймы и ещё пять патронов в самой винтовке.       И большая их часть пошла на её обучение. То есть впустую.       Огата наклонил голову, поэтому смотрел на неё исподлобья совершенно серьёзно. И ждал. Определённо ждал, она не могла понять, чего конкретно. То ли только её реакции, то ли ответа на такую неудобную для неё информацию.       Но то, что он ждал, — точно знала.       Он, когда ждал даже в простом разговоре, обычно не моргал и не шевелился, наверное, по привычке. В его ни разу не экспрессивном поведении такое заметить сразу было очень трудно. Агнесса прищурилась, ещё сильнее распрямила плечи, хоть ответить на это ей было нечего, убрала руку с плеча Танигаки и отошла подальше от них двоих вообще. Главное — продолжать делать уверенный вид. Держать лицо. Огата запрокинул голову и пригладил волосы. Они оба знали: вина за это лежала на ней одной. Она одна прекрасно знала о своём недуге. И что ничего дельного из этого, скорее всего, не выйдет. Бесполезно потраченные патроны, бесполезно потраченное время и усилия Огаты. Ведь с таким зрением и половины потенциала этого вида оружия не реализовать.       Агнесса заозиралась в поисках пса. Тот точно был рядом до того, как они начали забираться по бревну. И теперь снова куда-то пропал. Она ещё походила рядом с местом, где земля сошла лавиной, а потом глазам своим не поверила. Совсем недалеко, чуть дальше вглубь леса, около земли стелилась та самая костяника. Агнесса скорее присела и начала внимательно разглядывать: может, ошиблась, но совпадало и ботаническое описание, как по книжке, и общую насмотренность в естественных условиях успела развить благодаря Асирпе за прошедшие месяцы. Она довольно улыбнулась сама себе.