Святоша

      Агнесса то приходила в себя, то забывалась снова душным, тошнотворным беспамятством. Сознание смывало дождём, сквозь который прорезались только грохот и боль. Боль, отражающаяся в голове, боль в выдернутой кисти, особенно ярко вспыхнувшая в один момент, заставила её вынырнуть из забытья. И закричать, задёргаться. От собственного громкого крика затошнило, сквозь чёрные пятна перед глазами она снова видела гневное лицо Сугимото. Все силы уходили только на то, чтобы подавить тошноту от какофонии звуков, нарастающих и нарастающих вокруг, переговаривались голоса, звук отражался внутри черепной коробки, и Агнесса вяло зажала здоровой рукой одно ухо, чтобы её снова не стошнило от головной боли, и пробубнила себе под нос, что окружающим следует заткнуться и отвалить от неё.       Тёмные пятна перед глазами сменяются яркими вспышками цветов, поэтому жмурится изо всех сил.       Она фарфоровая, причём фарфор этот низкопробный и ни на что не годный, трескается и крошится со всех сторон: меж рёбер и до позвоночника, выше по нему, вдоль, до обоих плеч, а рука уже и вовсе отвалилась и разбилась.       Она сахарная, её сейчас просто размоет этим дождём в липкую мерзкую лужу, останется только пропитанная приторностью и рвотой одежда.       Она в очередной раз открыла глаза, чтобы снова сказать кому-то заткнуться — этот противный то ли стон, то ли свистящий скрежет уже в голове у неё вибрировал, — и обнаружила, что звук шёл у неё прямо из горла, оттого-то так хорошо было слышно, а глотку саднило всё сильнее. Её несли на спине. Агнесса сморгнула мутную пелену, захрипела сильнее, пытаясь с таким звуком сглотнуть слюну, и оперлась лбом о плечо — коричневая ткань, из-под которой торчал белый воротник рубашки, а в щёку ей колюче тыкались мокрые всклокоченные волосы. Тёмную слякоть улицы размывало прямо перед её носом, и Агнесса ничего не видела, сколько бы ни щурилась.       — А? — она подняла голову, насколько могла, и моргнула ещё раз, морок не рассеялся. — Су-ги…       Зато просел голос, даже на шёпоте.       — О, она очнулась, — Сугимото обратился к кому-то за пределами её поля зрения.       Не слишком радостный, он даже как-то сквозь зубы озвучил этот факт, но не рассеялся как та теневая химера, олицетворяющая всеми своими лицами её страхи.       Он потянул её за левую руку чуть выше локтя, подтягивая повыше и поближе. Асирпа — голос принадлежал точно ей — ему что-то ответила, потом добавился ещё мужской голос, чуть дальше; Агнесса не могла слышать и не хотела думать, мысли и звуки почти физически ощущались вбивающимися гвоздями в стыки меж костей черепа — по всем швам впритык друг к другу, отчего он грозил не стать прочнее, а, наоборот, разойтись, сделавшись подвижным, как у новорожденных.       Сугимото действительно нёс её на своей спине. При этом привязал их шеи друг к другу своим шарфом, а сверху, на голову и плечи, и себе и ей накинул пальто, чтоб с запасом свисало чуть-чуть поверх лица.              — Я всё ещё считаю тебя лживой тварью, — грубо припечатал он так, что ясно становилось: это не заигрывание такое, он без сомнений сломает ей шею, когда посчитает нужным.       Она согласно хмыкнула.       — Живой щит, — прохрипела, не в силах выдать что-то длиннее.       Он нёс её не из сентиментальных чувств к бывшей союзнице. Сугимото явно считал, что Огата побоится её ранить, их головы слишком близко, она даже по сигналу не сможет её убрать в сторону, а под пальто разглядеть контуры станет ещё сложнее. В тело — тоже не вариант, пуля может пройти насквозь.       — Хорошо, что ты это понимаешь, — цинично выплюнул он. — «Агнес» — это вообще твоё настоящее имя?       — Угу, — невнятно булькнула она, — это сокращение. Я — Агнес-са.       Он цыкнул и рвано выдохнул на какие-то свои мысли: может, тому, что она вроде как даже в такой теме немного не договорила правду, может, просто устал её нести. У него ещё и винтовка висела на противоположном от её головы плече — подальше от длинных волнистых волос, которые вообще-то размыло и растрепало во что-то невнятное, рассыпающееся с одной стороны почти целиком.       Сугимото нёс её не слишком аккуратно, не как раненую, которой вообще-то по-хорошему полагались носилки или, ещё лучше, полный покой, а именно как щит. Агнессу встряхивало на каждом шаге — у необъезженных лошадей более плавный ход! — отчего ей приходилось перебивать стон от тупой давящей боли по всему телу. Пальто сверху давило сильнее, чем должно бы было.       Зато травмированная рука была перекинута через плечо Сугимото и висела в косынке где-то на уровне его груди, конечно, в такой позе её девать было некуда. Вывернутые предплечье с кистью лежали несильно зажатые между какими-то досками, наверняка вырванными из первого попавшегося гнилого забора. Косынка подозрительно была похожа на большой обрезок её розовой юкаты.       Наверняка Асирпа постаралась: и поставила Сугимото перед фактом, что с пленными следует обращаться гуманно, и сделала шину на её руке.       — Не думала, — просипела Агнесса, надеясь, что говорит ему не на оглохшее от выстрела Огаты ухо, — что ты мечтаешь умереть со мной, — она отдышалась, не в силах набрать воздуха полной грудью. — В один день.       И фыркнула, вообще-то это должно было быть, по её мнению, хотя бы забавно.       — Что ты несёшь? — Сугимото шутки не оценил.       Он смотрел то прямо на дорогу, то вверх, наверняка надеясь заметить блик бинокля.       — Он, — многозначительно прошептала она, Сугимото поймёт, — выстрелит. Я больше не… — Агнесса сбилась. Горло у неё ужасно саднило, но говорила на чистом упрямстве, а вот тут оно как раз дало трещину. — Не ценный ресурс.       — Ты мне сейчас поплакаться, что ли, хочешь? — он говорил сквозь зубы. — С самого начала было очевидно, что он — двуличный ублюдок.       Агнесса смотрела перед собой на размытые силуэты домов в темноте, на спину Шираиши, который сутулился от пробирающего штормового ветра, озирался по сторонам и на всякий случай старался держать между ними дистанцию побольше.       Сугимото говорил с ней зло, чувствовались ещё горячие угли обиды, из которых неаккуратным словом можно было вновь раздуть всепожирающее пламя.       — Я ничего, — она с трудом сглотнула, — не говорила Цуруми о той женщине. Ослепшей.       Он ощутимо напрягся, Агнесса чувствовала, как его мышцы спины и плеч перекатываются под её ладонями, ощущение было похоже на тот миг, когда белый полицейский строптивый конь взбрыкнулся под ней и сбросил на землю, потому что мог. Потому что не считал её достойной.       — Я тебе «спасибо» должен, что ли, за это сказать?       — Нет. Знаешь, я была абсолютно искренна, когда сказала, что благодаря тебе увидела иной смысл жить. И в конце своего пути, неважно, дойду я или нет до цели… Но мне хотелось бы обернуться и убедиться, что я не потеряла саму себя на этом пути. Ты ведь тоже этого боишься, — закончила она с утвердительной интонацией и слегка качнула головой. — Того, что потеряешь себя.       Горло начало саднить ещё сильнее, но Агнесса продолжала. Сейчас был лучший момент, чтобы поговорить с ним. Сугимото ей не отвечал.       Босые ноги мёрзли, ей было ужасно холодно, и даже хорошо было, что хриплость голоса скрадывала дрожь и ломкость.       — Или уже потерял. Поэтому не остался с той ослепшей женщиной, ведь она поймёт это, — Агнесса сбилась, так как Сугимото резко развернулся, из-за чего её чуть снова не вырвало.       Она глупо булькнула, попыталась посильнее вцепиться в его плечо — не вышло, он сам подкинул её повыше и покрепче, свернул в проулок следом за Шираиши, в последний момент Асирпа успела вклиниться и теперь шла впереди.       Снова сверкнула молния, высвечивая улицу из деревянных домишек, Агнесса понятия не имела, где они, перед глазами всё расплывалось от того, как болела голова и рассечённый затылок, дождь ещё больше смывал очертания. Домишки стояли, похожие точь-в-точь на те, которые были в Мацуяме: эти запоминающиеся крыши, будто ненастоящие, с открытки. Сейчас они выглядели, словно вот-вот сложатся под натиском бури.       — Что ты — не тот, — Агнесса продолжила, теперь ей пришлось прикладывать ещё больше усилий. — Ты — другой Сугимото, который знает, каково это, когда вокруг грохочут орудия и сам себя не слышишь из-за пулемётных очередей. И пока слышишь, значит, жив. Значит, умер кто-то другой, но, к счастью или сожалению, не ты. Это не забывается. А Сугимото, которого она знала, не вернётся больше никогда.       Агнесса закашлялась. Тихо, без возможности вздохнуть полной грудью, сухое горло раздирало из-за невозможности откашляться окончательно и сдавливало спазмом.       — Ты — предпоследняя, с кем я собираюсь это обсуждать, — отрубил он с рычащими звуками, которые легко перебили её неловкие кряхтящие потуги не задохнуться. — Так что советую заткнуться.

***

      Запястье вправляла она себе сама. Кироранке, конечно, удерживал её плечо и предплечье, за что она была ему очень благодарна. Все мягкие ткани вокруг сустава уже отекли, превращая противоестественную форму в ещё большее уродство: раздутое и распухшее, оно колыхалось и отдавалось отвращением, ввинчивающимся прямо в мозг. Наврать самой себе не выходило — когда вправляют такое, даже крепкие солдаты орут от боли, — сказать, мол, вправляю на «один, два, три», а потом дёрнуть сразу на «один», пока ещё мышцы не успели напрячься, не выйдет. Но чем дольше времени проходит, тем сильнее отёк.       Агнесса убедилась, что Кироранке держит её действительно крепко, зажала в зубах ткань — язык ещё прикусить не хватало.       И вправила.       Под пальцами левой руки хрустнуло, звук она не слышала, в тяжёлой голове загудело, отдаваясь мерзким чувством, как если бы ведро с уже начавшим гнить жидким компостом сильно взболтнули, и содержимое выплеснулось. Агнесса не дёрнулась, не замычала, на этот раз она ожидала боли, поэтому срывать голос было бессмысленно. Только вытащила ткань изо рта. Ещё раз ощупала, уже увереннее: кости на месте, а вот сухожилия под отёком не чувствовались вообще, всё равно что пытаться ощупать хребет через живот.       Она плотно зафиксировала бинтами и запястье, и кисть, ощущение боли с каждой новой пульсацией от движения становилось вроде как меньше, зато ему на смену вновь возвращались тошнота и холод. Без юкаты, с накинутой просто поверх груди рубашкой, а поверх плеч — вымокшим насквозь и оттого тяжёлым пальто Сугимото, чувствовались все сквозняки, гуляющие по полу захудалого сарая.       Агнесса не питала надежд. Огата не сорвёт пинком дверь с петель, не придёт, чтобы спасти и защитить её. Их договор о сотрудничестве был расторгнут. Они условились, что он защищает в обмен на её хорошую репутацию, а сейчас ни о какой репутации не могло идти и речи.       Но Огата не был тем самым каменным, беспристрастным и исключительно рациональным обелиском, каким она его считала в начале их путешествия. И даже с настоящими соглашениями, оформленными на бумаге, иногда можно пренебречь некоторыми договорённостями. Ей было страсть как интересно, поймёт ли Огата, что информация о том, как различить поддельные кожи, была этакой «взяткой».       А уж намеренно исполненное в лоб «не ходи на чайную церемонию», будто она не хотела подвергать его опасности, — и вовсе очевидный фарс, Агнесса слишком хорошо знала Огату: если ему сказать не лезть, то точно сунет нос.       — Предлагаю открутить ей и вторую руку. На всякий случай, чтобы не делала что попало, — Сугимото прищурился на неё, не моргая. Он, кажется, у неё что-то спросил до этого, но она слишком задумалась. — И говорила охотнее.       Лучина стояла от него дальше всех, так что Сугимото сливался с темнотой в углу и рабочим инвентарём.       Агнесса тоже скептично прищурилась на него в ответ и одними губами еле слышно прошептала:       — Ты идиот?       Её едва не передавленному горлу требовалось больше отдыха, и теперь выдать что-то длиннее и громче оказалось физически невозможным, как бы она ни старалась. Она видела, как и со сломанной ногой бегают, вот только недолго и недалеко.       — Она считает это предложение неразумным, — громче перевёл Кироранке её ответ с мирно-дружелюбной интонацией.       Он, оказывается, шёл всё это время позади них, прикрывая тыл, поэтому она его не видела. Агнесса благоразумно молчала — даже не потому, что не могла говорить, — что доверять Кироранке спину ещё неразумнее, чем Сугимото мог предполагать. Но он и нёс её на спине на такой случай.       И Кироранке — единственный, кто осмелился более или менее спокойно сидеть с ней рядом, а Сугимото всё-таки оглушил на одно ухо тот выстрел Огаты рядом с его головой. Агнесса злилась на эту чёртову грозу, если бы не она, Сугимото бы её не увидел, и она тихонечко прошла мимо.       — Да мне насрать, что она там считает, — Сугимото резко дёрнул головой и сложил руки на коленях.       Агнесса тоже дёрнулась в обратную сторону от него, а потом спокойнее осела. Он странным движением то сжал, то разжал кулак, а потом просто сложил обе руки ладонями вниз — простые движения, но Агнесса знала: Сугимото так незаметно проверяет чувствительность кончиков пальцев. И то, что он чувствует, ему не нравится.       Она здоровой рукой — «здоровой» та была только по сравнению с правой, плечо тоже довольно сильно отбила — нашла нужный свёрток с номерком, выписанным карандашом, и замерла вместо того, чтобы протянуть.       — Огата? — Агнесса напряжённо замерла, вглядываясь в его лицо.       — Если бы, — проворчал Сугимото, резко дёргая головой и отстраняясь от неё, хотя мог бы просто этот свёрток отобрать.       Вот чего в нём было не отнять — так это приписывать себе лишние заслуги он не любил; Агнесса радостно вручила ему противоядие, сразу две дозы.       — Половину — раз в сутки. Больше — будет тоже смертельно, — просипеть удалось плохо.       Но это Сугимото услышал, так как кивнул быстрее, чем начал повторять Кироранке.       Оказывается, она провела без сознания из-за сотрясения и переутомления самую интересную часть своего же представления — когда Кироранке прямо около бокового выхода с ней на руках столкнулся с Сугимото и, к счастью, Асирпой, а потом к ним присоединился и Шираиши с вещами Сугимото: винтовкой и рюкзаком. Консилиум — хотя, скорее, суд присяжных — вынес вердикт отложить её скоропостижную смерть до момента, когда она будет в состоянии отвечать на вопросы.       Агнесса не добилась жестами — ей и когда она говорила в полный голос никто отвечать до этого не спешил — внятного ответа на вопрос: чьей дурацкой идеей было переждать и грозу, и неразбериху, связанную с пожаром и стрельбой, в сарае, прилегающем к «Чайному дому».              — Так каким образом вообще ты начала работать на Цуруми? — Сугимото сел немного кривее, одновременно подаваясь вперёд и опираясь правым локтем себе на колено, а левую руку положил на бедро.       Там, где у него в ножнах штык.       Какая ирония, штык Огаты всё-таки окажется у неё между рёбер, но воткнёт его не он сам. Агнесса отстранённо отметила, что лучше бы это сделал Огата, менее обидно.       В плохом освещении светло-карие глаза Сугимото выглядели горящими от оранжевого пламени. Агнесса демонстративно похрипела, запрокинула голову и указала пальцем себе на шею. Судя по тому, что ей даже кожу больно было трогать, гематома там наливалась вполне себе различимая даже в тусклом свете лучины. Сугимото фыркнул, сделал какой-то жест ладонью, как будто хотел хлопнуть себя по колену от злости, но просто махнул на неё, мол, с паршивой овцы даже клок взять не вышло.       Асирпа помогла Агнессе сменить повязку на рёбрах. Как выяснилось, с неё сняли юкату, потому что та была в рвоте, поэтому-то ей и было так холодно. Агнесса с равнодушным лицом — «что естественно — то не безобразно» — порадовалась тому, что Огата этого позорища не видел. Хоть какой-то плюс в его отсутствии. Из наиболее крупных чистых фрагментов юкаты нарезали лоскуты: и для иммобилизации её запястья, и ещё немного осталось.       Она пыталась не дать себе снова провалиться в обморок простенькими задачками, нагружающими больную голову.       Но ей так и не удалось выяснить: чьей же такой, без всякой иронии, джентельменской идеей было накинуть поверх груди и связать на спине рукава её рубашки. В кандидаты больше подходил Кироранке, так как именно у него были её вещи, но, судя по тому, что он не сознавался — хотя чего ему стоило, — это был Сугимото, которому теперь костью поперёк горла стояла мысль хоть как-то проявить к ней какое-то сочувствие. И даже демонстративно не отвернулся, в отличие от Кироранке, наоборот, угрожающе со щелчком вставил выпутанный из её волос затвор винтовки назад. Теперь та снова была готова стрелять.       — Все, кто возвращаются оттуда, — начала Асирпа с грустной интонацией, натягивая моток бинтов сильнее, — не видят других методов, кроме как убивать и быть убитыми?       Она её не обвиняла, а действительно ждала ответа, глядя прямо в глаза. Ещё живой детский ум, не обросший противными привычками и колючестями в характере.       Асирпа пыталась её понять.       И это то, что Агнесса больше всего терпеть не могла. Презрение, жёсткий тон, жёсткие методы, агрессия ей были давно знакомы, против них безотказно работали её уродливые защитные реакции: хочешь — бей, хочешь — пытай, хочешь — убей, но она примет это с нерушимой единственной мыслью, что сделала всё возможное и сделала это правильно.       А вот живую детскую любознательность Агнесса воспринимать отвыкла, хоть и ценила её в людях больше всего, поэтому довольно громко усмехнулась.       — Что в этом смешного? — Асирпа не обиделась, не смутилась.       Только нахмурилась, рассеянным взглядом больших глаз выискивая, наверное, признаки окончательного сумасшествия, что не помешало ей нормально завязать узелок на плече и остаться стоять с бинтом в руке. Для Агнессы она всегда была похожа только на ребёнка, никаких ассоциаций с каменными гранями обелисков или животной яростью в человечьей шкуре.       — Ты похожа на меня, — Агнесса прошептала, тыкаясь лбом в Асирпу.       Сугимото издал что-то среднее между «эй» и просто утробным предупреждающим рыком.       — Почему? И у тебя весь затылок в крови, — Асирпа её не оттолкнула, наоборот, приложила две ладони около висков, как бы обнимая.       — Просто поверь, в детстве я была такой же, — Агнесса попыталась смочить слюной шершавое чувство в горле. — И мне хочется посмотреть на твой путь, чтобы убедиться, что я сама ещё могу…       На последнем слове голос окончательно просел, и пришло внезапное осознание — она сама понятия не имеет, что именно «может», что именно пытается доказать себе: может быть лучше брата, более достойной рождения? Или не сойти с ума в мясорубке? Асирпа может стать великим человеком, потому что самой Агнессе уже поздно?       — Ну-ну, — прокомментировал Сугимото. Видимо, из уважения к Асирпе, а не к ней, не перебивал окончательно.       Асирпа мягко отстранила её от себя:       — А если мой путь тебе не понравится или я приму решение идти по другому, — она не старалась поддеть или, наоборот, говорить с ней как с блаженной. Асирпа просто спрашивала, — ты разочаруешься во мне или в себе окончательно?       Агнесса в полнейшей тишине под звук бури за хлипкими стенами смотрела на неё.       И поняла, что правильного ответа на этот вопрос не существует. А потому усмехнулась — уже очевидно беззлобно.       — Вот же я дура, — и прислонила здоровую руку ко лбу.       Асирпа помогла распустить её аккуратную причёску, специально сделанную, чтобы её за эти волосы не оттаскали. Хоть эта часть её плана сработала — вот чего-чего, а этого не случилось.       А потом Асирпа помогла сделать и повязку на затылок, надеть рубашку уже нормально; рукав пришлось разрезать вдоль, чтобы не тревожить руку.       С улицы вернулся взмыленный Шираиши, вымокший насквозь, он довольно объёмно пересказал, какие сведения есть у полиции и на каких улицах проверили. В ближайшей округе пока что было тихо, полиция искала бандитов, устроивших переполох и уничтоживших часть имущества в рёкане, которым удалось скрыться с места преступления. Но искала как-то не особо активно.       А потому Шираиши с совершенно серьёзнейшим лицом предложил — конечно же, исключительно во благо плана — спрятаться в ближайшем здании, чтобы не выглядеть подозрительными убегающими или прячущимися личностями.       Скрываться лучше всего на виду.

***

      Агнесса уже поняла довольно давно, что это никакой не «чайный дом», а бордель. Потому-то Огата и сказал про «продажу весны», если этот умник планировал быть загадочным, то явно провалился: она в курсе, что это эвфемизм проституции, и пишется одинаково.       По сравнению с планом Шираиши, на который вообще-то ещё и все согласились, Агнесса снова считала себя гениальным стратегом.       Даже если все её планы шли крахом, они всё равно были лучше этого.       Они расселись в самой приличной части, имитирующей то ли, собственно, чайную, то ли столовую. Агнессе казалось, что последнее. И её мнение теперь уж тем более не имело никакого веса, оставалось радоваться, что выворачивать руки больше не обещали, под ливнем бежать босыми ногами не заставляли. Кироранке забрал только сумку, а её сапоги, кажется, пали жертвой пожара, поэтому Агнесса ноги старалась прятать, чтобы не выдать их дружную компанию как тех самых сбежавших поджигателей. Походили они, конечно, больше на погорельцев.       В свете керосиновых ламп, развешанных под потолком, у Сугимото на лице чётко проступали ссадины и покраснения. Видимо, Огата ему всё-таки съездил пару раз, кроме попытки попасть в сонную артерию, смазавшуюся в росчерк ещё одного шрама.       Сам Сугимото с удовольствием уплетал какую-то мутную жидкость с кусочками, от вида которой её чуть не затошнило ещё сильнее, Шираиши и Кироранке тоже ели, но с лицами, выражающими совершенно очевидное: на вкус похлёбка точно такая же отвратительная, как и на вид. Асирпа почти уснула. Так что Агнесса была согласна на вообще практически любой план, лишь бы вместе с Асирпой не уснула совесть Сугимото.       У них над душой стояла женщина средних лет с вязко-приторной улыбкой, весь её вид: кимоно сдержанных цветов и простая причёска, — кричал, что вот она-то — не продаётся, она себя не рекламирует. Вернее, она крайне вежливо держалась почти у самой дальней стенки, дожидаясь, пока они доедят и приступят к тому, зачем сюда вообще приходят. Агнесса почти оценила такой стратегический ход — устроить забегаловку с какой-никакой похлёбкой прямо при входе в бордель.       Просто так они здесь сидеть не могли — поэтому нужна была очень веская и совершенно не подозрительная причина, почему пришли именно в такую непогоду. Кто-то должен был воспользоваться услугами заведения. А денег при подсчёте всех общих финансов хватало лишь на то, чтобы оплатить «весеннее» время только одной девушки, уделяющей внимание только одному человеку. Они собрались в жалкую кучку потрёпанных вымокших нищих, считающих последние гнутые монеты.       Шираиши отметался сразу же, ведь не для этого же он план предложил, верно?       Дискуссия шёпотом выходила такой же жаркой, как и обычно. Агнесса ставила все имеющиеся у неё деньги — вообще-то, всю её сумку взял под временный арест Сугимото, — что Шираиши надеялся потом всё-таки примазаться и как-нибудь всё вывернуть в свою пользу. Противоядие, очевидно, действовало. Тот вёл себя живо, а по ровной походке и тому, как он часто жестикулировал без вязкости в движениях, она могла судить, что и первичные симптомы временно ушли.       Когда очередь при перечислении дошла до Сугимото, он весь порозовел и забавно нелепо округлил глаза. Прямо святая невинность. Как людям шеи сворачивать, так это он привычный. Ни секунды раздумий — голые отточенные рефлексы, а тут мальчик — нежный бутончик. Агнесса прям фыркнула на такую реакцию, радовало одно — не у неё одной проблемы с головой.       Кироранке был женат. Об этом напомнил всем обиженный Шираиши ещё до того, как сам Кироранке успел открыть рот.       Очередь снова вернулась к Сугимото, тот вцепился в уже спящую Асирпу, как в золотое руно, святой Грааль, родное и единственное дитя, которое ни за что не бросит ради плотских утех. Асирпа сонно чавкнула слюной и обтёрла рот о рукав его рубашки. Позиция Кироранке была непонятна, он поправил мокрый воротник айнского халата с приятно широкой улыбкой и странной фразой про то, что у него и за бесплатно от женщин отбоя нет.       Сугимото в этот раз выдвинул аргумент: Агнессу он без надёжного присмотра так близко к выходу не оставит, это же чуть ли не отпустить её самолично. И отстегнул от своего рюкзака одеяло, встряхнул, укрыл и своё плечо, но больше Асирпу целиком.       — Везде они, — брезгливо выплюнул Сугимото, снимая прицепившиеся к его одеялу волосы, перед этим придирчиво их осматривая: длинные и волнистые. Нашёл аж три штуки.       Шираиши снова героически выдвинул свою кандидатуру, за что даже Агнесса на него шикнула и грозно прищурилась: нашёлся помощник!       Вместо того, чтобы как обычно притихнуть, он с выражением курьёзнейшей задумчивости на лице выдал:       — Слушайте, у нас ведь есть доктор Кей.       Все посмотрели на Агнессу. Агнесса попыталась уменьшиться и спрятаться в плаще Сугимото — он оставался накинутым на её плечи, чтобы зажатая между досок травмированная рука, висящая на груди, была не так заметна посторонним. Затеряться целиком у неё не вышло.       Коллективным решением её кандидатура «покупателя весны» была мгновенно одобрена: Сугимото и Шираиши явно хотели над ней поиздеваться. Агнесса прохрипела в свою защиту, что у неё, собственно, нечем покупать, покупалка не выросла, и рост этой самой покупалки вообще не предполагался.       А вся их дружная компания такими дурацкими методами добьётся только ещё большего внимания и скандала.       Они чуть ли не в один слишком громкий для шёпота голос справедливо заметили, что она что-нибудь обязательно придумает, раз такая умная. Всё остальное у неё уже имелось: умение притворяться мужчиной, штаны, перетянутое всё, что могло бы выдать в ней девушку, хриплый голос. Поверх горла ей шарфиком завязали лоскут её бывшей юкаты.       Кироранке приподнял Агнессу из-за столика за плечо здоровой руки и по этому же плечу по-отечески похлопал. Она попыталась вытечь киселём из пальто, но деревянное тело встало колом, как жирная жареная пища в желудочно-кишечном тракте пациента, которому только что сделали операцию на животе. От такой ассоциации она ладонью прикрыла рот, изо всех сил сдерживая очередной позыв рвоты, но сделала вид, что очень смущена.       — Понимаете, у нас дело, требующее особой аккуратности, — громко начал Кироранке и с самой своей приятной улыбкой горячего татарина обратился к распорядительнице борделя за их спинами. Ещё и подмигнул ей, — мой племянник никогда не был с женщиной. Отцовской руки ему не хватает…       Он скорбно отвёл глаза и враз опустил плечи, вся его фигура стала выглядеть более устало, будто этот отец у неё умер, не говоря, но подразумевая. Агнесса искренне смутилась, прокашлялась и ещё раз всё-таки попыталась вывернуться.       Распорядительница борделя с неприятной приторной вежливостью кивнула:       — Разумеется, уважаемый господин, — она говорила по выточенным принятым лекалам, не придавая голосу действительно какой-либо участливости, — любая из наших девушек будет аккуратна и внимательна с молодым господином в столь ответственном деле.       Сугимото с Шираиши чуть ли не наперегонки друг с другом начали «пытаться помочь нашему общему другу справиться с излишней скромностью и стать наконец-таки мужчиной».       — Вы уж там проследите, чтобы у него точно всё получилось, — подлил масла в огонь Шираиши с самым серьёзным тоном, который Агнесса у него когда-либо слышала, и важно поднял вверх указательный палец. — И наш дорогой Кей не сбежал, как трус, в самый последний момент.       Агнесса с возмущением прохрипела. Он над ней издевался!       — Да уж! — экспрессивно влез Сугимото. — У вас же только один выход? За шкирку его держите, если надо будет.       Спящая Асирпа лягнула Сугимото в бок за шум и, воспользовавшись моментом, перетянула всё его армейское одеяло на себя. Агнесса уже открыла рот, собираясь с силами, чтобы позвать её на помощь: срам-то какой делается, нашёлся же этот чёртов Шираиши ещё, будто одного Сугимото ей было мало.       Один Кироранке более или менее пытался ей таким образом помочь. Женщина улыбнулась ещё более приторно, томно смаргивая душный воздух, свет керосиновых ламп и их докучливый гомон, наверняка в голове чихвостя их за то, что припёрлись целой толпой, а особо не сорят деньгами, скряги. Она будто даже постарела в глазах Агнессы. Сугимото прихватил её за воротник, ещё что-то втолковывая, пока вошёл в раж, они ещё на пару с Шираиши и поучать распорядительницу борделя вздумали.       Агнесса только сейчас заметила, насколько в комнате было душно, все двери и окна были плотно закрыты, чтобы косой ливень и промозглый ветер не выстудили дом. Мысли в голове ворочались неохотно, как будто тоже перебитые и покалеченные, Агнесса ещё раз с ужасом обернулась на спящую Асирпу, завернувшуюся в одеяло.       У Сугимото прямо внутри одеяла никак не могли оказаться её волосы. Один сверху, упавший случайно — ещё можно поверить.       А вот целых три, как будто она этим одеялом пользовалась…       Агнесса резко оцепенела, ещё немного поупиралась для вида — её и толкали не сильно, скорее, просто не давали отойти назад — и будто нехотя пошла следом за распорядительницей с приторной улыбкой и невзрачным кимоно.       Армейские рюкзаки внешне выглядели для невоенных совершенно одинаково, а вещи Сугимото забирал Шираиши. Даже хозяин мог не признать своего, когда сравнить не с чем. В полумраке, особенно когда торопишься и внимание всё время занято совершенно другим, например, одной «сумасшедшей тварью», пожаром, ядом в собственном теле, медленно связывающим пальцы и рождающим в животе холод, который японцы так не любили. А вот сейчас он спокойно сядет и обязательно поймёт.              У Сугимото был рюкзак Огаты.       Огате достался рюкзак Сугимото со всеми найденными кожами и копиями некоторых ещё живых беглых заключённых, даже просить лично не пришлось.       Вот кто действительно получил выгоду от всех её действий. По сравнению с жалкими заигрываниями, мол, она хочет, чтобы если что — золото досталось ему, и не хочет, чтобы Огата был замешан в её опасном плане с отравлениями и прямым шантажом.       Ничто теперь не могло перекрыть такое очевидное преимущество.       Оставалась уйма вопросов: поменял ли он эти рюкзаки местами целенаправленно, пока она отвлекала всё внимание Сугимото на себя в том жутком пустом коридоре, или это лишь счастливая — для него — случайность, знает ли вообще об этом Кироранке, и говорил ли сам Огата ему что-нибудь о ней хорошее или плохое? Всё это слегка меняло оттенок крайней дерьмовости ситуации       Агнесса старалась не сильно спешить, чтобы не выглядело как побег. Коридор с более тусклым освещением керосиновых ламп под потолком сожрал её целиком.       Когда Сугимото поймёт, он ей точно свернёт шею.