Святоша

      И без того маленькая душная комнатёнка была разделена чуть ли не пополам ещё и засаленной ширмой с выцветшей бумагой, так что Агнессе пришлось сесть прямо на расстеленный футон, чтобы уж совсем как дикая не жаться к хлипким стенам. Девушка в цветастом кимоно отвернулась от неё, чтобы повесить на крючок у входа бумажный фонарь. Из-за хлипкой стены раздавались чавкающие звуки, протяжный, будто болезненный низкий мужской стон. Агнесса скукожилась от омерзения.       Изо всех сил старалась представить, что это Иенага там заживо доедает Ушияму, — куда-то же они оба делись, — как вскрывает ему брюшную полость прямо по передней срединной линии тела, где проходит стык татуировки. Хотя опытному врачу такие подсказки не нужны. Как при разрезе внутреннее давление выталкивает наружу тонкий кишечник, и Иенага жадно хватает тот обеими руками, впивается зубами прямо так, как в свежую кровяную колбасу, кишечник лопается, наружу вытекают не до конца оформленные каловые массы… Агнесса действительно старалась представить что-нибудь, что вызовет у неё такое же омерзение, но привычное.       Стон повторился. Хриплый, на грани того, чтобы стать почти жалким, какие-то сбивчивые слова. Агнесса порадовалась тому, как удачно Кироранке выделил ей амплуа стеснительного юнца. Даже притворяться не пришлось.       Девушка в цветастом кимоно плавно опустилась рядом на футон и положила руку на её колено.       — Э-это… я открою окно, — просипела Агнесса, неказисто поднялась, довольно сильно покачиваясь оттого, что резко потемнело в глазах, опомнилась и развернулась к девушке, когда уже отодвинула створку. — Вы же не против?       Та отрицательно покачала головой с вычурно высокой причёской, висюльки на шпильках, воткнутых в копну иссиня-чёрных волос, качнулись в такт движению. Агнесса не могла сказать, сколько ей было лет, толстый слой белил на лице скорее уродовал девушку, а ярко-алый пигмент на губах и глазах придавал широким чертам лица неестественной хищности, которая выглядела нелепо.       Как если бы она использовала амплуа, которое совершенно ей не подходит.       Её звали Тэру, она вежливо представилась сразу же при встрече, и Агнесса была уверена, что это не её настоящее имя. Но хвастаться своей догадкой и лезть в душу к ней не собиралась. И была благодарна Тэру за то, что та не спрашивала её о всех видимых травмах и делала вид, будто совершенно не замечает дёрганного поведения.       Ворвавшийся порыв дождливого воздуха Агнессу не успокаивал, она оперлась здоровой рукой о раму, высунулась чуть сильнее в окно, пытаясь хоть немного освежиться, и быстро посмотрела вниз: комната находилась на втором этаже, со стороны улицы, прямо над главным и единственным входом. Плотная стена ливня разбивалась о мощёную камнем улицу, Агнесса тоже разбилась бы, если бы попробовала спуститься, даже с целыми рёбрами и нормальной рукой.       Шум дождя манил, как волны беспокойного прибоя. Она уже прыгнула со скалы во время нашествия саранчи, тоже была вероятность, что ударится головой о толщу воды и потеряет координацию. Не выплывет. Так потом и выплыла, и переночевала за каким-то поваленным деревом в одном исподнем, а бок ей пёс грел, так бы продрогла к утру до соплей, ночи тогда стояли ещё тёплые. Даром, что самый холодный остров страны.       Агнесса оперлась о деревянную раму иначе, примерилась к несущим балкам с внешней стороны здания, те немного выступали. Босиком будет даже удобнее не прыгать, но сползать по стене. Нужно только набраться сил и потерпеть. Снова.              — Молодой господин желает, чтобы я зажгла благовония? — у Тэру был тонкий девичий — почти птичий — голосок.       Агнесса резко вздрогнула, помутнение развеялось. Она отпрянула от проёма, возвращаясь в излишне интимный мрак комнаты — внутри бумажного фонаря наверняка стояла обычная восковая свеча.       — Нет, благодарю, — её всё ещё ужасно мутило, и от едкого запаха благовоний наверняка вырвет.       У Тэру в противовес звонкому голоску и цветастому кимоно с сильно отогнутым сзади воротником был совершенно стеклянный взгляд, не выражающий совершенно ничего: ни тоски, ни отвращения, ни даже любопытства. Агнесса с кряхтением снова села на футон. И девушка тут же положила свою ладонь поверх её.       — Может, молодой господин желает сначала насладиться алкоголем или игрой в карты? — Тэру улыбнулась из вежливости, мутное ничего в тёплых карих глазах не дрогнуло.       И сжала своей рукой её руку. Агнесса вдохнула настолько глубоко, насколько могла себе позволить, ей ужасно хотелось банально подремать, засунуть ноги под тёплое одеяло и нормально поесть, вместе с тем от мыслей о еде тошнило.       Но раз уже обстоятельства так сложились, надо действовать по ним. Агнесса развернула ладонь и сплела их пальцы, немного сжала с фальшивым трепетом. Ладонь у Тэру была меньше, но не изящнее, с грубоватой кожей, как от частых стирок одежды или ещё какой-нибудь работы, не совсем крестьянские руки, но и не выхоленные. Сама Тэру, к удивлению Агнессы, едва доставала ей до носа.       — О, азартные игры я люблю, — хрипло и медленно проговорила она.       Тэру медленно расплела их пальцы с выверенной аккуратностью, не такой брезгливой, как у Огаты, аккуратность девушки была похожа на лёгкость и точность руки провизора, отмеряющего на аптекарских весах опиум. И достала довольно массивную колоду в жестяной коробочке прямо из рукава цветастого кимоно.       — А алкоголь у тебя во втором рукаве спрятан? — выдала удивлённая Агнесса.       Тэру посмеялась, прикрывая рот рукавом. Очевидно, из вежливости.       Агнессе стало ещё более стыдно, ей приятнее были саркастичные замечания, критикующие глупую шутку, чем вежливый смех над ней, потому что тот, кто платит, — по определению остроумный, даже если он сравнивает жопу с пальцем.       — Что предпочитает юный господин? — Тэру улыбнулась ей шире. Вообще-то она, вроде, всё это время ей слегка улыбалась, но ширма скрадывала свет и так не особо яркого фонаря.       Где-то за стеной раздался протяжный, почти надрывный стон, на этот раз женский, и сумбурные нахваливания. Агнесса брезгливо поморщилась: в конце концов, ни один мужчина не умер от воздержания, а если бы и был при смерти — процент ампутации сразу обеих кистей рук в её практике был ничтожно мал, совершенно ни к чему привлекать ещё одного человека, тем более того, кого видишь впервые в жизни.       А ещё Агнесса поняла, что стало сложнее определять источник звука, в голове всё шумело и перекликалось, так что лезть в окно было бы совершенно точно глупостью: точно так же перевернутся в ощущениях небо и земля, как только она перелезет через раму.       — «Кой-кой», «пока», «хана-авасе», «теншо»? — Тэру начала перетасовывать колоду под поистине медвежье рычание за стеной. И подняла на неё взгляд карих глаз, которые, на удивление, в полумраке всё равно не казались чёрными. — Господин, если я не приглянулась, то нет нужды терпеть, я могу позвать для вас другую девушку.       Агнесса удивлённо вскинула брови:       — А, ну-у, как хочешь?       — Господин юн, приятно пахнет, — Тэру положила свою маленькую руку с тонкими пальчиками Агнессе на щеку, она на это удивлённо подобралась и слегка отклонилась назад. От неё должно было пахнуть рвотой. — Хорош собой и обходителен. Лучшего посетителя и желать нельзя.       С этими словами Тэру несильно надавила ей открытой ладонью на ключицы, Агнесса упёрлась здоровой рукой позади себя, но от натуги не выдержали рёбра, поэтому она опрокинулась на футон, приземляясь здоровым плечом в подушку.       — А «старшая сестра» поручила обязательно о вас позаботиться, и если у меня ничего не выйдет, то товарищи ваши ей пожалуются, никакая благосклонность господина Рюдзи не поможет. И будет она отправлять ко мне только одних извращенцев, стариков и потных уродов.       — У меня это, — Агнесса огляделась по сторонам, — рука травмирована. И я не знаю, что вообще надо делать.       Она откровенно лукавила, в теории-то она знала, что делать, какой из неё врач без теории. Но не в такой ужасно глупой со всех сторон ситуации: когда ей другая девушка лезет в штаны или у чёртова Огаты её стараниями оказалась значительная часть шифра, — а виноватой-то она останется.       Да и играть в карты могла бы одной рукой, ей же не нужно было сейчас мухлевать.       — Так вам-то, молодой господин, и ничего делать не нужно.       Тэру приподняла полы цветастого кимоно и изящным движением перекинула худую ногу Агнессе через бёдра, а потом села сверху, между ними смялось буграми перекосившееся плотное пальто, за стеной стал громче равномерный чавкающий звук. Тэру вскинула чёрные изящные брови, пожала плечами. В стеклянных карих глазах — она наклонилась, опираясь руками на подушку по обе стороны головы — ни надежды, ни желания, а в движениях — заученность до такой степени, чтобы думать не приходилось.       Агнесса мысленно пожелала Шираиши с Сугимото обосраться.       Вот прям в этот момент.       Она здоровой рукой выставила перед собой раненую руку, как щит, примотанные доски делали ту массивнее. Из положения снизу вверх яркие красные росчерки в макияже Тэру выглядели инфернально. К счастью, она была хотя бы лёгкой, да и сидела именно на тазовой кости, иначе Агнессу бы снова скрючило, уже далеко не от неловкости.       Тэру провела рукой по её животу, приподняла рубаху, с завидной сноровкой развязала пояс, удерживающий штаны на талии, и расстегнула две верхние пуговицы на штанах. Агнесса подумала, что впервые в жизни неплохо было бы заплакать, чтобы вызвать чувство жалости, но вместо этого у неё только кое-как получилось поймать её за запястье; та его ловко вывернула.       Восхитительный в своей степени позор — проиграть хрупкой, судя по тонкой шее и запястьям, девушке меньше её самой ростом.       — Я это… — у Агнессы снова сел голос, она ещё раз попыталась хватануть Тэру за руку, та увернулась и расстегнула ещё одну пуговицу.       На что Агнесса всё-таки поёрзала из стороны в сторону, насколько могла себе позволить. Собралась с силами и приподнялась на одной руке, как можно мягче боднула Тэру, и они обе снова свалились — на этот раз сверху оказалась Агнесса.       — Я по личным причинам не уважаю интимные отношения любого характера без глубокой эмоциональной привязанности, — выдохнула Агнесса, упираться одной рукой в футон было сложно.       Волосы из-за воротника рубашки ссыпались вперёд, спадая на цветастый воротник Тэру. Та растеряла все хищные инфернальные черты в лице, забавно приоткрывая от удивления красные губы.       — И дальнейших гарантий чистоты репутации в отношении каждого участника. Возможно, это звучит несколько эгоистично, но мне из-за собственных принципов не хотелось бы нарушать твою телесную автономность и право на личное пространство, — Агнесса сквозь сухость в горле прохрипела последнюю фразу, — поэтому предлагаю предоставить этой вашей «старшей сестре» заведомо ложные сведения о произошедшем тут.       — А? — Тэру немного поморгала и приподнялась на локтях, видимо, чтобы не помять причёску. Пожала плечами: — Ни слова не поняла. Это вообще японский?       Агнесса кивнула.       — Я предпочитаю, — уже привычно уверенно начала она, ведь кто сверху, тот и главный, — сямисэн. Для начала. У вас есть сямисэн?       — Если не занят, — Тэру смотрела на неё недоверчиво. — Он у нас один.       Агнесса довольно покивала, аккуратно переваливаясь на здоровый бок, чтобы та могла встать. Тэру поклонилась перед уходом — вернее, перед тем, как скрыться за ширмой, — всё ещё удивлённо на неё таращась. Агнесса собиралась провести это время с пользой.

***

      …Время тянулось обманчиво спокойно, почти приторно — от Тэру сладко пахло, — как засахаренное варенье или расслоившийся в банке старый мёд.

      — …занято, — раздался тихий голос Тэру над её головой, взбалтывая вязкое неприятное чувство.       Агнесса мелко дёрнулась, всё затёкшее тело переломало заново от этого движения, подняться не получилось.       Она заснула.       Ощущалось, конечно, будто очнулась из липкого обморока, смоченного рвотой и смешанного с дождём. Обманчивая тишина и теплота помещения сморили её окончательно, а глупые препирательства с Тэру сбили с толку. В конце концов, та не выглядела, будто тут же поднимет шум. Ну, девушка и девушка, в самом деле, ничего особо криминального.       Агнесса лежала головой на коленях Тэру, а потому уязвлённо скукожилась, подслеповато моргая и поджимая голову, девушка могла бы воткнуть одну из своих длинных заколок ей в шею, не обязательно попадать в сонную артерию, достаточно пропороть насквозь трахею, с её позиции это было бы сделать очень удобно. Но Тэру, видимо, о таком даже не думала.              — Вам следует обратиться к «старшей сестре» на первом этаже, — нахмурила угольно-чёрные бровки Тэру, выбеленная кожа на переносице пошла глубоким изломом.       Она напряжённо вглядывалась в тень, отпечатавшуюся на ширме. Рядом лежал сямисен, который всё-таки принесла.       — Иначе я буду вынуждена… — и тут же прервалась от удивления.       Агнесса приподнялась ломаным, но быстрым движением, опираясь здоровой рукой о колени. Чугунная голова чуть не перевесила вперёд, отчего она кончиками пальцев нелепо царапнула по кимоно девушки, пытаясь схватиться и за него. Ей нужно было что-то делать.       Сугимото ей не поверит. Никто больше не поверит, что она тут ни при чём. Хоть очевидное лежало на поверхности: если бы Агнесса знала, что так получится, то ни за что бы не осталась тут. Она придумала бы другой план.       Она бы не обещала Хиджикате, что все останутся живы — поделом Огате, он ведь тоже не сдал её, разве нужны ему такие люди, которым может запудрить мозги женщина? Она бы так Хиджикате и сказала. Она бы не пошла в тот чёртов тёмный коридор, убогая спасительница.       Может, Сугимото бы отвёл душу и успокоился немного, настроился на конструктивный разговор. Умер бы и умер.       Агнесса повернулась, чтобы показать Тэру, мол, давай-давай, продолжай говорить, он же поймёт всё по этой паузе. Тэру не сообразила, а тень двумя широкими рывками приблизилась к ширме, отчего стала меньше и чётче. На пожелтевшей сальной рисовой бумаге отпечатался профиль головы в фуражке, а из чётко очерченного туловища торчала винтовка, дуло которой смотрело слегка вверх.       Но не так, как если бы она висела на плече.       Агнесса здоровой рукой вытащила из причёски Тэру длинную заколку, зажала зубами. В руки взяла пальто. Бесконечное, звенящее в своей тишине мгновение замерло толщей мутной воды, в которой движения выходили вязкими и медленными, как бы она ни старалась.       Тень рванула к краю ширмы, печатая тяжёлый шаг по татами, — стрелять наугад невыгодно, в таком небольшом помещении от края до края быстрее прыгнуть, чем перезарядиться, — даже Огате, а уж тем более Сугимото. Агнесса от напряжения рефлекторно задержала дыхание, чтобы быть как можно тише, как можно незаметнее. У неё будет только один шанс.       На этот раз она не боялась.       Её вёл не страх за себя или за Огату, топящий дальше и дальше на дно сквозь толщу ливней сожаления. Её вела злость.       И как только тень должна была вынырнуть из-за ширмы, Агнесса подбросила вверх пальто на уровне головы. Рёбра прострелило, она скрючилась, из-за чего медленно и совершенно неловко выхватила из зубов заколку. Та легла в руку привычно, как спица. Главное — проткнуть горло и сразу же вытащить. И левой рукой пропорола пространство сверху вниз вместе с пальто, в слабое движение вкладывая силу падения собственного тела. Конечно, она знала, что он пригнётся. Это то, чему учил её Огата: ожидающие атаки пригибаются, надо действовать на опережение.       Поэтому целилась чуть ниже.       Заколка кривым движением проскрежетала по чему-то твёрдому, как если бы зацепилась за кость. Пальто пошло резкой волной снизу вверх от удара, выбивая заколку из ладони наотмашь, врезаясь Агнессе в плечо, она еле-еле успела прикрыть голову здоровой рукой, из-за чего кость предплечья, кажется, хрустнула.       Они развернулись, поменялись местами. Её скрутил новый позыв к рвоте, когда перехватили за шкирку, цепляя за платок, как за ошейник, вместе с воротником рубахи, кажется, наощупь, лишь бы как-нибудь. Она едва чувствовала пол под ватными ногами, когда он пошёл вибрацией от оглушающего грома. Задрожали бумажные стены. Загудело в ушах. Тоненько и испуганно взвизгнула Тэру, со шкрябающими звуками отползая дальше.       Агнесса рефлекторно выставила перед собой руку, дёрнула следом больную перевязанную руку вверх. Её прижало к стене поперёк плеч винтовкой.       И в озарившейся белой вспышкой комнате ей показалось, что она окончательно сошла с ума.       — Что вы делаете? — он говорил с подозрением.       С исчезновением света не перетёк в фантасмагорические чёрные фигуры тех, кого тут быть не могло, зато в её голове — постоянно. Мрак не пузырился, не растягивался. Очерченный слабым светом фонарика силуэт Огаты — действительно, в солдатской фуражке! — выглядел напряжённо.       Он перестал с такой силой вдавливать её в стену, но и до конца не отпускал. Агнесса поудобнее упёрлась здоровой рукой в приклад, одновременно и держалась, и на всякий случай примерялась, хватит ли ей места, чтобы выскользнуть вниз. Где-то сбоку жалобно всхлипнула Тэру.       — А ты? — Агнесса слегка повернула голову, сползая вниз, подбородок упёрся в затвор, а разбитый затылок глухо стукнулся о стену. Она сдавленно выдохнула.       Огата ещё какое-то время всматривался в её лицо. Агнесса отметила, что винтовку он держал обеими руками, и в левой не чувствовалось слабости. А просто китель, без размазывающего силуэт плаща, и фуражка, под которую он зачесал все длинные волосы, делали его похожим на одного из безликой марширующей строем толпы.       Он убрал винтовку, переложил в правую руку и слегка отошёл в полном молчании. Снова из-за стены послышались рваные учащённые вздохи и гулкий сбивчивый мужской шёпот, совершенно невнятный, хоть и довольно громкий.       — Ты похож на солдата, — Агнесса ощетинилась, кое-как отлипая он стены, и размяла руку, на которую пришёлся удар прикладом.       Рюкзак был при нём. Огата немного приподнял голову, теперь это было видно и по тому, как повернулась широкая жёлтая полоса на фуражке. Наверняка он приподнял брови, мол, а это новость? А потом вообще развернулся, весьма ловко — учитывая, что у Агнессы бы от такого движения прострелило рёбра и спину, и, вероятно, она бы прямо тут с кряхтением расстелилась — нагнулся, поднял с пола заколку. И протянул ей. Агнесса кивнула в сторону Тэру. Та ярким пятном забилась от них как можно дальше, но сбежать не могла — комната вытянутая, безопаснее было у окна.       — Извиняемся за… — Агнесса даже немного поклонилась, из-за чего позвонки заскрежетали, сгибаясь ржавым несмазанным механизмом, а фразу тут же перебило. — За доставленные неудобства извиняемся. Да, ведь?       Огата кивнул с сосредоточенным лицом, наверное, скажи она что угодно, всё равно бы точно так же согласился. Он стоял к Тэру ближе — а ещё мог сделать широкий взмах рукой, — поэтому перевернул в ладони заколку тупым концом к ней, как всегда передают колюще-режущее оружие. Тэру дёрганым движением закрыла голову руками и сжалась, подтягивая колени к груди, но сразу же поняла, что сделала это зря. Ярко-красные губы стянулись в тонкую полоску, и она выхватила у него из руки заколку.       У Агнессы было множество вопросов, и, она была уверена, у Огаты к ней их имелось ничуть не меньше. И так же много претензий.       Агнесса поняла, что и теперь — просто шла за ним, пялясь в спину. Керосиновая лампа в начале коридора, у лестницы, светила ему в затылок, Огата держал в обеих руках винтовку, то прислушивался, то замирал на месте. От него за аршин пахло порохом и пожаром — сильнее, чем когда-либо прежде, а левый разрезанный насквозь рукав пропитался кровью, в полумраке низводя кровавое пятно до неудачной тени.       Но весь Огата был кошмарно — или умиротворяюще? — настоящим, не рассыпающимся истлевшим далёким «вчера», в котором ещё когда-то сохранялся хрупкий мир.       Агнесса не собиралась спрашивать у него: в порядке ли он, не злится ли, не обижается?       Его выдавали движения тела, больше не скрытые под плащом, — временами угловатые, даже более сдержанные, чем обычно, к чёрным гематомам добавились новые, посвежее. Но никаких признаков отбитой печени, сломанных костей или длинной раны от штыка меж рёбер или в кишечнике. Оранжевое освещение лампы скрадывало все ссадины на лице.       Она неловко подтянула штаны, попыталась застегнуть пуговицы назад одной рукой, но ничего не выходило. Возможно, вышло бы лучше не на бегу — хотя она больше спешно ковыляла, пытаясь не задохнуться, когда Огата шёл пешком прогулочным шагом — и не левой рукой, вдобавок ещё теперь и отбитой. Она ещё раз ощупала кость. Кажется, на этот раз ей повезло, этот придурочный не успел сильно замахнуться, поэтому перелома не было.       Они прошли совсем немного, как он пригнулся, весь стал выглядеть ещё более настороженным. Прислонился ухом к одной из дверей, отодвинул и ловко — особенно для человека, которому недавно повезло выжить и не остаться калекой в ближнем бою с Сугимото — просочился внутрь. Агнесса, которой не повезло, что её амбиций не выдерживало собственное тело, помялась перед входом, обрывочные мысли еле-еле всплывали в сознании, которое заволокло мутной чернотой, как если бы в темноте ещё и жгли костёр, а весь дым шёл в и без того горящие лёгкие.       Огата перекинул винтовку за ремень через плечо и просто втащил её в комнату за локоть более здоровой руки. Агнесса от внезапности закашлялась, этот локоть оказался на пару секунд её единственной точкой опоры, поэтому снова пришлось выравнивать баланс свинцовой головы к ломким костям и деревянным мышцам. А этот чёртов Огата ещё и шикнул на неё.       И заговорил первый, как только почти полный мрак комнаты поглотил их после светлого коридорчика, беря инициативу:       — Если бы я хотел вам что-то сделать, то уже бы это сделал, — с этими же словами отпустил её локоть и отошёл.       Агнесса в ответ недовольно фыркнула: то есть он понимал, насколько жуткий до чёртиков, и похож больше на ещё одну проблему, чем на спасение.       — Из какой… — она нервно развязала платок на шее, он её будто душил, лишая воздуха, хотя горло болело уже чуть меньше. — Из какой вонючей казармы ты вылез с такими манерами? Всех девушек перепугал, — прошипела она на него.       Зато живой. Агнесса на секунду подумала, что готова ему за это простить всё, что угодно: всё примороженное поведение наглухо контуженного эмоционального калеки, отсутствие хоть каких-то объяснений и ситуации, и своего поведения.       — Из казармы двадцать седьмого пехотного полка седьмой дивизии японской императорской армии в Отару, — быстрым спокойным шёпотом проговорил он больше себе под нос с дурацкой интонацией, будто делал ей одолжение, озвучивая очевидную информацию. Но так уж и быть.       Он наощупь — иначе она не могла представить, как тут можно передвигаться — открыл окно, и теперь темнота в том месте будто рябила.       — У меня чуть снова сердце не остановилось, уже видела, как встречает апостол Пётр, на кой хрен… тьфу ты, ну, — она разозлилась на себя от того, что забыла такое банальное слово и показала двумя пальцами здоровой руки козырёк, а потом экспрессивно взмахнула, — вот это?       — Люди, работающие на вашего брата, видели меня в лицо, — Огата то ли понял по контексту, то ли умудрился что-то разглядеть. — Думаю, такой осторожный человек обязательно пошлёт кого-нибудь узнать об инциденте в рёкане, чтобы быть в курсе.       Агнесса понимающе кивнула: до этого у него был капюшон. Огата рассуждал здраво. Огата рассуждал и вёл себя как обычно, будто его не пытались убить из-за её действий. До абсурдности грубо склеенная история болезни, в которой лечащий врач допустил ошибку в назначениях или методах, а пациент-то — важная шишка, и поэтому переделал документ, чтобы проверка не выявила его ошибку. Череду ошибок. Но Агнесса знала, что так не бывает, есть действия, а после них наступают последствия.       — Почему ты здесь? — Агнесса говорила тихо.       И за завывающим ветром ей показалось, что Огата не расслышит её вопроса. Или сделает вид, что не расслышит.       Огата ответил сразу же:       — Увидел вас в окно со стороны улицы, поэтому обошёл и залез здесь, — он, кажется, осматривал что-то внизу, — в комнате не горел свет, так что я решил, что она пустует. И оказался прав.       — Ты знаешь, я не об этом, — Агнесса сверлила взглядом сосредоточение темноты на фоне чуть более пёстрой ряби.       Огата хмыкнул. И подошёл, довольно громко топая. Воздух стал ещё более душным, как если бы гематомы на шее продолжали чернеть и вдавливаться под громоподобное «неправильный ответ». Агнесса тяжело вздохнула, ещё шире распахнула воротник рубахи. Физически ничего не мешало. Но ощущение продолжало давить и давить, перемещаясь ниже трахеи — на ключицы, застревая так глубоко и плотно, что ногтями не выцарапать.       — У меня к вам дело, — абсолютно нехарактерное для Огаты отсутствие конкретики с очень даже характерным обрубанием фразы.       — Какое? — Агнесса попятилась назад. — Зачем я могу быть нужна человеку, у которого около трети всех татуированных кож?       Огата довольно громко усмехнулся:       — Надо же, вы догадались быстрее самого Сугимото.       И размазанное, еле заметное жёлтое пятно, видимо, нашивка на манжете, переместилось в её сторону. Агнесса сузила глаза, всеми силами щетинясь, мол, ну, давай, добей и так почти калеку.       — Огата, — предостерегающе шикнула она.       — Не важно сколько, — уже тише спокойно объяснил он, — шифр бесполезен без кода.       — Огата, — твёрже позвала его Агнесса и рвано вдохнула, диафрагма будто отказывалась двигаться, а голос всё ещё немного хрипел на гласных. — Даже если бы ты сейчас наплёл, будто внезапно понял, что жить без меня не можешь. И то правдоподобнее бы звучало.       — Нет, — он с тихим шуршанием обошёл её по дуге так, что она оказалась спиной к окну. — С этой стороны больше выступающих частей, чем со стороны улицы, спускаться будет удобнее, — как всегда он утверждал, а не спрашивал, прекрасно понимая, что предложение помощи её оскорбит.       Ну, или он просто не умел нормально предлагать помощь, даже если цели поиздеваться у него не было.       Агнесса повернула голову вслед за ним и его тупым неуместным «нет», как если бы могла его нормально видеть. Она прекрасно понимала Сугимото в чувстве чистой ненависти к склизким вертлявым засранцам, которых он не понимал. Проще убить, чем хотя бы на секунду довериться, особенно, когда руки у самого по локоть в крови, так что без разницы — одним больше или меньше, зато своя шкура целее будет. Так и Огату жадно хотелось понять: тот не явился эффектно с полным осознанием того, что вот он — её спасение, как это сделал бы старший лейтенант Цуруми, не пытался вменить ей чувство, будто должна ему теперь за это. Снова.       Огату ей хотелось одновременно и расцеловать в бледные щёки, сейчас наверняка слегка красноватые и опухшие от ссадин, сколько бы он не деревенел при ласковых объятиях, и одновременно распороть брюшную полость от одного колеблющегося ребра до другого. Потому что мертвецы не требуют возвращать долг.       — Увидел меня в окно? — она оперлась здоровой рукой о раму. — У меня сотрясение, а не слабоумие. Ты меня чуть не прибил прикладом только что. Если бы ты своими глазами увидел в окно, то видел бы и то, что пальто Сугимото, которое я в тебя швырнула, было на мне. А сама я, — несмотря на свежий воздух, дышать было всё так же трудно, — относительно свободно перемещаюсь. Если бы ты видел, то был бы уверен и просто позвал бы по имени. Но ты лжёшь мне даже в этом, скорее всего, к тебе на улицу вышел Кироранке и сказал об этом. А ты на слово ему, конечно же… — она попыталась откашляться, эффекта это не давало, но стоило снова попытаться. — Не поверил.       Огата довольно хмыкнул.       А потом темнота вокруг его бледного лица запузырилась, расширилась, ничто и пустота в комнате приобрели запах спирта и гул машин механического отсека, вой и эхо в железных коридорах.       Реальнее, чем вся её жизнь после крепости.       — Я просто… — растерянно булькнула в темноту, чтобы та её услышала, — просто не понимаю, у меня сейчас голова треснет. Огата?       — Я тут.       Он чиркнул спичкой между их лиц. Темнота расступилась вокруг маленького огонька, и Агнесса потянула обе руки к нему, неловко ворочая той, вокруг которой были обмотаны деревяшки.       Огата позволил себя обнять, убирая на вытянутой руке догорающую спичку подальше от её растрёпанных волос, а вторую положил ей на плечо. Агнесса нервным и до ужаса дёрганным движением выпутала правую руку, слегка размяла её, вошкаясь где-то на уровне живота Огаты. Он ничего ей не говорил, не торопил и даже не сверлил своим презрительным взглядом макушку в темноте.       Спичка догорела. Он обе руки положил ей на плечи, как-то неловко легко, немного продолжая удерживать их на весу, чтобы на неё не опираться.       — Огат, а, Огат? — менее растерянным голосом позвала она его, тот вопросительно хмыкнул, отчего она лбом почувствовала вибрацию у него в груди, и только тогда продолжила: — Я сделаю всё, что ты скажешь, не спрашивая о причинах. Но сначала честно ответь: ради чего ты живёшь, ради чего — умрёшь?       Агнесса подняла голову, внимательная чернота его глаз оказалась заметна на таком расстоянии. Он вдохнул чуть глубже, как если бы собрался сразу ответить, но отвёл взгляд ей за спину, всматриваясь в дождь и проглатывая вдох. Она этого и ждала. Секунда, ей хватило секунды, как только он положил ладони ей на плечи — она это почувствовала: у него что-то с локтевым суставом в правой руке, и левую ему всё-таки держать на весу тяжело, из такого положения ему будет сложнее среагировать.       Она выхватила у него из ножен штык, еле-еле ворочая порванными связками вокруг сустава. Снова пророкотал гром прямо над головой, вибрацией сотрясая всё здание, что на секунду показалось — это землетрясение.       И за эту длинную секунду, не размениваясь на широкие замахи, вогнала лезвие ему в живот спереди дрожащей от боли и натуги правой рукой. По самую рукоять. Прямо под пряжкой, сперва врезавшись в неё. В ослепительно белом свете молнии она видела, как более тёмное пятно начало расползаться по синей форме.