Святоша

      Как только издалека показался Куширо, Агнесса тихо посоветовалась с Асирпой, получила немного денег на карманные расходы и как можно незаметнее отделилась ото всех.       Она ни в коем случае не сбегала. Более того, действительно быстро убежать у неё бы не вышло чисто физически, она поняла это только на стадии свежевания медведя — поворачивать и напрягать ступню под определённым углом было больно. Терпимо, но неприятно. А если долго-долго идти, то нога начинала гудеть — ерунда, которая не тянула даже на растяжение связок.       Просто Агнессе необходимо было сделать парочку мелких дел, а остальных её сопровождение только бы бессмысленно обременило. В конце концов, в крупном городе с ней ничего не случится, это же не какая-то захудалая деревенька на отшибе, где царят свои порядки. А она, при всём уважении к готовке Асирпы, поест что-то не самодельное, заглянет на почту — это, конечно, афишировать не следовало бы, — постирает вещи, от души намоется в купальнях. Прогуляется наконец-то по цивилизованному городу.       Побудет наедине сама с собой.       Последнее радовать её перестало довольно быстро. Так что в купальне она решила раскошелиться, и по-японски вежливая пожилая женщина, которая заверяла, что содержать юна запрещено уже очень давно, довольно быстро выделила одну из работниц, как только Агнесса отдала аж две трети из всех своих денег. А потом, видимо, доделав свою обычную работу, к ним присоединилась ещё одна. Обе, в юката с подвязанными рукавами и подоткнутыми кончиками подолов, на удивление аккуратно помогли промыть её волнистые волосы от грязи так, чтобы они потом не превратились в большой чистый колтун, который невозможно расчесать.       Возможно, по этой части своей прошлой жизни Агнесса совсем капельку тосковала. Когда её тогда ещё более длинные волосы кто-то аккуратно мыл и укладывал в красивую причёску, а чистая одежда хорошего качества просто была в её гардеробе, как само собой разумеющееся.       Девушки щебетали с ней о лучшем месте для ночлега, о закусочных точно так же по-японски вежливо. Такая вежливость уже сидела у Агнессы в печёнках, она вспомнила, почему ей больше нравилось бегать по лесу и спать на собранной соломе. Конечно, никто при ней даже кислого выражения лица не сделает, ни единой интонацией не намекнёт, что она производит донельзя странное впечатление, а потом-то обязательно обсудят.       Но головой в такт сказанному всё равно кивала. А потом долго-долго отмокала в воде. Большая часть посетительниц уже уходила, когда она только пришла, а теперь и подавно никого не было.       — Госпожа, прошу прощения за беспокойство, — одна из девушек подошла и вежливо поклонилась.       Агнесса почти закончила одеваться, пригладила влажные волосы и сверилась со своими карманными часами, те показывали десять минут до закрытия. Девушка пыталась медленными усталыми движениями собрать по шее волосы, выбившиеся из причёски, чем-то напоминающей Агнессе пучок, но выглядела та сложнее, волосы не заправлялись обратно, липли к мокрой от пота шее.       — Да-да, я уже ухожу, — всё так же по инерции покивала Агнесса, завязывая кожаную тесёмку вокруг головы на манер того, как носит бандану Асирпа.       Девушка коротко отрицательно покачала головой и ещё сильнее как-то вся сжалась, будто извинялась уже за то, что говорит это ей:       — О, вас спрашивал какой-то солдат около входа.       Агнесса удивлённо выгнула бровь и перешла на взволнованный шёпот:       — Эм, а, — и тут же растерялась.       Крайне странно, что Огата остался в городе, а не пошёл вместе со всеми сразу в айнское поселение. И тут же подумала, что это может быть вовсе и не он, просто он первый человек, мысль о котором пришла ей в голову.       — Как он выглядел? — Агнесса решила начать с конкретики.       Это с большей вероятностью мог быть кто-то из людей старшего лейтенанта Цуруми, она ведь своим примечательным внешним видом пользовалась как раз для связи с ним. А сейчас так кстати осталась одна.       — Как обычный солдат, — девушка какое-то время ещё пыталась сосредоточенно что-то вспомнить. А потом пожала плечами, бросив попытки, и серьёзно нахмурилась: — В последнюю неделю их в городе больше обычного. Будьте осторожны в дороге, госпожа, — она кивнула и помогла отодвинуть дверь перед Агнессой.       Та задумалась и по мышечной памяти пыталась толкнуть сначала то на себя, то от себя. Сделала вид, что так и нужно, забрала и нехотя завязала айнскую плетёную обувь.       Если это Огата, то ему что-то надо.       Может, просто предъявить претензии за необдуманные действия: несколькими часами ранее Агнесса просто переняла его тактику — не отвечать на вопросы, усиленно делать вид, что разговаривает он не с ней, ибо ни единой дельной мысли о том, как аккуратно уйти от этой темы или свалить всю вину на него самого, у неё не было. А может, прирезать на тёмной улочке, чтоб не мешалась, её только спустя три дня хватятся, и спросу потом с него никакого. Отделяется ото всех он довольно незаметно, потом пойди докажи, что не в кустах нужду справлял в то время или по птичкам стрелял.       Если это кто-то из людей Цуруми, то им тоже что-то от неё надо. Из двух зол меньшего не было, поэтому Агнесса предпочла бы не выбирать вовсе.       Может быть, старший лейтенант полагал, что она уже успела подгадать момент и убить Огату, но теперь из тех, кто может в лицо различать обычных служащих седьмого дивизиона и псов Цуруми, оставался ещё и Танигаки. Агнесса о нём ничего не упоминала. Даже если хотела бы, то не успела. Однако она сильно сомневалась, что он будет понапрасну рисковать её раскрытием. Слишком прямой и простой метод — просто подослать солдата. Не его стиль. Или на то и был расчёт, все присутствующие уже наслышаны о нём достаточно, чтобы списать это на простое совпадение, даже если увидят, как Агнесса разговаривает с кем-то из седьмого дивизиона. Мол, ну, уж он-то явно хотя бы приказал своему человеку переодеться, чтобы не выделяться, он-то придумал что-то поинтереснее.       Она неловко помялась около последней двери, ведущей прямо на улицу.       У неё будут большие проблемы, если этот солдат — один из людей старшего лейтенанта, вне зависимости от того, что ему нужно. Может поругать за скудность добытых сведений, может приказать — ох, как кстати вы нашли общий язык! — убить заодно и Танигаки. А может похвалить за проделанную работу и отозвать назад в штаб под предлогом, мол, не хочет больше рисковать таким ценным кадром.       Агнесса попыталась примериться к ближайшему фонарю. Если это кто-то из людей Цуруми, то письмо, которое она получила на почте, следовало как можно быстрее и незаметнее сжечь.              — Извините, — Агнесса обратилась к девушке, которая уже чистила полки для обуви, но, к счастью, не гнала её, хоть они уже и формально закрылись.       Где-то из мужской половины купальни раздавались приглушённые женские голоса работниц. Те гремели тазами, лили воду и иногда ходили с щётками и тряпками мимо.       — Вы, — девушка секунду будто подбирала слова, — желаете избежать общества того мужчины? — она оставила щётку и выпрямилась, полностью поворачивая к Агнессе усталое лицо. — Я ответила ему, что не уверена, что видела такую посетительницу сегодня, но спрошу у других девушек.       Агнесса покивала, приподнимая брови в приятном удивлении, как разумно та избежала прямого отказа, но и не упала бы в грязь лицом, если бы Агнесса тотчас радостно выбежала ему навстречу. Она поправила сумку на плече, раздумывая, насколько сильно та оскорбится, если предложить чаевые.       — Выход у нас один, — девушка покачала головой, — но если вы подождёте, когда мы закончим, то можете пойти со всеми, а потом попытаться отделиться от толпы и свернуть в сад налево. Может, вам повезёт, — она несколько рассеянно пожала плечами.       — Судзука-а, — с улицы ввалилась звонкая девушка, ещё моложе той, с которой говорила Агнесса, — а там твой этот. Тот самый.       Звонкая девушка, видимо, не заметила Агнессу в неровном свете развешанных керосиновых ламп, почти не взглянула в их сторону, поставила метлу в угол и начала снимать пыльный фартук, надетый поверх юкаты.       — Господин Томура? — уставшая девушка, оказавшаяся Судзукой, произнесла эту фамилию с такой едва заметной разбитостью, что Агнессе сразу стало понятно, откуда такое сочувствие к нежелательным ухажерам и познания в стратегиях бегства.       — Ага, а он… — звонкая девушка наконец обернулась и оборвалась на полуслове. — Ох, прошу прощения, но мы уже закрыты, — она перешла на дежурные вежливые формулировки и такой же дежурный тон, — не могли бы вы покинуть помещение? Будем рады, если вы придёте к нам снова.       — Да-да, я уже ухожу, — соврала Агнесса, уходить ей совсем не хотелось, поэтому она сделала вид, что поправляет узлы на обуви.       — Подожди, он же при тебе ещё не приходил, — ещё сильнее нахмурилась Судзука.       — Ну, по твоему описанию похож, — легкомысленно пожала плечами звонкая девушка. — Солдат как солдат, не совсем лысый, около тридцати лет, с бородкой, но без усов.       Агнесса переглянулась с Судзукой. Та обтёрла пот с щеки о плечо, несколько раз глубоко вздохнула и попыталась собраться, несмотря на усталость. Агнесса не знала, что конкретно случилось у неё с тем господином Томурой, но была солидарна.       — Это очень расплывчатое описание, — неловко улыбнулась Судзука и кивнула в сторону Агнессы. — Госпожу тоже ожидали.       — Теоретически, и вы, и мисс Судзука могли разговаривать с разными мужчинами, — Агнесса подбоченилась, раздумывая.       — Ну, я же не знала, вот и сказала ему, что девушку он ещё часа два ждать будет, не меньше, — она помялась на месте, забрала одну из тряпок и начала с ней ходить туда-сюда, пытаясь выглядеть так, будто работает, а не просто хочет посплетничать.       — И как он отреагировал? — осторожно поинтересовалась Судзука, напряжённо прижимая руки к груди.       — А, э, — вопросительно приподняла бровь звонкая девушка, — ну, кивнул. Что ему ещё делать.       Судзука излишне облегчённо выдохнула, и вся поза у неё стала выглядеть более расслабленной:       — Похоже, это за вами, госпожа. Господин Томура вряд ли бы отреагировал так.       И мягко улыбнулась с грустным-грустным взглядом.       Агнесса в ответ хотела состроить кислое выражение лица, но ей отчего-то стало жалко Судзуку. Себя ей тоже было жалко. Она бы хотела попроситься пойти со всеми, нажаловаться, мол, тоже настойчивые неприятные кавалеры крайне некрасиво ищут её общества. Вот только что делать потом, как сбежит от… кто бы там её ни ждал, Агнесса не знала. Нет, конечно, она могла бы придумать наскоро какой-нибудь план, но самым рациональным в этой ситуации ей казалось просто пойти с тем человеком как минимум потому, что долго бегать у неё всё равно не выйдет. Как бы ей этого ни не хотелось.       Агнесса попрощалась с лёгким поклоном, набралась смелости — она гораздо быстрее и легче решилась идти на медведя — и отодвинула дверь, щурясь в наступающие сумерки улицы.       Ну, конечно же, это был Огата.       Она расправила плечи и с самым своим уверенным видом зашагала к нему, вероятно, если бы он хотел по-тихому прирезать её, а не просто поупражняться в остроумии, то незаметно подкараулил бы её, а не прямо спросил у работниц. Фонарщик на другом конце улицы уже начал зажигать керосиновые фонари. Те едва-едва выделялись для неё маленькими тусклыми точками.       — Асирпа попросила передать вам вашу долю за то, что мы смогли продать с медведя, — Огата заговорил сразу же. И так, будто это было обычное дело, будто само собой разумеющееся, что его выбрали бегать туда-сюда, а он вовсе не был против, — и присмотреть за вами.       Он сузил глаза, как если бы готовился вот-вот выдать какую-то колкость, но промолчал, даже в ехидной улыбочке не расплылся. Хотя мог бы. И у Агнессы укрепилось чувство, что ему точно что-то нужно.       Настолько, что он придумал предлог, под которым придёт к ней.       «Асирпа-Асирпа», всё можно оправдать Асирпой, с её решениями Агнесса бы спорить не стала, говорить ей потом что-то — тоже вряд ли. Вот только сама Асирпа не нянчилась бы с Агнессой больше необходимого.       Агнесса прямым текстом сказала, что денег ей на три дня хватит, а в городе-то она сама о себе позаботиться сможет — Асирпа уж точно не стала бы ей кого-то навязывать, даже если это расчудеснейший, по её утренним словам, Огата. А ещё Агнесса купила на почте нож для вскрытия корреспонденции. «Покупкой» это можно было бы назвать с натяжкой, она просто незаметно прибрала его в рукав и якобы забыла забрать сдачу за марки. Просто на всякий случай. Но винтовка у Огаты за плечом, конечно, была всяко надёжнее.       — Тогда отдай семьдесят пять сен, а на остальное пошли поедим, — Агнесса сделала вид, что ничего не заподозрила. — Я поспрашивала, тут есть место, которое ещё должно быть открыто.       Центр портового города шумел жизнью даже после захода солнца. Туда-сюда сновали моряки и рабочие, слышался отдалённый смех какой-то компании загулявших работяг. Агнесса рефлекторно ускорила шаг. А потом опомнилась и постаралась как можно более незаметно его сбавить, при этом не озираясь на Огату, чтобы не думал, будто она боится с ним разминуться. Тот шёл на расстоянии двух вытянутых рук, и звук его шагов сливался с окружающей суетой. В лесу и то более заметным был.       И в какой-то момент Агнесса поняла, что не знает, куда идти. Она не собиралась прогуливаться вечером, поэтому слушала объяснения Судзуки, вот только никакой «улицы, которую видно издалека» видно как раз не было, никаких приметных зданий с яркими вывесками или хотя бы выкрашенных свежей красной краской стен. Где-то с другой стороны улицы пара матросов говорила на английском.       — Вы не знаете куда идти, да? — Огата озвучил это как само собой разумеющееся.       Агнесса, конечно, на такой тон оскорбилась:       — Вовсе нет, — поэтому соврала, — я слушаю. Те моряки говорят что-то про… — она запнулась, не зная, что будет звучать более правдоподобно, так как понятия не имела, о чём вообще обычно разговаривают матросы. Поэтому решила действительно послушать, — про ценный груз.       Звучало слишком банально. Огата слегка повернул голову, и тень от капюшона сползла с лица, теперь его обмазывало тусклым светом керосиновых фонарей.       Агнессе неуместно подумалось — ему идёт.       Смотрелось как лёгкая недосказанность, как когда говорят: «О, кстати! А, хотя, нет, ничего, забудь». И она была как раз из тех людей, которым после такого становилось только страсть как любопытно. Может, в этом додумывании того, хотел сказать человек, что не видно в таком свете, в самом процессе гораздо больше интересного, чем в конечном ответе.       — И всё? — он сделал несколько шагов так, чтобы матросы не заметили её, даже если бы посмотрели в их сторону.       — Что? Я давно не практиковалась в английском, — Агнесса сложила руки на груди. — А теперь они, — она задумалась, подбирая выражение, — нелестно отзываются о французах. Но при этом груз, кажется, как раз французский.       — Что за груз? — Огата заговорил ещё тише, будто англичане могли знать японский.       Впрочем, если бы он не был так осторожен всегда, просто на всякий случай, может, её бы и не раскрыли. Может, он бы в принципе до этого момента и не дожил. Агнесса прикрыла глаза, как можно сильнее сосредотачиваясь на том, что слышит. Но знания языка ей это не добавляло. Моряки сыпали, кажется, терминами, она таких слов в жизни не слышала, а потом и вовсе в разговор перешёл к бытовой теме: у кого где чешется и почему шатается зуб, а ещё неплохо было бы выпить чего покрепче.       Рассказать Огате она могла немногое, но всё равно выдержала паузу, вопросительно приподняла бровь и стала разглядывать его. Ждать, когда он объяснит. Ждать, будто у неё самой было что-то весомое и на этот раз, поэтому с ней следует считаться.       — Я встретил солдат из пятого дивизиона. Их в городе довольно много, — Огата резко перевёл взгляд Агнессе через плечо и будто за чем-то следил, — это кажется мне странным, к чему им ехать сюда аж из Хиросимы.       — Матросы болтают о всякой праздной бессмыслице, — она слегка отрицательно покачала головой, естественно, не уточнив, что большую часть ещё и не поняла.       В конце концов, лучшей кандидатуры в переводчики сейчас у Огаты не было.       — Тогда не оборачивайтесь и пойдёмте хоть куда-нибудь, лучше не стоять на месте, — он говорил медленнее, чем обычно, видимо, чтобы не наводить панику.       Агнесса на это только неуютно поёжилась и действительно пошла куда глаза глядят. Ночь стояла тёплая, влажная от прошедшего дождя и луж, перетекающих друг в друга по улице, которую и не собирались мостить камнем. Волосы у неё тоже были ещё влажные, распущенные на айнский манер и подхваченные тесёмкой поперёк лба. Сколько бы Агнесса себе ни твердила — после рассказа Огате о том, что как раз её примечательный вид и был одним из главных средств шпионажа, — что следовало бы выглядеть теперь как можно более органично. Ну, насколько это возможно с её европейским лицом. И вот как раз к её айнскому халату отлично шла такая причёска, отчасти прикрывая по бокам это самое европейское лицо. Но всё равно в сознании скреблась въедливая мысль: простоволосыми при всех ходят или падшие женщины, или ведьмы да нечистая сила.       Совершенно, по мнению Агнессы, глупая мысль. Беспокоить её должно только то, что за распущенные патлы её могут хорошенько оттаскать. Она участвовала в женской драке на вечорке — вопреки ухмылкам Шираиши, когда она рассказывала эту историю — дело совершенно страшное. Так вот после этого Агнесса прекрасно знала: не так больно, когда таскают за косу, и ухватиться за неё ещё надо суметь.       Но всё равно ей было как-то слишком некомфортно, и от собственной простоволосости в том числе. Огата больше не говорил. А Агнессе жгло спину любопытством: он кого-то увидел и что-то успел предположить, — однако она понимала, что это неудачное место и время для расспросов. Огата ничего не объяснял ей, но и не жаловался, не пытался поддеть. Не напомнил о ещё восьми отстрелянных по её вине патронах.       Огате что-то от неё было нужно, поэтому он пытался не спугнуть её.       Они почти сделали круг по району, пока Агнесса окончательно не вымочила чистые ноги в придорожной грязи.       — Нам нужна людная улица, на которой не зажигали фонари, — она резко остановилась и с важным видом подняла вверх указательный палец. — Она сказала: улица, которую видно издалека. В это время суток самой приметной улицей будет та, на которой горят электрические фонари, а не керосиновые или масляные. И там… — договорить не успела.       Меж одноэтажными картонными домишками упавшей звездой вспыхнул свет. Раздались отдалённые аплодисменты. Огата лениво и совершенно незаинтересованно повернул в ту сторону голову.       — Всегда собирается посмотреть куча народу, поэтому, чтобы оправдать расход на электроэнергию, владельцы ждут самой темноты, тогда включение выглядит эффектнее, — Агнесса сложила руки на груди и улыбнулась.       Единственная электрифицированная улица в Куширо выглядела ещё более людной для такого часа, чем она себе представляла. Здания на два этажа теснили друг друга боками с частыми деревянными рёбрами, зазывали тканными вывесками и светом, льющимся сквозь закрытые бумажные окна. А зазывать было кого. Агнесса по внешнему виду решила, что большинство из зевак, собравшихся полюбоваться чудесами технологий, скорее всего, ремесленники и земледельцы из ближайших деревень, судя по простоватой одежде и местами выцветшим застиранным тканям. Рядом двое мужиков с громоздкими тряпичными рюкзаками недовольно кривились и хаяли электрические фонари, мол, опасное это дело, пожаров от них станет только больше, того и гляди — рванёт.       Агнесса развернулась к Огате, чтобы прихвастнуть знаниями: у электричества бывает только короткое замыкание. Но Огаты рядом не было. Она ещё немного поозиралась, прошла дальше по улице. Люди начинали расходиться. Агнессе сделалось донельзя неуютно, она чуть ли не распласталась по фасаду одного из домов и достала из сумки нож для вскрытия писем, перепрятала в рукав. Лучше, чем ничего. Огата, как всегда, нагуляется и вернётся.       — Ох ты ж, — послышался мужской голос справа.       Она продолжила смотреть прямо перед собой, надеясь, что заговорить пытаются не с ней — она не замечает, не понимает и не слышит. Говорить с ней без толку.       — Девушка, ты из деревни неподалёку? — высокий мужчина в военной форме бросил недокуренную папироску на мощённый камнем тротуар и придавил ботинком.       Произношение у него было непривычное, китель полностью расстёгнут, перехвачен ремнём от патронташа вокруг пояса, но ни винтовки, ни рюкзака при нём не было. Он сдвинул фуражку со лба, открывая загорелое лицо. Агнессе показалось, будто он приподнимет её в приветствующем жесте на европейский манер, а про деревню было просто шуткой. На айну ведь она действительно не похожа.       Позади него плелись ещё двое, лениво дымя сигаретами. Насколько Агнесса могла видеть в свете фонарей, лица и кисти рук у них такие же загорелые, на одном и вовсе не было кителя, зато по погонам у двух других понятно — тот самый пятый дивизион.       — Думаешь, она тебя понимает? — улыбнулся тот, что без кителя, подошёл к ним и бросил папиросу только тогда, когда она дотлела до мундштука.       Агнессе показалось, что с такой улыбочкой он кинет мундштук ей под ноги, а следом сплюнет. Но обошлось. Третий как-то надменно состроил все тонкие черты своего лица, молча докуривал в стороне и смотрел будто сквозь них, как если бы ничего не происходило.       — Тебе нужна помощь? — первый попытался сказать чётче и покрутил головой. — Где твой муж или братья?       Солдат без кителя бросил на него многозначительный взгляд, медленно проговаривая шёпотом:       — Айнские женщины делают уродливые татуировки на губах, когда выходят замуж. В их отношении поговорка «Ничто не делает и так красивую девушку ещё прекрасней, как отсутствие мужа» становится дважды правдивой.       Хотя правильного ответа в таких ситуациях не было, она решила придерживаться сначала тактики мягкого противодействия. Прижала сумку к груди свободной рукой и опустила глаза с излишней застенчивостью. А сама пересчитала оружие при них. Ни у кого не было винтовки, но у всех, кроме болтливого парня без кителя — до «мужика» он по внешнему виду как-то не дотягивал, — ремень на поясе со штыком.       — Проводить до деревни? — не понял намёка и не отстал первый. Или сделал вид, что не понял.       — Благодарю за заботу, — как можно вежливее начала Агнесса и мягко улыбнулась, не поднимая глаз, — но вам не следует утруждаться.       — Нам не сложно, — подхватил второй. — Если у вас тут одни слепцы.       Каждый из редких прохожих делал вид, что ничего не замечает.       — Нет, спасибо, — твёрже и громче обозначила Агнесса, слегка развернулась и начала идти полубоком, — мне не требуется помощь.       — Уже седеет, а всё перебирает помощников, — парень без кителя сделал шаг к ней навстречу. — Ладно тебе.       Первый, казавшийся самым адекватным из них, слегка отошёл в сторону, чтобы не стоять у того на дороге. И ничего не сказал. Тот, который всё это время курил, теперь просто пялился на них.       Агнесса окончательно прекратила улыбаться. Отпустила сумку. Медленно, стараясь не повредить рукав тетрапе, достала за спиной ножик для корреспонденции. Не штык, конечно, но, если попадёт, вскроет сонную артерию. Агнесса перехватила поудобнее за рукоятку и прищурилась. Пусть попробует подойти — она объяснит ему, что же на самом деле делает красивую девушку прекрасней. А потом рефлекторно обернулась на звук быстрых твёрдых шагов четвёртого солдата, тот подошёл к ней сбоку и сжал руку поверх её ладони, в которой был зажат ножик. Агнесса уже оскалилась. Собиралась рявкнуть на него. Но звук встал даже не поперёк горла, а где-то в груди. И там же рассеялся.       — Давно не видел столько «карпов» в наших холодных водах, — по-приятельски простоватым тоном заговорил Огата.       Агнесса на него уставилась. То ли это только она уже настолько хорошо различала все его интонации и подтексты, то ли актёр из него был крайне посредственный, с такой ощутимой натугой давалось ему это приятельство.       Но на все дальнейшие события Агнесса смотрела как на представление, причём не для неё, однако ей досталось место в первом ряду. Не на сцене. Огата отпустил её руку, когда удостоверился, что она не собирается начинать драку, и вышел из-за её спины вперёд, пригладив волосы. И самое главное, он снял плащ, чтобы было видно китель, застёгнутый под горло. Что, конечно, вызвало нужный эффект. Он бы и не вышел вот так вперёд, если бы не этот эффект.       Возможно потому, что из ненастоящего в нём был только налёт дружелюбия.       «Хокучин то, хокучин это» — хоть для центрального командования седьмая дивизия и была в немилости, но у рядовых солдат уважения определённо точно было хоть отбавляй. Агнесса пялилась из-за плеча Огаты на всё это с крайне смешанными чувствами. С одной стороны, её донельзя раздражало, что стоило ему просто прийти такому важному в военной форме, так с первой короткой фразы до всех должным образом дошло — провожать её не надо. С другой стороны, весь этот концерт пошёл ей на пользу. И Огата за весь недолгий разговор не попытался её поддеть. Разговаривал он, конечно, не с ней, но ничего не мешало ему вставить, мол, потерялась глупая деревенщина, понимаете, ребят, в очередной раз. Как раз был бы отличный способ склеить разговор, который как-то не шёл. Огата выдать на расспросы ничего захватывающего не мог о том, «как взяли Порт-Артур». А сами они не могли толком ответить, кого сопровождают, кроме как «какого-то европейца».       — А у вас закурить не найдётся? — Огата прищурился.       Агнесса виду не подала, но удивилась. Да у него к Танигаки было больше приятельских чувств, чем к этим проходимцам. А ведь Танигаки его чуть не убил. Агнесса внимательно всматривалась то в лицо Огаты, то в лица остальных. Ни за что бы он не закурил просто от нечего делать с ними.       Тот, что был без кителя, протянул ему папироску, чиркнул спичкой о коробок и помог прикурить. А потом и всем остальным, осторожно смещая пальцы к кончику спички, чтобы не обжечься.       — Хотя, знаете, нам пора, — Огата расплылся в довольной улыбке, едва заметно морщась от дыма.       И впервые за всю беседу посмотрел на Агнессу. Ей от этого захотелось ляпнуть что-нибудь донельзя дурацкое, мол, ух ты, не только стрелять умеешь. Но это звучало бы больше как комплимент. Огата затушил папиросу и небрежно неопределённо мотнул головой на прощание. Агнесса торопливо зашагала за ним следом. А потом подумала и двумя пальцами схватила его за край рукава, чтобы уж точно на этот раз они не разделились.       Людей на ярко освещённой улице больше не было.