Святоша

      — А я считаю, что вы держите меня за идиота.       Огата сказал это более низким голосом, зло и рублено, так стремительно падает лезвие гильотины, не делая различий, рубит головы и монархов, и воров. Агнесса скорее обняла свой кулёк, вытаращилась на его спину и опасливо, мелкими шажками попятилась. До этого он, может, как-то отдалённо похоже говорил с ней, когда обвинил в предательстве, но в том-то и дело, что отдалённо, и то была больше твёрдость и цинизм в равных пропорциях, согласно рецепту, по которому аккуратничать с ней больше не было необходимости.       А сейчас в его резкой фразе чувствовалось личное.       Так резко и вроде бы беспричинно скалятся подобранные с улицы собаки, шипят коты, ставя дыбом шерсть, например, на всех детей, что сразу становится понятно — хулиганы стреляли по ним из рогатки, привязывали к хвосту консервные банки, или агрессивно относятся к пьяным, так как раньше хозяева под алкоголем могли тушить о них окурки.       Огата застыл, слегка сгорбившись и склонив голову, будто смотрел, как волны набегают на песок, куда-то в ту сторону, но Агнесса была более, чем уверена, их он не видит. Мечтательные взгляды на природу — это вообще не про него, Огата обычно или следил за обстановкой, или следил за ней. А сейчас ни то ни другое. Агнесса шумно вдохнула, на миг смутившись своего испуга, ведь этот страх породила её невнимательность. Это чувство страха ей дано, не чтобы ослепить, а чтобы сделать осмотрительнее. Только и всего. Этот страх она контролировать может.              Он никак не объяснил свои слова, поэтому Агнесса с расстановкой уточнила:       — С чего ты это взял?       — Чем больше говорю с вами — тем меньше понимаю, что в вас не фальшивого. Может, оскорблённое благородство вы строите время от времени тоже намеренно? — Огата развернулся, и тогда Агнесса увидела, что он улыбается, хотя ничего радостного ни в голосе, ни в лице у него не было. — Может быть, вас на самом деле послал вовсе не старший лейтенант, а старый самурай? А оговаривались вы специально. Специально заставили меня поверить, будто бы я сам догадался.       Он нёс откровенную ерунду в спешном темпе. Более того, прекрасно должен был и сам понимать, что это — ерунда. Лишняя. Бессмысленная. А Огата всегда предположения высказывает с расстановкой, взвешенно и с хорошими аргументами.       Агнесса поняла, что сильно погорячилась, когда сравнила его манеру говорить с гильотиной, это было похоже на то, будто бы он обнаружил в огороде змею, которая хочет заползти ему в ботинок. А потому сразу же схватил лопату за черенок и с размаху отсёк ей голову.       — Может, вы знали Ноппера-Бо? — Огата всё продолжал, не моргал и не менялся в лице, поэтому Агнесса старалась всмотреться, углядеть хотя бы оттенок эмоции, а потом использовать это как подсказку.       Но тщетно. И, чем дольше она всматривалась, тем невозможнее ей казалось оторваться, потому что вот-вот поток совершенно пустых обвинений вытолкнет на поверхность истинную причину его злости. Ну, или просто у него было выражение лица, вероятно, даже ещё более мрачное, чем когда он направлял на неё винтовку.       — Асирпа говорила, что её отец пришёл с земель Российской Империи на Дальнем Востоке, — с каждым словом он звучал чуть менее зло, — если он действительно Ноппера-Бо, то я бы не удивился, будь вы с ним с самого начала в сговоре.       Он говорил, будто ему не терпится уже скорее выложить всё это ей. Агнесса нахмурилась, стараясь изо всех сил уловить логику его слов. Или то, что он этими словами пытался прикрыть.       — Ты что несёшь? — процедила она. Потому, что сейчас могла позволить так разговаривать с ним.       — Вы должны были понять, когда её встретите, но если так настаиваете, то объясню вам сразу, — Огата её грубость проигнорировал, — с Танигаки Генджиро ходит женщина. Вы отходили, когда несколько дней назад она нашла нас в поле и рассказала, что его схватили айну. И вчера вы не дождались встречи с ней, — он ухмыльнулся и слегка качнул головой. — А она напророчила мне светлое счастливое будущее с «девушкой, у которой животворящие руки, волнистые волосы и золотые глаза».       А у него самого глаза были ещё более бесцветные, чем обычно.       Они стояли, окутанные солёным ветром океана, и молча смотрели друг на друга, пока у Агнессы не начали замерзать ноги, к которым липли мокрые полы халата.       — Да мало ли женщин со светло-карими глазами и волнистыми волосами, — с раздражением выплюнула она, наклонилась и начала выжимать ткань, прилагая гораздо больше сил, чем требовалось. — И мало ли с кем там ходит Танигаки. С кем хочет, пусть с тем и ходит. Почему ты вообще обвиняешь меня в связях с женщиной, которую я знать не знаю? — а потом резко выпрямилась, сложила руки на груди. — Дожилась.       — Я обвиняю вас в том, что вы используете заурядные идеи, — нарочито мягко поправил её Огата.       Это звучало так, будто он успокоился, вернее, снова взял себя в руки, а ощущалось, как если бы надвигающийся шторм внезапно стих, оставив после себя только влажный воздух. Агнесса стояла в растерянных чувствах, собирая мысли и ощущения по крупицам в единую картину, и ей совершенно не нравилось то, что получалось.       — Я высказала своё мнение, — она попыталась пожать плечами, вышло скорее нервное передёргивание, продолжать эту тему ей не хотелось. — Что ты будешь с ним делать — не моя печаль и не моя забота.       Весь оставшийся путь до деревни они прошли в молчании. Это могло бы быть обоюдной обидой, неловкой тишиной, но очень и очень скоро начало напоминать глупое ребячество. Игру в молчанку. Они вернулись туда, откуда пришли, однако для Агнессы залезть назад на огромные камни оказалось чуть более проблематичным, чем спрыгнуть, скользкий мох при попытках опереться и подтянуться съезжал с гладкой поверхности камня. Пыталась она довольно долго, пока не обернулась в поисках альтернативного пути или того, что можно использовать.       Тогда Огата слегка наклонился, согнул колени и сложил ладони перед собой, явно намекая на то, что он может помочь её подсадить. Агнесса на это скривилась — не убыло бы с него, если бы сказал сразу, а не ждал, когда она повернётся, — но предложение помощи приняла. И когда забралась наверх, протянула ему открытую ладонь, стараясь занять более устойчивую позицию, чтобы они не свалились вместе. Огата протянутую руку проигнорировал, подтянулся без её помощи, только слегка мазнул плечом, отталкивая.       Вероятно, он сделал это не специально, места было не так много.

***

      Айнская деревня кипела жизнью. Шумная толпа совсем маленьких ребятишек играла, ловила палками кольцо, сплетённое из тонких веток, хаотично перемещаясь по главной «площади» деревни, иногда почти уходила в пространство между домами.       — О, Агнес! — Шираиши вытянул голову над большой охапкой сена, которую нёс. — А мы ждали тебя только послезавтра.       Она слегка повертела головой из стороны в сторону, будто невзначай осматривая деревушку, а сама косила глаза в сторону Огаты, вернее, куска его плаща, который могла видеть, не привлекая к себе внимания. Удивительно, тот никуда не исчез, как обычно это делал, а вполне себе уверенно стоял за плечом весь её дальнейший довольно длинный диалог с Шираиши. Пока она выяснила, что все остальные уже позавтракали и только-только ушли из деревни к морю ловить обед и ужин, кто говорит по-японски, куда Танигаки дел её запасы костяники, Шираиши всё время говорил так, будто за плечом у неё никого Огаты не было.       — Ох, как жаль, мы не думали, что ты придёшь сегодня, поэтому не оставили тебе ничего с завтрака, — тянул гласные Шираиши, жалобно приподнимая брови. А потом расплылся в широченной улыбке и подмигнул: — Но, если хочешь, я могу посмотреть.       Охапку сена, которое его пристроила носить Асирпа, он, конечно же, бросил при первой возможности и повёл их куда-то между домов мимо зазевавшихся подростков и нескольких мужчин, которые тоже носили сено. Видимо, строили новую хижину.       — Боюсь, за такой просмотр тебе вытатуируют ещё и полосы на руках, — Агнесса улыбнулась и тут же скромно прикрыла рот ладонью.       — Если это ради такой девушки, то я готов покрыть татуировками хоть всё остальное тело, — Шираиши широко взмахнул руками и начал покачиваться из сторону в сторону, как плохо зафиксированное огородное пугало при сильном ветре. Вот только блестящая лысина наоборот бы привлекала ворон.       — Пока что ни к чему такие жертвы, — она продолжала дежурно улыбаться, очевидно, он говорил это каждой встречной девушке, которой везло оказаться около него дольше минуты, — мы можем договориться без преступлений.       Агнесса ещё пару секунд по инерции строила беззаботное лицо, а потом её мысли перетекли одна в другую, порождая идею. Она резко остановилась, широкими от удивления — как же раньше-то не догадалась — глазами уставилась на Шираиши, как-то за всем его придурковатым поведением и другими насущными проблемами вроде безмолвной тени за спиной в лице Огаты забыла, что этот самый Шираиши — живая часть кода от золота. Таких у них в команде сейчас было четыре, насчёт самурая и каннибала Агнесса уверена не была, зато вторая половина из наглядных носителей кода в их команде используют мозг по большей части только в вопросах куда бы пристроить свой хрен.       Огата поравнялся с ней плечом к плечу впервые за весь её разговор с Шираиши. И даже наконец-то прекратил делать вид, будто знать её не знает. Но вот то, как он наклонил голову, чтобы заглянуть ей в лицо, ощущалось жутко, с холодком по коже и мурашками по шее. Хотя даже упустил до этого шанс поумничать и сказать, что правительство Мейдзи давным-давно отменило наказание татуировками преступников, взяв курс на европеизацию. Ей казалось, Огата не мог этого не знать.       Однако Агнесса в очередной раз подметила — того делает отличным снайпером не только лишь меткость. Привычки, внимательность, умение собирать информацию о предполагаемом противнике и выжидать подходящего момента, как сейчас. Ещё бы не зыркал так жутко, так никто бы и не заметил даже.       — Так как говоришь зовут старосту деревни? — она снова улыбнулась Шираиши.

***

      — Я думал, вас похитили, — негромко оповестил Огата, внезапно выплывший белым бесформенным пятном между соломенных домов спустя не больше часа после того, как она вышла в туалет и не вернулась.       Потому что по дороге придумала себе дело гораздо интереснее, чем сидеть и презрительно щуриться на противного Огату, тот имел неосторожность сесть напротив неё. К тому же, презрительно щуриться в ответ у Огаты получалось лучше. Как, впрочем, и всегда.       Агнесса вопросительно подняла бровь, проковыляла к нему поближе и больше удивлённая от того, что он вообще снова с ней разговаривает, выдала:       — А я думала, что вы уже ушли ловить черепах к морю.       Она предположила, что если бы он издевался или шутил, то сказал бы что-то вроде «я надеялся, вас похитили» и всё это сопроводил ухмылочкой. А так он действительно держал винтовку за ствол, прислонил к плечу, не наизготовку, но и не совсем за спиной.       — Они сказали, — он сделал паузу, и голос у него стал совсем уж ни к месту серьёзным, — вы пошли помогать другим женщинам готовить обед.       Агнесса была с ним согласна, звучало очень неубедительно, хоть и являлось правдой, Огата правильно сделал, что что-то заподозрил.       Говорить она ему это, конечно же, не будет.       — Я месила в ступе здоровенной толкушкой-колотушкой, — Агнесса показала как она орудовала огромной деревянной штуковиной. — Надеюсь, ты там не особо фанатично искал татуировки якудзы у них? — она подбоченилась, покачала головой, медленно начала идти между домов и бросила, будто разговаривает сама с собой, а не с ним: — А то я сказала, что ты мой муж. Не хочется потом изображать, будто мне за тебя стыдно и позорно.       Она разглядывала свою новую плетёную обувь. Огата остался стоять там же и даже вопросов не задавал. Вдалеке слышалась возня веселящейся ребятни, мужики на айнском обсуждали, видимо, постройку хижины, через окно за спиной Агнессы слышалось щебетание двух девушек. И за всем эти весёлым деревенским гулом звуки шагов Огаты совсем бы затерялись, поэтому она решила, что он всё-таки ушёл ловить черепаху или что там вообще водилось у побережья океана. Ему не шла вся эта шумная дружеская обстановка. Он выглядел и наверняка чувствовал себя в ней лишним.       Огата ассоциировался у неё с войной. А в отрыве от битв она могла представить только, как он посреди бескрайней синей глади, вдалеке едва-едва виднеется тонкая кайма суши, в штиль сидит в полной тишине в лодке с удочкой и своим спокойным взглядом серых глаз смотрит на поплавок, а время то ли замирает, то ли растягивается в тягучую вечность, когда горячее июльское солнце в зените отражается от водной глади и слепит глаза. И никого из людей вокруг на многие вёрсты: ни на воде, ни на берегу. Это похоже на вечное забвение, а не на умиротворение. Наверное, оттого, что умиротворённым она его представить никак не могла.       — Чтобы продать птиц? — внезапно заговорил Огата без любопытства, но и без претензии.       Агнесса от удивления шире открыла глаза, хорошо хоть спиной к нему стояла. Ведь действительно поверила в свой вывод о том, что он ушёл.       В самой догадке не было ничего необычного, это самый быстрый и логичный способ объяснить, откуда она вообще этих птиц взяла, а минимум треть деревни до этого видела, что она пришла с человеком, у которого за спиной винтовка. То, что мнение самого охотника не спросила, так это вообще он сам виноват, шанс у него был, а Огата смотрел, как она отцепляет птиц и уносит в другую хижину, и даже слова против не сказал.       — Обменять. У деревенских больше в ходу натуральный обмен, — она отбросила косу за спину, обрезанная прядь выпала из общей причёски. — Четырнадцатая сестра бабушки Асирпы сказала, что та непременно обещала ей вернуться и как следует попрощаться, я пока побуду тут, — Агнесса широким жестом махнула ладонью в бок, мол, брысь, — а ты прогуляйся до побережья.       — Благодарю, что разрешили, — Огата усмехнулся как-то слишком нехорошо для дежурной едкости. — Вот только вас вечно тянет к воде, будто «дьявольского моллюска». А тут такой шанс, — он сделал на последнем слове акцент, — и вы, наоборот, хотите отсидеться в деревне. Неужто госпоже нездоровится?       И по тону голоса Агнессе было совершенно понятно, что как раз в проблемы со здоровьем он не поверит.       — В благодарность за вчерашний ужин хотела избавить тебя без последствий для репутации от компании одной лживой женщины на целый день, — она развернулась к нему всем телом, сложила руки на груди и говорила жёстко, чтобы звучало как претензия, а не как будто оправдывается, хотя по сути это и было оправданием.       — Что ж, очень мило с вашей стороны, но если это всё, тогда пойдёмте, — тоном, не терпящим возражений, заявил он, наконец-то свесил винтовку за спину и уже начал идти, будто вопрос решён, — компания местных мужиков собралась до побережья, они согласились показать короткую дорогу и поделиться инвентарём.       — Говорю же, иди один, у меня много дел, — попыталась отмахнуться.       — Например, помогать готовить? — Огата явно продолжал веселиться.       И чем больше он говорил, тем отчётливее ощущалось что-то мрачное в его веселье. Как тогда, когда он засмеялся в палатке. Поэтому Агнесса спокойно вдохнула и выдохнула, стараясь не поддаваться его попыткам вывести её на эмоции.       — Да, между прочим. Я уже пообещала.       А ещё ей наперёд помощи сделали заплатку на штанах, те грозились прошеркаться и в очень скором времени даже не порваться, а начать просвечивать в месте, на котором она сидит.       — Так просто скажите, что вам очень жаль, но не можете, — Огата, как всегда, развёл только одной рукой, второй придерживая ремень винтовки, — так как вам запретил муж.       — Муж объелся груш, — кисло выдавила она.       На такой идиотизм просто не нашлось ответить ничего умнее. А потом собралась — в очередной чёртов раз, — выдохнула и серьёзно на него посмотрела:       — Никуда я с тобой не пойду, пока внятно не объяснишь, зачем это нужно.       — Зачем? — Огата широко и неестественно улыбнулся, демонстрируя ровные белые зубы.       Агнесса мысленно пожелала удачи Сугимото в следующей их стычке обязательно выбить ему пару штук.       А потом Огата сделал резкий выпад вперёд, шагом это назвать было сложно, сложил обе ладони ей на плечи и быстро и зло проговорил, даже не стараясь перейти на шёпот, хоть и наклонился к уху:       — Затем, что проблем от вас гораздо больше, чем пользы. Лично я предпочёл бы лучше иметь доктором каннибала, — с отвращением выплюнул он. — Странные письма, подозрительные знакомства, неоднозначные поступки и слова, вы наговорили себе на столько, что ещё одно подозрение — и мне будет проще без вас.       Агнесса напряглась, попыталась сжаться и даже чуть-чуть стать ниже, подгибая колени и сутулясь, втиснула раскрытые ладони перед собой больше рефлекторно, чем пытаясь его оттолкнуть. Ей было не столько страшно, в конце концов, Огата явно не пытался навредить ей сейчас, сколько всё больше и больше непонятно.       — Вы же утром у океана так хотели, чтобы я вам ответил. Так вот теперь слушайте.       Это «слушайте» задержалось и повисло как очевидное наказание за несдержанность. За то, что думала, будто наконец-то может себе позволить быть чуточку человечнее. Агнесса смотрела поверх плеча Огаты и видела на фоне безоблачного, пронзительно синего неба соломенные крыши хижин, но ни голосов деревенских, ни привычных звуков возни на фоне не было.       Не было ничего, кроме голоса Огаты.       — Я расскажу вам, как было на самом деле. Старший лейтенант Цуруми приказал вам втереться ко мне в доверие потому, что у него имелась против меня информация, к тому же вариантов у вас больше и не осталось. Самурай старой закалки, он бы с вами никаких дел иметь вообще не стал, не говоря уже о том, чтоб позволить плести интриги у него под носом, не важно, насколько вы притягательная женщина. У Сугимото уже есть возлюбленная. Для Танигаки подойдут и красивые истории про предсказания. А Шираиши совершенно бесполезен, даже копии его татуированной кожи есть у всех.       — Мерзость какая, — буркнула Агнесса ему в плечо, — я до глубины души оскорблена услышанным предположением.       — И вы вдвоём решили использовать ту же стратегию по-новому, — подвёл Огата свой итог, игнорируя её слова.       А потом к Агнессе вернулись звуки, к ним, кажется, приближалась толпа ребятишек с соседней улицы, переговаривались деревенские, но в голове у неё продолжали звенеть тяжелым эхом слова про «ту же стратегию».       Она лезет ему в душу, хотя делать этого совершенно не стоило, особенно сейчас:       — Что ты хочешь купить на свою долю золота?       Её попытка относиться к нему как к человеку, потерпела крах, поэтому больше она о собственных чувствах не думает. Он мог говорить сколь угодно оскорбительные вещи, вот только обида самой Агнессе никак не поможет.       Огата отпустил её плечи, выпрямился и пригладил волосы. Он улыбался.       — Ничего особенного, — запрокинул голову, будто говорил о чём-то несущественном, и отвёл взгляд в сторону.       Агнесса посмотрела туда же — ничего особенного, стена хижины, а далеко за ней виднелся лес.       — Кому не хочется жить на широкую ногу, если есть такая возможность, — он снова перевёл взгляд на Агнессу, — да, госпожа Агнец?       «Госпожа Агнец» была с ним в корне не согласна, но всё равно кивнула. Вот кто-кто, а Огата точно не походил на человека, который бы хотел жить на широкую ногу       — Налегке пойдёте? — он начал разворачиваться и кивнул куда-то вниз, видимо, имея ввиду её сумку, которой не было.       — Ты только что вывалил унизительную тираду о том, что я хуже продажной женщины. Потому как продажные они хотя бы за фиксированную сумму, конкретные деньги, которые можно потрогать руками, а я, получается, как псина по команде хозяина, — Агнесса приподняла одну бровь, а потом обняла себя и поджала губы, будто бы обижено. — И всерьёз думаешь, что я захочу с тобой куда-то идти?       Дело было, конечно, не в её желании, а в принципах. Она знала, что стоит лишь один раз не отстоять свою позицию, так решит, что так можно всегда, но и он не тот человек, на которого можно скалиться в открытую. Огата смотрел на неё своими невыразительными глазами чуть дольше положенного для человека, который и так смотрит на неё каждый день, а потом довольно прищурился. И кивнул, как-то неаккуратно свешивая голову на бок.

***

      Она смотрела, как Огата гребёт, и убеждала себя, что хотя бы поглумится над тем, как он работает в душный послеобеденный час. Они плыли на небольшой лодке к берегу, таща на буксире сети, полные рыбы. Вообще-то у неё тоже была пара вёсел, но она ими работала только тогда, когда ей казалось, что он оборачивается на неё, а во всё остальное время просто держала, чтоб не упали.       Огата уговаривать умел.       Если можно назвать уговорами ультиматум: если она не идёт под его чутким присмотром, то он пойдёт один, но тогда всем расскажет о том, что у них есть очень известный в узких кругах общий знакомый, и эта информация, вероятно, никому особо не понравится.       Агнесса была уверена, что он этого не сделает. Агнесса сказала вслух, что ему никто не поверит. Агнесса взяла свои вещи и пошла с ним к побережью.       Ей казалось, пусть лучше считает, будто она прогнулась, чем разбивать его веру в её гениальные стратегии и интриги и объяснять, что хочет посидеть в деревне, потому как обувь ей просто до ужаса натёрла ноги, но она не обращала внимания, пока ребячилась. Как бы сказала её нянюшка — добаловалась. Поэтому она обмотала ступни листьями шалфея, надвинула на глаза широкополую соломенную шляпу, которую выменяла на карандаш и несколько чистых листов из своей тетради у какого-то подростка, довольно неплохо изъясняющегося по-японски, и демонстративно полями этой шляпы закрывалась и от палящего солнца, и от Огаты.       И Агнесса очень скоро начала думать, что лучше бы исполнил свою угрозу и пристрелил её. Если он и раньше вёл себя временами немного противно, ну, то есть это она сейчас понимала, что раньше было только «немного», так как теперь Огата в полной мере демонстрировал своё злоязычие отвратительного ублюдка, за которое она была преисполнена желанием съездить ему веслом поперёк хребта.       Но это бы не помогло ответить на вопросы.       К тому же при всех — ладно, Агнесса малодушно могла признаться самой себе, что то, что Огата сказал это не шёпотом, посреди улицы и даже не обернулся посмотреть, не стоит ли буквально за его спиной тот же Шираиши, — он больше псиной Цуруми её не называл и не намекал на это, только комментировал действия, а рыбалка её сильной стороной никогда не была, самодовольно хмыкал и снова делал вид, будто не может произнести «с» в «Агнес».       Асирпа им двоим ни капли не удивилась. Сугимото выдал с крайне ехидным лицом «что-то вы как-то рановато» больше в сторону Огаты, но тот, видимо, сцедил весь яд ей, поэтому даже расщедрился на спокойное «так вышло», очевидно, отбив таким тоном у Сугимото желание шутить над ним.       Шираиши увязался с ними к побережью, так как Асирпа пристроила его помогать в деревне, чего он явно не хотел, Шираиши вообще ничего не хотел, кроме как пить рисовое вино и гулять по «чайным лавкам», о чём прямо декларировал. А уж тем более ему совершенно не доставляло удовольствия терпеть Огату не в настроении. Поэтому когда понял, что лучше бы всё-таки остался в деревне, то заявил, что лучше, чем сбегать, у него получается только распутывать сети, и от её с Огатой лодки сел, собственно, распутывать как можно дальше.       Танигаки и загадочную гадалку они вообще не встретили. Все в один голос подтвердили Агнессе, что такая женщина действительно с ним была, Огата её не выдумал.       И не выдумал то, что она наговорила ему.       Агнессу уже до невозможности распирало любопытство, поэтому она встала на скалу — самую высокую точку на берегу, выше кустарников и крон деревьев, — и во все глаза глядела в бинокль, одолженный у Огаты, пытаясь найти среди зелени красный айнский халат, который был у той женщины, по словам вообще всех окружающих. Где-то под обрывом плескались волны, но Агнесса старалась об этом не думать, она же близко к краю не подходила и смотрела только в сторону леса. Танигаки всё-таки нашёлся, но один. И теперь стоял и ждал рядом с Огатой в самом низу. А у того на лице прямо было написано — благодаря биноклю Агнесса могла это, к сожалению, разглядеть, — что он считает такую трату времени бесполезной. На самом деле, она даже обрадовалась, когда вместо загадочной женщины увидела надвигающуюся низкую тучу — отличный повод наконец-то пойти назад в деревню, хоть и не хотелось месить грязь новенькой плетёной обувью.       Но вместо капель влаги ей на шляпу приземлилась саранча.