Святоша

      Агнесса до одури боялась темноты.       Ей обычно было приятно вспоминать, как в детстве прошмыгивала по ночам мимо гувернантки и гордо шла по длинным коридорам, сонм теней покачивался в такт шагам от неровного света тяжёлой керосиновой лампы в руке. В другой — нож из столового серебра, а на шее — крестик. Кто бы в этой темноте ни прятался, он был не таким уж сильным, если не мог выйти днём и встать перед ней, а лучше перед кем-то из взрослых, в полный рост, ему приходилось прятаться в темноте, поджидать подходящего момента, чтобы её схватить. Так она рассуждала.       А потом Агнесса выросла. И оказалось, что «сила» — понятие довольно относительное, и работало оно совсем не так, а когда она не просто выросла, повзрослела, то темнота стала ощущаться вязкой и тяжёлой.       Вдруг она сейчас откроет глаза и увидит натянутый серый полог палатки, всё так же забиваются в нос миазмы разложения чужих конечностей, придётся ампутировать, придётся рассчитать, сколько останется обезболивающего, сколько останется калеками на этой неделе, сколько ей придётся выслушивать воющих стенаний из последних сил пылающего в бреду сознания про то, как невыносима ему сама мысль — вернуться безногим в родную деревню, на кой он такой теперь жене, обуза в хозяйстве, сынишка должен уже скоро начать ходить, поэтому та бегает за ним и придерживает, а он сам никогда уже пойти не сможет.       Так какой в этом смысл.       Она уже и сама не знала. И, наверное, пациенты видели эту неуверенность в её лице, в запоздалых дежурных и неуместно твёрдых ответах о том, как всё будет хорошо.       Вдруг она откроет глаза и окажется, что вокруг безобразное подобие палаты, скорее, тюрьма для душевнобольных, и она вот уже два года запертая загнивать в ней, видит сон, в перерывах между дурманом препаратов, призванных ослаблять желание буйствовать. И в этом сладком долгом сне только изредка напарывается на неудобную, страшную реальность, стремящуюся продраться и испортить последнее выдуманное пристанище.       Но свет всё равно едва-едва брезжил на границе видимости. А потом мир обрёл ещё больше красок и фактур, внимательная синева сосредоточенно всматривалась, жёлтые блики дрожали и плавились в ней, придавая ещё более участливый вид.       — Ты в порядке? — Асирпа поднесла керосиновый фонарь ближе к её лицу и отодвинула волосы. — Что случилось? Где остальные?       Агнесса сдавленно прокряхтела и рефлекторно дёрнулась назад, половина лица у неё сгорала и тяжелела от отёка, с каждым мгновением всё сильнее.       — Я напоролась на бандитов. Рядом с источником, — каждое слово отдавалось в скулу волной тянущей боли, — и один из них приложил меня.       Потому, что она пырнула его отравленной спицей. Или не пырнула, а попала в какой-то плотный элемент на одежде, скользнула вдоль, Агнесса успела понять только то, что всё-таки что-то задела, и сразу же скулу обожгло болью, а весь остальной мир вмиг померк.       — А потом… Не помню. Полагаю, из-за сотрясения, — тихо сказала она с нескрываемой горечью.       И горечь эта была настоящей, в отличие от сотрясения. Удар пришёлся наискосок, именно на кости и мягкие ткани лица, не по голове, но она как назло помнила только всепоглощающие страх и боль.       Пустое чёрное пятно. Снова.       Зато плечо знакомо оттягивала сумка, бандиты забрали всё оружие и деньги, но оставили её тетрадь, медикаменты, бинты и даже спирт. Она на это криво ухмыльнулась здоровой стороной лица. Какое благородство. Зеркала внутри тоже не обнаружилось, но слепцам оно и ни к чему, Агнесса не помнила, когда оно пропало, но такое чувство, что довольно давно. Поэтому сама убрала волосы с лица, давая Асирпе осмотреть, Инкармат обеспокоенно мялась на месте рядом, Асирпа всучила ей лампу. То ли для того, чтобы причастность к делу её немного успокоила, то ли исключительно, чтобы освободить себе обе руки.       — Они всё это время следили за нами, — Асирпа не стала терять времени, пока Агнесса собирала свою вменяемость по крупинкам.       — Знаю, — Агнесса неопределённо махнула рукой, полусидя растекаясь на земле.       Именно поэтому она и пыталась умертвить того мужчину: если он слышал её аллегории про цунами и фразеологизмы про иву, то кто знает, сколько ещё он слышал из того, что должно было остаться только между ними с Огатой.       — Сугимото и остальные в большой опасности.       — У Танигаки-ниспа до сих пор проблемы с плечом, — весь налёт загадочности враз сполз с Инкармат, оставляя обычную волнующуюся женщину, она не обвиняла Агнессу, даже если допустить, что Танигаки ей рассказал, по чьей вине повредил плечо, то даже так в голосе Инкармат злости не угадывалось.       Она нервно поджала тонкие татуированные губы, но керосиновую лампу держала ровно, пламя не дрожало, очерчивая ровный ореол света. Нужно было что-то делать.       Агнесса собралась, соскребла себя с земли и села ровно, она больше не могла себе позволить перекатывать одну и ту же жалость к себе. Иначе всех ребят перестреляют как бешенных псов, а ей за неимением других вариантов придётся вернуться к старшему лейтенанту.       — Так, — Агнесса негромко хлопнула в ладоши, пытаясь отогнать лишние мысли. — Они, конечно, не убили меня. Но Шираиши говорил, все они — сбежали с горы Иодзан, разве это не значит, что до этого в Абашири они попали отнюдь не за скотокрадство? — Агнесса старалась говорить как можно быстрее, несмотря на боль, ей казалось важным объяснить ситуацию, чтобы всё было выполнено в лучшем виде. — Не думаю, что даже если мы все дружно попросим не трогать ребят, прекратить грабить айнские деревни и дать нам спокойно скопировать татуировку их лидера, то они согласятся. Поэтому для нас они определённо точно противники, причём более подготовленные.       — И ты что-то предлагаешь, — Асирпа нахмурилась, видимо, не в силах угадать, к чему она клонит, а бесконечная синева в её глазах сделалась тёмной, но не мрачной, а, скорее, как темнеет небо в погожий тёплый вечер.       Агнессе нравился её взгляд, она одобрительно кивнула.       — И я предлагаю вот что.       Главной уликой было её разбитое лицо, кожа в месте удара лопнула. Лопнула, а кровь даже не успела толком остановиться, поэтому Агнесса делала вывод, что времени прошло совсем чуть-чуть, выстрелов никто не слышал, поэтому оставалось надеяться. Асирпа ткнула карандашом в наспех нарисованную карту в блокноте Агнессы, отмечая их местоположение, сам источник и рёкан. Агнесса подумала пару секунд и дорисовала рваными линиями ров, мимо которого они проходили днём с Огатой.       Огата. Огата. Огата.       Она не стала тратить драгоценное время на лживые речи о якобы беспокойстве за него, он упорно своими действиями добивался того, чтобы оказаться в безымянной могиле, неприметном холмике без таблички, без символа, ведь кроме винтовки у него даже вещей приметных никаких не было, чтобы в сентиментальном порыве положить их сверху насыпи. А винтовка — вещь слишком дорогая и приметная, грех тратить её на того, кому она уже без надобности. И ему самому, казалось, будет не сильно уж и грустно, от самого факта своей кончины, скорее, оттого, что он выжил на войне, но проиграл каким-то бандитам. Если уж он и сам за себя не беспокоится, у Агнессы на это было ещё меньше причин.       Он ей не более опытный товарищ, как Сугимото для Асирпы, не дорогой сердцу человек, как Танигаки для Инкармат.       Агнессе просто ужасно хотелось увидеть его лицо, когда она его спасёт.

***

      На ней уже висел подлог документов, участие в заговоре против правительства Мейдзи, украсть полицейского коня оказалось делом совсем простым. Агнесса задыхалась от темпа скачки, каждый последующий вдох всё сильнее и сильнее царапал мягкую слизистую горла, сжигал больнее отвратного крепкого спиртного, но она проталкивала его с силой внутрь. Чувствовала, что может заставить скакать ещё быстрее, но боялась, как бы конь попросту не споткнулся, не переломал ноги и не придавил их своей тушей, когда из источников света только факел в руке Асирпы.       И если до этого Агнесса — совсем слегка — даже завидовала девочке, её бы кто просил не лезть потому, что беспокоится, а не потому, что мешается. Теперь было не до зависти. Изначально план Агнессы не включал в себя риск для Асирпы, но та вывернула аргументы Агнессы в свою пользу, так что поспорить не смогла.       Конь вылетел на мощёную камнем тропинку, она помнила, теперь до источника рукой подать. Темнота сжирала пространство вокруг, неровными рывками пыталась раззявить пасть и на трепыхающийся от ветра свет факела.       И давало уверенности Агнессе только то, что на поясе ждали своего часа покорные, почти ручные зародыши будущего пожарища, потомки греческого огня, орудия революции — стеклянные бутылки с горючей жидкостью и примитивным запалом в виде смоченной в этом же горючем тряпки. Две бутылки из-под саке, наполненные керосином, спасибо Инкармат, которая хотела устроить со своим ненаглядным Танигаки романтический вечер, и одна бутылка с её спиртом — больше запасной вариант, ведь тот горит тусклым синим пламенем. Агнесса бы придумала что-то ещё, вот только бы они дождались её, вот только бы время текло чуть медленнее.       Агнесса боялась опоздать, сбиться с ритма, боялась, что конь оступится.       Боялась этого жгучего азарта, распаляющегося пламенем под рёбрами с каждым спешным ударом сердца, но боялась и утратить его, будто именно он был тем, что несёт её сквозь ветки деревьев. Помогает верить: у неё получится.       А если нет, то пусть этот чёртов лес сгинет. Пусть сгинет всё и все в адском пламени, вырвавшемся у неё из-под рёбер.       Она дала ему волю.       — Сейчас, — Агнесса легко потянула поводья вниз, чтобы конь перешёл в лёгкий галоп, заставила его слегка повернуться, а потом перехватила их одной рукой и ткнула пальцем в нужную сторону. — Как можно дальше, — половину лица снова затянуло вязкой болью.       Асирпа отдала ей факел, ловко подожгла от него наконечник стрелы и быстро выпустила, едва-едва прицелившись. Воздух разрезал свист. Конь фыркнул, но не испугался, поэтому Агнесса заставила его взять темп быстрее. Асирпа подожгла вторую стрелу.       Первая взорвалась с хлопком — пороха в ней было больше, чем полагалось по рецепту, озарила мрак безлунной ночи вдалеке за деревьями. Агнессе показалось, что даже со своим зрением всё равно видит человеческие фигуры в россыпи теней от раскидистых веток. Искажённые. Чёрные. Вспышка запечатлела их в одной замершей позе. А за ней загорелась ещё одна, хлопок от неё смешался с взрывом грозного крика мужских голосов, лес в той части ожил, подгоняемый начинающимся пожаром.       Раздалась череда выстрелов. Так быстро может стрелять только пистолет, ни у кого из «своих» пистолетов не было.       Конь только нервно повёл ухом в ту сторону. Агнесса сжала сильнее поводья, неосознанно потянула их на себя, конь заржал и после вовсе резко встал, вспахивая копытами сухую траву на земле. Асирпа головой стукнулась ей между лопаток со сдавленным «ой-й». Третья стрела у неё от этого сорвалась и пролетела недостаточно далеко.              — Ничего, — сухо постаралась подбодрить Агнесса. — Давай следующую.       Искренняя похвала застряла у неё в глотке — не могла же она ей сказать, мол, у тебя отлично получается выжигать лес и сеять панику. Не могла же ей сказать, что лично она готова — и хочет — спалить тут всё дотла.       В конце концов, они договорились: иногда чем-то нужно жертвовать, иногда нужно рисковать. Агнесса собиралась рискнуть своей жизнью, уговорила Асирпу пожертвовать этим клочком леса, но девочка, в свою очередь, поставила условие — она поедет с Агнессой. Так будет легче правильно прицелиться. Так будет и просто честно, если она не останется в стороне. Агнессе пришлось пожертвовать ещё и своим душевным спокойствием.       Асирпа выпустила ещё две стрелы. Агнесса собралась, аккуратно попыталась пустить коня галопом, тот фыркнул, сделал пару шагов и встал на месте. По лесу снова прокатилось эхо череды выстрелов — неровной барабанной дробью. А затем грянул более громкий одиночный залп.       Так стреляет «Арисака».       — Ну-ну, — Агнесса ласково позвала коня, — не бойся.       — Он и не боится, — подала голос из-за спины Асирпа, Агнесса на неё удивленно обернулась, — он показывает характер. Наверное, считает, что ты дала слабину, у животных такое обычно бывает, — она пожала плечами, будто никакой проблемы в этом не было. — Проверяет ездока.       Асирпа быстро убрала лук за спину и ловко спрыгнула с лошади.       Агнесса на это согласно кивнула:       — Разделимся чуть раньше.       Она отдала Асирпе спички, заготовку для факела — палка с намотанной тряпкой, смоченной в керосине это, а не нормальный факел — и перекрестила её удаляющуюся спину из-за прорезавшегося малодушного желания надеяться хоть на чью-то помощь.       Очевидно, лошадь уж слишком слышно, она будет привлекать внимание. И Агнесса с самого начала собиралась этим воспользоваться, враги понятия не имели, что всадник на лошади и тот, кто пускает зажигательные стрелы, — разные люди. Так что предполагала, они погонятся именно за всадником, это было бы логично.             Вдалеке низко ухнула неясыть.       Агнесса рассержено дёрнула поводья. Конь отказывался идти, а какие общепринятые команды есть на японском языке, она не знала. Вдалеке загорался лес, разливаясь едва на границе её видимости почти утренним встающим солнцем. Как и ожидала, от заряда пороха в стрелах сухая трава и деревья вспыхнули быстро, огонь пополз дальше по направлению ветра сжирать всё на своём пути.       Неясыть ухнула ещё раз. Или, может, это был филин, сова. Ещё вероятнее, никто из них. Она в птицах не разбиралась, но все животные имеют острый слух и чувство самосохранения, они не станут лениво прочищать глотку, заслышав с такого расстояния надвигающееся бедствие. И тем более их уханье совершенно случайно не распадётся на отчётливые равные доли, как русское «сю-да», придуманное ею для более лёгкого запоминания шифра.       Сю-да.       И Агнесса идёт. Конь внезапно поддаётся тому, как уверенно она сжимает его бока ногами, мягко, но настойчиво поворачивает поводья в кистях. В правой, конечно, выходит с трудом, держать одновременно ещё и факел — слишком сложно для неё, не сидевшей верхом лет десять, если не больше.       Даже если ей показалось, даже если это не Огата, то для осуществления её же собственного плана требовалось идти, зажечь бутылки с керосином, чтобы пожар разрастался по определённой траектории.       Агнесса близоруко прищурилась в мрак леса, тени ловили отблески разбушевавшегося пожарища, становились от этого более зловещими, изгибались вдалеке отголосками воспоминаний, покачивали ветками, как недовольно качают головами люди. Останься она со старшим лейтенантом, не пришлось бы лезть на рожон, для грубой работы у него были десятки пешек. А у неё — чистый кабинет, собственная кровать и даже небольшая библиотека, а что самое главное — только чётко определённые обязанности, никаких оглядок через плечо, на чужую реакцию, на чужие действия.       Надо отдать старшему лейтенанту должное, он чуял пёсью верность и платил за неё сполна.       Вместо этого она вглядывалась в тени, ожидая, как те причудливо изогнутся, отделятся от остальных и вырастут в олицетворение её взрослых кошмаров с человеческими очертаниями.       Огата. Огата. Огата.       Он — ручное пожарище, запертое в бутылке, при правильном использовании будет играть ей на руку. Он — средство для достижения её цели.       Только средство.       Темнота стремилась сожрать пространство вокруг, пламя самодельного факела трепыхалось и истончалось, конь замедлился без команды, и Агнесса не хотела его подгонять. Их видно, их слышно, а у противника есть огнестрел, но она сама бы давно сбила себе ноги в беге по лесу, не пройдя и десятой части пути, а у животного зрение явно лучше. Поэтому Агнесса решила довериться. И Огате — тоже. Факел догорел.       Если он сигналом подзывал её к себе, то явно рассчитывал, что она станет приманкой.       Она мысленно прикинула, где сейчас находится, зажала зубами коробок, вытащила зажигательную бутылку из-за пояса и неловко левой рукой чиркнула спичкой, на секунду ослепив саму себя пламенем. Подожгла запал. И швырнула как можно дальше, чтоб не испугать коня. Бутылка разбилась, вспыхнула где-то в траве. Озарила светом небольшой участок.       Безмолвие, окружающее Агнесссу лопнуло, как плавательный рыбий пузырь. Прокатился разгулистым эхом рёв Сугимото, больше похожий на взбешённого медведя, вместе с гомоном нескольких голосов. Они смешались на несколько мгновений за вспышкой света, перекрикнулись, выругались. Кто-то командовал. Пламя затрещало и разлилось, заставив тени плясать чёрной рябью вокруг. Сугимото отчётливым бледным пятном выделялся среди них.       Агнесса заставила коня взять разбег. Тот несколько секунд снова артачился, потоптался на месте, а потом так резво проскакал по ухабистой земле, что ей оставалось только стараться удержаться в седле. И он с той же резвостью выбросился на небольшую поляну, разбил своей десятипудовой массивной тушей вражеский строй. Вернее, конечно, строя из трёх человек бы не получилось, но те бросились в стороны, Сугимото, отсечённый живой преградой от врагов, вытаращился на неё из-под козырька фуражки, размазавшись по стволу ближайшего дерева. Один из мужчин в тёмной простоватой одежде не растерялся и попытался замахнуться в сторону Агнессы длинной шипованной палкой.       — Прочь! — гаркнула она и развернула коня. — Раздавлю!       Мужчина на секунду засомневался, Агнесса хотела поймать его на этой слабости, двинула коня вперёд, они вооружены лишь палками, и никто в здравом уме не захочет, чтоб ему переломали рёбра одним ударом копыта. Конь заржал высоким дрожащим голосом, высоко поднял голову и сделал резкий рывок без команды, Агнесса кое-как успела завернуть его в сторону.       — Или хотите заживо сгореть?! — низко прорычала она, будто последнее движение таким и было задумано.       — У их главного пистолет, — Сугимото начал говорить сразу по делу таким же зычным громким голосом, но надрывать связки ему для этого не приходилось. — Он не станет стрелять, пока может попасть по своим.       Занял подобие оборонительной стойки и отошёл чуть подальше, всё ещё опасливо поглядывая на коня, тот хлестал себя хвостом, взволнованно фыркал, и, очевидно, понятия не имел, кто союзник, а кто противник.       — Так у нас та же самая проблема, — прошипела Агнесса, покрутила головой в попытке высмотреть и предположить, где именно сейчас должен быть Огата, чтобы отойти с траектории выстрела и не мешать. А потом опасливо прищурилась в сторону трёх тёмных фигур и совсем уж тихо сказала Сугимото: — К седлу с твоей стороны привязан кувшин с водой. Сними его.       — У этих нет оружия, — один из них выдохнул сипящим голосом, будто у него что-то то ли с горлом, то ли с лёгкими, — стащим девицу с лошади.       Зато другой не растерялся, воткнул свой шипованный ухват в горящую траву, накрутил её вокруг наконечника и взмахнул резким дёрганным движением перед конём. Происходящее смазалось в заевшую ленту фильма в кинотеатре.       Сугимото вмиг отреагировал, одним чётким ударом ноги сбил его с ног. Но не успел.       Пламя протрещало прямо перед мордой коня, Агнесса почувствовала, как заходили под её бёдрами мышцы, тот собирался попятиться, испуганно перемялся на месте, а потом резко заржал, оттолкнулся передними копытами и выбросил их перед собой. И сначала ей показалось, что это вся его попытка защититься, как конь оттолкнулся второй раз, мощнее. Вскинул копыта и вытянулся, вставая на дыбы.       Агнесса от испуга подтянулась за поводья. Конь недовольно прикусил уздечку, дёрнул головой, захлебнулся ржанием. Она быстро опомнилась, поводья запутались в непослушных пальцах, поэтому кое-как обхватила его за шею, больно тыкаясь носом во взлохмаченную гриву.       — Ты глухой?! — на эмоциях крикнула она Сугимото.       Смазанные пятна заплясали где-то на краю видимости. Жёлтые и оранжевые отсветы поверх бледного раздетого Сугимото, перемещающиеся чёрные фигуры. Конь грузно опустился на землю, отчего у Агнессы снова перевернулся весь мир, нормальная плоскость показалась непривычной.       По стволу дерева сползало одно из тел, оставляя за собой бордовые разводы. Единственный более или менее невредимый из оставшихся выкрикнул какое-то ругательство. Замахнулся шипованной палкой на Сугимото. Тот почти нечеловечески ловким движением ушёл от удара и припечатал кулаком прямо под рёбра, мужчина с отвратительным звуком захлебнулся воздухом. Агнесса совсем некстати засмотрелась, отмечая, что от такого удара вполне могла быть разорвана диафрагма и он теперь не боец. И не жилец. Зато кое-как поднимался с травы самый первый. Конь нервно фырчал, снова пытаясь заартачиться, лишь бы сбежать подальше.       Агнесса вытащила из-за спины айнский охотничий нож, который дала ей Асирпа, и аккуратно, лезвием от шкуры коня, поддела верёвку, едва успев перехватить сам кувшин. Сняла с себя пододеяльник.       — Су-ги-мо-то! — крикнула она изо всех сил, отчего конь снова дёрнулся. — Лови!       И бросила всё это ему. Сугимото дёрнулся, чтобы поймать, оступился, но не упал. Агнесса с липкой неприязнью отметила — чужие шрамы её не то, что испугать, хотя бы удивить могли редко, а его шрамы она видела не один раз, пока зашивала, добавляя новые, однако её до мурашек пугала эта силища и почти животные рефлексы, пусть они сейчас и союзники.       — Асирпа там, — ткнула пальцем в сторону, где уже сомкнулся пожар, — она знает, что делать.       А потом прогремел выстрел. Единичный. Целью был кто-то за пределами поляны, в той стороне что-то влажно чавкнуло, пространство будто разрезало этим выстрелом надвое. С таким звуком пуля входит в череп. А потом оттуда через несколько секунд раздался крик.       — О, Огата, — спокойно заметил Сугимото, прячась за стволом дерева то ли от того, в кого стрелял Огата, то ли на всякий случай от него самого.       Агнесса растерялась, думая, в какую из сторон стоит двинуться, как где-то под копытами коня землю вспахала череда ответных выстрелов.       Конь развернулся так резво, что чуть не сбросил её, Агнесса едва успела вцепиться в седло. Взбрыкнулся ещё раз. А потом с удивительной силой в секунду быстрой рысью понёс её прочь. Раздалась ещё череда выстрелов, Сугимото крикнул что-то ей в спину. Агнесса боялась даже попытаться схватить поводья, перестанет держаться руками — упадёт и свернёт себе шею. В лучшем случае.       Конь нёс её прочь от пожара, темнота с обманчивым спокойствием подбиралась к ним, и она жмурилась, вжимала голову в плечи, чтобы спрятать лицо от хлещущих веток.              — Тише, тише, — Агнесса выдавила из себя уверенность.       Он фыркнул, непослушно дёрнул головой и замедлил бег, а потом всё-таки перешёл на шаг. Агнесса осторожно одной рукой потянулась к поводьям. Конь оттолкнулся передними копытами, она неудачно перенесла вес на ноги в стремени, смазанно махнула рукой в воздухе, не успев зацепиться ни за поводья, ни за переднюю луку седла. Вторая рука от постоянного напряжения не выдержала движения, соскользнула. Конь вытянулся, встал на дыбы. И сбросил её с себя.       Агнесса от испуга задержала дыхание, вместо того чтобы попытаться выправить положение, на долю секунды замерла. В последний момент успела хотя бы выкинуть одну ногу из стремени, если уж падать — лучше на бок. Как-то наспех прикрыла голову руками.       Удар о землю её оглушил. В глазах взорвались тысячи искр, а бедро обожгло разрывающей болью, руки рефлекторно дёрнулись, и она сама себе локтем стукнула по разбитой части лица. Агнесса снова задержала дыхание, будто это поможет не тревожить разбитое тело, кое-как вытащила вторую ногу из стремени и отползла, буквально проезжаясь по траве здоровой частью лица. Сил хоть как-то подняться не было.       Конь оглушительно громко заржал, задирая голову, и бодрым гарцующим шагом исчез в темноте. Агнесса из череды обрывистых спутанных мыслей выделила единственное чёткое и сформулированное желание — послать к чёрту эту строптивую животину.       Хотя, конечно, запоздало из-за вращающегося вокруг мира подумала, что это было именно её осознанное решение — попытаться рискнуть.       Агнесса развалилась на траве.       А могла бы сейчас в худшем случае стоять в стерильной операционной, где медбрат подаёт инструменты, а потом сам переворачивает больных, на выездах из штаба обязательно кто-то из выделенных старшим лейтенантом молодчиков носит её чемодан со всеми инструментами. И не принимать решения, от которых будет зависеть чужая или собственная жизнь, может, у Сугимото и остальных всё было на самом деле под контролем, а она только зря подняла шумиху. Сугимото не ругал её, но и не был особо ей рад, так что по его реакции сложно было понять.       Боль с каждой секундой растекалась по бедру, Агнесса кое-как подтянулась и прислонилась спиной к дереву. В тусклом свете от далёкого пожарища всё равно отчётливо была видна кровь. Бутылка со спиртом разбилась, впившись осколками в бедро, и, может, ей даже повезло, что в тот момент из-за спины сползла на этот бок сумка — и бутылка разбилась о неё, вспоров в двух местах.       Может быть, в рану не попала земля. Она первым делом ощупала оставшуюся бутылку с керосином и даже успокоилась сначала, будто это точно значило, что она доведёт свой план до конца, будто у неё по-прежнему всё под контролем.       А потом тяжело выдохнула. Она же просто не сможет встать без посторонней помощи.       Осколки нужно как можно быстрее аккуратно извлечь чистыми руками и перебинтовать или зашить рану. Нужно нормальное освещение. Нормальная чистая комната. И спирт не из разбитой бутылки.       Агнесса на секунду позволила себе зажмуриться, пару секунд сосредотачивалась, сжимая пальцами у рёбер ткань айнского халата, чтобы отвлечься от боли — рану хотелось зажать, но трогать было страшно. Непривычное безмолвие снова повисло над лесом. Только пожар с тихим треском подбирался между деревьев, Агнессу этот звук даже успокаивал, он будто оставался единственным доказательством, что она не оглохла, ей не заложило уши и, на самом деле, враг прямо за её спиной не ждёт, чтобы пустить пулю в спину из её же револьвера, пока она не видит и не слышит его.       Она кое-как подопнула к себе более или менее подходящую палку, вытащила тряпку, которая выполняла роль запала в зажигательной бутылке, и обмотала вокруг, смочила её оставшимся керосином. С усилием вогнала в землю и подожгла, перед этим успев испугаться, что где-то потеряла коробок со спичками. Яркие оранжевые отсветы разлились не дальше, чем на пару локтей, а потом начинали теряться между массивных корней дерева. Рана выглядела плохо. Кровь едва заметно красила халат, Агнессе бы очень хотелось перепутать в полумраке с неудачно лёгшими тенями, но чем дольше она просто спокойно сидела, тем сильнее нарастала боль, выдавливала прыгающие в груди искры азарта. Там явно не маленькая царапина.       И действительно — штаны пропитались насквозь, если кровотечение не остановится, она упадёт в обморок, а потом или заживо сгорит, или её пристрелят раньше. Агнесса запретила себе об этом думать. Ей нужна холодная голова и твёрдые руки. В конце концов, ей достался лучший врач на ближайшие несколько вёрст.       Она закатала рукава, вытащила из сумки щипцы, те лежали в кожаном чехле и должны были быть явно чище её рук, зажала их зубами, откинула полы айнского халата и медленно-медленно распорола штаны с панталонами охотничьим ножом вокруг раны. Резать на себе оказалось жутко неудобно. Зато пациент точно жаловаться не будет.       Для неподготовленного человека не прикрытая одеждой рана выглядела бы ещё хуже — куча мелких осколков россыпью под разными углами превращали кожу в кровавую кашу, местами их, вероятно, было просто не видно. Агнесса облегчённо выдохнула.       В это месте располагалась только восходящая ветвь латеральной огибающей артерии бедра, но судя по цвету крови и тому, что выходила она не толчками, артерия не была задета. А потом неожиданно поняла: чистые тряпочки, которых всегда было достаточно в сумке как раз для таких случаев, кончились — из них был сделан первый факел, запалы для зажигательных бутылок, а парой дней ранее они пошли на оказание первой помощи в айнской деревне. Скрепя сердце Агнесса распаковала новенькие бинты из хрустящей бумажной упаковки. Медленно вытащила щипцами самые крупные осколки, остальные решила пока в таких условиях не трогать, промокнула обрывком бинта участки здоровой кожи и наложила давящую повязку, которая заодно местами придерживала то, что осталось от штанов.       Она закрыла глаза. Усталость разливалась по телу, давящим тягучим чувством задерживалась в бедре и половине лица. Хотелось уснуть. Агнесса уже была готова рационально предположить: или «свои» победят и позже найдут её тут, или нет смысла напрасно трепыхаться, сама из леса она не выйдет, к тому же слепые бандиты вряд ли будут так благородны и отпустят её во второй раз.       Поэтому пыталась представить беседку в летнем саду поместья, над которой раскидывает ветви столетняя яблоня, день идёт к закату, а она сложила руки на столик и сладко задремала над книгой, вообще-то интересной, но прохладный ветерок убаюкивал, перелистывал страницы. Может, это и к лучшему, она перечитает ещё раз хорошие моменты, пока будет искать, где остановилась. Со дня на день вернётся из столицы её учитель естественных наук и привезёт журналы, а сейчас гувернантка позовёт к ужину и всё время будет напоминать, что надобно бы отправить ради приличия родному брату письмецо.       Агнесса хотела только снова на море. К матери.       Чтобы солёный тёплый воздух, горячий песок под ногами и объесться фруктами, пока не заболит живот, а мать устало смеялась над тем, как она извозилась по уши в сочной мякоти. Чтобы бегать босой по летней кухне, подслушивать разговоры маминых гостей. Наверное, поэтому потом ей было так легко принять, что у стен могут быть уши — она сама любила сунуть со скуки нос в чужие дела.       А вот с Огатой в последнее время как-то расслабилась.       Агнесса скривила здоровую половину лица, но за ней повело и вторую, пробежала новая волна противной тянущей боли, какое, наверное, везение, что у неё нет зеркала. Нет и возможности оценить насколько всё плохо. Чёртов Огата и тут ей мешал, вклинивался в стройный ряд попыток забыться, не чувствовать медленное течение секунд в ожидании исхода. Если бы исход от неё не зависел, то было бы проще. Но она могла сделать лучше, могла заметить, что за ними следят, могла бы попытаться предотвратить. Сейчас она могла только медленно прирастать к земле, иногда с тревогой открывать глаза, выискивать новые тени в отблесках факела.       Пожар, кажется, подбирался ближе с одной из сторон. Ни череды выстрелов, ни лёгких шуршащих шагов бандитов, вооружённых шипованными палками.       С каждым разом открывать глаза становилось всё сложнее, Агнесса чувствовала, как время растягивалось, сильнее клонило в сон. И единственное, ради чего она готова встать, — это стакан воды. Свежей. Родниковой. Талой. В хрустальном графине, какую ей подавали перед завтраком, а к графину — красивую прозрачную чашку, рассвет брезжил сквозь грани, рассыпаясь по комнате. Агнесса больше не пыталась даже моргать. Просто прикрыла глаза, уронила голову на ключицу, часть выбившихся из косы волос заслонила лицо.       Жажда — один из симптомов сильной кровопотери.       Хорошо быть лучшим врачом на ближайшие несколько вёрст. Она хотя бы знает, сколько времени ей отмерено. И сожалеет лишь о том, что так и не узнала, где же было спрятано это чёртово золото, правда ли Ноппера-Бо — отец Асирпы и, конечно же, зачем всё это нужно Огате. Сам он говорил — просто хочет денег и жить на широкую ногу, но ищущие богатства не ночуют в палатке в лесу, не делятся так легко обедом и деньгами, — она спросила у Асирпы, конечно же, Агнессе полагалось из семидесяти пяти сен всего двадцать — без малейших признаков недовольства, хотя вот что, а недовольство он показывать умел. Не верила она и в то, что сказал ей Цукишима про него, по всем наблюдениям, Огата не вёл себя как тот, кто хотел выслужиться, подняться в звании. Огата талантливый солдат, но этого недостаточно, для такого нужно быть лидером, к тому же, она не видела в нём амбиций карьериста.       А на свои собственные наблюдения она привыкла полагаться.       Глобальные цели о больнице, мировой известности, отпечатке в истории утекали вслед за кровью, сочащейся из повязки на бедре. Хотелось хотя бы простого: закутаться в шерстяное одеяло, тело мёрзло, а сил на дрожь не было, хотелось пить. Не того, к чему, может, придётся идти десятки лет, а самого обычного. Хотелось снова такого же простого — спросить у самого Огаты обо всём. Поговорить. Просто поговорить, как и многие дни до этого.       Рядом едва слышно просел мох, а потом ещё и ещё от чьей-то тихой поступи.