Святоша

      Агнесса приоткрыла глаза, сквозь ресницы и спутанные волосы попыталась разглядеть подошедшего, глаз с повреждённой стороны заплыл, в бессознательном состоянии она умудрилась перевернуться на здоровый бок, поэтому пришлось довольствоваться поросшими мхом сплетениями корней дерева. Факел давно выгорел, и сумерки разгонял свет откуда-то из-за спины. Агнесса решила играть роль трупа, тем более силы у неё оставались только на это. Но охотничий нож Асирпы верно ждал в ножнах за спиной. А потом увидела босые крепкие ноги без единого шрама и отведённое в сторону от неё дуло винтовки, Огата, если это, конечно, был он, в чём она не была уверена, молча стоял прямо над ней.       Огата, которого знала Агнесса, около трупов не мнётся. Огата привычным за войну движением проверяет пульс, если лично не сделал выстрел в голову, и идёт дальше, не теряя времени, оставляет позади и врагов, и союзников.       Он всё-таки наклонился, переложил винтовку в левую руку, правой осторожно провёл по её шее от самой гортани до сонной артерии, вжал в тонкую кожу два пальца. Агнесса резко дёрнула головой. Всё перед глазами мутное и смазанное из-за головокружения. Она с последним усилием дёрнула за рукоять нож из-за спины.       Человека перед собой она не знала вовсе.       Тот выглядел юношей из-за почти трогательной растерянности, и все-все острые черты лица от шрамов на челюсти до дурацкой бородки и угловатых линий бровей никак не могли сделать его самого ни на каплю острее или жёстче. Он легко стукнул прикладом по лезвию ножа, выбивая из ослабшей руки.       Зато вот ловкость движений она узнала.       — Тьфу ты, напугал, — она промямлила едва слышно пересохшими губами. К тому, как тянет разбитую половину лица, уже привыкла.       Огата сел удобнее, преклонив одно колено, и опёрся прикладом винтовки о землю — вообще-то она действительно серьёзно всё ещё сомневалась, что это он, — странным движением убрал волосы с её лица, пытался их то ли пригладить, то ли зачесать назад, будто бы осторожно, но вышло скорее неловко. Агнесса посмотрела снизу вверх и обратно. Она-то в лучшем случае в рубашке его только видела, и то без кителя было непривычно. Ещё непривычнее то, что он молчал не в стойкой упрямости и уверенности в своей правоте, а как будто действительно от растерянности.       И в его серых глазах отражался едва заметный свет. Кажется, за её спиной вставало солнце.       — Я плохо слышу, по губам читать не получается, — Огата резко поморщился, слегка наклонил голову и потряс себя за мочку уха, как если бы ему туда попала вода, а потом наклонился к ней, видимо, чтобы она говорила ему на ухо.       Агнесса поморщилась, прядь его волос упала на лицо, теперь она поняла, что говорил он как раз как человек, который сам себя с трудом слышит, но старается всё равно быть тише, оттого у него выходил низкий, почти рычащий шёпот, на некоторых звуках срывался на беззвучный тихий шелест.       — Ваши горящие стрелы чуть не оставили всех глухими. Пуля? — он, очевидно, имел ввиду её бедро. — Осталась внутри или прошла навылет? Сами идти сможете?       — Это стекло, — выдохнула она. — Часть вытащила. Остальное зафиксировала тугой повязкой, кровотечение остановилось, но встать не смогу.       Огата отодвинулся, коротко кивнул, а потом соскрёб её ледяную руку с земли своей горячей ладонью и потянул, явно собираясь перекинуть через плечо.       — Нет, — она слабо дёрнула руку обратно к себе, обескровленные пальцы еле слушались, — поднимать тоже нельзя.       — Что не так? — вот в таком сосредоточенном тоне она узнавала Огату.       Она перекатила тяжёлую голову в попытке разглядеть его, но взгляд вместо этого упёрся в приклад винтовки. Огата ещё сильнее загородил крупицы света, наклонился над ней, приподнимая брови то ли вопросительно, то ли снисходительно.       — Из-за потери крови упало давление, — Агнесса постаралась объяснять как можно чётче и быстрее. — Поднимешь вертикально — кровь отольёт от мозга. Упаду в обморок. Кровь в должном объёме долго не будет поступать в мозг — останусь дурочкой. Если вообще останусь.       — Я не могу вас взять на руки. Мы станем ещё более лёгкой мишенью, — быстро отсёк тоном, на который, по-хорошему, следовало обидеться.       Она при смерти, а не идиотка. Но Огата до сих пор зачем-то держал её холодную ладонь. Не сжимал и разжимал, передавая шифр, не пытался её поднять, просто держал, будь Агнесса чуть более сентиментальной, то решила бы, что он так хочет успокоить её.       — Знаю, — Агнесса решила подумать об этом позже. — Это и не помогло бы. Перегиб в плечах и коленях тоже затруднит ток крови.              — У нас нет возможности сделать носилки, — он отвечал спешно и внимательно щурился в отступающие сумерки.       — У тебя кончились патроны, — Агнесса даже устало улыбнулась здоровой частью лица, когда до неё дошло.       Огата то и дело превращался в сплошное бледное пятно на фоне серого неба с более светлыми мазками, ей приходилось с каждой секундой прикладывать всё больше и больше усилий. Сложно представить, что он будет беспокоиться о ней. По крайней мере, без причины. Огата вообще говорил так, будто совершенно очевидно, что её, как раненую, нужно эвакуировать, это никак не вязалось у неё со всем, что она о нём знала до этого, поэтому только и могла отвечать на его вопросы.       — Один остался, — а потом перевёл взгляд на неё, всё так же щурясь, из-за чего его лицо наконец-то стало выглядеть привычно. — Быстрее. Вы же военврач, вам виднее, что нужно делать, — без малейшего намёка на вопросительную интонацию начал давить на неё. — Если я вас нашёл, то и они нас найдут. Если не сгорите и не задохнётесь дымом раньше.       Агнесса округлила на него здоровый глаз, вот в таком сосредоточенном тоне она узнавала Огату.       — Надо поднять давление инъекцией. И можно попробовать физраствором увеличить объём циркулирующей крови. Но это временная мера. Потом, наоборот, к упавшему давлению будет ещё и переизбыток хлорида натрия в организме. Впрочем… — зажмурилась, вспоминая, чего и сколько у неё осталось в сумке. А потом снова резко сфокусировалась на его лице и пошевелила на пробу пальцами. Вышло еле-еле, и он должен был почувствовать это буквально кожей, — конечности онемели.       Она замолчала, экономя силы. Огата поймёт её и так.       На мгновение сумерки вокруг замерли, затих треск пожара, стала неважной боль и слабость в теле. Гораздо важнее, как в растянувшееся мгновение он сосредоточенно мысленно взвешивал всё.       А потом Огата отложил винтовку.       Рядом. Под правую руку, чтобы вскинуть её при необходимости, Агнесса облегчённо выдохнула и расплылась в кривой улыбке.       — В сумке металлическая коробка. В ней шприц и бутыльки. Тебе сначала нужен бутылёк из синего стекла. Он один там такой. Не хочется умереть от любопытства раньше, — она попыталась смочить горло, глотая слюну, — зачем тебе это?       Огата в ответ только молчал, поэтому сначала могло бы показаться, что он её просто проигнорирует.       Но Агнессе так больше не казалось.       Он отпустил её ладонь и осмотрел содержимое сумки, достал металлический контейнер и показал ей маленький бутылёк из потёртого синего стекла.       — Этот? — Огата дождался, пока Агнесса быстро зажмурится и слегка одобрительно улыбнётся, и начал вытаскивать зафиксированный шприц. — Я просто подумал. Есть кое-что, — несколько секунд пристально смотрел на неё своим вроде бы обычным немигающим взглядом, будто это гораздо важнее всего происходящего.       Однако теперь во всём его лице было что-то едва живое. Не такое, как копошащиеся опарыши под кожей у мертвеца. По-настоящему человечное. Обычное. И этого человечного было гораздо больше, чем может быть в том, кто в момент выстрела в другого человека не думает ни о чём, а если и думает, то только о сухих баллистических расчётах.       — Есть кое-что, что я хочу у вас спросить, — голос у него звучал ломко и отчего-то сухо.       Агнесса изо всех сил старалась сосредоточить взгляд, в груди со слабым поверхностным дыханием всё ещё еле теплилось живое любопытство, остатки страстного желания разгадать загадку, стоя к ответу так близко — буквально руку протяни. Но глаза уже застилала мутная пелена, она понимала, что это в её восприятии время тянется и тянется, мозг не в силах уже так быстро обрабатывать информацию, будь это даже простой диалог с Огатой.       — Агнес, — позвал он её уже твёрже.       — А-а, — заторможено отозвалась, попыталась сфокусировать взгляд. — Надо ещё, знаешь, сначала… Чёрт, ах, — поверхностно вдохнула и выдохнула, стараясь не потерять сознание, мысленно корила себя за неосмотрительность. Вот он, Огата, готовый помочь, готовый вывести её из тёмного леса. — Там. Там на русском написано. Такое слово длинное.       — Что именно там написано, Агнес? — с нажимом перебил он.       — «Нашатырь», — родной язык встал поперёк горла.              Огата вытащил бутылёк и снова показал ей. Агнесса выдала тихое «ага».       Под указания он быстро закатал левый рукав её рубахи, сунул под нос марлю, пропитанную нашатырём, а потом этой же марлей протёр сгиб локтя. Агнесса осоловело проморгалась, мелко дёрнулась, но снова быстро обмякла. Он скрутил из бинта жгут, подложил под него марлю и перетянул руку выше локтя. Наполнил шприц сначала лекарством. Разбавить физраствором у него получилось ещё более ловко под лепет Агнессы про то, как выгнать оттуда воздух и чем чревато его попадание. Вложил шприц в её правую руку и поднёс к вене. Даже под чутким руководством у него с первого раза попасть не выйдет. Его пальцы бережно вплелись между прядями растрепанной косички на затылке и медленно-медленно помогли ей слегка приподнять голову, чтобы она видела, что делает.       Агнесса почти чистым усилием воли заставляла шевелиться обескровленные пальцы, поршень медленно шёл внутри стеклянного корпуса шприца, торопиться теперь было просто нельзя.       Огата вдруг спросил над её ухом совсем тихо, не громче шуршания ветра в кронах ещё не сгоревших деревьев:       — Как ваша фамилия?       — Можешь отпустить мою ладонь, — выдавила она, когда приспособилась держать шприц навесу, — лучше дай…       Он сделал быстрее, чем она успела домямлить, поднёс нашатырь. Агнесса поморщила нос от противного запаха, видимо, сильнее, чем в прошлый раз, поэтому притупившаяся боль в разбитой половине лица вновь вспыхнула, разошлась по всей половине лица, вместе с болью разошлась и лопнувшая кожа на скуле, она чувствовала, как снова жарко и влажно пекло в том месте, отдавало резью в глазницу, и отёкший глаз окончательно заплыл мутной пеленой рефлекторных слёз.       — И развяжи жгут.       Огата попытался развязать хвостики бинта одной рукой, на секунду замер, что-то прикидывая, а потом кое-как свернул сумку, подложил ей под голову и довольно быстро уже двумя руками ослабил жгут. Агнесса молча за этим пронаблюдала. На этот раз вышло легко и почти естественно оставить при себе едкие комментарии, мол, это у неё в мозг кровь плохо поступает, а он-то почему так заторможено всё делает. Конечно, он мог бы сразу завязать нормально, впрочем, Огата не знал, что надо будет тут же развязывать, она же ему не сказала, он мог бы сразу подложить сумку и освободить себе обе руки.       За одни только действительно искренние старания она уже чувствовала себя обязанной хотя бы не скалиться в его сторону.       — Я знаю, как выйти из пламени. Как отличить поддельные кожи от настоящих. А ты спрашиваешь меня всего-то о глупой бюрократической формальности? — Агнесса устало усмехнулась, растягивая улыбку только со здоровой половины лица, то и дело переводя взгляд от Огаты до шприца и обратно. Нашатырь здорово бодрил, у неё снова получались длинные предложения. — Ты пугаешь. Где мой обычный Огата?       Рискнула задать этот вопрос уже прямо, конечно, завёрнутым в якобы шутку.       — Зная вас, как раз при смерти и не скажете объективно полезную информацию, — он говорил так, будто для него сейчас в этом не было совершенно никакой проблемы. Будто Агнесса не была проблемной. Просто озвучивал обычный нюанс её характера, вроде отсутствия любви к сладкому, — ведь тогда, по логике, у меня не останется смысла пытаться вас спасать.       Жидкость в шприце почти кончилась. Агнесса на пробу пошевелила пальцами в сапогах, отмечая, что чувствительность возвращалась. От такого шикарного подарка, как шанс на жизнь, не отказываются.       Но ей бы хотелось знать цену.              — И зачем тебе это? — ей определённо уже становилось лучше, мысли прояснились.       — Вы так испуганно говорили про безымянные могилы, когда были не в себе. Я подумал, — Огата говорил своим обычным спокойным голосом и смотрел на то, как она вытаскивает иглу из вены, придавливает марлей, сгибает руку в локте. Смотрел, но будто не видел, а потому протянутый шприц взял с едва заметной задержкой, — что вам с вашей любовью обозначить себя и свою важность хотелось бы иметь на табличке настоящую фамилию, а не ту, которой вас называли под командованием старшего лейтенанта.       Мысли у Агнессы прояснились, однако теперь невпопад она отвечала целенаправленно:       — Минуты полторы ещё. Разойдётся по организму. Помоги перевязать.       Спросила у него о том, зачем ему вообще её спасать, но, как обычно у них и бывало, возникло определённо странное недопонимание. Огата ответил ей так, будто она спрашивала о том, зачем ему знать её фамилию.       И этим сказал гораздо больше.       Небо только-только светлело, разливалась алым заря над кронами деревьев, и в этом свете Агнесса уже не была уверена, с какой стороны идёт пожар. Огата скатал в рульку бинт, служивший жгутом, и, аккуратно расправляя, перевязал им же сгиб её локтя. Выходило несколько неказисто, движения у него были уверенными, пусть совершенно очевидно непрофессиональными. При должном обучении из него вышел бы хороший врач. Лучше, чем из неё стрелок, военный или в принципе хоть сколько-нибудь дельная боевая единица, может быть, даже врач из него получился бы гораздо лучший. Кроме холодной головы и твёрдых рук у него была ещё большая сила и выносливость.       Но сейчас она чувствовала, как это играет ей на руку, а не уязвляет гордость.              — Глупость, — резко выплюнула Агнесса, раздражённая собственными мыслями, — ты всё равно не сможешь правильно написать мою фамилию. Лучше сделай так, чтобы это не понадобилось. Я ничего не понимаю в сражениях. Скажи, что делать. Я сделаю, — она горько усмехнулась здоровой половиной лица и на секунду прикрыла глаза, сосредотачиваясь. — А взамен уж постараюсь не разочаровать тебя ответом.       Она опёрлась о плечо Огаты, теперь его кожа наощупь не казалась настолько горячей, он забрал винтовку, а другую ладонь положил ей на талию, придерживая. И очень кстати. Её повело в сторону, кое-как попыталась напрячь руку, но только слегка оцарапала его плечо. Сознание не угасало, однако, тело всё ещё не слушалось, безвольно опрокидываясь, как если бы у марионеточной куклы одну за одной подрезали ниточки, оставляя путаться даже в подоле халата и широких рукавах. Он потянул к себе, прижимая её здоровый бок к своему бедру, и медленно выпрямился во весь рост вместе с ней.       Агнесса чувствовала странное: то ли спокойствие с Огатой, то ли уверенность в Огате.       Несмотря на то, что он сходу смог прочитать надпись на русском на бутыльке.       — Агнес, — он снова позвал её по имени и сделал после этого значительную паузу, явно ожидая, пока она соберётся с силами и поднимет голову.       Она заправила выбившиеся из косички волосы за ухо только со здоровой стороны лица с каким-то жгучим стыдом, вжала голову в плечи. Огата выглядел так, будто с ним не случилось вообще ничего не только сейчас, но и за всю жизнь, кроме столкновения с Сугимото. Больше ни единого шрама на всём теле. Ей казалось это смесью из профессионализма и ужасного везения, тоже повод для зависти.       — Любой ответ будет правильным, — Огата говорил торопливо, отрывисто, но при этом чувствовалось, что он пытается объяснить ей что-то важное. Некоторые звуки у него по-прежнему проседали, но уже не так сильно, он слегка сдвинул брови на переносице, будто бы морщился. — Я не так выразился. Скорее, мне нужно ваше время и ваше мнение как человека с уникальными знаниями.       — Главное, надень штаны, — Агнесса смотрела ему в лицо совершенно спокойно, потому что это был именно он. — И так теперь могу сказать, что сифилиса у тебя нет.       Огата скептично слегка приподнял брови и с обычной неэмоциональной интонацией выдал:       — Рад, что вам лучше.       Но хмуриться прекратил.       Агнесса покачнулась, на пробу постаралась сохранить равновесие, а потом рефлекторно сунула руку за спину, там обнаружились только ножны с охотничьим ножом Асирпы. Огата сделал полшага от неё. Посмотрел, как она кое-как сохраняет равновесие, подобрал с земли её сумку и вложил лямку в протянутую руку. И, видимо, ему было совершенно очевидно, что сумка её перевесит, уж слишком быстро успел упереться ладонью ей в плечо. При этом в совершенной тишине.       Она поймала себя на том, что ожидала, как он будет ехидно всё комментировать или многозначительно молчать, давая ей возможность самой догадаться, какого мнения и о её разбитом состоянии, и попытке влезть, куда не просили.       Лицо у Огаты выглядело ужасно красивым при по-настоящему спокойном выражении. Без привычной мёртвой обледеневшей стылости, без выросшей поверх ледяной защитной корки. В восходе, красящим алым багрянцем ещё сумеречное небо, Огата выглядел обычным человеком.       Олицетворение ненавистного, олицетворение страхов, сила, которой она завидовала и которую так хотела использовать. И ничего не значащий солдафон, не способный ни на дюйм изменить чётко выстроенный до цели маршрут её планов, не заслуживающий ни унции её душевного равновесия. Он, конечно, и так чёртов говнюк, который отвечал грубостью на её искренность, но и она же, в свою очередь, смотрела на него через призму своих проблем.       Огата был совершенно прав, когда спросил, мол, при чём тут вообще он в её претензиях.       Она слегка сгорбилась и прислонила ладонь ко лбу, тяжело выдохнула от осознания, какой же дурой была. Огата, видимо, воспринял это движение как ухудшившиеся самочувствие, поэтому потянул за плечо на себя и ещё раз осмотрелся вокруг, явно осторожничая.       Агнесса наощупь в сумке нашла отдельный листок, вложенный в блокнот, и протянула Огате. Он развернул, пробегаясь взглядом по её каракулям, которые ещё пару часов назад — она всё ещё не была уверена, сколько времени прошло — служили самодельной картой для объяснения Асирпе.              — Вытравим их. Побегут, как крысы из горящего дома, — она снова заправила волосы уже с обеих сторон и внимательно огляделась, эта часть леса выглядела совершенно незнакомо. — Мы днём проходили мимо оврага, помнишь? Где мы относительно него, можешь показать? Стрелы Асирпы должны…       Миг взорвался и рухнул стремительно гильотиной. Её грубо отсекло от Огаты. Очередь выстрелов — кажется, их было три — глухо прошлась по стволу рядом. Агнесса опрокинулась назад. Запоздало прикрылась от удара прямо по центру рёбер, отчего у неё выбило всё дыхание. А потом поняла — это Огата успел среагировать и так оттолкнул. Как успел. Как сумел.       Она спиной наотмашь ударилась о землю, подавилась вздохом, кое-как поскребла руками, смазано зацепилась за выступающие корни. Но недостаточно сильно. Руки будто сами их выпустили. Агнесса покатилась кубарем в овраг, пытаясь прикрыть голову. Бедро снова и снова разливалось болью, будто её на этот раз всё-таки зацепила пуля или осколки прорезали плоть до самой кости.       — Агнес! — Огата впервые на неё по-настоящему рявкнул.       Зычно, звонко. Но ей казалось невозможным определить, откуда он кричит, звук перекатился по лесу, отдаваясь в её голове.       Она рефлекторно схватилась за бедро с чётким желанием расковырять ко всем чертям рану, голыми руками вытащить осколки, которые теперь вошли ещё глубже, выпустить кровь, а вместе с ней и мерзкое чувство, будто расплавленный свинец тёк по всем венам, нервам и жилам — даже при условии, что в сухожилиях нет кровоснабжения, — ей хотелось всеми силами выпустить его. Притупить боль.       А потом резким движением отдёрнула руки, возвращая самоконтроль. Сжала ладони в кулаки и стиснула зубы.       — Агнесса! — гаркнул Огата откуда-то слева совсем незнакомым ей тоном голоса, если уж их раскрыли, скрывать свою позицию причин не было. А потом сделал совершенно невозможное. — Ране’на?       На секунду Агнессе показалось, что ей мерещится от удара головой и кровопотери, но под химической реакцией сердце снова в должном объёме гнало кровь к мозгу.       Она изо всех сил попыталась сфокусироваться. Хотя бы на мхе перед носом. Ей очень хотелось ответить ему, что она пока что понятия не имеет, а ещё к нему очень много вопросов. Ещё больше, конечно, претензий, из которых самой беззлобной будет его ужасный акцент.       Но она и так потратила непозволительно много времени до этого.       Покрутила головой, медленно, ползком подтянулась к ближайшему дереву, прислоняясь спиной к стволу, если договориться не выйдет, пулю на звук голоса схватить меньше шансов.       — Не сильно больше, чем прежде! — так же громко попыталась крикнуть Агнесса и совершенно ожидаемо у неё не получилось.       Родной язык при сознательном использовании будто встал поперёк горла. И тут же поняла, к чему он спрашивал, он сейчас скажет ей бежать, в чём будет совершенно прав, выбор тут был небольшой, если уж их застали врасплох. Поэтому Агнесса постаралась сначала сделать то, что ей было более выгодно — договориться.       — Вы же тот господин, который ударил меня по лицу! — почти приветливо обратилась она в сторону чащи из ещё не занявшихся пожаром деревьев. — Тони Андзи, верно?       — Девушка, так плакавшаяся за свою жизнь и за свои вещи. И вот теперь ты тут, — он говорил так, будто со всем уже заранее смирился. Голос у него был всё ещё с хрипотцой, и чем дольше говорил, тем более старым звучал.       — Вы ведь могли свернуть мне по-тихому шею, но не стали. Думаю, в вас осталось ещё что-то человеческое, — Агнесса говорила наигранно дружелюбно, одновременно подбирая ноги под себя, чтобы потом быстро встать.       — Ты просто больно жалобно умеешь петь, — старик будто бы был искренне расстроен тем, что дал ей шанс. — А теперь четверо моих товарищей мертвы. Может, уже больше.       Из чащи леса негромко щёлкнуло, затем ещё раз, но по-другому, как если бы он перезаряжал пистолет. Агнессу начали утомлять переговоры в таких напряжённых условиях, начинало казаться, что говорит он больше, чтобы выговориться, чем прийти к взаимной выгоде. Но Агнесса же чётко видела узорные манжеты своих рукавов, значит, в это время короткой передышки Огата мог изучить карту, та осталась у него в руке, и освещения должно было хватить. Зелень леса впервые казалась ей не умиротворяющей, теперь холм, поросший мхом, отделял её от Огаты.       Агнесса больше его даже не слышала, но была уверена — он где-то там. И именно сейчас её не бросит. Огата мог сменить позицию, обойти противника, она бы даже уже была не против и приманкой стать, если пользы больше никакой от неё не будет. Он тот, кому не нужно геройствовать, лезть под пули, врукопашную, тащить её на своей спине несколько вёрст, просто Огата говорит такое важное для неё «я вас не брошу» по-своему.       — Это всё равно бы случилось, — она сымитировала сочувствие в голосе и сделала небольшую паузу. — Ваша незаконная деятельность вот-вот бы утомила или деревенских, или стражей порядка, ещё и конкретно ваша кожа нужна не только нам, сейчас охочих развелось. Мы бы сделали копию и разошлись, — Агнесса тихонько развязала тесёмку на конце почти развалившейся косички и переделала причёску в крепкий хвост, совершенно очевидно, что бежать ей как раз придётся. — А теперь мы вместе против стихии, я знаю единственный безопасный путь сквозь огонь, обычно в пожарах люди чаще умирают от удушья, чем от ожогов.       — Пусть так. Слишком поздно нам всем, — он сделал акцент на последнем слове, — идти по безопасному пути, девушка.       — Баран упёртый, — расстроилась Агнесса своей очередной неудаче в роли переговорщицы.       Из чащи снова раздался звук механизмов пистолета, она бы по логике предположила, что старик снял предохранитель.       А вот Огате предполагать было не надо:       — Бегите! Как было в правилах вашей игры, — и тут же добавил, определённо точно понимая, как дойдёт до неё быстрее: — Гори, гори ясно! — совершенно без напева отчеканил он. — И не погаснет.       Агнесса с удивлением и в то же время огромным ликованием бросила быстрый взгляд в сторону холма, за которым был Огата. Он не просто что-то разобрал в её каракулях, которые стыдно называть картой, он придумал план, а потом придумал, как сократить до пары фраз объяснения как двигаться, в какую вообще сторону, и — самое главное — вселить в неё уверенность всё это сделать. Он её слушал, он запомнил. Она даже сможет позволить себе упасть в обморок в конце, потому что он её встретит.       И Агнесса побежала.