Святоша

      — Чай был отравлен, — ещё раз повторила Агнесса, чтобы лица всех присутствующих наверняка изменились, чтобы ни один не подумал, будто ему послышалось. — Вызывать рвоту уже поздно. Но я всем дам противоядие.       Огата действительно положил ладони на стол — даже если револьвер у него на поясе, то Сугимото определённо точно успеет прикрыться ею как живым щитом; у неё, конечно, было средство на этот случай.       Она быть живым щитом вовсе не собиралась.       Хиджиката с Нагакурой молча переглянулись, и у обоих — ни капли удивления на лице. Но, к её счастью, доставать мечи из ножен они не спешили.       — И какой тогда во всём этом смысл? — Сугимото скалился, жутко медленно поворачивая голову так, чтобы удобнее было на неё смотреть из-под козырька фуражки. — Если все теперь в курсе, что ты — сумасшедшая двуличная тварь.       Агнесса взвешивала реакцию Сугимото, как самого опасного человека для неё сейчас. Он напоминал ей Огату: одинаковая осторожность, вот-вот готовая сорваться с места, вымуштрованная за войну, одинаковая молниеносная реакция. Но в нём всё это было инстинктивным, хищным, а не выверенным и рациональным. Они оба настолько отличались, что ей приходилось привыкать заново к давно, как оказалось, забытому чувству, что человек может прирезать или пристрелить тебя, глядя прямо в глаза.       Но в глазах у Сугимото она видела то, что так давно бессознательно искала в Огате. Искала и одновременно боялась найти.       Понимание.       Понимание, когда она говорила о мирной жизни как о сне, об аде, о хрупкости жизни.       Агнесса взвешивала реакцию Сугимото, но сильнее всего ощущала давление двух недвижимых фигур в зелёном: она видела боковым зрением Огату, вернее, только то, что он не двигался, а Хиджикату надеялась хотя бы услышать.       — Для начала, — она развела руками и снова улыбнулась самой милой и самой приятной улыбкой, — этим я гарантирую себе безопасность. Конечно же, одна доза противоядия не излечит вас полностью, только отсрочит летальный исход, нужно принимать его постоянно.       Озноб усиливался. Агнесса чувствовала, как этот холод дрожал в месте солнечного сплетения и противной, как рвота пациента на её хирургическом халате в холодной операционной, неоднородной массой стекал ниже. И снова сложила негнущиеся руки на стол. Она выждала, пока вызывать рвоту настоящую стало поздно, и у неё первой, как у самой лёгкой, появились первичные признаки интоксикации. К тому же организм был ослаблен после травмы и восстановления.       Агнесса уже начала сомневаться, что было хорошей идеей любой ценой вызвать как можно меньше подозрений, совершить как можно меньше махинаций.       Но было уже поздно.       Она сделала свою ставку, оставалось или победить, или умереть.       Агнесса резко сдёрнула ладонь со стола, чтобы прислонить палец к губам в общепринятом жесте «тише» до того, как Сугимото откроет рот:       — Если окажется, что твой организм не только хорошо заживляет раны, но и противодействует токсинам, ты не умрёшь, Бессмертный, — она придвинулась к нему ближе, рассчитывая, что это будет выглядеть как смелость. — Ты не умрёшь. Но умрут остальные. А яд в твоём организме нанесёт непоправимый вред нервной системе.       Господин Хиджиката и Нагакура чай, очевидно, не пили, это она могла точно сказать. Они знали о её махинациях от Тони Андзи. И от него же все знали о её умениях обращаться с ядами.       — У каждого человека по телу проходит тонкая «паутинка», при открытых травмах видно кости, ошмётки мышц, оборванные крупные артерии, из которых с толчками сердца выходит кровь, но непрофессионал никогда не разглядит эту часть «паутинки» — нервы, — Агнесса говорила торопливо, стараясь не проглатывать звуки.       В застывшей тишине, рассекаемой грохотом грома, всё равно даже она слышала, как собственный голос дрожал.       Это от холода.       — Именно по нервным окончаниям до нашего мозга мгновенно доходит информация о материале объекта, к которому мы прикасаемся, о неприятном или, наоборот, мягком холоде или жаре поверхности. Мозг получает информацию, а в ответ посылает команду именно через нервы к мышцам: сжать штык, отдёрнуть руку, ударить или погладить.       Две керосиновые лампы на столе расчерчивали каждой фигуре по две тени, оттого определять по ним движение было сложнее, тени пересекались, искажались, и, если кто-то решит занести руку над ней, верно определить сходу, куда уворачиваться, у неё не получится.              — Но что если связь с «командованием», — Агнесса только онемевшим пальцем постучала себя по виску, — оборвётся?       А потом выдержала паузу. Тень шелохнулась, вторя её движениям, вырастая от искажения и переползая с пальто Сугимото на сёдзи позади.       — Мышцы, кости и кожа срастаются заново, но если повредить эту «паутинку» нервов, то обратно она уже не восстановится. На яд реакция будет у каждого своя. Может, ты при видимом здоровье, с целыми конечностями никогда не сможешь больше держать винтовку, а даже если решишь жить нормальной мирной жизнью, то будешь бесполезен в быту. Руки не удержат рабочий инструмент.       Она одновременно любила и ненавидела свои знания. Любила и ненавидела свои амбиции.       Может, будь она действительно простушкой, пахала бы поле, нарожала бы с десяток детишек, радовалась бы тому, что муж не бьёт и работящий. И никогда, никогда даже не задумывалась бы над этими чёртовыми перебитыми нервами, никогда не видела бы настоящей войны и этой несправедливой жестокости в таких масштабах. Проблемы бы были у неё совсем другие — например, ужасная похлёбка или кривая вышивка на наволочке, которая шла в приданое.       Никогда бы она не слышала от человека, вернувшегося с бойни, вопроса с таящейся надеждой, мол, почему его руки или ноги на месте, но он не может пошевелить и пальцем? Агнессе плохо давалась ложь, когда она не искала с её помощью себе выгоды. Лгать всё равно приходилось. Приходилось набираться опыта, хотела она того или нет.              Но для чего-то же ей были нужны эти знания.       Для чего-то же она выжила.       Поэтому Агнесса продолжала:       — Но самый худший вариант — кромешный мрак для того, кто выжил на войне, — её нарочито громкий шёпот должны были слышать все. — «Паутинка» нервов в области органов таза отвечает за посылание сигналов в мозг о наполненности мочевого пузыря и готовности прямой кишки к опорожнению, в ответ мозг или даёт команду расслабить мышцы, когда считает, что для этого подходящая ситуация, или командует потерпеть. В той же области находятся половые органы. Знаешь, что будет, если нервно-паралитический яд поспособствует уничтожению чувствительности? Недержание мочи и каловых масс будет. И импотенция. Сущий кошмар для молодого мужчины.       Она говорила твёрдо и прекрасно чувствовала, как каждое последующее слово заставляло всех больше и больше щериться на неё, каждое последующее слово ввинчивалось всё глубже.              — Калека, которого плохо слушаются руки и ноги, — в голосе у неё прорезалась хрипотца, — и мочится он под себя. Люди от такой жизни в петлю лезут.              — И в игле был такой же яд? — неожиданно спросил Тони, чуть ли не скукожившись, судя по голосу.       Агнесса не сразу сообразила, что «иглой» он назвал спицу, которой она его пырнула на горячих источниках, если так подумать, то наощупь действительно разницы никакой.       — А, что вы, нет-нет, — она покачала головой, хоть он её и не видел. — Вы бы просто медленно задохнулись.       Тони усмехнулся, такое ощущение, что над ней и её лёгким ласковым тоном. А вот Шираиши рядом с ней — он отполз не сильно далеко — становился всё более землисто-зелёного цвета, скорее всего, не только из-за понимания, с кем он всё это время шутил шуточки и играл в карты, но и из-за яда.       Доза в две пиалы была рассчитана на более крупных мужчин. Время их обоих утекало сквозь пальцы значительно быстрее.       — Погоди, что за «Бессмертный»? — Шираиши с трудом сглотнул. — Я о том, что…       Сугимото его перебил:       — Эта маленькая лживая тварь, с которой всё время мило беседовали, работает на старшего лейтенанта Цуруми.       — Работала, прошу заметить, — она шутливо поджала губы, якобы обиделась, а потом повернулась к Шираиши: — Приятно познакомиться, мистер Подожгу Ваши Казармы, — Агнесса шутливо ему кивнула и отдала честь, прислонив ладонь к непокрытой голове, — хочу высказать претензию, что это доставило мне проблем. Но доктор Кейсериг всё равно всё это время был в вашем распоряжении. И-и, — протянула Агнесса, собирая всё внимание снова на себя, — вообще-то, я предлагаю вам всем план.       — Так «Кей» — это от «Кейсериг»? — Шираиши тоже, кажется, уже начинало лихорадить, судя по тому, как он мелко трясся. — Мы думали, это имя. Как «светлячок».       — Ты правда наш Кей? — подавился воздухом Танигаки, отчего ей хотелось надеяться, что окончание её исковерканной половины фамилии она просто не услышала.       Он всё ещё не верил, хотя, кажется, его вера в людей таяла с каждым предавшим его ожидания человеком: сначала Инкармат, теперь она. И бедный, бедный Танигаки всё ещё давал ей шанс оправдаться: может, её история совсем случайно сложилась похожим образом.       Вот только он наверняка должен был знать про эту чёртову записку.       — Что ещё за «Кей»? — вот тут Агнесса искренне удивилась и даже прекратила кривляться, выглядывая на него из-за Сугимото. — Первый раз слышу.       Но её проигнорировали. Танигаки сначала хмурил кустистые брови, глядя почему-то на Огату, а потом резко изменился в лице, будто бы всё понял, и осел назад. Сугимото, как животные в агрессивной позе, стал больше и шире, поэтому Агнесса не рискнула выглядывать ещё сильнее.       Даже сам Огата молчал, не сводя внимательного взгляда с них всех.       К нему ближе всего сидел как раз таки Кироранке, а по другую руку — свободное пространство, не пустое место, там даже подушки для сидения не было. Агнесса подумала, Огате повезло, что Асирпа сидела так, теперь ему в случае драки не нужно беспокоиться, единственный человек, который мог бы успеть навязать невыгодный ближний бой, — его сообщник.       — Тот оставшийся из близнецов кричал что-то про то, что какой-то Кей мне не поможет, — Сугимото говорил сквозь зубы, констатируя факт, без удовольствия, но и без сожаления.       Агнесса скептично прищурилась, он говорил о вечере, когда убил Ёхея и имитировал у себя выпущенные кишки. Для всех тогда было очевидно: это она будет поддерживать в Сугимото жизнь как можно дольше, пока он не скажет, где кожи, но это было не нужно, когда Агнесса прибыла на место, всё было уже кончено.       Один труп. Несколько избитых. И ни одного Сугимото.       — Агнес, — Хиджиката произносил её имя почти искренне ласково, — заложники нужны, только если совсем не уверен в своём плане. И своей полезности. Но я тебя понял.       Его голос, лишённый старческого скрипа, выделялся из всего балагана. Он, конечно, всё верно понял. Этот шантаж направлен больше на него, чем на любого из присутствующих: у Хиджикаты было не так уж много людей, а если она убьёт добрую половину, штурмовать Абашири будет просто некому — или он берёт её в долю, или лишается не только её.       — Позвольте не согласиться, господин Хиджиката, — Агнесса покачала головой, — заложники нужны для гарантии. Перестраховка, так сказать, как второй набор стерилизованных инструментов на операции.       — Да ты блефуешь, — выплюнул Сугимото.       — Озноб, холодный пот и лёгкое онемение конечностей настигнут тебя совсем скоро, — торопливо перечислила она по памяти, как что-то совершенно неинтересное, — можешь не переживать.       — У вас действительно врачом работала женщина, так ещё и русская? — Шираиши вжал голову в плечи, его взгляд метался по комнате, видимо, выискивая более короткий путь до выхода. — Разве тогда старший лейтенант не противоречит сам себе, судя по тому, что говорил о нём Танигаки?       — А Танигаки знает не весь план, — лукаво улыбнулась Агнесса, наблюдая за реакцией, — начнём с того, что ваш командир дивизиона не…       Огата перебил, видимо, на основании того, что он не отравлен, значит, рычагов давления на него у неё нет:       — Она ещё и зарплату от государства получала, — он определённо находил это забавным. — Старший лейтенант Цуруми умеет всё организовать.       И впервые на её памяти обращался к Шираиши не с жирнющим налётом презрения.       — Наш доктор Кей действительно был из числа хирургов, работавших на Красный Крест на стороне Российской империи во время войны, — уже более уверенно начал объяснять Танигаки, видимо, понял, что он — идеальное сочетание одновременно и незаинтересованного, и в должной мере осведомлённого человека. — Я никогда не встречался с ним лично. А те, кто общались, говорили, что он… — Танигаки немного неуверенно говорил о ней в мужском роде. — Что доктор Кей очень молод, но настолько же суровый человек, насколько хороший врач. Старший лейтенант на него особенно надеялся, когда речь шла о тяжёлых пациентах, — он перевёл взгляд на Огату.       — Да почему Кей-то? — уже громче переспросила Агнесса, обращаясь на этот раз к Огате.       Хиджиката одобрительно слегка кивнул Танигаки, принимая во внимание информацию. Огата её тоже проигнорировал.       — Теперь всё понятно, почему этот ублюдок с ней так носится, — Сугимото на неё презрительно прищурился, ощущалось это даже оскорбительнее, чем взгляд Огаты.       Может, из-за резкого контраста в его поведении, прежде Сугимото, естественно, никогда не позволял себе так вести себя с ней, может, она к прищурам Огаты просто-напросто привыкла.       — А ведь точно, это всё объясняет… — всё ещё растерянно прошептал Танигаки.       — Мне уже жутко холодно, — промямлил между делом Шираиши, обращаясь одновременно ко всем.       — Эй, я тут сижу, прямо перед тобой, — сквозь зубы зло процедила Агнесса, наклоняя голову слегка набок, чтобы заглянуть под козырёк фуражки Сугимото. — Не говори так, будто меня нет. И ты можешь оскорблять меня, но никогда… — она насупилась, кое-как сжимая онемевшие пальцы в кулаки, конечно, не собираясь действительно угрожать Сугимото.       Но её уже начало серьёзно раздражать, что она, вообще-то, взяла их в заложники, а они все её просто-напросто игнорируют.       — Слышишь, никогда не говори, что мне досталось что-то легко и просто. Хрен там! Этот говнюк вообще-то тоже пытался меня пристрелить, всё честно!       И резко вскинула руку, тыкая пальцем в Огату. Ткань широких рукавов взметнулась в воздухе, на долю секунды перекрывая обзор между ним и Сугимото.       Агнесса поняла, что допустила кошмарную, глупую ошибку. Как бросить спичку в ящик с порохом.       Но было уже поздно.       Она не видела, кто первым дёрнулся, кто первым рефлекторно потянулся к оружию, вполне возможно, что они сделали это одновременно. Её неосторожное движение было тем, что разбило хрупкий мир.       Огата потянулся к винтовке. Сугимото рванул вперёд, всё пошло кувырком, размазываясь в пространстве, Агнесса неловко попыталась то ли увернуться, то ли быстро отползти.       Тишина раскололась.       Со звоном разбитого стекла, с диким рёвом Сугимото, перебивающим все иные звуки, может, даже щелчок затвора винтовки. Агнесса прикрыла голову руками на всякий случай. Вспыхнуло пламя — он одной рукой швырнул в Огату керосиновой лампой, а второй почти достал штык из ножен.       Лампа разбилась, огонь спешно расползался по плащу. Пара секунд — доберётся и до патронташа, взорвутся патроны — эффект будет, как если бы он обвешался гранатами. Агнесса не успела даже с неясной мыслью вскинуть руку в его сторону. Огата выскользнул из горящего плаща, ловко кувыркнулся по полу вместе с винтовкой, сбивая с кителя — то ли с бока, то ли с плеча — огонь. Сугимото вдогонку пнул стол. Зазвенели, разбиваясь, оставшиеся пиалы и заварник. Огату на секунду скрыло из виду столешницей, значит, он тоже не видел, куда именно надо стрелять.       Все вокруг расступились, размазываясь по противоположной стене.       Шираиши мгновенно исчез из-под её бока, Агнесса неловко упала, развалившись на татами, — оказалось, что она на него случайно навалилась. Танигаки схватил свою винтовку, отступая на расстояние, когда уже можно ею размахивать, но ни в кого не целясь. Просто встал наизготовку. Кироранке при всей своей совсем не хрупкой комплекции, наоборот, размазался позади Огаты и перевёрнутого стола. А потом кинулся к лихо и охотно горящему плащу, ругаясь на смеси нескольких языков: пламя перекинулось на пол, мигом вспыхнула подушка для сидения. Агнесса попыталась ещё раз встать. Тони помогал сбивать огонь своей жилеткой, одновременно крича на Кироранке, чтобы он, собственно, не орал.       Огата проворно выкатился из-за стола подальше от открытого огня, вскочил на ноги, одновременно с этим вставая в правильную стойку для выстрела, и щёлкнул предохранителем.       Но Сугимото успел примкнуть штык к винтовке на секунду раньше.       И резким выпадом вперёд сократил расстояние между ними, одновременно пихая со всей силы цевьём направленное на него дуло Огаты.       Выстрел пришёлся Сугимото почти в голову.       Та не взорвалась с обратной стороны выходящей пулей, разлетающимися ошмётками мозга и черепной коробки. Он не упал навзничь, как полагается трупам.       Сугимото вместо этого уверенно в ответ пропорол Огате насквозь предплечье левой руки, сбивая ту с цевья, а дуло винтовки смотрело в грудину в нескольких сантиметрах. Промахнуться невозможно. Огата с видимой силой дёрнул раненой рукой, уводя в сторону направление будущего выстрела Сугимото. Штык увяз то ли между мышц, то ли застрял в кости, что должно было быть чертовски больно, но он только морщился от прилагаемых усилий.       Агнесса внезапно поняла, что знает это, как никто другой.       Почему он морщился, хоть никогда прежде в жизни ей не приходилось видеть своими глазами драки двух военных насмерть: кабацкие потасовки в угаре или рукопашную в казарме между рядовыми, — только слышать рассказы о них, равно как и рассказы переживших штыковую атаку. Рассказы.       Настоящее сражение своими глазами она видела впервые. До этого ей доставались только последствия.       Агнессе хотелось сбежать, отвернуться, спрятать лицо, чтобы не переживать это мучительное чувство, когда её левую руку сводит фантомной острой болью, а живот скручивает посильнее, чем от яда; вокруг перебивали друг друга голоса, за её спиной что-то сказал Хиджиката. Пусть ей просто скажут итог. Что делать с итогами — она уж точно знала.       Но сильнее трусливого желания не бередить себе душу каждой секундой был ещё больший страх открыть глаза и увидеть последствие своих действий. Увидеть смерть.       А Огата в этот момент только ловко выгнулся, чтобы выстрел скользнул мимо его груди. Но Сугимото переставил ноги устойчивее, надавливая и наступая, навязывая свои условия сражения, пытаясь раскурочить рану ещё сильнее, ему было удобнее — он-то держался двумя руками. Огате пришлось бы бросить свою винтовку.       И тут у Сугимото внезапно получилось: раненая рука Огаты сложилась в локтевом суставе, как положено, и кончик штыка, и дуло упёрлись не в сердце — в правое лёгкое, что тоже смертельно.       Только тогда Сугимото позволил себе перехватить правой рукой винтовку иначе, не боясь, что Огата её выбьет.       Уже не сможет.              Испуганный вскрик встал у Агнессы в горле, въевшаяся привычка. Сугимото мгновенно сдвинул затвор. И она наконец-то вскочила на ноги, неловко пошатываясь от головокружения, надо было крикнуть, надо было использовать свою призрачную власть, в чае ведь действительно был яд.       Огонь рядом разгорался лишь сильнее.       — Что за дерьмо? — рявкнул Сугимото.       Следом за ним на улице раскатом пророкотал гром, и молния ударила одновременно, комната высветилась белым.       Продольно-скользящий затвор винтовки Сугимото опутывала волнистая прядь волос, отчего тот заел на половине и больше не двигался ни в ту, ни в другую сторону, как бы он ни дёргал рваным злым движением.       У Агнессы камень с души упал — получилось.       То, что он держал винтовку всегда под рукой после случая на горячих источниках, пошло ей на пользу, она ведь сидела рядом с ним. Винтовка лежала и под её рукой тоже.       Огата тем временем закинул винтовку себе на плечо, тут же мягко придерживая за цевьё, контролируя ладонью, чтобы она не завалилась на бок, а соскользнула вниз. Твёрдо сжал дуло, широко замахнулся — Сугимото, конечно, к тому моменту понял, что пытаться выстрелить бесполезно, вскинул руки к голове — и со всей силы припечатал прикладом прямо в висок.       На этот раз, как могла видеть Агнесса со своей позиции, не успел уже Сугимото.       Голова у него резко откинулась, он отшагнул назад, окончательно выпуская свою винтовку из рук. Огата наклонился, видимо, чтобы ему не раскурочило рану ещё больше внезапно навалившейся тяжестью, отстегнул штык и, не теряя времени, снова прицелился в Сугимото из своей винтовки. Тот опомнился, смазанным движением поднырнул под дуло, дёргая ремень винтовки — до цевья бы не успел дотянуться, — снова отвёл в сторону.       Вернее, попытался. Движение выглядело тугим и тяжёлым.       Огата так просто не дался даже с раскуроченной рукой, к тому же у Сугимото должно было быть хотя бы лёгкое сотрясение и дезориентация. Они на мгновение замерли, меряясь силой, кто же всё-таки перетянет. И в обеих фигурах читалось колоссальное напряжение.       Или ты, или тебя.       Настолько отвратительное зрелище, что глаз не оторвать. Агнесса поняла, что дышать ей стало ещё тяжелее, а каждое движение сковывало онемение.       — Агнес, — её довольно сильно и неаккуратно тряхнул за плечо Шираиши, а потом потянул в сторону. Она упёрлась изо всех сил, даже не глядя на него.       Сугимото первым выпустил винтовку, дёрнулся вперёд, приседая и наклоняясь, смял ладонью и китель Огаты, и ремень на поясе, а тот развернул раненную насквозь руку, целясь торчащим остриём штыка в глаз. Но Сугимото наклонил голову. Штык скользнул и оцарапал козырёк, даже не сбив фуражку, она крепилась ремешком на подбородке, а потом Сугимото в продолжение этого же движения головой ещё и съездил Огате лбом прямо в нос. Должно было хрустнуть и влажно хлюпнуть. Голова Огаты просто откинулась назад.       Все звуки перебил рёв Сугимото. Он с этим звериным рыком вцепился одной рукой в Огату, поудобнее пропихнув ладонь под ремень на поясе, второй рукой прикрыл голову со стороны винтовки, чтобы тот не попытался его снова садануть. И бросился вперёд с разгоном, впечатывая Огату спиной в стену. Не в створчатое бумажное перекрытие с деревянными тонкими рейками. В настоящую деревянную стену.       Огата приложился сначала хребтом, потом затылком, распластываясь по этой стене. И Агнесса во всех подробностях вспомнила, насколько чернющая от гематом у него и так была спина, если бы Сугимото знал, он бы попытался его добить в простой рукопашной, ещё пару раз вот так приложив о стену и не давая возможности взять оружие нормально.       Но Сугимото, к счастью, не знал.       Он отпустил его ремень и перехватил рукоять штыка, застрявшего в предплечье, одновременно ладонью пытаясь контролировать руку Огаты, а если повезёт — пырнуть торчащим остриём в шею, и локтем вдавливая его плечо в стену.       — Ты идиот? — голос Огаты проседал на некоторых звуках от натуги, но в остальном звучал чуждо и незнакомо — стальным, агрессивным тоном, который Агнесса слышала у него только на горячих источниках. — Она же сказала, что дала бы тебе противоядие. Хотела бы убить — молчала бы, пока ты пену изо рта пускать не начал.              — Не думал, что тебе-то женщина голову запудрит, — Сугимото низко и зло хохотнул, продолжая пытаться вспороть ему горло. — А над Танигаки смеялся. У неё с головой не в порядке, что ей может взбрести в следующий раз? Да и с чего бы мне вообще верить крысе старшего лейтенанта?       Сугимото достал из ножен Огаты штык и повернул его в ладони. Остриём к печени, рёбрам, подмышечной впадине, там столько всего из такого положения можно повредить. Войдёт снизу вверх даже без усилий или замаха — Огата точно мертвец.       — Предавший однажды — предаст ещё раз, — с ледяной ненавистью выплюнул он. — Да, Огата?       Агнесса опомнилась только теперь, обозначая себя и своё присутствие, примкнула обе ладони ко рту и заорала:       — Убьёшь его — противоядие не получишь!       Сугимото рванул штык вверх. Но Огата бросил винтовку, напрягся ещё сильнее и рванул навстречу, без каких-то хитрых фокусов оттолкнулся от стены и просто попёр на одной физической силе на Сугимото вперёд, уворачиваясь от короткого движения лезвия.       А потом немного изменил стойку, удобнее поставил ноги, на полуразвороте пнул Сугимото ещё и в колено, того подкосило, но равновесия не потерял, из такого же положения сделал ещё один выпад штыком вперёд в корпус. Огата вроде успел отскочить, отсветы полыхавшего пожара тревожно дрожали на его фигуре, Агнессе хотелось надеяться, что он успел. Он быстро посмотрел в сторону своей винтовки, Сугимото, судя по всему, не пытался последним ударом его действительно ранить, пока только оттеснял от оружия.       Агнесса поставила на свои манипуляции, на свои знания: о медицине, о ядах, о людях. Она сделала ставку и проиграла.       Агнесса чувствовала, как охрипла от крика, от клокотавшей внутри иррациональной до безумия злости, пережимающей горло, и это мерзкое проклятое чувство так роднило злость с простой плаксивой истерикой. Она готова была сорвать голос, но в этом не было смысла, если кричать в никуда.       — Слышал меня? — ещё раз попыталась Агнесса, хотя её успехи в переговорах проваливались с каждым разом. — Не получишь!       — Плевать мне на твои условия! — рявкнул Сугимото и встал в боевую стойку, даже не глядя на неё. Всё его внимание было сосредоточено на единственной серьёзной боевой единице. — Кроме этого ублюдка за тебя заступиться некому. А там уж ты в любом случае всё расскажешь. И всё отдашь.              — Фантазии на пытки не хватит! — рявкнула в ответ Агнесса.       — Посмотрим, — тихо и в какой-то степени спокойнее проговорил он, скорее, сам себе, чем ей.       И от этого резкого контраста, от того, как уверенно он об этом говорил, Агнессе стало не по себе.       — С чего ты вообще взял, что я собрался, — на этих словах Огата вытащил штык из своей руки, поэтому на мгновение сбился, рвано выдохнул, но продолжил, как ни в чём не бывало, — за неё заступаться?       Огата тоже встал в стойку со штыком. Они какое-то время напряжённо смотрели друг на друга, разделённые парой шагов. Агнесса бросила очередной взгляд на винтовку, та от неё была на противоположном конце комнаты, ещё дальше, чем оба мужчины. А потом Сугимото сделал выпад вперёд не колющим — чего Агнесса бы ожидала от него при подобном хвате рукояти, — а рубящим ударом, но Огата успел. Выставил лезвие теперь уже своего штыка.       Лезвие с металлическим скрежетом прошлось по лезвию, пока они и вовсе не столкнулись гардами. Сугимото снова резко рванул вперёд, сделал новый замах штыком. Это не было фехтованием, скорее, поножовщиной, в которой Огата, как она бы от него и ожидала, в основном осторожничал и защищался. На самом деле, Агнесса поняла, что больше всего ожидала его смерти на первом же или максимум втором выпаде Сугимото.       — Довольна? — раздалось с вибрирующей хрипотцой в голосе, оттого что Хиджиката говорил шёпотом прямо над её головой.       Агнесса чуть не крутанулась на пятках от испуга, но он опустил тяжёлую ладонь ей на плечо, крепко припечатывая к полу, а следом болью прострелило рёбра от резкого движения, она сдавленно выдохнула и только на одной упёртости не сложилась пополам. Хиджиката стоял справа от неё и слегка сзади, продолжая удерживать её на месте левой рукой, которая впивалась даже сквозь слои плотных тканей в хрупкие косточки.       — Нет, что ты, смотри, — он говорил с ней строго, но не зло. — Смотри до конца.       Агнесса с тяжелым вдохом набиралась дерзости и ядовитости, но, какая ирония, яд настоящий разжижал её ощущение твёрдости реальности, поэтому она покопалась в поясе, удерживающем юкату, и вытащила оттуда два маленьких конвертика, размером не больше двух фаланг пальца.       И на этом моменте — стоило ей только прекратить смотреть! — два тёмно-синих пятна на периферии зрения смазались и с грохотом выбили створку сёдзи, вываливаясь на улицу. Агнесса смяла в ладони конверты, трепыхнулась под рукой Хиджикаты, сдавленный крик скрутил горло. Там же был второй этаж — при неудачном падении свернут себе шеи, вот и конец путешествия. А потом тут же опомнилась. В дыре вместо выкорчеванной створки был сразу же, на уровне этажа, виден сад.       Второй этаж был в предыдущем их рёкане. В этом — первый.       Что не помешало им обоим пересчитать хребтами деревянный приступок перед тем, как вывалиться в сад. Буря швыряла косой ливень, пригибая стриженую траву, кусты, стараясь скосить и людей. Они снова сцепились в мёртвый узел. Агнесса теперь видела только кусок спины Сугимото, может, тот уже вогнал штык меж рёбер Огаты.       — Господин Хиджиката, — она кое-как перехватила его за запястье руки, которое он положил ей на плечо, чтобы приподнять и развернуться.       Тот сам приподнял ладонь, но демонстративно убирать, как это делал всегда в таких случаях Огата, не спешил. Видимо, проверял, настолько ли она идиотка, чтобы подумать, будто сможет с ним чем-то меряться.       — У меня уже хватает спесивого молодняка, готового выстилать свою тропу трупами без разбора, — хитро улыбнулся Хиджиката и убрал руку.       За его плечом занималась огнём стена, мельтешили Коджиро и Кироранке, кто-то из работников рёкана убегал уже с пустым ведром. Крики, треск пожара, гром, который из-за выломанного окна вваливался в комнату. Он игнорировал это всё не в стылом равнодушии, как Огата. Не в помешанной зацикленности на чём-то одном, как было у неё.       Агнесса всё-таки открыла смятый конвертик и аккуратно, насколько могла, высыпала перетёртое в порошок высушенное растение себе в рот.       — Для хладнокровного палача у тебя слишком выразительный взгляд, — констатировал Хиджиката.       — Выразительный? — она на секунду растерялась, не сумев взвесить правильно это слово. Порошок противно хрустел на зубах. — Не важно. Просто смотрите до конца, — Агнесса слегка наклонила голову, продолжая смотреть ему в глаза с прищуром. — Может, вы и правы, хладнокровный палач из меня никакой.       У неё вязкая, липкая пустота, образовавшаяся из-за яда, всё равно продолжала сжиматься с каждой секундой сильнее, пока она не видела, что Огата жив. Не потому, что внезапно она осознала, как не дорожила им до этого.       Если Огата сегодня умрёт, это будет целиком её вина.       — Но я возьму предоплату, — улыбнулась Агнесса уже со своей обычной натянутой уверенностью Хиджикате.       При всём уважении она не доставит ему удовольствия наблюдать, с каким отчаянием получит этот жизненный урок.       — И сколько же по-твоему стоят жизни четырёх людей? — очевидный вопрос с подвохом.       Огонь разгорался позади Хиджикаты всё сильнее, отчего его лицо всё больше и больше погружалось в тень, высвечивая лишь длинные серебряные волосы. Агнесса чувствовала, будто несколько месяцев к этому готовилась: отвечать на вопросы с подвохом, заглядывать в жуткую тень вместо лица — от человека, который как раз готов выстлать свою дорогу трупами без разбора.       — Я возьму не деньгами, — уверенность переходила в наигранную наглость. — Господин Хиджиката, не будете ли вы так любезны дать мне слово самурая.       Старческие морщины на его лице растрескались сильнее от более широкой улыбки. Наверное, он находил забавным, как она пытается хвататься за то, что ей, очевидно, не по зубам.       — Если сегодня никто не умрёт, — Агнесса продолжила делать вид, что не заметила, как он чуть ли со смеху не фыркает, как и положено старым лисам, — то вы подарите мне в знак нашего сотрудничества это. Позвольте.       Надо было торопиться, но одно неаккуратное движение уже разрушило сегодня её хрупкий план. Гроза несла пронизывающий ледяной и влажный ветер через проломленное окно.       Она медленно поднесла всё ещё дрожащую и неловкую от действия яда руку к его зелёному хаори, до странного одинакового оттенка с её собственным, когда Хиджиката сам откинул ткань, чтобы та не закрывала катану от Агнессы.       И левой ладонью развернул за середину ножен к ней, демонстрируя с тихой усмешкой, собственно, всю катану.       Агнессе этот жест показался с подозрительно нехорошим подтекстом, рукоятка была направлена прямо ей в солнечное сплетение и обманчиво легко напрашивалась в протянутую ладонь. Но она обвела рукоятку по широкой дуге, чтобы Хиджиката ничего не подумал зря, и ткнула в белый шнурок, завязанный каким-то наверняка особенным способом под гардой на ножнах.       — Сагэо? Интересный выбор, особенно для иностранки.       Хиджиката хмыкнул над её головой с явным одобрением, чем вообще-то её напугал, поэтому Агнесса поспешила спрятать руки в рукава и даже отойти на шажок назад.       — Поверх пояса носить буду вряд ли, — она поспешила сделать вид, что смутилась не своего испуга, а это она так скромничает перед ним, — а вот в косу заплетать — мне в самый раз.       — Тогда я даю своё слово. Мне интересно, что ты будешь с ним делать.       Хиджиката был не выше и физически вряд ли сильнее Огаты или Сугимото, Агнесса не видела его в бою ни разу, в доме таксидермиста она была занята совершенно другим. Но его фигура, очерченная пожаром по контуру, как рассветным солнцем после ночи встречи с Тони Андзи и его людьми, вселяла в неё благоговейный трепет, желание сжаться и действительно не отсвечивать, уйти насовсем, пока он благосклонен.       Агнесса свои малодушные желания привыкла сразу же давить.       Поэтому коротко кивнула, даже не поклонилась, и обошла Хиджикату. Её всё еще бил легкий мандраж от его присутствия и от действия яда, но вскоре это должно было пройти.       И нужно было, чтобы не упасть в грязь лицом, для начала дать скорее противоядие Шираиши.