Phoenix in a Dragon's Arms

      Над широкой рекой неспешно опустился тихий пленительный вечер, растворив в себе остатки дня. Спокойное журчание воды неподалёку, пение цикад и шелест ветра гармонично влились в это безмолвие, разбавленное лишь мерным дыханием двух разгорячённых тел.       Генерал и воительница лежали обнявшись на брошенной на берегу одежде, переплетя руки и ноги. Утомлённые, но не пресыщенные друг другом. Мулан нежилась в объятиях своего возлюбленного дракона и улыбалась счастливой и глупой улыбкой, вспоминая полный страсти голос, шепчущий: «Моё сокровище». Она подозревала, что Тунг Юн темпераментный мужчина, несмотря на всю неприступную строгость его вида и манеру себя держать, но не думала, что будет гореть с ним на одном костре. Мулан таяла под поцелуями, хмелела от его низкого хриплого голоса, подчинялась, готовая исполнить любое его желание. И с восторгом ловила выражение блаженства на его лице, когда они становились единым целым. Это были новые, совершенно непохожие ни на что ощущения, приносившие с собой неземное удовольствие, которому Мулан не могла подобрать слов, чтобы описать всё то, что она чувствовала. Тунг покорял её постепенно, позволяя ей прочувствовать каждое мгновение их соития. Его обладания.       Мулан поражалась выдержке любимого, его умению владеть своим телом и эмоциями. И когда уже не было сил терпеть эту сладкую пытку, и девушка молча умоляла дракона привести её к завершению, он наконец позволял себе утратить контроль. При этом её внутренняя дикая сущность в ответ ликовала и рвалась наружу, сердце радовалось, а грудь дышала в полную силу. В ней действительно проснулась тигрица, которая хотела ещё и ещё. И он давал ей это «ещё». Он брал её. Безудержно. Дико. Отдавая всего себя и даже больше. Сливаясь с ней. Вбирая её всю. И принял то, что она отдавала ему. Они не могли насытиться друг другом и снова и снова подтверждали свой обет, скрепляя его, как печатью, жаром своих тел.       Тунг был страстным и неутомимым любовником. Властным, но заботливым. Близость с ним открывала ей новые, неизведанные грани собственной чувственности. Мулан не узнавала себя, такой изобретательной и бесстыдной она становилась в его объятиях. Она стонала, кричала, извивалась под ним. Тёрлась, ласкалась, мурлыкала, как ненасытная кошка. В порыве чувств она неосознанно расцарапала его спину и в кровь искусала ему губы, не забыв оставить на шее, груди и плечах лиловые пятна поцелуев-укусов и крохотные следы своих мелких зубов, тем самым пометив его, как свою пару.       Мулан горела для него, жаждала его, выгибалась навстречу ему, принимая его в себя. Дрожала от возбуждения и задыхалась от удовольствия вместе с ним. Его собственнические драконьи инстинкты ей безумно нравились, как и внутренний зверь, которого он отпускал на волю в момент их единения, позволяя ему захватить контроль над телом. От его близости девушка погружалась в полный возбуждения транс. Мыслей не было, оставались одни желания. Обжигающая нежность, ошеломляющая страсть, всепоглощающая жажда прикосновений. Мулан не могла говорить, не могла думать, могла лишь чувствовать. Ту магию, ту силу любви, что дарил ей Тунг и к которой она так стремилась, нельзя было описать, не с чем было сравнить, можно было только ощутить.       И она ощущала, всем своим естеством, каждой клеточкой своего тела. Его изощрённые ласки были невероятно интимными и волнующе прекрасными. Этот мужчина пробудил в ней безудержное пламя, о котором она и не помышляла доселе. Он открыл ей её тело, показал, что любовь может быть необыкновенно неистовой. Они продолжали этот древний, как мир, возбуждающий танец, который, казалось, не кончится никогда. Ей и не хотелось, чтобы это когда-нибудь заканчивалось. Только он и она. Великое соединение женской мягкости и мужской твёрдости. Великое соединение мужского и женского, структуры и творческого хаоса. И воительница чувствовала, как её мышцы сжимались при каждом его движении, стремясь каждым дюймом ощутить его плоть, захватить его целиком, удержать хотя бы на краткий миг их единение, принимая на вдохе и отпуская на выдохе. И при каждом вдохе горячий поток энергии устремлялся вверх по её позвоночнику, и при каждом выдохе возвращался к дракону. Она чувствовала, как он вдыхает эту энергию и на выдохе, вонзаясь в неё, возвращает ей её обратно. Вдох и выдох, сжатие и расслабление, её принятие и отпускание, его уход и возвращение. Вечный ритм жизни.       Поднимаясь на гребень волны, на вершину экстаза, она всей грудью вдыхала воздух, максимально втянув живот, стремясь прикоснуться своей маткой к его горячей плоти, затянуть его в свою глубину, ощутить полное слияние и вобрать в себя живительный поток его семени. Давая рождение новым вселенным, матка начинала пульсировать, наполняя её блаженством и удовольствием, а его — силой и новыми возможностями. Волны энергии наслаждения накатывались одна за другой, качая их, всё ещё слитых друг с другом. Растворяясь друг в друге, они обретали себя, и двое становились одним, больше, чем просто двое. Невозможное становилось возможным, и мечты превращались в реальность, и время замедляло свой бег, и менялись миры, и менялся ход истории… Так боги, играя и занимаясь любовью рождали вселенные…       Мулан проснулась от сладкой дрёмы, когда почувствовала, как любимый мужчина склонился над ней и провёл тыльной частью ладони по её лицу. Она приятно зажмурила глаза и запустила руку в его волосы. Он приложился губами к её губам. Почти неслышно. Еле касаясь. Теперь обе его руки были запущенны в её разбросанные волосы, а он продолжал нежно целовать её губы.       — Моя Мулан… — шёпотом произнёс он.       — Ваша, господин, — сонно улыбнувшись, прошептала она, утопая в его объятиях и растворяясь в поцелуях.       Спустя несколько сладких мгновений Тунг нехотя оторвался от её губ и прижался лбом к её лбу.       — Нам пора, — тихо сказал он. — Скоро объявят отбой.       Мулан ласково обняла его за шею.       — Я не хочу возвращаться в лагерь, господин, — вздохнула она. — Хочу подольше побыть здесь, наедине с вами.       Тунг легонько поцеловал девушку в лоб и мягко потёрся носом о её щёку.       — Мне тоже не хочется отпускать тебя, моя маленькая тигрица, но придётся потерпеть. Зато в следующий свободный выходной, я полностью в твоём распоряжении, — генерал улыбнулся и обнял девушку крепче. — А сейчас у нас есть примерно пара часов на сборы, — добавил он, ловя на себе радостный взгляд Мулан.       Всю ночь, утро и день они провели вместе, наслаждаясь любовью. Засыпали, просыпались и снова тянулись друг к другу. Мулан, знавшая до этого об «искусстве брачных покоев» лишь понаслышке, проходила ускоренный курс познания этого нового для неё мира — мира любви. Все легенды, стихи и песни рассказывали совсем о другом, не об этом — что происходило между ней и Тунгом. Всё дело в силе ощущений, способности слышать, видеть и осязать на пределе, проживая за мгновения целую жизнь. Её нежность и благодарность к нему не имела границ.       Мулан не знала, можно ли было любить сильнее? Она ощущала себя центром вселенной для него, страшной по силе необходимостью, всем миром. И сама чувствовала так же. И просыпался страх — страх потерять, страх за своё, то, что дороже всего на свете. А ещё она теперь чувствовала его, предугадывала его движения, желания, а он — её. Они гармонично дополняли друг друга, как будто прожили вместе всю жизнь. Это было непривычно, странно, волшебно. Это была не просто любовь, а единение — и физическое, и, что казалось девушке более важным и трогательным, — духовное.       У неё с Тунгом произошло запечатление. Красивое и загадочное слово, на которое Мулан обратила внимание ещё когда-то в детстве: дома она часто слышала разговоры родителей про то, как важно найти настоящую любовь и встретить в этой жизни подходящего тебе человека. Когда не разум выбирает себе пару до конца твоих дней. А душа. То есть когда две души находят друг друга и сливаются в единое целое.       Но самое главное, что их связь была предопределена ещё там, на небесах. До их явления на землю. Мулан столько раз молилась Нюйве, прося у мудрейшей встречи со своим истинным, и теперь могла с искренней радостью поблагодарить богиню за её дар. В момент запечатления, когда Тунг Юн выбрал её своей парой Мулан заглянула в его глаза, явственно ощущая между ними незримую алую нить, что сплела их пути воедино, и положила свою ладонь ему на грудь, ловя призывные удары сердца.       Если бы они поженились, это было бы идеально. Она очень хотела стать его женой и прожить с ним в любви всю жизнь. Хотела бы засыпать и просыпаться с ним, делить с ним свои будни и праздники и родить от него детей. Он был для неё воплощением мужского идеала, тем самым сильным и надёжным мужчиной, о котором она всегда мечтала. И если бы сердце не привело её на войну, возможно, они бы никогда не встретились в этой жизни. Раньше разговоры о браке и материнстве вызывали у Мулан страх и что-то похожее на отвращение, когда она представляла, как ей придётся жить с нежеланным мужем, спать с ним в одной постели, терпеть его ласки — без любви, рожать ему детей, и вести беспрестанную борьбу за право быть собой — каждый день, каждую минуту. Ведь кротость и смирение — не её конёк. Она никогда не бунтовала против собственной женственности. Лишь против правил, предписывающих девам молчаливую покорность. И от этого понимания Мулан становилось совсем грустно, потому что её всегда наставляли высоко ценить того мужчину, за которого она однажды выйдет замуж и всегда говорить о нём с гордостью, да и о мужчинах вообще, говоря, по правде. Однако, как можно любить и уважать такого мужа, для которого ты лишь его тень, его раба и бессловесная вещь — наряженная и размалёванная, точно кукла, которую он может выбросить за порог своего дома за ненадобностью? И сальные шутки односельчан только подтверждали этот вывод.       При всём нежелании слепо следовать сложившимся традициям Мулан понимала, что из чувства долга перед семьёй и перед всем родом, она обязана пойти на личную жертву, и поэтому не ждала от брака многого, что ей повезёт в любви также, как её родителям. Но всё изменилось с тех пор, как она встретила своего генерала. Все те парни, которые её окружали, не шли ни в какое сравнение с ним. Тунг Юн не какой-нибудь зелёный юнец, вроде её армейских товарищей или несостоявшегося «жениха», навязанного ей деревенской свахой. Он сильный, умный, зрелый и достойный мужчина, представитель знатной семьи, стяжавший славу непобедимого воина и полководца во многих боях и сражениях. Он самостоятельно способен принимать решения и выбирать свою судьбу, свою женщину и, не останавливаясь ни перед чем, смело смотреть в лицо своим врагам. И Мулан была горда тем, что он — храбрый воинственный генерал — выбрал её своей парой, а она выбрала его, сама, по собственному желанию, без принуждения и чувства вины. Он покорил её сердце, завоевал, и пробудил в ней какой-то дремучий инстинкт, желание подчиниться самцу. В нём чувствовалась спокойная уверенная властность вожака, силе которого сдаться не стыдно и до сладкой жути приятно. В его объятиях ей хотелось обмякнуть покорным трофеем в руках победителя и позволить ему и себе абсолютно всё.       Воительница любила генерала. Нуждалась в нём. И это хорошо. Потому что она обрела свою недостающую половину. Только он мог сделать её целой. Тунг Юн — её наречённый. Её любимый. И он — дракон! При одной этой мысли хотелось кричать и прыгать от счастья! Прошлой ночью он сделал её своей, и она никогда этого не забудет.       Теперь Мулан знала, что только один мужчина мог заявить на неё права. Только один дракон был достаточно силён, чтобы сделать её своей и только своей. Любого другого мужчину, она оставила бы мёртвым на любовном ложе. Но её генерал был достаточно храбрым, чтобы взять воительницу. Достаточно храбрым, чтобы оставить на ней свою метку. Достаточно храбрым, чтобы заставить её мурлыкать от удовольствия, рычать от страсти и стонать под ним от наслаждения. Он не пытался её укротить. Тунг любил всё в Мулан, включая и её своеволие, и он не пытался ничего изменить, ничего искоренить. Юн принимал это, как принимал всю Мулан в целом. Он был для неё идеальной парой, и, возможно, однажды они обменяются брачными клятвами пред ликами богов и назовут друг друга мужем и женой. Но пока то были лишь её мечты. Однако мечты имеют свойство прорастать, ломая самые толстые стены. И девушка очень надеялась, что вдвоём они стойко выдержат все испытания, уготованные им судьбой. Они будут вместе. Всегда. Несмотря ни на что.       О проблемах можно думать вечность, но здесь и сейчас хотелось позволить себе простую радость.       Мулан шаловливо укусила его за кончик носа, потом коротко лизнула в щёку, вывернулась из объятий и с кошачьей грацией перекатилась с боку на бок, не сводя глаз со своего мужчины. Тунг хрипло выдохнул и качнулся вперёд, пожирая её взглядом. Он был прав, назвав её тигрицей, дикой кошкой горных лесов. Каждый плавный изгиб её молодого, стройного тела, каждая линия, казалось, отливали белым золотом. Её шелковистые чёрные волосы волной ниспадали на плечи и грудь, придавая её внешности девственную, невинную робость, столь контрастирующую с тем, что он читал в её влюблённых глазах. Вскинув изящные руки и обольстительно выгнувшись, она лениво потянулась всем своим обнажённым гибким телом, зная, что он сейчас любуется её изумительной фигуркой, и не хотела лишать его этого удовольствия. При одном лишь взгляде на неё, его сердце, переполненное блаженством, казалось, замирало в груди. Она была прекрасна, его смелая маленькая тигрица, желанная и непокорная. Он и любил её за эту несгибаемость и внутреннюю силу; любил и тогда, когда она была уязвима и покорна одному ему. Её душа влекла его так же, как и тело, и это объединённое влечение было столь велико, что его любовь к ней была безграничной. Она принадлежала ему, эта удивительная девочка-женщина, только ему. Совершенство её высокой груди, пленительная линия бёдер, защищающих средоточие её женственности, принадлежали ему одному. Он с нежностью притянул возлюбленную к себе, снова заключил в объятия и прижался к её губам в таком страстном поцелуе, что у неё перехватило дыхание.       — Мой генерал, вы самый-самый лучший, — выдохнула девочка прямо ему в губы, соблазнительно потираясь о него своим телом. — И самый любимый! — добавила она, игриво улыбнувшись.       — Воительница, ты тренируешь мою выдержку на прочность? — намекнул он.       — Самую малость, — хихикнула Мулан.       К вечеру их тела полностью восстановились, и при этом оба как будто и не устали. В них кипели потоки энергии, и хотелось вкушать плод наслаждения снова и снова. Но воительнице нужно было вернуться в лагерь до отбоя, дабы не вызвать подозрения у солдат. И Тунг понял, что придётся устраивать повторные водные процедуры…       Вода была чудесной, нагретая тёплыми солнечными деньками, она к вечеру отдавала своё тепло, образуя клубы пара над поверхностью реки. Поплавав немного и остудив пылающую от возбуждения кожу, они вымылись и снова вернулись на берег. Устроившись на траве и завернувшись в ханьфу, они наслаждались звоном цикад и шумом листвы, рассказывая друг другу забавные истории. Он в основном о времени проведённом в сражениях, она о времени своего детства, когда отец обучал её бою на мечах. Они говорили обо всём и не о чём. Уже стемнело, когда они начали тихо одеваться, останавливаясь лишь для того, чтобы погладить, обнять или поцеловать друг друга.       — Настанет время, когда я ещё много раз буду сжимать тебя в объятиях, только гораздо дольше и гораздо сильнее. Обещаю, — обнимая её, вдыхая неповторимый аромат её волос, тихо прошептал Тунг.       Облегчение захлестнуло Мулан, заставляя светиться счастьем лицо. По телу как будто прошлась тёплая волна от затылка до кончиков пальцев на ногах, такими волнующими и сладкими показались ей слова дракона. Она прижалась к нему сильнее, уткнулась в грудь, пряча подозрительно заблестевшие глаза и жарко прошептала в ответ:       — Я всем сердцем верю вам, мой генерал!

***

      В лагерь возвращались поодиночке. Мулан шла в приподнятом настроении. Ни разу в жизни она ещё не чувствовала в себе столько любви, которая буквально переполняла её. Ей хотелось раздавать её направо и налево, а потом опять потреблять с ненасытностью тигрицы в период течки. И всё благодаря Тунгу, он словно бы пробудил в ней женское начало. Ведь до него Мулан была девчонкой-сорванцом и никогда не задумывалась о своей женской привлекательности. Голова слегка кружилась, и настроение было необычайно приподнятым, она улыбалась самой себе и даже пожалела, что не умеет петь. Первый день её новой взрослой жизни, жизни женщины, выдался замечательным! Всё тело воительницы приятно ныло, храня воспоминания о сладких минутах близости с любимым мужчиной. И она могла бы заниматься с ним любовью бесконечно, если бы её телу не так нравилось всё, что с ним происходит. Её радостно волновала любовь к наставнику, его взаимность, и девушка, ликуя, рисовала себе в мечтах предстоящее ночное свидание. Не задумываясь о необходимости соблюдать осторожность, они всё же именно по этой причине условились, что Мулан встретится с ним на знакомой цветочной поляне в следующий выходной.       Погружённая в грёзы девушка мечтательно вслушивалась в звуки тёплого весеннего вечера. Среди деревьев рыжей искрой промелькнула лисица и с лёгким шорохом скрылась в глубине леса, готовясь к ночной охоте; цикады громко трещали, в грубоватой гармонии исполняя весеннюю серенаду. Воздух был пропитан чарующим запахом целебных трав и ароматом цветущей магнолии. Мулан была счастлива! Она обрела себя, узнала себя наконец, и все мрачные мысли были изгнаны, отброшены руками, губами и телом пламенного дракона.       Тропа подошла к концу. Впереди показалось огромное поле и замаячили привычные распашные ворота. Стяги реяли над большими шатрами, окружёнными шатрами поменьше, от запаха готовящейся еды в животе у Мулан предательски заурчало, и она только сейчас поняла, как сильно проголодалась. После длительных и страстных горячих слияний с Тунгом, у неё проснулся прямо-таки зверский аппетит. Воительница довольно улыбнулась и двинулась через лагерь, по направлению к навесам, где расположилась военно-полевая кухня. Несмотря на голод, она чувствовала себя превосходно и могла бы обойтись сегодня без ужина, но на пустой желудок ложиться спать как-то не хотелось, особенно перед завтрашним тренировочным днём.       — Хуа Цзюнь! — позади раздался знакомый окрик.       Вздрогнув от неожиданности, девушка обернулась. Заметив Хунхуэя, она раздражённо вздохнула. Этот назойливый болван будто специально следил за каждым шагом Мулан, словно пытаясь узнать её заветную тайну. Она ведь ясно сказала, что не собирается водить с ним дружбу.       — Куда ты пропал? — спросил парень, поравнявшись с воительницей.       — Не твоё дело, — буркнула Мулан. — Я не обязан перед тобой отчитываться.       — Да будет тебе дуться, Хуа Цзюнь, — примирительно хлопнул её по плечу Хунхуэй. — Ну поцапались и забыли, с кем не бывает. Лучше скажи, где ты шлялся весь день?       Похоже, однополчанин простил Хуа Цзюня за его прошлую грубость тогда на реке и Мулан поняла, что он не отстанет от неё, пока не получит вразумительный и правдивый ответ. Можно, конечно, было и не отвечать, однако сейчас ей меньше всего нужен был недруг. Чем меньше внимания на неё будут обращать, тем лучше.       — Ходил прогуляться, — сказала она первое, что пришло на ум.       — Почему так долго? — Чэнь вопросительно поднял бровь.       — Демон тебя задери, Хунхуэй! — возмущённо процедила воительница. — Это что, допрос?       — Ладно, ладно, не кипятись, — он шутливо выставил ладони вперёд, словно сдаваясь. — Я ведь серьёзно уже хотел бить тревогу, если бы ты до отбоя не вернулся обратно.       Мулан облегчённо выдохнула и закатила глаза, мысленно возблагодарив всех возможных богов за то, что успела прийти вовремя. Войдя в суматошливое помещение, они прошли к своему столу, за которым уже сидели четверо их товарищей.       — Ну, наконец-то ты объявился! — воскликнул Яо в своей обычной смешливой манере. — Мы уж подумали, наш Цзюнь потерялся и попал в плен к северным варварам.       — Не дождёшься, — усмехнулась девушка и опустилась на лавку, придвигая к себе плошку с дымящейся рисовой кашей и жареной рыбой.       — Поосторожнее в выражениях, Яо, а то в следующий раз Хуа Цзюнь задаст тебе жару, — с усмешкой произнёс Хунхуэй, очевидно намекая на прошлую победу Мулан в учебном бою, и сидевшие за их столом Линг, По и Сверчок, весело поддержали его.       — Кто же знал, что он зверюга такой, — поощрительно загоготал Яо и одобрительно толкнул локтем воительницу в бок, а остальные парни согласно закивали.       После того, как Хуа Цзюнь во время учений показал свою настоящую силу и возможности своей ци, его сослуживцы перестали подкалывать тощего мальчишку и прониклись к нему уважением.       Их дружный смех раздавался по всей столовой, сливаясь с сотней других голосов, заряжая своим оптимизмом окружающее вокруг себя пространство, и Мулан невольно улыбнулась в ответ, чувствуя собственную причастность к войсковому товариществу и личную ответственность за защиту страны.

***

      Был поздний вечер, безветренный, по-весеннему тёплый. На небе высыпали первые звёзды. Все, освобождённые от нарядов, были на улице, тем более, что свободное время после ужина. В казарму возвращаться совсем не хотелось. Поэтому Мулан решила сходить в конюшню, проведать Чёрного Вихря, которого она давно не видела и по которому соскучилась. За всеми делами и хлопотами некогда было даже просто зайти и навестить его, он без неё тоже всегда скучал. Выходя из столовой, девушка прихватила с собой пару яблок для своего вороного и отправилась к дальней окраине лагеря, где содержались лошади. Немного погуляв по лагерю, она набрела на конюшню. Длинная вереница загонов для лошадей тянулась далеко вперёд. Внутри стояли кони разных мастей и цветов, с длинными и короткими гривами, кудрявыми и прямыми хвостами. Они ржали при виде Мулан или молчали с любопытством.       Воительница медленно шла по проходу вдоль денников, любуясь десятками лошадей. Одна из них привлекла наибольшее внимание. В отдельном вольере, чуть дальше от остальных, гордо подняв голову, стояла абсолютно белая породистая кобылица, и её мраморные бока лоснились, как полированный камень. Это была самая красивая лошадь, какую Мулан когда-либо видела, поистине неземное создание. Мулан подошла ближе, и кобылица громко фыркнула, не сводя с неё настороженного взгляда небесно-голубых глаз.       — Эй, солдат, не приближайся к ней! — раздался голос сзади.       Обернувшись, воительница увидела юношу. Он был примерно её возраста, может быть, немного младше, лет восемнадцати. На нём была обычная солдатская форма, которую носили все новобранцы императорской армии, включая саму Мулан.       — Почему я не должен к ней приближаться? — переспросила она.       Стражник немного помолчал, будто подбирая слова, и серьёзно ответил:       — Это лошадь командующего Тунга. Она очень опасна.       — Правда? А чем? Дурной нрав?       — Нет, — мотнул он головой. — Белая Молния выращивалась господином собственнолично.       Мулан взглянула на морду кобылицы, ещё раз обратив внимание на выразительные голубые глаза.       — И она не подпускает к себе никого, кроме хозяина, — продолжал парень.       Надо же, какая любопытная животинка. Девушку так и подмывало подойти поближе и погладить норовистую лошадь по морде. Но некоторые опасения по поводу дальнейшей целостности своих пальцев всё же присутствовали. Кобылица и впрямь глядела на Мулан с приличной долей враждебности.       — Белая Молния? — проговорила она, медленно и осторожно приближаясь.       — Солдат, отойди подальше, — настаивал испуганный стражник, нервно переминаясь с ноги на ногу, но не решаясь остановить Мулан.       — А ты вовсе и не буйная, да? — подмазывалась она к кобылице, подходя ещё ближе.       Голубые глаза опасно полыхнули, лошадь заржала. А Мулан, вместо того чтобы отпрыгнуть назад, сделала ещё шаг и протянула руку. Впрочем, прикасаться к кобылице не стала. Ладошка девушки так и зависла в десятке сантиметров от лошадиной морды.       — Солдат! — воскликнул парень, что, очевидно, всё же был конюхом.       В следующий миг Белая Молния сама ткнулась в распахнутую девичью кисть, с любопытством обнюхивая. Похоже, она уловила на ней ароматы недавнего ужина.       — Я очень люблю твоего хозяина, — тихо прошептала Мулан, смотря кобылице прямо в глаза. Как ей показалось, лошадь её поняла и потому уже без всякой нервозности, доверчиво нагнулась к девушке и ласково лизнула её в щёку. Удивительно, но животное было на диво спокойно.       Мулан широко улыбнулась, а челюсть парня слегка упала.       — Ну вот и подружились, сказала она, погладив белую красавицу. — А ты боялся… Воительница достала из-за пазухи халата прихваченные с кухни яблоки и протянула одно лошади — яблоко тотчас было деликатно съедено.       — Но как тебе удалось? — опомнился стражник, всё ещё не веря в происходящее.       — Мы просто заглянули друг другу в душу, — с улыбкой пожала плечами Мулан.       Попрощавшись с Белой Молнией, она пошла следом за конюхом. Чёрный Вихрь стоял в нескольких шагах от Мулан. Он радостно заржал, когда увидел хозяйку и стал в нетерпении бить копытами о перегородку. Девушка приоткрыла калитку и нежно погладила любимое животное.       — Ну, привет, дружище, как же давно мы не виделись, — Радостно проговорила Мулан. — Смотри, у меня для тебя кое-что припасено. — Она отдала коню последнее яблоко, а тот, благодарно взглянув на неё, мягко смёл его с её ладони своими бархатными губами и принялся весело хрустеть.       Мулан сама подготовила Вихря к прогулке, вывела его из конюшни, а затем поставила ногу в стремя и легко подпрыгнув села в седло, он загарцевал, и они, выехав за ворота лагеря, понеслись в поле. Вихрь носился по полю, как ветер, воительница летела с ним как на крыльях и радовалась простору, скорости и чистому звёздному небу. Вдоволь накатавшись рысцой, они перешли на шаг после длительной скачки. Мулан наклонилась на крутую шею своего коня, обняла её и прижалась к ней лицом, вдыхая знакомый и такой успокаивающий запах… Этот конь был подарком отца. Он один оставался ей воспоминанием дней, проведённых в отеческом доме. Наконец борьба её чувств утихла, девушка опять села прямо и, занявшись рассматриванием зелёного весеннего ландшафта, поклялась в душе никогда не позволять воспоминаниям ослаблять её дух, но с твёрдостью и постоянством идти по пути, на который звало её сердце.       Воительница как раз собиралась возвращаться в казарму, когда почувствовала лёгкое жжение на своей коже. Подушечки пальцев слегка покалывало, когда она дотронулась до красной метки на шее — символ её связи с Юном. Значит, он где-то поблизости. Она инстинктивно развернула коня и увидела Тунга, идущего по направлению к лагерю. Безупречная военная выправка, твёрдый уверенный взгляд выдавали в нём бывалого воина и опытного полководца, не одно десятилетие командующего войском. В его походке чувствовалась спокойная хищная грация, присущая мастеру единоборств. Он весь излучал силу и власть.       Настоящий боевой генерал. Мудрый наставник. И её первый и единственный мужчина.       Волевой, сильный, решительный, смелый.       Её желанный дракон.       Тунг, по-видимому, тоже почувствовал Мулан, остановился и обернулся к ней. Их глаза встретились, и лицо девушки немедленно залилось румянцем. Мыслями они оба вернулись к своей первой ночи близости, что у них была недавно. Её тело всё ещё было полно восхитительных ощущений. Но как бы Мулан ни хотелось устремится навстречу любимому, на людях она должна сдерживать свои чувства, и теперь быть вдвойне осторожной. Тунг едва заметно улыбнулся ей — самыми краешками губ — и пошёл дальше, невозмутимый, как всегда. Но она-то знала, каким страстным и горячим он был наедине с ней.       Мулан проводила его взглядом, сладко улыбнулась и, ловко пришпорив своего вороного жеребца, помчалась в лагерь.

***

      — Ци пронизывает всю вселенную и все живые существа.       На следующее утро генерал Тунг созвал всех новобранцев на учебный плац. Выстроив их кольцом вокруг себя, он начал медленно выполнять серию замысловатых движений, не переставая при этом говорить. Новобранцы смотрели, не отрывая глаз, заворожённые тем, что тело командующего как будто составляло единое целое с его оружием. Его меч стал продолжением его руки, его ноги, точно корни дерева, крепко врастали в землю, а затем, взмывая, казалось, делались легче пёрышка. По его знаку Мулан и остальные принялись повторять его движения.       — Мы все рождены с ней, — продолжал командующий Тунг, — но наиболее радетельным дано глубоко соединиться с ци и сделаться великими воинами.       Мулан сосредоточилась, позволяя телу двигаться по собственной воле. Так же, как и в прошлый раз, когда феникс и дракон, словно бы танцуя, впервые сошлись в тренировочном поединке, голос возлюбленного омывал её, подобно воде в реке, и звучал столь же успокоительно.       — Умиротворённый, как лес, — говорил он тогда и повторял сейчас, задерживая свой взор на Мулан чуть дольше положенного, — однако пламенеющий внутри.       Она чувствовала на себе довольный взгляд своего мужчины и это подхлёстывало её, придавало ей сил и уверенности. Она мечтала, чтобы Тунг Юн гордился ею. Доказать, что она достойна его. Стать поддержкой, опорой, другом…       «Сконцентрируйся на солнце внутри себя, почувствуй внутри себя огонь и энергию».       Взмахивая рукой, Мулан снова и снова повторяла простейшие движения. Стремясь оправдать доверие наставника, она упражнялась всё утро и поздно ночью, когда стояла в дозоре. А когда её смена подходила к концу, она шла на берег реки и тренировалась при свете луны. С каждым взмахом меча воительница ощущала, как её ци крепла. Она распускалась, словно листья магнолии, что росла на берегу реки. Чувство это было воодушевляющим и немного странным, как будто что-то совершенно новое было отчего-то дивно знакомым.

***

      В последующие дни тренировки ополчения делались всё более напряжёнными. Поначалу это было едва заметно. Каждая сессия приросла на несколько минут. В командах сержанта Цяня зазвучала сталь. Напряжение нарастало, когда стало ясно, что они готовятся уже не к возможному, а к скорому сражению.       — Жужаньская рать колоссальна, — предостерегал сержант Цянь, пока Мулан и остальные выполняли серию упражнений с мечом. — Они безжалостны и непредсказуемы, однако материальную силу не обязательно встречать равной силой. Воин поддаётся силе и перенаправляет её. — Он остановился перед Мулан. Она смотрела прямо, не позволяя ему себя устрашить.       Со времени её спарринга с Тунгом, Мулан стала одержима идеей развить свою энергию ци. Она была охвачена ею. Напитываема. Гонима. Каждую свободную минуту она пыталась сосредоточиться на ней. Любовь и покровительство любимого мужчины были искрой, из которой разгорелась её решимость. Благодаря его наставлениям, Мулан поняла, что её долг перед отцом — сделаться лучшим воином. Если она не будет к этому стремиться, всё, что она сделала, будет бессмысленно. И вот день за днём и ночь за ночью она упражнялась. День ото дня и ночь от ночи она делалась сильнее.       В лунном свете на берегу реки её тело привычно двигалось в последовательности боевых приёмов. В голове её звучали слова сержанта Цяня. «Неблагоприятное обстоятельство можно повернуть во благо», — твердил он, пока солдаты делали выпады с мечом, взмахивали копьём или поднимали щит в оборону.       Её беспрестанные тренировки и напряжённое сосредоточение не остались незамеченными. Она чувствовала, что и генерал Тунг, и сержант Цянь смотрят на неё чаще, чем на кого-либо. Но её сердце больше не сжималось в тревоге. Её наполняли храбрость и сила, о которых она и не подозревала прежде.       Лишь одно упражнение по-прежнему ей не давалось.       — И малая доля может сдвинуть дюжину пудов, — напутствовал сержант Мулан вместе с прочими новобранцами, когда те подошли к ступеням, ведущим к святилищу. Все замерли, как один, обратив глаза к поставленной цели. На земле возле Мулан стояли два ведра, наполненные до краёв водой. Перед ней другие солдаты уже подхватили свои вёдра и преодолевали первые ступени. Мулан ждала. Слова сержанта Цяня звенели у неё в голове.       — И малая доля может сдвинуть дюжину пудов, — шепнула она сама себе. Прикрыв глаза, Мулан собралась. Она почувствовала, как по жилам привычно хлынула энергия — она сопряглась с ци. Стоны и кряхтенье других парней исчезли. Она ощущала только лёгкий ветерок, овевающий её щёки. Не открывая глаз, она представила себя на крыше святилища. Она припомнила ощущение покоя, наполнявшее её во время медитации под деревом магнолии. Настроившись на это чувство, она открыла глаза.       Нагнувшись, девушка взялась за ручки вёдер и подняла их. Вёдра казались легче, чем в первые разы, когда она выполняла это задание, — силовые упражнения не пропали даром. Однако Мулан знала, что важны не первые шаги, но выносливость, без которой не подняться к вершине. Ступень за ступенью, она начала взбираться.       Идущие перед ней ополченцы замедляли шаг. Один за другим они начали падать. Сначала Сверчок осел на ступень с залитым слезами лицом. Затем По, который бросил вёдра и просто лёг ничком, сдавшись. Следующим отступился Яо. Вне себя от гнева, он отшвырнул свои вёдра, и деревянные кадки раскололись при ударе о скалы.       Однако Мулан продолжала подъём. Её шаг оставался уверенным, а плечи были неподвижны. Ни в одном из вёдер вода не плескала через край, но лежала ровной гладью. С каждым шагом она словно становилась сильнее. Лицо её оставалось сосредоточенным, даже когда она проходила мимо павших товарищей.       Вскоре остались лишь она и ещё один новобранец — Хунхуэй. Он опережал её на несколько шагов. Лоб Хунхуэя был покрыт испариной, а вёдра опускались всё ниже к земле. Лицо его выражало собранность, как и лицо Мулан, однако тень сомнения уже легла на него.       Мулан, впрочем, не замечала ничего. Она продолжала взбираться. Ступень за ступенью, выше и выше, собираясь с силами, и вот она поравнялась с Хунхуэем — и обошла его. Идя вперёд, она чувствовала, как его взгляд буравит ей спину. Она не желала этого знать. Она была не здесь. Тело её поднималось по лестнице, руки держали вёдра, но разум скользнул в глубины. Её поддерживала мысль об отце, о матушке, о сестрёнке и, конечно же, мысль о возлюбленном генерале, с которым она была неразрывно связана, и который пробудил в ней позабытую силу.       Позади тело Хунхуэя потерпело поражение. Он опустился на ступени. И теперь осталась одна Мулан. На неё глядели и Хунхуэй, и командующий Тунг, и сержант Цянь, и все остальные, а Мулан продолжала взбираться по лестнице.       Ступень за ступенью, всё выше и выше и наконец...       Она достигла вершины.       Долгое мгновение Мулан стояла неподвижно, только её грудь мерно вздымалась и опадала. Затем она обернулась, и глаза её расширились, обнимая головокружительный вид с вершины перед святилищем. Её глаза остановились на Феникс-птице, сидевшей на статуе недалеко от неё. Она уже видела её прежде, когда впервые направлялась сюда и искала дорогу к армейскому лагерю. Отец говорил, что птица приглядывает за ней и всегда укажет правильный путь. Узнав в создании ожившее деревянное изваяние из родового святилища, Мулан почувствовала одобрение, исходящее от хранителя предков. Широко развернув крылья, Феникс триумфально заголосила.       Мулан исполнилась гордости. Она смогла. Она сделала то, чего не смог сделать ни один мужчина. Она, Мулан, девчонка из небольшой деревни, достигла невозможного. Она повернулась к солдатам, собравшимся внизу. И лишь тогда, увидев восхищение, уважение и изумление на их лицах, воительница позволила себе улыбнуться.

***

      Мысли так и гудели в голове Тунга Юна. Его отважная девочка сумела. Она покорила святилище. За все годы, что он тренировал солдат, лишь горстке мужчин удалось выполнить это задание. И ни один из них не исполнил его с тем изяществом и целеустремлённостью, какие продемонстрировала Хуа Мулан. Посреди хаоса она сохранила самообладание. Любое порученное ей дело она выполняла с тихим благородством. Она никогда не жаловалась, и даже ошалелая и обессиленная, никогда не сдавалась. В ней было всё — ум, красота, гармония, смелость, любовь и искренность. Она являла собой идеал совершенства как духовного, так и телесного.       Его девочка, его женщина. Прекрасная, как солнце, воительница с горячим сердцем.       Отвернувшись от храма, генерал зашагал к своему шатру. Сержант Цянь шёл вровень с ним.       — Хуа Цзюнь прирождённый предводитель, — заметил сержант. Он также был впечатлён успехом солдата.       Командующий Тунг кивнул.       — Да. У него, как и у его отца, душа воина. — Он помолчал, и возникшая было в его сердце радость и гордость за свою юную возлюбленную вмиг сменилась тревогой. «Я сделаю всё, чтобы защитить тебя, Мулан», — мысленно пообещал генерал.       — Возможно, со временем и другие солдаты смогут самостоятельно преодолеть все преграды, — через минуту подал голос сержант Цянь.       Командующий остановился и обернулся к своему заместителю.       — У нас не осталось времени, — сказал он. — Враг продвигается. Мы выступаем на рассвете.