***
Дин прислоняется к кухонному столу с кружкой свежесваренного кофе в руке, наблюдая, как Бен с жадностью поглощает домашний завтрак, над которым Бенни, должно быть, час трудился на кухне. Очевидно, что он ещё и убрался, потому что гранитные поверхности сверкают чистотой. Конечно, сейчас здесь гораздо чище, чем когда Дин просто проводит тряпочкой. Бенни бочком подходит к нему, толкает Дина в плечо своим чуть более широким плечом. От него хорошо пахнет, успокаивающе и мужественно, и было бы так легко завернуться во всё это мускулистое тепло и просто забыть, что произошло за последние пять месяцев. Вместо этого Дин выдавливает слабую улыбку и говорит: — Спасибо за это утро. Он говорит это совершенно искренне. После вчерашнего фиаско в баре Каса он просто благодарен за какое-то подобие нормальности, даже если это исходит от кого-то, кто сейчас должен быть его наименее любимым человеком. Хотя Сэм определённо близок к тому, чтобы перенять корону. — Конечно, — отвечает Бенни, как будто это самая простая вещь в мире. — Хочешь, я отвезу его в школу ради тебя? Первое желание Дина — спросить, в чём заключается выгода для Бенни. Никто не будет таким же добрым, не желая получить чего-то взамен, или же они чувствуют себя виноватыми в чём-то, но на этот раз Дин решает принять этот жест за чистую монету, закрыв глаза и наслаждаясь мыслью о том, что ему не придётся сраться с какими-то заносчивыми сучками в школьном переулке, когда он на секунду задержится, чтобы попрощаться с ребёнком: — Это был бы лучший подарок на день рождения. Спасибо. — Лучший подарок, правда? — Бенни озорно растягивает слова, и Дин точно знает, о чём он думает. Да, ладно, это, наверное, справедливо. — Окей, второй лучший, — поправляет сам себя Дин и делает глоток кофе. Так хорошо. Бенни одаривает его злобной ухмылкой: — У тебя есть планы? Ох. Вот где уловка. Нужно было довериться своей интуиции, Винчестер. Дин замирает, не зная, как дать понять, что его это не интересует, не наняв сценариста или марширующий оркестр: — Бенни… — Нет, нет, — немедленно говорит Бенни, наклоняясь к Дину, но, к счастью, всё ещё сохраняя приличную дистанцию. — Ничего подобного, я просто подумал, не хочешь ли ты, чтобы тебе составили компанию в твой день рождения или что-то в этом роде. Мы могли бы посмотреть несколько фильмов или выпить пару стаканчиков. Ничего серьёзного, обещаю. Просто как друзья. Если только ты не планируешь что-то с братом или Чарли? Просто как друзья. Мысли Дина возвращаются к их вчерашнему разговору. Ага, нет, он определённо ничего с ними не планирует, поэтому он ловит себя на том, что пожимает плечами и говорит: — Хорошо. Выпить звучит неплохо. Только чур место выбираю я. Он уже планирует, как будет исправляться перед Касом. Улыбка Бенни ослепительна, и чувство вины пронзает Дина, острое и мучительное: — Отлично, я заеду за тобой в семь? — на безмолвный кивок Дина он поворачивается к Бену: — Пойдём, парень, оставим твоего отца в покое. Я отвезу тебя в школу. У меня даже с собой ланч есть. — Очешуенно! — кричит Бен, и Дин пытается не завидовать его энтузиазму по поводу обеда Бенни по сравнению с его менее-чем-нетерпеливой реакцией на обед Дина, но тогда по сравнению с этим обеды Дина довольно убоги. Как может кусочек сыра, спрятанный между хлебом, сравниться с модными вертушками из индейки? На самом деле, Дина так и подмывает попросить Бенни приготовить ему ещё и упаковочный ланч. Но это было бы слишком по-домашнему, и Дин не может повторить это, просто не может. Он никогда себе этого не простит. — Увидимся вечером, — напоминает Бенни, выводя Бена из столовой. Плюс, Кас. — Увидимся, — отвечает Дин, хватая кусок бекона. После всех усилий, которые приложил Бенни, было бы невежливо не сделать этого на самом деле. Он медленно жуёт его, наслаждаясь вкусом. Господи, это восхитительно. Чёрт возьми.***
Сегодня вечером это место совершенно переполнено. Дин едва может двигаться сквозь эту давку. К счастью, они с Бенни как раз пришли в тот момент, когда другая пара только-только ушла, так что Дин захватывает их высокий столик, едва не избивая какого-то мужчину. Одержав победу, он осторожно садится на барный стул и оглядывает море лиц, выискивая одно конкретное. Не видя этого, он поворачивается к Бенни, одаривает его улыбкой, стараясь не показать своё разочарование. — Это место довольно модное и торжественное, — усмехается Бенни, наклоняясь над маленьким круглым столиком, чтобы его было слышно сквозь музыку, которая звучит громко и быстро, которую Дин не узнаёт, но не совсем ненавидит. — Ты говоришь подстать своему возрасту, — поддразнивает Дин. — Не думаю, что кто-то моложе тридцати до сих пор использует «модное» или «торжественное» по отношению к клубу. Именно тогда кто-то в поле зрения Дина, примерно в десяти футах от него, смеётся и движется к своему спутнику, создавая небольшую брешь в толпе, и у Дина перехватывает дыхание. Кас. Он сидит в оживлённом баре, примерно за двадцать человек и пять столиков от него, с напитком в руке, легко улыбаясь кому-то, кого Дин не может разглядеть, и он бы солгал, если бы сказал, что не почувствовал горячий всплеск ревности к тому, кто заставил эту улыбку появиться на лице Каса. В этом месте есть что-то от Каса; что-то более лёгкое и менее отчуждённое. Здесь он немного менее страшен, просто немного мягче. Дин вроде как рассчитывает на это сегодня вечером. Он наблюдает так долго, как только может, не привлекая внимания ни Каса, ни Бенни. К счастью, Бенни сосредоточен на том, чтобы их уже обслужили, и напряжён, поскольку не видит никого, кто бы приносил напитки к столам. — Здесь нет официантов, — бормочет Дин, наконец-то ловя и удерживая взгляд на определённой паре голубых глаз. Удивление мелькает на глупо привлекательных чертах лица Каса всего на секунду, прежде чем появляется восхитительный расплавленный жар, обещающий порочно-горячие вещи, к которым Дин глубоко привык за последние пару недель. Возможно, это своего рода идиотский поступок — встречаться с Бенни, зная, как много это значит для него, по сравнению с тем, как мало это значит для Дина, но… Не-а. Вот оно. Дин признаёт, что это, вероятно, идиотский поступок, но ему надоело жить ради других людей. Беспокоясь о том, чтобы не задеть чувства других, когда никому нет дела до его. Он был верным мужем Бенни, а Бенни трахал всех в радиусе пяти миль и проигрывал их платежи по ипотеке. Он надрывал задницу, чтобы Сэмми и Чарли были счастливы и не попали в тюрьму, и всё же его критикуют за это. Нахуй всё, ему позволено делать то, что он хочет. Всякий раз, когда он начинает жалеть своего бывшего (что на самом деле происходит на удивление часто), Дин просто напоминает себе, что технически во всём виноват Бенни в первую очередь. Да, это Бенни виноват в том, что Дин встретил Каса. Действительно, иронично. — Тогда я пойду в бар, — говорит Бенни, слезая со своего места. — Раз уж у тебя день рождения и всё такое. Что ты хочешь? Дин неохотно прерывает зрительный контакт с Касом, чтобы посмотреть на Бенни: — Виски со льдом, пожалуйста. Бенни корчит гримасу. — Я не знал, что ты пьёшь виски. Дин мало что может сказать на это, поэтому просто улыбается и пожимает плечами: — Будучи в Риме, веди себя как римлянин. Или что-то в этом роде. Бенни исчезает — к счастью, в противоположном направлении от того места, где сидит Кас, — и Дин продолжает пялиться. Кастиэль возобновил разговор со своим спутником, но всё же продолжает украдкой бросать горячие взгляды на Дина, и это заставляет его наполовину затвердеть в джинсах. Как и большинство вещей, которые делает Кас. С момента встречи с Касом он делает больше спонтанных вищей, чем подросток, и это немного утомительно, но и волнующе. Тело движется прямо в поле зрения Дина, и Дин вздыхает, пытается незаметно оглядеться вокруг, но это бесполезно; его вид на Каса хорошо и воистину открыт. На столе у Дина звонит телефон. КАС: Кого-то ищешь? Дин думает о том, чтобы ответить, но тут Бенни возвращается с напитками, поэтому он просто выключает телефон и засовывает его в карман. — Тебя так быстро обслужили? Бар всё ещё переполнен, вероятно, по меньшей мере здесь человек пятнадцать-двадцать, чуть больше, чуть меньше, ожидающих, когда их обслужат, и вероятность, что Бенни обслужили сразу же, слишком мала. — Да, — усмехается Бенни, наклоняя голову поближе к Дину, чтобы его было слышно. — И я думаю, они занизили цену или допустили ошибку или что-то в этом роде — я дал им десятку, но они вернули мне десятку сдачей. Я собирался сказать об этом, но бармен уже обслуживал кого-то другого. — Странно, — говорит Дин, хотя на самом деле в этом нет ничего странного, а толпа снова редее, и Кастиэль наклоняет стакан в сторону Дина. Чёрт возьми, Кас. Песня меняется, и это какая-то рок-кавер песни восьмидесятых. — Ну, с днём рождения, дорогой, говорит Бенни, чокаясь бутылочным горлышком о стакан Дина. — Дерьмо… Дин. Прости. Дин жалеет его, выдавливая слабую улыбку: — Всё в порядке, чувак. Придётся привыкнуть, не волнуйся. — Вообще-то, я хотел поговорить с тобой об этом, — говорит Бенни, и Дин залпом выпивает виски, а Бенни продолжает: — Прошло пять месяцев, и я знаю, что всё ещё… В кармане жужжит телефон. Дин вытаскивает его, смотрит на экран. КАС: Почему ты здесь? Дин проводит по экрану вверх, чтобы разблокировать его, и пишет в ответ: Действительно, почему. Сегодня мой день рождения. — …но я изменился, Дин. Клянусь, я… — Я собираюсь напиться, — объявляет Дин в середине речи Бенни. — Придержи эту мысль. Он соскальзывает со стула и пробирается к бару. Как только бармен замечает его, он заканчивает обслуживать другого клиента и направляется прямиком к Дину, минуя по меньшей мере пятнадцать рук, протягивающих купюры. Чёрт, как хорошо быть королём. Или, по крайней мере, трахаться с ним. Оооо, делает ли это Дина королевой? Бен давно хотел собаку, может быть, им пора завести пару корги. — Что бы вы хотели, мистер Винчестер? — бармен наклоняется к Дину в его полу-элегантном наряде, положив руки на стойку, — за счёт заведения. Хорошо. В таком случае. — Э-э, три двойных порции водки, виски со льдом и всё, что этот чувак, — он указывает на Бенни, сидящего за столом и наблюдающего, — заказал около пяти минут назад. — Разумеется. Пока бармен занят заказом, Дин намеренно избегает свирепый взгляд, которым Кас прожигает его лицо с другого конца бара. Вместо этого он поворачивается к блондинке в красном платье на бретельках, источающей приторную сладость её духов. Она раздраженно фыркает, явно не впечатленная тем, что её заставляют ждать. Дин одаривает её коронной винчестреской улыбкой (Сэм улыбается с ямочками на щеках и щенячьими глазами, а улыбка Дина немного нервнее, обещающая грязные, неправильные вещи), и она сразу же тает (в конце концов, она всего лишь человек), раздражение от того, что Дин встрял в очередь, тут же пропадает. Всё ещё прокатывает. Бармен сначала делает шоты, ставя три рюмки на подставку перед Дином. Он наливает их, едва заканчивая с первым, Дин наклоняется вперёд так, чтобы Кас мог его видеть, поднимает рюмку в знак признательности и опрокидывает её. Телефон Дина звонит мгновение спустя, когда он глотает второй шот. КАС: Ты знаешь, что я не это имел в виду. Он приканчивает третий, складывая стаканы один на другой, благодарит бармена, подмигивает блондинке в красном платье и возвращается к своему столику с бутылкой какого-то универсального пива. — Здаров, Бенни, — ухмыляется он, уже слегка опьянённый, алкоголь приятно согревает его кровь. Он ставит напитки на стол, снова садится на своё место: — Продолжай, о чём ты там говорил до того, как я так грубо ушёл за новой порцией напитков. Кас всё ещё наблюдает за ним. Это заставляет Дина чувствовать себя мощным, желанным. Продажа его рецептурных наркотиков стоит внимания Каса, и Дин наслаждается этим. — О-окей, — неуверенно говорит Бенни. — Я просто хотел сказать, что знаю, что ты всё ещё злишься на меня, и я это понимаю. Но теперь я стал лучше, клянусь, или, по крайней мере, я пытаюсь… — Да? — спрашивает Дин, глядя на Каса прямо через плечо Бенни. — Правда, Дин, и это утро напомнило мне обо всём, что я потерял… — Ты ничего не потерял, Бенни, — говорит Дин так осторожно, как только может, когда сочетание алкоголя в крови и напряжённый взгляд Каса заставляют его корчиться, возбуждаться и безрассудно относиться ко всей этой ситуации: — Ты выбросил всё нахрен, чувак. Бенни морщится. — Я знаю, и я хочу сделать лучше, я действительно хочу. Я просто… Напряжённый взгляд Кастиэля теперь серьёзно действует ему на нервы, и Дин понимает, что это всё, что им нужно для прелюдии. Его кожа кажется слишком тесной и горячей, влажной от пота на затылке. Да, он как раз достаточно пьян для этого. Он допивает виски, стучит пустым стаканом по столу между ним и Бенни. Когда он встаёт, из динамиков раздаётся вступление какой-то индастриал-метал — гудящие гитары и глубокий бас. — Простишь меня? — говорит он Бенни, не дожидаясь ответа, и направляется прямиком в уборную. Он проталкивается сквозь толпу людей, сердце бешено колотится, губы пересохли. К счастью, в баре есть несколько уборных, по крайней мере, одна из которых оказывается открыта, когда Дин дёргает ручку. Он проскальзывает внутрь и оставляет дверь приоткрытой. Он стоит перед зеркалом размером со стену, вцепившись руками в фарфоровую раковину, и ждёт, надеясь, что Кастиэль понял намёк. Песня всё ещё звучит в главном зале бара, и голос певца — гулкий баритон, эхом отдающийся в костях Дина, заставляя его нервы гореть, а сердцебиение отзывается под ритм музыки. Это, вероятно, наименее классная вещь, которую он сделал за последнее время (исходящая от человека, который однажды простимулировал девушку под Marky Mark and the Funky Bunch; в 90-е было за что ответить), и это действительно не должно его возбуждать так сильно (идея о том, чтобы Кас надругался над ним в уборной, а не идея о Marky Mark. Хотя, если бы Кас хотел воспроизвести часть видео Good Vibrations с обнажёнкой, то Дин не отказался бы). Он дрожит от предвкушения, щёки раскраснелись от алкоголя и похоти. Удар сердца спустя, Кастиэль прокрадывается за ним, и Дин смотрит в зеркало, как он поворачивает замок со щелчком, который звучит неожиданно громко на фоне приглушённых басов снаружи. Кас наваливается всем своим весом на дверь, держа руки за спиной, как будто если они будут свободны, то тотчас окажутся на Дине. Ни один из них ничего не говорит. По крайней мере, не на словах. Их глаза встречаются в зеркале, и Дин сразу же теряется в чистом желании, которое он видит в отражении, обжигающем, новом и готовом только для него. Блять. Это толчок к действию; вызов, но также и неизбежность. И чем бы это ни было, есть что-то настолько чертовски простое, из-за чего Дин не может ясно мыслить рядом с Касом, не уверен, что он когда-либо вообще был способен на это по-настоящему. Дин начинает расстёгивать ремень, освобождая кожу. Звук пряжки громко отзывается в относительной тишине, прерываемый только их совместным тяжёлым дыханием, грудь поднимается и опускается почти в тандеме, громче, чем приглушённая музыка, играющая в баре. Жар на его скулах и, всё ещё не сводящий глаз с Каса, Дин стягивает боксеры с бёдер вместе с джинсами, оставляя подол рубашки, прикрывающий выпуклость его голой задницы, болтаться, словно красная тряпка для быка. Он видит это в тот самый момент, когда контроль Кастиэля ослабевает, а затем он в мгновение ока сокращает расстояние между ними и скользит широкой ладонью по бедру Дина, горячей, как жар, обжигающий кожу. Его рука проскальзывает дальше под рубашку, обхватывая плоть задницы Дина, и тот выгибается, нуждаясь в этих сильных, смертоносных руках на своём теле. Дыхание Каса обжигает шею Дина, губы прижаты и ощущают пульсу, на лицо опускаются тени, которые резко выделяются в мягком свете. Член Дина дёргается, болезненно твёрдый, зажатый между Кастиэлем и раковиной. — Прикоснись к себе ради меня, — выдыхает Кас команду в кожу Дина, прикасаясь языком к словам. — Боже, — выдавливает Дин, задыхаясь от того, как сильно он этого хочет, его член пульсирует в такт сердцебиению. Он берёт свой член в руку, грубо гладит себя от основания до кончика, выдавливая жемчужную каплю предсемени. — Трахни меня, Кас. Не теряя времени, Кастиэль ладонями раздвигает ягодицы Дина, собирая рубашку в левую руку, предоставляя скользкое от смазки отверстие прохладному воздуху, и Дин не может остановить дрожь, которая пробегает по его телу, когда он изо всех сил пытается расширить свою позицию, пойманный в ловушку штанами вокруг бёдер. В зеркале он видит, как взгляд Каса падает туда, где Дин полностью открыт, выставляет его напоказ и держит на взводе, и Дин ещё немного выпячивает свою задницу, приглашающе покачивая бёдрами, распутный и жаждущий начать. Глаза Кастиэля ещё больше темнеют в тусклом свете, а затем он снова смотрит на Дина с неприкрытым голодом, который обещает абсолютное разрушение, и Дин не может ждать. — Ты… — Да, — говорит Дин, и одна из рук Кастиэля покидает ягодицу, чтобы провести пальцем по промежности. Он играет у входа, поглаживая вокруг и надавливая на ободок, погружая только кончик пальца, смазывая путь. — Блять, — бормочет Кастиэль, и Дин не может не согласиться, раскрасневшаяся головка члена исчезает в кулаке при каждом движении вверх. — Ты думал об этом? — рассеянно спрашивает Кастиэль, наблюдая, как его палец, затем два, входят и выходят, цепляются и растягиваю зажатость тела, и Дин издаёт низкий рык в глубине горла. — Да, — честно отвечает он, запоздалое эхо самого себя, голова опускается между плеч, зубы прикусывают губу, когда Кастиэль входит и выходит из него, и это так чертовски хорошо, то, как эти ловкие, умелые пальцы ощущаются внутри, но ему нужно гораздо больше. Никогда не было такого, чтобы он не думал об этом, мечтая, как член Каса войдёт в него, но, вашу ж мать, сегодня его день рождения, и он может трахнуться, если захочет. Поэтому он раскрыл себя самостоятельно, прежде чем Бенни забрал его, в голове представляя только один точный сценарий: смазка стекает по его руке и запястью, пот покалывает виски, мышцы сжимаются в узлы, сердце колотится о грудную клетку, отдаваясь в подушечки пальцев. Так что да, Дин думал об этом. Спланировал всё до последней детали. Он сжимает свой член у основания, уже на грани оргазма, ещё до того, как Кас вошёл в него. Кастиэль резко выдыхает что-то на другом языке себе под нос, что Дин не может перевести, но полностью понимает смысл. Он убирает пальцы, и Дин пытается не скулить от потери, чувствуя себя опустошённым, цепляясь за ничто, отчаянно нуждаясь в Касе. Звук молнии громко звучит в относительной тишине, а затем член Каса скользит вверх между ягодицами, гладко потираясь, быстро дразня, прежде чем прижимается к свёрнутой коже дырочки, горячей, твёрдой и обнажённой. На долю секунды возникает паника: — Без презерватива? — прежде чем Кастиэль медленно погружается, проходя пространство внутри тела Дина, дюйм за мучительным дюймом, и руки Дина взлетают к углам раковины, под кожей бурлит кровь из-за давления его хватки, каждая мышца напряжена от предвкушения. Он задыхается, когда Кас входит, широко раздвигая его, пульсирующий жар его члена давит с правильной силой, приглушая боль. Кас скользит руками по гладкому изгибу задницы Дина, кончиками пальцев вдавливая синяки, удерживая его, пока сам скользит внутрь, всё глубже и больше, пока наконец не входит в Дина до конца. — Я должен почувствовать это, почувствовать тебя, — бормочет Кастиэль позади него, голос хриплый и грубый. — Без презерватива. Вероятно, это последний паршивый звоночек в длинной истории паршивых звончков, но Дин не в том положении, чтобы спорить, ему некуда идти, он зажат между жаром твёрдого тела Кастиэля и прохладной гладкостью раковины, поэтому он просто стонет в грубом приближении согласия и поднимает бёдра ещё выше, немного сгибаясь в талии, позволяя Касу продвинуться ещё на полдюйма, чтобы войти дальше, невероятно глубоко, мышцы бёдер Дина сжимаются и разжимаются. — Боже, Кас, — выдавливает Дин, голос срывается на полуслове. — Блять, — голос Каса звучит так же разбито, как чувствует себя Дин, и он заставляет сердце Дина биться аритмично, прежде чем резко отстраниться, головка его члена цепляется за растянутый край, а затем снова Кас оказывается внутри, и Дин тихо скулит, закрывает глаза и прижимается к Кастиэлю, который засовывает член на всю твёрдую длину, вытрахивая впечатление о себе навсегда в теле Дина. Мягкий, дорогой материал штанов Каса резко контрастирует с жёстким, резким шлепком кожи о кожу, и Дин может представить, как он выглядит прямо сейчас, с стянутыми джинсами вокруг его бёдер, что делает его ещё более тугим для Каса, задница приподнята и краснеет от жёстоких толчков, когда они набирают темп и силу. — Открой глаза, Дин. Мне нужно, чтобы ты увидел это, увидел, кто ты на самом деле. Дин делает, как ему говорят, и чёрт возьми его в рот ебать. Они непристойно великолепны вместе. Дин знает, как он выглядит, какое внимание привлекает, но это… ебать, сейчас он едва себя узнаёт. Его рот красный, губы обкусаны, вследствие чего опухли, и приоткрыты, словно с них вот-вот сорвётся слово, глаза стеклянные и практически чёрные в тусклом свете ванной, а его член вздёрнут вверх, красноватый, как у шлюхи, ударяется о низ живота с каждым резким толчком бёдер Каса. Его рубашка задрана до груди, где одна из длиннопалых ладоней Каса растопырена, другая крепко сжимает бедро Дина, дотрагиваясь до кости, жар проникает сквозь кожу, он удерживает его неподвижно, как будто Дин мог убежать, если бы захотел, мышцы Каса напрягаются, когда он трахает Дина жёстко и глубоко, словно какая-то собственническая сила, соединяющая их тела вместе. Позади него Кас, к счастью, выглядит таким же опустошённым, как и Дин, эти чертовски великолепные тазовые кости врезаются в плоть задницы Дина с каждым глубоким проникновением внутрь, разрывая его своим толстым членом, погружаясь в него по самые яйца, сила выгровирована в каждой линии его тела, его глаза отдают хищностью и опасно сосредоточены на Дине, всё это внимание, словно сироп густое, сосредоточено исключительно на нём. — Кас… — стонет Дин, одной рукой разжимая мёртвую хватку на раковине и потянувшись назад, чтобы сжать волосы Каса в кулак. — Поцелуй меня, ублюдок. Угол немного неудобный, чтобы обменяться чем-то иным, кроме как несколькими прерывистыми вдохами, что приводит к поцелую, который неприятен в хорошем смысле; рты открыты, слюни и язык сплелись в одно целое, но это так идеально и дико, как и всё, что связано с Касом, и Кас действительно начинает давать ему это, каждый порочный толчок становится все более и более жестоким, дыхание перехватывает в груди Дина, Кас буквально вытрахивает эти маленькие вздохи из его горла, член снова и снова упирается в его простату. — Он думает, ты здесь с ним, ради него? — требовательно спрашивает Кас, задыхаясь, шепча в распухшие губы Дина, который до чёртиков разгорячён диким трения его таза. — Он думает, что ты его? Иисус, ебал его, Христос. Собственнический допроса Каса заставляет Дина хныкать от ещё большего желания, и внезапно, без предупреждения, Кас толкает его вниз, заставляя почти полностью согнуться в талии, неловко раскинув руки на раковине, по обе её стороны, угол, чертовски близкий к тому, чтобы Дин мог выдержать, когда Кас прижимает его одной из своих больших ладоней между лопаток, другой рукой нанося синяки на бедро, удерживая его так, лицом прямо к зеркалу, так близко, что оно запотевает с каждым неровным дыханием, выебанным из его лёгких. Он не может получить большего, чтобы сделать что-то ещё, кроме как лежать и принимать этот тяжёлый длинный член. Дин дрожит и тяжело дышит, слёзы скапливаются в уголках глаз от того, насколько превосходно это ощущается. Он изо всех сил пытается дышать, ощущая, как член Каса выворачивает его наизнанку, всё тело вспыхивает от осознания того, что ему придётся вернуться туда и посмотреть своему мужу в глаза, зная, что его только что трахнул до полусмерти в ванной самый опасный человек, которого он когда-либо знал. Именно эта мысль и заставила его чуть ли не кончить; явная неправильность того, что он здесь делает, подставляя задницу человеку, который убивал людей, человеку, который сводит его с ума, человеку, который так хорошо трахается с ним, которому насрать, какой алкоголь он пьёт… — Кас. Я сейчас… — Дин кончает без руки на своём члене, его тело дрожит и пульсирует, оседлав этот необузданный край удовольствия, сжимаясь вокруг Кастиэля, яйца туго гудят, когда он изливается на раковину и свой собственный живот. Горячий, грязный и липкий. Твою мать. Толчки Каса внезапно становятся неодинаковыми, грубыми и неровными, он рычит имя Дина, глубоко вдалбливаясь, трахая напряжённую из-за оргазма задницу Дина, бездумно ища освобождения: — Блять. Дин в прострации едва соображает, когда бёдра Каса внезапно дёргают и замирают. Он кончает, смазывая внутренности Дина спермой, наполняя его своим грузом; так много, что она вытекает, когда Кас вытаскивает обмякший член из раздолбанной дырочки Дина, стекает по его промежности, цепляясь за мягкие волоски на внутренней стороне бедра. Дин бросает взгляд в зеркало, и что-то сжимается у него в животе, когда он видит, как Кас смотрит вниз на интимное место, где их тела только что соединились, наблюдая, как его сперма выливается на кожу Дина. — Сфотографируй на память, — язвительно замечает Дин, задыхающийся и выебанный, стремясь хоть немного восстановить равновесие после самого лучшего в секса в своей жизни. Да, теперь он может вычеркнуть его из своего списка желаний. — Если бы я не оставил свой телефон в баре, то так бы и сделал, — бормочет Кас, его глаза пусты и прикованы к одному месту. Член Дина дёргается. Блять. Он приподнимается на дрожащих предплечьях, тянется к диспенсеру для бумажных полотенец, расположенному на угловой стене рядом с зеркалом, желая вытереться, как только сможет встать, но его останавливает рука Каса, обхватившая его запястье. — Оставь. О. Оо. Ебучий собственник.***
Кас выходит из уборной за несколько минут до Дина, оставляя ему медленным страстным поцелуем, от которого пальцы ног Дина скручиваются, а член снова поднимается. — Скоро увидимся, Дин, — и затем он уходит, позволив Дину собирать то, что осталось от его здравомыслия — которого на данный момент, по общему признанию, не так уж много. Дин использует бумажные полотенца, чтобы как можно лучше вытереть живот и раковину, но, согласно инструкциям Каса, оставляет весь остальной беспорядок в покое, хотя это не очень уж и удобно, всё такое липкое и цепляется за его сверхчувствительную кожу с каждым движением. Он бросает полотенца в мусорное ведро под стойкой, смотрит на себя в зеркало. Его щеки раскраснелись, волосы кричат «Меня только что трахнули», глаза блестят темной, руки всё ещё дрожат, а ноги ещё более кривые, чем обычно. Да, не может быть, чтобы он не выглядел так, будто только что переспал с кем-то. Он брызгает немного воды на лицо, ждёт, не покажут ли тёплые капли на его разгорячённой коже что-нибудь новое, что-нибудь другое. Так что, может быть, он сможет увидеть то, что видит Кас. Он ожидает каких-то грандиозных перемен, но ничего не происходит. Те же черты лица: зелёные глаза, веснушки, золотистые ресницы, полные губы, сильная челюсть. Внешне его ничто не выдаёт, но внутри он чувствует что-то другое (и это не просто отпечаток великолепного члена Каса), что-то внутреннее, что вырвалось на свободу и отпало. Возможно, ему следует бояться этой версии самого себя. Тот, кто добровольно участвует во всём этом, тот, кому на самом деле всё равно, что за хуйню он творит, тот, кто больше не дрожит в присутствии Каса. Но он не боится. Он чувствует себя свободным. Впервые за всю его взрослую жизнь. Это в некотором роде удивительно. И чертовски затягивает. Его телефон вибрирует как раз в тот момент, когда он проскальзывает обратно в бар, одежда снова на месте, волосы уложены, остатки Каса высыхают на внутренней стороне бедра. КАС: С Днём рождения, Дин.