Бал, изменивший судьбу Малфоев и не только Малфоев

Глава от лица Люциуса.

Пока на ужине все веселились, поздравляли Гарри и Джинни с помолвкой, радовались за Гермиону и Живоглота, рассказывали интересные истории из жизни, которые всплывали в памяти по ходу разговора, я всё думал о своей палочке. Я до последнего не верил, что это именно она. Гарри даже представить себе не может, насколько это ценный для меня предмет. Да что там предмет! Эта палочка прошла со мной столько бед и невзгод, она столько раз спасала мне жизнь своим характером и полной преданностью, что она для меня уже не просто предмет: это уже боевой товарищ. Я как сейчас помню тот проклятый день, когда Волдеморт решил её у меня забрать. Это же надо! Я столько падал перед ним на колени, столько стелился перед его ногами по поводу и без, я часто даже не задумывался, когда делал всё это, а тогда… Если бы не Нарцисса, которая быстро привела меня в чувства, которая одним взглядом своих прекрасных голубых глаз напомнила мне, ради чего мы столько лет выносим такое существование, я бы не смог решиться отдать палочку. Это многим может показаться странным, но для меня это было самым сильным ударом, что я испытал за все время службы у Лорда. Не скажу, что я с радостью вставал перед ним на колени, выносил пыточные, пытал и запугивал других, но даже в эти моменты я чувствовал, что я представляю из себя хоть что-то. Я защищал любимую женщину и своего единственного сына своим подобным повиновением, я мог бы их защитить, если кому-то из других пожирателей пришло бы в голову поднять на них палочку. Я был кем-то, а прилюдное представление, что устроил Лорд, когда забирал мою палочку, фактически было сигналом для остальных: «Они больше не в фаворе. Люциус, который и так слегка не в себе после года в Азкабане, теперь вообще без рук. Делайте с Малфоями всё, что захотите.». Мне всегда было плевать на те методы и пути, которыми я защищал свою семью. Да, я и пытал, и убивал, и ползал на коленях, и целовал край мантии, да! Такова жизнь! Выживает сильнейший! Я не виноват, что мне хватало наглости, подлости, да кому, как угодно, идти на самые низкие и жестокие поступки ради того, чтобы оттянуть смерть моей жены и моего ребёнка, а остальным этого не хватало! Где они теперь в итоге? Им не хватило ни наглости, ни мужества, ни мозгов для того, чтобы выстоять эту бурю. Мне хватило всего. Я не такое зло, каким меня малюют всякие Артуры и ему подобные, я ни разу не поднял руку ни на одного ребёнка, ни на одну женщину ни по приказу Волдеморта, ни для собственного удовольствия. Я сумел извиваться на той адовой сковороде Тёмного Лорда таким ужом, что сузил круг своей деятельности до подкупов и некоторых его особенных заданий. Он мог приказать узнать что-нибудь, принести ему что-нибудь, и не всегда люди, обладавшие этими знаниями и предметами, желали сотрудничать и идти на контакт. Я до сих пор помню того старого хрыча Банкса… О-ох, сдалось же ему на старости лет после стольких своих тёмных делишек поиграть в борца за справедливость! Мог бы просто поделиться нужной Тёмному Лорду информацией и не пришлось бы столько мучаться. Каждый должен понимать свои возможности, свою душу и её возможности. Лишь единицы подобны Сириусу Блэку. Вот там, да, там я поверю, что даже под пытками самого Лорда он не предал бы друзей. А Банкс… Мне пришлось-таки применить к нему Круциатус. Это был мой первый опыт, даже более того, я смог дожать Банкса с помощью пыточного, и он всё мне сдал. Столько рассказывал, я даже боялся чего-то не упомнить потом. Я сейчас вспоминаю об этом вечере, а в душе никакого отклика от моей совести. Не скажу, что я получал удовольствие от причинения вреда другому, но и не буду врать, что испытывал отвращение и ненавидел самого себя за то, что я делал. Нет. Ни того, ни другого. Я ведь не Белла, не Рудольфус, не Розье: мне не доставляет удовольствия пытать людей направо и налево. Будь на месте Банкса кто-нибудь другой, может быть, что-нибудь в моём сердце бы и ёкнуло. Но был Банкс. Он кричал, а у меня в голове были мысли о моей Нарциссе. Драко ещё не было. Тёмный Лорд отправил к Банксу именно меня. Меня, а не своих «мастеров» пыточного дела по той причине, что понимал, что из всего его ближнего круга я один в адеквате, я один смогу, начав пытку, не войти в раж и не забыть о своей цели. Сколько раз так случалось, что Белла, Барти, Долохов возвращались с задания ни с чем? Раз пять где-то. Остановка сердца. Человеческий организм, занимательнейшая вещь на свете, может порой выносить мучения и страдания, а потом раз, и от какого-то временного превышения порога болевых ощущений или сильного страха останавливается сердце. Тёмный Лорд всегда хорошо чувствовал эту грань у каждого индивидуума, с которым он имел дело. Все говорят о его пыточном с придыханием по той причине, что он всегда знал, когда у жертвы наступит эта грань, после которой наступает спасительная смерть: если он видел, что магу достаточно четверти от стандартного Круциатуса, он никогда не шёл дальше этой четверти, если не имел целью убить этого мага, а вот о пыточном Беллы говорят с придыханием по той причине, что она практически сразу вливала всю свою сумасшедшую энергию в своё заклятье. Она поэтому часто перевыполняла план по убийствам: ей просто нужно было куда-то эту свою энергию девать… В те разы, когда она и её подельники, не рассчитав свои усилия, возвращались к Тёмному Лорду ни с чем, он нащупывал эту грань со спасительной смертью и у них. О Лорде говорят, что он кайфовал от пыток и убийств, но это всё ложь. Это всё очень далеко от правды. Я всегда видел, что за всеми его действиями были только отстранённость и отвращение. Он ничего не чувствовал в такие моменты, ни-че-го. В глазах пусто, в душе тоже пусто. Убил и убил, пытает и пытает… У той же Беллы поднимались такие волны удовольствия от причиняемого ею ущерба другим людям, что окружающие могли эти волны чувствовать. Был один момент, когда она при мне в секунду приложила Круциатусом какого-то маггла среднего возраста, и ей было так хорошо, что я в тот момент сравнил эти её ощущения с теми, что у ведьм бывают после отменного оргазма. Она тогда повернулась ко мне, повисла на мне, провела своим любимым кинжалом по моей щеке, спросила, не хочу ли я попробовать ещё одну ведьму из благородного дома Блэков. Увидев в моих глазах отвращение к собственной персоне, она сама слезла с моей шеи и, расхохотавшись, пошла дальше, по дороге приложив ещё одного невиновного. У Лорда же не было абсолютно никаких эмоций, только отвращение. Но, разумеется, не к себе, а к тем, кто под его палочкой корчится в муках. Он ненавидел всех людей одинаково: есть на тебе его метка, нет её на тебе, он ненавидел тебя с одинаковой силой. Мне иногда даже казалось, что своих людей он ненавидел ещё больше, чем обычных. Одним вечером он позвал меня к себе для разговора наедине. Это всегда было не к добру, тот раз тоже не стал исключением. В то время он уже выглядел как фарфоровая кукла по цвету кожи, но даже это не сильно портило его относительно смазливую внешность. Даже красные глаза не портили. — Люциус, у меня будет к тебе поручение, — сказал он едва слышно. Я не знал, кто и чем его до меня тогда выбесил, но говорил он шёпотом, а такое случалось, только если до этого он был просто в ярости. Наверное, это будет удивительным для многих, но он никогда не поднимал голос ни на кого. Наоборот, чем злее он был, тем тише он говорил. Эта тенденция пропала после его возрождения, но тогда все было именно так. — Ты пойдешь завтра к Вильяму Банксу и любым методом, что покажется тебе подходящим, вытянешь из него информацию о местонахождении группы оборотней, что недавно была задержана Авроратом. Убивать не обязательно, он может ещё пригодиться. Это тоже многим покажется удивительным: он никогда не давал команды убить просто так. Меня всегда бесил тот ареол тьмы, что ему создали. Решил бы он действительно убивать всех и вся, Британии бы уже не было. — Как прикажете, мой Лорд. — Низкий поклон от меня: мы разговаривали стоя, а это уже должно оказать мне честь. — Люциус, — он дотронулся до моего плеча, но я не решился поднять взгляд. — Ты очень напоминаешь мне своего отца. Это был почти единственный раз, когда он поговорил со мной об отце. Всё остальное время он старался делать вид, что они не сильно знакомы. Меня это всегда поражало, а сам отец, будучи уже портретом, подробностей не разглашал. Я не знал, что произошло между ними, что их отношения испортились: раньше Тёмный Лорд, когда был ещё известен как Том Реддл, часто гостил у нас в мэноре, всегда приходил на праздники, а на мои дни рождения вовсе приносил невероятные подарки. Несколько существ в нашем маленьком лесу были подарками мистера Реддла. Что потом случилось, раз на его место пришёл Лорд Волдеморт, я не знал, пока не услышал от Драко и Гарри рассказ о крестражах. После того, как Лорд упомянул в разговоре отца, я решился поднять на него глаза, и он с безэмоциональным лицом спустил свою руку до моего запястья, открыв метку на моём предплечье. — Люциус, ты же понимаешь, почему я сейчас отправляю именно тебя? Можешь не отвечать, я знаю, что ты понимаешь. Не разочаруй меня. Он прижал палец к черепу на метке, змея зашевелилась: он вызвал Розье. Если Лорд не хотел причинять боли через метку, он мог этого и не делать, но знали об этом далеко не все. Мне вообще кажется, что подобная роскошь была только для меня и Северуса. Может, ещё для Беллы. Там драккл разберёт: вдруг ей нравилась эта боль, и поэтому она всегда стояла такая довольная и с готовностью протягивала руку с меткой? На следующий день после того разговора я пошёл к Банксу домой. Ему на тот момент было около шестидесяти, женат не был, но имел пару внебрачных детей, о которых бо́льшую часть своего времени предпочитал не вспоминать. Банкс трудился, да что там, Трудился с большой буквы «Т», в Аврорате на должности заместителя главы всего департамента. Был редкостным гавнюком: пил, играл, пользовался своим положением для достижения личных целей. Потом бросил играть, так как потерял бо́льшую часть своего состояния. В его голове что-то повернулось, и он решил зарабатывать взятками. Вильям продавал всё, что только можно: «индульгенции» от Азкабана, заминал дела, делился важной для следствия информацией, сливал тем, кто предлагал хорошую сумму всё, до чего мог дотянуться со своего кресла заместителя главы. Я поначалу думал, что особых проблем возникнуть не должно, однако я сильно ошибся: Банкс наотрез отказался сотрудничать с представителем Волдеморта, приписав себя к великим служителям светлой стороны. Должен признаться, у меня даже бровь не дёрнулась, когда я медленно достал палочку, направил её на него и произнёс «Круцио». Банкс упал, закричал, а у меня было всё такое же каменное лицо. Вероятнее всего, Волдеморт тоже думал о чём-то своем, когда пытал людей. Я думал только о том, что, если не справлюсь и не узнаю, где эта дракклова стая оборотней, Лорд меня убьёт, а Нарцисса потом пойдёт по пожирателям. Я думал о единственном дорогом мне человеке, о чём или ком думал Лорд, мне неведомо. Я подержал старика под Круциатусом секунд десять, снял заклятье и повторил своё предложение о сотрудничестве. Тот его крайне эмоционально отклонил, сказав, что с такими мразями как я и мой господин он сотрудничать не будет. Он думал, что меня это оскорбит, разозлит или пристыдит? Ничего из этого не случилось, и я опять применил пыточное. В этот раз на пару минут. Банкс всё ещё не сдавался. Я снова применил Круциатус. В этот раз мои мысли ушли к тому, что этот Вильям сам по себе та ещё мразь. Я говорил до похода к нему с портретом отца, тот рассказал, что Банкс за пригоршню золотых когда-то отмазал Лестрейнджа от обвинений в изнасиловании молоденькой девушки. Её потом убили, а Банкс опять помог. В Лютном продали маггловского младенца на ритуал, Банкс опять отмазал. Банкс за свою жизнь столько раз помогал конченым мразям и подонкам избежать наказания, когда мог усадить их в Азкабан и лишить денежного состояния, но предпочитал за определенную сумму закрывать глаза. А теперь, когда он в любом случае ничего не может поделать с происходящим вокруг него, когда им заинтересовался сам Тёмный Лорд, он решил поиграть в героя. Я снял пыточное. Опять повторил своё предложение. Банкс еле дышал. — Люциус, я знал твоего отца… — Он еле это прохрипел. — Я уверен, он… кгхмм… Он явно не гордился бы таким сыном… Он тогда решил давить на это, но мне было без разницы: отец как раз сказал, что Банкс на это способен. — Неужели ты считаешь это правильным, Люциус? То, что ты сейчас делаешь? Я знал тебя, когда ты был ещё в пеленках… — Он лежит, кашляет через слово, а мне всё так же без разницы. — Мистер Банкс, — сказал я абсолютно лишенным эмоций тоном, — то, что считает мой отец и я по этому поводу, совершенно не ваше дело. К тому же, у вас у самого должно быть полным-полно поводов для размышлений по теме «правильно или неправильно». — Я сел на стул перед ним. — Поймите, то, что прислали именно меня, это показатель того, насколько важна ему, — я выделил «ему», — эта информация. У меня много времени и терпения, продолжим? — Я уже поднял палочку, чтобы еще раз произнести Круцио, как Банкс замотал головой. — Нет, не надо, я всё скажу. Герой, что ещё сказать. Выдержал общим счётом всего семнадцать минут двадцать три секунды. Это ещё при том, что я даже не дошёл до его порога. Потрясающий образец героизма и готовности стоять за свои принципы. Он выдал мне всё, что знал, и Лорд остался доволен. Довольство выражалось тем, что он говорил не шёпотом, а нормальным голосом. Все, кто его слышал хотя бы раз, запоминали на всю жизнь: он словно мёд льётся тебе в душу, обволакивает её и заставляет все внутренности леденеть. Если бы он захотел, мог бы этим голосом вселять счастье, радость и тепло, но… Он выбрал себе другой путь. После этого в моей памяти всплыло моё первое убийство. Тогда Лорд отозвал меня в сторонку после собрания: — Люциус, мне нужно, чтобы ты избавился от Джейкоба Аррана как можно быстрее. Метод и способ меня не волнуют. Единственное условие — ты лично должен это сделать. Без перепоручений. Он должен просто исчезнуть. В тот момент я впервые задумался о том, что придётся лишить жизни человека. Эта мысль быстро куда-то упорхнула, когда я вспомнил о беременной жене. — Как прикажете, мой Лорд, — я отвесил ему глубокий поклон. — Посмотри мне в глаза. Вот это было оригинально: он никогда не говорил никому это сделать. Если Лорд хотел, то просто Империусом поднимал голову мага и смотрел, что считал нужным в его разуме. Я поднял голову: чем быстрее и правильнее ты выполняешь его команды, тем меньше ты от него получишь. — Мой Лорд, — я несколько ниже, чем он. Не критично, но всё равно приходится смотреть вверх. Он с ходу зашёл в мой разум, опять-таки, без особой боли, хотя всего пару дней назад он запытал меня почти до смерти за «своеволие». — Я вижу, Люциус, ты очень любишь свою супругу. Лорд стал смотреть мои воспоминания, связанные с Нарциссой. У меня в тот момент кровь застыла в жилах. — Да, очень любишь. Вы ждёте ребенка? — Он зашёл в воспоминания, где увидел уже глубоко беременную Нарси. — Да. Уже очень скоро. Лорд вышел из моего разума. Я стоял перед ним, боясь двинуться, вдохнуть, выдохнуть. — Не бойся. Я это говорю не с угрозой. Скорее, наоборот, — я ещё не отмер, зная, что фантазия у Лорда та ещё, — присмотрись к Галбрейту. Это в память о твоем отце. Можешь идти. — Он резко развернулся на каблуках, полы его мантии хлестнули меня по ногам. Я на негнущихся ногах вышел из комнаты. Я тогда ни драклла не понял. Буквально через четыре дня мне удалось сделать так, что Арран бесследно исчез. Я узнал его план на неделю: он отпросился в отпуск, сказав жене, что едет в командировку по работе. Арран хотел побыть со своей любовницей, соврал начальству, что проведёт время с семьёй и женой, а жене и семье — что будет очень занят на работе. Я без труда перехватил его, когда тот уже собрался аппарировать к мадемуазель, перенес его в дом Лестрейнджей, убил и уничтожил труп. Его палочку пришлось сжечь. То, что Арран пропал, поняли только спустя неделю, когда было слишком поздно, и все ниточки были утеряны. Лорд был доволен. У меня опять ноль эмоций. Отец заметил мои душевные переживания, поговорил со мной, заверив, что со мной всё нормально, что я не скрытый садист. Просто в стрессовых ситуациях я способен отводить эти переживания на второй план и концентрироваться на выпутывании из этой ситуации. Я спросил его о том, что может значить фраза Лорда «присмотрись к Галбрейту». Отец запереживал, сказав, что ничего хорошего она значить не может. Сам Лорд с портретом отца никогда не говорил, даже не заходил ко мне в кабинет. Вариант, что отец сам мог бы у него узнать более полную информацию о Галбрейте, отпал сам собой. Мы решили, что я применю к Галбрейту легиллеменцию и подсмотрю, что творится у него в голове. По настоятельным советам отца, я изучил начала этой науки, чтобы иметь возможность читать людей время от времени. Это не раз меня очень сильно выручало. Так вышло и в тот раз. Я сам напросился на обед к Галбрейту и его супруге. У них были потрясающие отношения на публике, и мало кто знал, что в душе они ненавидели друг друга. Тёмный Лорд периодически контактировал с Галбрейтами. В принципе, как и со множеством других семей, которые после его падения предпочли забыть об этих фактах своей биографии. Лорд вытворял такое: распалял в своих слугах гнев в отношении магглорожденных и магглов, а потом шёл к какой-нибудь семье, где кто-то из членов не отличается чистокровностью, и спокойно пил чай из рук этой «грязи». Не будь он Тёмным Лордом, его давно убили бы его же пожиратели. Вообще, мне всегда казалось странным, что до людей не доходят очевидные факты. После войны резко сократилось число не магглорожденных, а чистокровных. Магглорожденные тоже пострадали, но что стало с некоторыми древними домами? Их древа иссохли, а все кричат о геноциде магглорожденных. Я никогда не заглядывал в разум Галбрейта принципиально, и в тот день я столкнулся с тем, что у него достаточно хорошие познания в окклюменции. Я не Тёмный Лорд, так что мне пришлось его напоить. Это часто помогает с посредственными окклюментами: большинство таковых теряет контроль над своими щитами после половины бутылки огневиски. То, что я увидел в разуме Галбрейта, повергло меня в шок. Этот человек занимал не самое низкое положение в Визенгамоте, имел награды и почётные звания. Его вдоль и поперек должны были проверить в Аврорате. Как они допустили то, что этот маньяк вот уже тридцать лет сидит в Визенгамоте? Я докопался до причины этого безобразия. Что бы вы думали? Банкс. Опять старина Вилли. Галбрейт обладал аномальной страстью к светловолосым молодым женщинам, любил очень жёсткий секс и в ходе нескольких соитий убил несколько блондинок. Несколько — пять. Пять! Я увидел в его мыслях его желание по отношению к Нарциссе. Моей Нарциссе! Мерлин знает, чего мне стоило не убить его прямо у него в доме. Я с возрастающей злостью просматривал его фантазии о моей Нарси, стоящей перед ним на коленях с завязанными руками и ремнём на шее. Я посмотрел все, что мне было нужно. Это было не просто желание, не фантазия, он зажёгся идеей все это воплотить в жизнь. Он всерьёз подумывал, как он может к ней подобраться. В тот же день я сам пришел к Лорду и спросил, нужен ли ему этот Галбрейт или нет. — Я вижу, ты прислушался ко мне. — Лорд говорил это обычным голосом, а не шёпотом, что уже было хорошим знаком. — Молодец. Делай, что хочешь, мне он не нужен. — Он вернулся к своим бумагам и рукой показал мне на дверь. Я рассказал отцу о том, что узнал. Он тогда единственный раз назвал Тёмного Лорда Томом, сказав, что благодарен ему за эту подсказку. Он пробормотал что-то про некую Эмили и её несчастную судьбу, но я так и не понял, что это за Эмили и что у неё за судьба. Я был полностью в своих эмоциях, в своём гневе. Отец сказал, что я могу действовать, как пожелаю. Это значило, что и он одобрил убийство Галбрейта. Да, я убил и его. Тогда я впервые за свою жизнь при совершении таких дел испытал что-то наподобие облегчения и морального удовлетворения. Его «несчастная» вдова быстро переехала в Италию, забрав все деньги покойного мужа. На меня или Лорда никто не подумал. Все решили, что это обычное убийство с целью ограбления. Я всё очень хорошо продумал. Я потом долго думал, почему Лорд решил рассказать мне о Галбрейте. Если бы он просто хотел от него избавиться, он мог бы просто приказать. Отец сказал тогда, что это жест доброй воли. Я тогда даже подавился огневиски, когда отец сказал словосочетание «жест доброй воли» и «Тёмный Лорд» в одном предложении. Однако, что есть, то есть… Я многое сделал в тот период. У меня не было выбора. Я не был готов отдать свою семью за высшие идеи. Я не считаю себя таким уж плохим человеком. Тем более, я не считаю себя трусом. Тот же Артур может идти лесом: бегали с Поттером, носились с ним, носились, а в итоге вышло, что семь нянек, а дитя без присмотра. Как дело доходило до ДЕЛА, всегда все уповали на Дамблдора и его план. Мне всегда было интересно, неужели Альбус всегда был абсолютно уверен в том, что поступает правильно? А остальные? Они же слепо верили Дамблдору как мессии! Когда тот усадил Блэка в Азкабан, когда отправил Гарри к Дурслям, когда на первом курсе предоставил ему шанс встретиться с Лордом, когда на втором позволил ситуации зайти так далеко, когда на пятом стал отдаляться от него, подталкивая к ошибкам. Он был так уверен, что Гарри будет вечно везти? На четвертом курсе Гарри погиб бы, если я не заговорил бы Лорда, заметив его не вполне адекватное состояние. Мальчик большой молодец: сумел взять себя в руки. На пятом курсе Гарри мог бы быть передан лично в руки Тёмному Лорду, Альбус не мог этого не понимать! Их обезоруживающие и Ступефаи — ничто по сравнению с нашими знаниями. Я сдержал всю нашу компанию. Я не верю, что Альбус на это рассчитывал изначально, а я из-за этого провёл год в Азкабане! Я до последнего надеялся, что Поттеру хватит ума не соваться в Министерство, но не хватило. Спасибо Дамблдору, что называется. То, что со мной делали авроры перед тем, как посадить меня в мою камеру, тоже ничто по сравнению с тем, что делал со мной Лорд через метку. Я не чувствовал руки, я хотел сдирать с себя кожу в том месте, где была эта дракклова метка. Год в Азкабане… Год… Я чуть не сошёл с ума. Никто не разговаривает с тобой, а если ты заговариваешь с собой, сразу прилетает дементор и отбивает у тебя это желание. Остаётся только думать, а мысли с каждым днём становятся мрачнее. В какой-то момент я вспомнил, что у меня есть сын и жена, что я не могу поддаться и лишиться рассудка. Я гнал от себя все отрицательные мысли, часами лежал в виде барса на полу, чтобы ослабить воздействие дементоров. Я так боялся того, что пока я там, с моими дорогими что-то случится… Когда я вышел, у меня появился страх, что они не захотят со мной общаться, но мои родные встретили меня у порога, и Нарси, и Драко обнимали меня так, что было даже больно. Мы прошли в комнаты Драко, легли на кровать, меня уложили в середину, и пролежали так почти весь день. Нарцисса целовала меня не переставая, я чувствовал, как по её щекам текут слезы, Драко обнимал нас обоих, целуя то Нарси, то меня. Я тогда решил, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы они не пострадали. И вот… Тёмный Лорд потребовал прилюдно мою палочку. У меня в глазах даже потемнело: это ведь для остальных буквально команда «фас». Нарцисса под столом взяла мою руку, и я понял, что отдам всё, что угодно, ради них. В первый раз за всё время мои руки трясись перед Тёмным Лордом не потому что я так хотел, а потому что я не мог их контролировать. Я даже вспоминать не хочу, каким был тот год. Я боялся ходить по собственному дому. И тут… Егеря привели к нам в мэнор Золотое Трио. Я узнал всех троих сразу же, как и Нарцисса. Нам пришлось экстренно придумывать манёвры для оттягивания времени. Когда Драко при виде кинжала в руках Беллы над Гермионой чуть не потерял сознание, я понял, что произошло. Мэнор подтвердил мои подозрения. Я приоткрыл для Добби купол над домом, так как я уже понял, что война разрешится в ближайшее время: терять было нечего. Так мы хотя бы спасли и Гарри, и Гермиону. Я не мог допустить, чтобы девушка, настолько дорогая Драко, погибла в нашем мэноре у него на глазах. Мне повезло, что Лорд начал своё дознание с Беллы, иначе он увидел бы слишком много. На мне он уже был уставшим, мне удалось даже сквозь боль от пыточного концентрироваться на других мыслях, не давая ему повода для того, чтобы детально начать изучать реакцию сына. И вот сейчас я сижу и праздную Рождество среди всех тех ребят, которые были по другую сторону баррикад, которые оказались втянуты в войну в детском возрасте. Мерлин! Мне без разницы, в каком обществе оказался бы я, но я всегда боялся, что Нарцисса и Драко окажутся в отвергнутом состоянии, когда с ними не будет никто общаться. Я ненавидел себя за то, что ничего не мог с этим поделать. Как же рад я был, когда младший Уизли так отвратительно повел себя на том балу. Гиллихер описал мне всю ссору, описал и реакцию Гермионы, рассказав, что та сама в какой-то момент обняла Драко. Это было очень и очень хорошим знаком. Я нашёл их и настоял на том, чтобы Гермиона провела этот месяц каникул у нас. Если бы я тогда знал, что этим решением спасу Нарси, я даже не спрашивал бы девушку, желает ли она провести каникулы в мэноре или нет, а просто нагло бы её сюда привёл. Я уже молчу о том, какое счастье она дарит моему сыну: Драко при виде Гермионы буквально светится от счастья, он не хочет отпускать её ни на секунду. Я сам так реагирую на мою любимую Нарциссу, я знаю, что это за ощущения, когда можешь вот так сжать в руках свою любовь и сказать, что она твоя. Кто бы что ни думал, мне абсолютно по барабану, будут мои внуки полукровками или чистокровными, главное — чтобы это были дети Драко от любимой им женщины. Видимо, я слишком ушёл в свои мысли: Гермиона, пока все, включая Нарси, отвлеклись на что-то, взяла меня за руку, спросив, всё ли в порядке. Она действительно очень милая и внимательная девушка, очень добрая и храбрая к тому же. — Да, Гермиона, всё хорошо. Просто задумался. Не бери в голову. — Я поцеловал ей руку, она посмотрела на меня взглядом «Я не поверила, но ладно, отстану.». Совсем как Нарцисса, честное слово. Эта их схожесть вызвала у меня улыбку. Тем временем Нарцисса уже вернулась ко мне, села рядом и обняла, устроив голову на моем плече. Через некоторое время все решили разойтись. Мы с Нарси уже хотели лечь спать, но я решил, что не буду откладывать этот разговор: — Любимая, — я сел перед ней на пол перед кроватью. Она обеспокоенно вскинула брови. — Не переживай, всё хорошо, — я поцеловал ей руки, — я просто хотел подарить тебе ещё один подарок. С этими словами я призвал стеклянный короб с розой, покрытой серебром. Я нашел способ сделать такой цветок совсем недавно, буквально пару месяцев назад. — Ты знаешь, что это такое? Она посмотрела на розу, а потом покачала головой. Я улыбнулся ей, ещё раз поцеловал ей руки и прижал её ладони к своему лицу. — Когда женщине дарят такую розу, ей так говорят, что любят её больше жизни. — Нарси улыбнулась, наклонилась ко мне и поцеловала. — Это поверье пошло с четырнадцатого века, когда многие маги уходили на войну с французами и немцами. В то время не было таких способов коммуникации, как сейчас. Маги, чтобы их жёны могли знать, живы ли их мужья, покрывали цветы металлом со своих мечей и щитов, и, если маг погибал, цветок терял свое металлическое покрытие и увядал. Нарцисса с интересом слушала мой рассказ, поглаживая своими пальчиками моё лицо. — В середине шестнадцатого века видный французский волшебник из рода де Монморанси сделал для своей возлюбленной Изабеллы де Рандан розу, частично покрытую золотом. Они не могли быть вместе из-за того, что девушка уже была замужем. Во время нападения магглов на магический городок, где проживал и сам де Монморанси, и его возлюбленная с супругом, он ценой собственной жизни спас её от пули. Опять-таки, это шестнадцатый век, магглы сделали прорыв в своём оружии, а мы в своих щитовых ещё нет. Эта история любви позже осталась во всех учебниках истории Магической Франции и была воспета во многих исторических романах по той причине, что роза с трагической гибелью де Монморанси не увядала вплоть до смерти Изабеллы. В своих мемуарах она написала, что последними словами де Монморанси были «Я всегда буду рядом, даже тогда, когда умру.». Она также указала, что роза после его смерти у неё на руках слегка поменяла свой внешний облик: она будто полностью покрылась золотом. Многие тогда силились понять, что же произошло с заклинанием, что роза никак не увядала. Никто не мог. После смерти самой Изабеллы роза сбросила с себя всё золотое покрытие и свежей, будто её только что сорвали, перенеслась в руки волшебницы. Её так и похоронили с этой розой. Спустя ещё два века, когда об этом все уже порядком подзабыли, кладбище, на котором была похоронена эта пара, уничтожили в ходе очередной войны. Разорители трупов, бродившие по местности в поисках дорогих вещей, заметили в гробу красную розу. «Её не может там быть!», сказали они сами себе, но розу-то прихватили. Один из них решил отдать красивый цветок какой-то бродяжке на улице деревни, но был остановлен мсье Бофором, он в будущем прославится как изобретатель параболообразного щита. Бофор нагло отобрал розу, сразу почувствовав уровень магии на ней. Он вскоре узнал про де Монморанси и Изабеллу, выкопал в парижском архиве сведения о первоначальном заклинании англичан, бился двадцать лет над разгадкой, но так и не понял бы, в чём дело, если бы в возрасте пятидесяти лет не встретил любовь всей своей жизни, с которой у них в браке появилось пятеро детей. Нарцисса спустилась ко мне на пол. Она удивительная женщина: всегда хочет быть именно рядом со мной, не выше, не ниже, а рядом. — Когда его супруга рожала во второй раз, она чуть не погибла при родах. Бофор потом в мемуарах напишет, что не помнил себя в те страшные минуты, что единственные его мысли были о том, что он готов умереть сам, лишь бы жена и ребёнок остались живы. Нарси ощутимо напряглась, вспомнив о своей второй беременности. Она так потом переживала, столько ночей проплакала, я готов был вырвать себе сердце из груди. — В их спальне, где рожала супруга, на столике был букет ромашек. Одна из них засветилась, и на ней образовался слой серебра из материала рядом находившейся шкатулки. Бофор слёг на полгода с мощнейшим магическим истощением, а супруга и ребёнок выжили. — Она подняла глаза с подступившими слезами на меня. — Бофор понял, что технология цветка де Монморанси почти та же, что и в изготовлении Омамори, просто Омамори отличается по своему направлению: оно защищает и способно вбирать в себя проклятия, а подобный цветок способен даровать обладательнице здоровье и счастье просто так. Маг, который делает подобное платит своим здоровьем, — Нарси крепче взяла меня за руку, — если ведьма, которой он подарил такой цветок умрёт раньше, чем он, то он вскоре последует за ней. Если же он умрёт раньше, то с ведьмой ничего не будет. — Люциус, — я не дал ей договорить, поцеловав. — Моя любимая, моя Нарси, — я стал гладить её большим пальцем по щеке, она хотела крепче меня обнять и в итоге села мне на колени. — Этот цветок, — я взял его с кровати, — я сделал для тебя. Я люблю тебя больше жизни. Больше всего на свете. Я вижу, как ты расстраиваешься, что больше не можешь подарить мне ребёнка, — она особенно глубоко вздохнула, — возьми эту розу. Нарси красными, полными слёз глазами посмотрела на меня, спрашивая, что от этого будет. — Возьми её, моя милая, возьми, — я поцеловал её в лоб, всё ещё держа розу в руке. Она дрожащими пальцами взяла её, и нас обоих окутало тёплое сияние. — Люциус? — Сказала Нарси сквозь слёзы. — Ты чувствуешь что-нибудь? — Спросил я, обняв её и прижав к себе. — Да. — Она расплакалась. — Тепло, — она показала на живот в район яичников. Да, это то, что и должно быть. — Нарси, ты теперь снова можешь забеременеть, — она хотела что-то спросить, я опять поцеловал её, — теперь всё будет в порядке. Если ты забеременеешь, я буду поддерживать тебя своим здоровьем и своей магией, всё будет в порядке. — Я стал гладить её по спине, прижал к себе, зарылся лицом в её волосы. — Люциус, я так люблю тебя, — сказала она, все ещё плача. — Я тоже очень тебя люблю. — Я отстранился от неё и поправил её волосы. — Я не тороплю тебя. У нас теперь полно времени. Можем родить ребенка, когда захотим, — я поцеловал её в лоб. — Спасибо, — выдохнула она, зарывшись руками мне в волосы. — В тот день, когда на вас напали, я не помнил себя от счастья, что ты осталась жива. Я… — Я посадил её на себя поудобнее, — я не смогу без тебя, Нарси, — она опять расплакалась. — Я тоже. Люциус, я… — Она всхлипывает через слово, — я не смогу без тебя. Я не хочу без тебя. Нарси взяла меня обеими руками за голову и притянула к себе для поцелуя. Она встала с меня, чтобы сразу сесть обратно, обняв меня ножками за талию. Она так сильно сжала свои бёдра, будто хотела сказать, что не отпустит меня никуда. Во мне в секунду зажглось желание, и я взял её сзади за шею, отстранил от себя и стал целовать её бьющуюся венку на шее, спустился к ключицам, а Нарси уже расстёгивала мою рубашку. Я даже не стал заморачиваться и просто избавил нас обоих от всей одежды разом: нам обоим сейчас не до прелюдий. Я положил её на спину на ковёр и вошёл в неё одним резким толчком, она вскрикнула. У неё ещё не высохли слёзы на лице, а она уже стонет и прижимает меня бедрами к себе. — Нарси, — она открыла глаза, посмотрев на меня, — ты помнишь наш первый раз? — Она закивала и улыбнулась, — милая моя, любимая, ты совсем не изменилась, — она застонала от того, что я стал входить в неё более глубокими движениями, — ты одним своим взглядом, поцелуем, прикосновением заставляешь меня хотеть встать перед тобой на колени и просить тебя раздвинуть свои очаровательные ножки, — Нарси вскрикнула, поцеловала меня в губы, прикусив нижнюю. — Люциус, — она запрокинула голову назад и застонала, — я твоя, только твоя, всегда была и буду, — я стал входить в неё быстрее, — ты мой первый и единственный мужчина, — она вцепилась в меня руками и застонала, — я люблю тебя больше всего на свете, ты подарил мне такое счастье, о котором я не могла мечтать. Я помню наш первый раз, ты тогда был так нежен, — я стал целовать её шею, — я так ждала того момента, когда я буду полностью твоей, Люциус, — она сейчас кончит, я чувствую это, — Люциус! Я люблю тебя, — она посмотрела мне в глаза. Нарси стала кончать, вонзила свои ноготочки в мои плечи, сжав меня бёдрами. Я не смог удержаться, кончил в неё, опёрся на локти, чтобы не ложиться на неё всем своим весом. Она гладила меня по спине, бокам, целовала, говорила, что я самый лучший, что любит меня, что хочет провести со мной каждый день, что у нас есть. Я отвечал ей тем же, потом встал, поднял её на руки и отнёс в кровать. — Люциус, — Нарси легла так, чтобы её голова была у меня на плече. — Давай подумаем о ребёнке в то же время, когда Драко и Гермиона об этом задумаются? Это логично. Если родить сейчас, он будет ни туда, ни сюда по возрасту и будет из-за этого отдалён от остальных. Да, Нарси права. — Да, ты права, любимая. Драко с Гермионой вряд ли смогут отложить рождение ребёнка даже на пять лет. Я уверен, что уже через три года максимум мы сможем подержать на руках первого внука, — Нарси закивала. — Я так рада, что Гермиона дала нашему сыну шанс. Я смотрю на них, а вижу нас с тобой, — она тихо засмеялась. — И я. Драко так же не хочет выпускать её из своих рук, как я тебя. Гермиона очень хорошая девушка. Она мне чем-то тебя напоминает. — Я улыбнулся и погладил Нарси по спине. — Да, и чем же? — Спросила Нарси игриво. — Верная, храбрая, умная, страстная девушка. — Нарси посмотрела на меня горящими глазами. — Я уверен, что Драко очень доволен своим выбором. — Да, мне тоже так кажется. — Она улыбнулась и положила голову обратно на моё плечо. — Я решила поговорить с ней вчера, чтобы показать ей, что Драко к ней настроен крайне серьёзно и что мы с тобой одобряем их отношения. Гермиона мне очень нравится, я уверена в ней так же сильно, как и Драко уверен в своём выборе. Нарси только что повторила то, что говорила моя мама о ней, и это заставило меня улыбнуться. — Что? — Нарси не поняла пока, что вызвало мой смех, — Мерлин! — Теперь поняла, и сама рассмеялась. — Отец мне тоже говорил, что видел в тебе мою маму в её раннем возрасте. Его это радовало: он не хотел снижать планку для Леди Малфой, — я поцеловал Нарси в ушко, — думаю, что Гермиона тоже справится с таким титулом, — я тихо рассмеялся и погладил Нарси по бедру. Всё-таки мне мало того, что только что между нами было. — Нарси, любимая, скажи мне, как ты хочешь, — я прижал её к себе, — я сделаю всё, что ты захочешь. — Любимый, бери меня так, как ты этого хочешь, — Нарси теперь полностью лежит на мне. Я опустил взгляд на её грудь, что теперь была зажата между её руками и моей грудью. Я поправил ей волосы, перевернул её на спину, навис над ней, опираясь на ладони. Нарси прикусила нижнюю губу. — Знаешь, как на меня это действует, — сказал я, впившись в её губы поцелуем, потом взял её ножки и закинул себе на плечи. — Я очень люблю брать тебя так, любимая, — я стал головкой водить по её клитору, вызывая этим тихие стоны. — Пожалуйста, — как я люблю, когда она меня просит! — Пожалуйста, войди в меня, возьми меня, Люциус, любимый, пожалуйста, — я резко вошёл в неё, вызвав вскрик, который сразу сменился на стон удовольствия. Нарси закивала, взяла себя за соски, поощряя к дальнейшим движениям. Я перекинул одну её ножку на другое плечо, теперь обе её ножки у меня на одном. Нарси застонала громче, я начал двигаться в ней, периодически целуя её коленки. Я знаю, как нужно двигаться, чтобы доставить ей удовольствие. — Люциус! Да! Люциус! — Я снял её бедра со своего плеча и прижал их в таком же сдвинутом состоянии к её животу. — Люциус, пожалуйста! Нарси очень громко стонет, мне это всегда нравилось. Часто после секса она может по часу говорить охрипшим голосом. — Люциус! — Она сейчас кончит, — да! Любимый! — Её мышцы стали сжимать меня с такой силой, что я сам почти кончил. Меня остановило только то, что я хочу, чтобы она сегодня просила меня остановиться. Нарси ещё переживает свой пик, а я двигаюсь в ней, чтобы продлить ей это удовольствие. — Ты потрясающе выглядишь, когда так сладко кончаешь, — она открыла глаза и посмотрела на меня взглядом, затуманенным только-только пережитым оргазмом и уже горящим новым желанием. — Хочешь увидеть меня снова в таком состоянии? — Она с силой сжала мышцы в киске, я даже выдохнул и нагнулся к Нарси, чтобы поцеловать её. — Любимый, я хочу, — она развела бёдра, взялась руками за мои плечи, — я сейчас хочу быть сверху, — о-ох, Мерлин, как я люблю эту позу. — Да, любимая, иди ко мне, — я лёг на спину вместе с Нарси в моих руках, так и не выйдя из неё. Нарси поудобнее уселась на моем члене, стала совершать вращательные движения, положила ладони мне на грудь, чтобы опираться. — Ты всегда обожал эту позу, — она стала двигаться, — тебе так нравится, когда я сама в такой сладкой агонии насаживаюсь на тебя, чтобы получить удовольствие? — Она абсолютно права. — Да, любимая, — я взял её за попку и насадил её на себя несколько раз сам. — Мне очень это нравится, — я отпустил её, чтобы Нарси сама двигалась, как ей нравится. — К тому же в такой позе очень удобно шлёпать твою сладкую упругую попку, — я сразу шлёпнул её, как только договорил, Нарси села на меня до упора. — Твоя киска в эти моменты так меня сжимает, — я шлёпнул её по другой половинке, Нарси застонала и сжала меня ещё сильнее, — двигайся, милая, давай, — она послушалась, задвигала бёдрами быстрее, нашла своими руками мои, показала мне согнуть их в локте и так поставить на кровать, а потом опёрлась ладонями на мои ладони, сцепив наши пальцы. — Мерлин! — Она стонет и запрокидывает голову от удовольствия, — как же хорошо! Её громкие стоны — самая лучшая музыка для моих ушей. — Люциус! Я сейчас, — Нарси открыла ротик, так и не закричав, оргазм нахлынул на неё, она остановила свои движения на мне, сев на колени, всё ещё крепко держа меня за руки. Я стал двигаться в ней сам, чтобы ей было приятно. — Люциус, — её киска всё ещё сокращается, Нарси легла на меня, стала целовать, просить её обнять, я сразу это сделал, прижав её к себе крепко за талию. — Возьми меня, как ты любишь, — Нарси слезла с меня, призвала подушки, сложив их под своей грудью как опору, встала на колени, открыв для меня полный вид на её киску и попку. — Возьми, давай, я тоже так хочу сейчас, — она жестом призвала к нам баночку со смазкой. — Точно, милая? Нарси закивала и направила баночку ко мне. Я открыл её, взял большое количество на одну руку, стал распределять мазь-лубрикант по члену. Второй рукой я зачерпнул сначала поменьше, увлажнил дырочку Нарси снаружи, потом взял побольше из баночки и ввёл в попку моей Нарси сначала один палец, он прошёл хорошо, всё-таки мы не в первый раз и не первый год такое делаем. Ввёл второй, вызвав её стон, стал увлажнять её изнутри, чтобы ей было максимально приятно. Нарси стала сама насаживаться на мои пальцы, прося большего. Я медленно под её стоны ввёл в неё третий палец. — Люциус! Прошу, давай, войди в меня, давай кончим вместе, — Нарси так прогибается в пояснице, демонстрируя мне себя, что я теряю способность связно и последовательно мыслить. — Любимый, прошу. — Я очень тебя люблю, моя Нарси, — я отложил баночку в сторону, приставил головку к звёздочке ануса, которая блестела от того количества смазки, что я использовал. Нарси резко вдохнула, я вошёл в неё, пройдя головкой сопротивление её мышц. Моя любимая застонала и ещё больше прогнулась. Я вошёл в неё на всю длину, прижавшись лбом к её лопаткам. Нарси вскрикнула, а потом расслабилась, легла поудобнее на подушки под животом и опёрлась на вытянутые руки. Я вышел наполовину и толкнулся обратно. Её мышцы так плотно сжимают мой член по всей длине, что я даже выдыхаю с усилием. Я вышел уже почти на всю длину и вошёл обратно, Нарси потрясающе застонала, потёрлась киской о мои яйца, это окончательно снесло мне крышу. Я стал двигаться быстрее и глубже, положил одну ладонь на клитор Нарси, начал её ласкать. Её стоны стали ещё громче, я приподнял Нарси, прижав её к своей груди, ввёл в её киску сразу три пальца, стал её жёстко ласкать, целуя в шею, ушко, шепча слова о том, какая она горячая и сладкая, наслаждаясь её стонами, криками и трепетом её мышц вокруг моего члена и пальцев. Нас обоих хватило буквально на минуту таких движений, Нарси стала кончать, цеплялась за мои предплечья, хотела привстать, чтобы слезть с меня, моих пальцев, но я не дал: я знаю, как ей это нравится. Я кончил вместе с ней. Я ласкал её клитор, толкался в её попку, продлевая её удовольствие. Так и не выйдя из неё, я уложил нас на кровать, обнимая сзади, шепча на ухо, как мне было хорошо. — Люциус, спасибо, — она взяла мои руки и положила их себе на грудь, — мне было очень хорошо. — Любимая, ты самая лучшая. Я помню, как Нарси в первый раз предложила мне свою попку. Она так мило смущалась, а потом просто махнула на все слова рукой, смахнула с моего рабочего стола все документы и бумаги, залезла на него, встала передо мной на колени и сказала поднять подол её юбки. Нарси стояла ко мне задом, я в секунду возбудился от такой картины, стал медленно поднимать подол её платья, положил собранную юбку ей на талию, посмотрел на её киску, но не смог дойти до неё: мой взгляд зацепился за пробку в её попке. Я тогда застыл на пару мгновений, а потом резко придвинулся к Нарси и стал её вылизывать, словно полгода не видел, когда секс у нас был тем утром. Сама Нарси такой реакции не ожидала, застонала, больше раздвинула бедра. Ох, я ласкал её в тот день очень страстно. Мы еле дошли до кровати, я так же увлажнял Нарси смазкой, потом боялся, что причиню ей боль, сказал, чтобы она сказала мне в случае чего. Для меня её удовольствие всегда было выше моего. Но в тот день мы оба получили такое удовольствие, что решили и в будущем оставить такие ласки. Мы далеко не каждый раз доходим них. В месяц, может быть, один или два раза. Это, как правило, в те разы, когда мы оба возбуждены настолько, что хотим большего. — Я люблю тебя. — Я за эти слова из уст моей любимой готов на всё. — И я тебя, моя милая, — я поцеловал её за ушком, — моя любимая, — поцеловал в шею, — моя Нарси, — я нашел её губы своими и поцеловал.