Птичий язык

      Я поставил на стол несколько чашек с ароматным кофе и миску с сахарным печеньем. Из ванной комнаты на аппетитный запах вышел Черный, выглядел он рассерженным.       — Почему меня не попросил приготовить кофе? Тебе же высоко тянуться за чашками, — пробасил он.       — У нас гости, а ты весь день возишься со стиральной машинкой! —возмутился я, но сразу спокойно добавил: — Мне не хотелось отвлекать тебя.       Черный недовольно фыркнул. Ему очень не нравилось, когда я делал то, что по нашей договоренности должен был делать он.       — Спасибо, Курильщик, — Сфинкс отпил из чашки и улыбнулся.       Он частенько заходил в гости. За чашечкой кофе мы о многом разговаривали: об учебе, работе, растущих ценах, наших перспективах и о других житейских тяготах. В общем, тем для обсуждения было полным-полно, и разговоры наши могли длиться всю ночь. Если при этом присутствовал и Черный, то он обычно не принимал в беседе никакого участия: показательно молчал и игнорировал Сфинкса, являющегося для него живым напоминанием о ненавистном Доме. Я же, напротив, был рад его компании.       — Начинай, — сказал Сфинкс.       Я набрал в легкие побольше воздуха, чтобы рассказать ему всё, что меня вдохновляло, радовало, напрягало, злило, успокаивало, волновало. Особенно хотелось поговорить с ним о моих картинах. Ведь это так приятно — наконец-то побеседовать об искусстве с толковым человеком, когда рядом водятся одни «черные». Нет, Черный, конечно, пытался проникнуться моим творчеством, но выходило у него плохо; чинить стиральную машинку и другую утварь получалось намного лучше.       Зазвонил домофон. Тираду о высоком пришлось отложить. Я покатил коляску в прихожую. Отвечать на любые звонки — моя обязанность, потому что Черный предпочитает исключительно живое общение.       Интересно, кого принесла нелегкая? Время-то уже позднее… Вообще, в последнее время по подъезду шастали странные типы, которые рассовывали по почтовым ящикам брошюры с информацией о какой-то коммуне. В них во всех красках описывались ее плюсы, а главным преимуществом называлось спасение от гнева какого-то ужасного Сумори. Кто это или что это не объяснялось. Минусы проживания в коммуне приведены не были. Оно и понятно: кто ж будет ругать то, что рекламирует?       Я поднял трубку домофона и спросил:       — Да?       — Добрый вечер, — вежливо поприветствовал меня звонивший. — Открой, пожалуйста. Это Стервятник.       Я, наверное, так бы и продолжил таращиться на трубку домофона, пытаясь объяснить самому себе причину столь неожиданного визита Большой Птицы, если бы ко мне не вышел Сфинкс.       — Кто там? — спросил он.       — С-стервятник.       Сфинкс, уловив в моем голосе напряжение, объяснил:       — Это я его позвал. Извини. Нужно было сообщить тебе сразу.       — Да чего уж. Если в следующий раз соберешься целый табор пригласить, то знай: мы не против, — раздраженно сказал Черный, шагая к нам из зала.       Сфинкс в гостях не более получаса, а Черный уже на взводе. У него плохо получалось держать себя в руках, особенно если дело касалось его «мачехи». Меня очень беспокоило, что он не может отпустить прошлое и бесится только от одного присутствия Сфинкса рядом с ним. Вот и сейчас он скорчил гримасу, появляющуюся исключительно при Сфинксе: сильно сдвинутые к переносице брови, сердитый взгляд и губы, сжатые добела в тонкую полоску. Сфинкс никогда не обращал внимания на его кривляние.       На лестничной площадке прогрохотал лифт, и через мгновение в дверях квартиры появился незнакомый парень совсем непохожий на Стервятника. Я повернулся к Сфинксу и задал немой вопрос: «Кто это?!».       — Добрался без проблем, Стервятник? — спросил Сфинкс, забирая портфель из рук парня, который всё-таки оказался тем, кого мы ждали.       Я уставился на Стервятника, дивясь его прикиду: обычная синяя куртка, джинсы, толстовка — ничего экстравагантного. Впервые вижу, чтобы он выглядел настолько нормально. И даже боевой раскраски на лице нет!..       — Почему ты так выглядишь? — вырвалось у меня.       — Добрый вечер, Курильщик, — как всегда этикет у Стервятника на первом месте. — Это мой костюм на Хэллоуин. Страшный, правда? — он улыбнулся и повернулся к Сфинксу.       Они принялись что-то обсуждать, а я не мог понять: Стервятник не знает, когда празднуется Хэллоуин? Почему он назвал обычную одежду страшной? Пугал как раз-таки его готический образ, ставший почему-то повседневным! В нашу первую встречу после выпуска он явился ко мне домой в эталонном для сходки на кладбище наряде: длинный кожаный плащ, увешанный кольцами и цепями; черная рубашка с многочисленными рюшами; черные джинсы в нашивках с изображениями скелетов, пентаграмм, крестов, и неожиданно — цветов; черная подводка на глазах и черная помада на губах. Я тогда получил культурный шок, потому что уже успел слегка отвыкнуть от тенденции в моде у жителей Дома, а именно «чем чуднее, тем лучше». За всё то время, что я прожил там, мне не довелось услышать, чтобы кто-то обсуждал или критиковал чей-то внешний вид. Такие слова как: «странный», «нелепый», «ненормальный» и другие, синонимичные им, наверное, никогда не употреблялось воспитанниками для описания чего-то или кого-то, потому что любая чертовщина смотрелась в Доме уместно. В Наружности же всё было по-другому. «Странный» — не самое плохое, что здесь можно услышать в свой адрес, если показаться на людях в том, что считалось в Доме нормальной одеждой. Наружность порицала и отвергала всё, связанное с ним.       В итоге я решил остановиться на том, что этот необычно-нормальный образ Стервятника — следствие отсутствия у него чистых вещей, поэтому он одолжил одежду у Ральфа.       Сфинкс вышел из кухни с двумя бутылками вина.       — Будем пить, — поставил он нас всех перед фактом.       Я благосклонно принял его. Было бы удивительно, если бы в этот вечер мы остались трезвыми. Ведь такого у нас еще не бывало: встретиться и не напиться.       Черный помог мне перелезть с коляски на диван и сел рядом, а Сфинкс и Стервятник разместились на стульях, стоящих напротив. Сфинкс снял протезы, поэтому роль бармена на этот вечер досталась Большой Птице. Стервятник открыл штопором первую бутылку и начал наполнять кружки, в которых совсем недавно было кофе. Краем глаза я заметил, как он выудил из кармана толстовки маленькую железную фляжку. Даже в Наружности он не бросил варить свои зелья… Черный неожиданно вскочил и выхватил из рук Стервятника мою кружку, не дав ему налить и половины от объема чашки. Наверное, он тоже увидел фляжку и теперь будет пристально следить за тем, чтобы мне не подмешали ничего лишнего.       Бутылки красного и белого, которые принес Стервятник, мы выпили в течении получаса. Любой алкоголь я переносил плохо: сразу хотелось спать; поэтому, почувствовав сонливость, не стал противиться организму. Поудобнее устроившись на диване и натянув на себя плед, я закрыл глаза в ожидании крепкого сна.       Сфинкс и Стервятник начали говорить на темы понятные только старожилам Дома. Одно время я пытался вникнуть в такие разговоры, но безуспешно. Называлось множество неизвестных мне кличек, событий, терминов. Объяснить хоть что-нибудь я не просил, потому что это уже пройденный этап… Оставалось только слушать, но, если всё-таки меня что-нибудь заинтересовывало, я спрашивал позже у Черного. Он всегда отвечал на мои вопросы, даже если ему не хотелось. Видя то с каким нежеланием или неприязнью, он отвечал на некоторые из них, мне становилось совестно за свое безграничное любопытство, но я не мог ничего с собой поделать.       Заснуть всё никак не получалось. Разлепив глаза, я увидел, что на столе появились еще четыре бутылки с алкоголем. Они опустели так же быстро, как и их предшественники.       — Знаете… — промямлил Стервятник. — Мне так тяжело! Мой орел меня совсем заклевал… Он постоянно!.. Постоянно навязывает мне общение с одногруппниками! Спрашиваю: «Зачем?», отвечает: «Надо!». Представляете? Выдал мне про сегодняшнюю вечеринку: «Сходи повеселись. Глядишь, мол, друзей себе заведешь или подружку!». Подружку!.. Он, конечно, не совсем так сказал… Слова другие были, но ввиду имелась точно подружка!.. Я еле сдержался, чтобы не высказать ему всё... Я-то надеялся, что раз он человек догадливый, то быстро поймет, но нет… — Стервятник залпом осушил стакан. — Вот зачем?!... Для чего я?!...       Ни у кого не нашлось слов для ответа. Все впали в ступор после такой эмоциональной тирады. Желание спать у меня исчезло, скорее всего, безвозвратно. Стервятник, увидев нашу реакцию, стушевался и начал тараторить извинения заплетающимся языком.       Первым пришёл в себя Сфинкс:       — Я ни в коем случае не хочу лезть в твои дела, но мне показалось, что цель тобою сказанного — попросить совет. Так вот, я дам тебе его: прекрати делать то, что не приносит результатов. Ты, как мне помнится, уже более двух лет играешь в эти «гляделки». Возможно стоит перейти к более активным действиям, Стервятник? Подумай и найди другие варианты для того как сказать «орлу» то, что он должен знать. Дело же не только в навязывании одногруппников, верно?       В разговор вклинился Черный:       — А я советую тебе довольствоваться малым и прекратить надеяться на большее. Ты, кстати, оказался в неплохой ситуации, потому что можешь общаться и видеться с ним. У некоторых даже такого нет, — Чёрный язвительно ухмыльнулся. — За примером далеко ходить не надо, — Он указал кружкой, которую всё время держал в руке на Сфинкса.       Тот в ответ посмотрел на него очень нехорошим взглядом.       — О чём вы? — спросил я.       — Да есть тут у нас великомученики, ха-ха… — Чёрный продолжал злорадно ухмыляться.       Впервые мне остался непонятен его ответ.       — У меня с ним были не такие отношения, — Сфинкс отпил из кружки, которую специально для него держал Стервятник, а затем продолжил: — Мне вот интересно: что здесь делаешь ты, а, Черный? У тебя, полагаю, именно такие отношения? Курильщик, ты в курсе?       Стервятник, казавшийся совсем недавно безутешным в своей печали, неприятно засмеялся. Сфинкс и Черный начали испепелять друг друга взглядом. Я часто становился свидетелем их перепалок в Доме, но никогда при этом не чувствовал себя так неловко, как вот сейчас. И причина была не в том, что во время стычки ко мне неожиданно обратился Сфинкс, и не в том, что я выпил. Меня очень смутило сочетание слов «Черный», «Курильщик» и «отношения» во фразе Сфинкса...       Черный тем временем начал разминать кулаки. Ситуация явно выходила из-под контроля.       В комнате воцарилось давящее молчание, с каждой секундой напряжение между Черным и Сфинксом росло — ещё чуть-чуть и вцепятся в друг друга. Идей как остановить этот беспредел у меня не было. С надеждой в глазах я посмотрел на Стервятника, но его происходящее интересовало мало: он развалился на стуле, закинув ноги на журнальный столик, и блаженно улыбался, смотря в стену. Скорее всего он успел пригубить из своей железной фляжки. Торчок хренов!       — В курсе чего я должен быть? — спросил я, надеясь, что мой очередной вопрос отвлечет внимание.       Сфинкс засмеялся. Громко, надрывисто. Вопрос остался без ответа (его хохот ответом я не посчитал), но это не разозлило и не расстроило меня. Даже наоборот, я почувствовал некое облегчение, глядя на дрожащего от смеха Сфинкса.       — Ладно… Хватит, — спокойно произнес Чёрный. — Мы пришли сюда не морды друг другу бить, а повидаться, как старые-добрые приятели… — он даже не попытался скрыть свою неприязнь в конце, но Сфинкс и Стервятник пропустили это мимо ушей. Я шумно вздохнул. В этот раз драки удалось избежать.       Видимо, конфликт нас всех отрезвил, поэтому дальше вечер продолжился в спокойной обстановке. Сфинкс и Стервятник обсуждали последние новости из газет, Черный иногда тоже вставлял свои пять копеек, я же наслаждался появившейся идиллией. Так уютно вместе с ними мне было впервые. Наружность сделала то, что не смог Дом — примирила нас (хотя бы временно). До этого момента я даже не мог себе представить, что это возможно: спокойное общение между Черным и Сфинксом. Сейчас они говорили о коммунальных платежах, наверное, больная тема для обоих. Черный делился секретами экономного расхода воды, а Сфинкс рассказывал, как лучше всего вести учет денег; Стервятник же подсказал названия дешевых, но эффективных лекарств, которые должны быть в домашней аптечке.       Когда мы уже разговаривали о подходящих местах для рыбалки в городе, отцовские часы с кукушкой прокуковали четыре раза. Было принято единогласное решение отправляться спать. Я попросил Черного показать и застелить Сфинксу его место для сна (пусть ещё чуток поговорят), а сам взялся поухаживать за Стервятником.       — Держи, — я достал с нижней полки шкафа шерстяное одеяло и отдал его Стервятнику.       — Благодарю, Курильщик.       Он снял с себя толстовку и аккуратно сложил, я внимательно наблюдал за его действиями.       — Чего ты так смотришь? Она тебе приглянулась? — Стервятник протянул мне толстовку. — Могу отдать.       Значит, все-таки эта одежда не Ральфа. Вряд ли бы Стервятник так просто отдал бы чужую вещь.       — Сегодня ты удивил меня… — начал я издалека.       Главный вопрос, который меня интересовал, только предстояло задать.       — Ты, конечно, постоянно меня удивляешь!.. Ой, я имел ввиду…       Стервятник сел на диван. Он терпеливо ждал, когда мои мысли соберутся в кучу, возможно, ему было даже интересно, что я собирался сказать.       — Ты вроде как притерпелся?..       Вопрос прозвучал совсем тихо, но Стервятник услышал. Он поднял на меня свои желтые глаза, и я увидел, как в них что-то мелькнуло. Нечто такое, что точно не предназначалось мне. Стервятник тут же отвернулся, его руки затеребили край одеяла. Мне стало неудобно за свой вопрос и за то, что я потревожил раны, которые, возможно, только-только начали затягиваться. Но сделанного не воротишь, поэтому я терпеливо ждал ответа от того, кто относился к «первым» в моей личной классификации жителей Дома.       Их было две. К «первым» я отнес тех, кто никак в моем воображении не мог бы жить в Наружности, а «вторые», наоборот, могли бы приспособиться. «Первых» насчитывалось больше, нежели «вторых». Они были особенно чудными, странными самодурами. Жили по собственной правде, являющейся чаще всего каким-нибудь несуразным бредом, а их поступки зачастую не имели для меня здравого смысла. Я определил Стервятника к «первым» ничуть не сомневаясь — он подходил идеально. Но в день выпуска, увидев Ральфа, загружающего в свою машину многочисленные горшки с растениями, я очень удивился, ведь он не был любителем флоры, и вряд ли бы Птицы доверили ему своих зеленых друзей. Всё стало ясно, когда возле автомобиля появился Стервятник с набитым чемоданом. Однако я так и не понял, что именно побудило Большую Птицу выбрать Наружность…       — Если ты меришь по внешности, то да — я действительно начал привыкать. Но если ты посмотришь чуть внимательнее, Курильщик, я имею ввиду дальше своего носа, то ты увидишь намного больше, чем мог бы себе представить, — голос Стервятника — непривычно резкий, заставил меня поморщиться.       Помолчав минуту, он снова заговорил. Совсем по-другому. Мягко.       — Извини, я не хотел грубить тебе… Спасибо, теперь я знаю, что мой маскарад удался на славу, — Стервятник повернулся ко мне и широко улыбнулся, обнажив зубы, на которых заблестели показавшиеся брекеты. Ральф вплотную занялся его здоровьем.       Про этот самый «маскарад» я решил не спрашивать. Хватит на сегодня вопросов даже для меня.       — Давай спать, — сказал Стервятник, разворачивая одеяло.       Я пожелал ему спокойной ночи и поспешил покинуть комнату. Разговор вышел неловким и после него остался некоторый осадок. В памяти всплыло то самое нечто, которое пронеслось в глазах Стервятника. Мне не хотелось думать об этом, я почему-то боялся понять, что именно это было.       Меня разбудил Черный, за окном темнота. Понять какое сейчас время суток было невозможно (проклятая зима, черт бы ее побрал!), поэтому я спросил:       — Сколько времени?       — Сколько?.. — Черный посмотрел на свои наручные часы, полученные за победу в соревнованиях по армрестлингу. Он ими очень гордился, — Почти девять. Сфинкс и Стервятник ушли около часа назад. Ты пойдешь сегодня в колледж?       Я кивнул, Черный помог мне подняться.       Так как я являлся особенным (это такой синоним слова «инвалид» в Наружности), мне полагались различные бонусы. Например, возможность свободно посещать учебные заведения (на специальные учреждения это, к сожалению, не распространялось). Не воспользоваться этим было бы очень глупо, поэтому старался извлечь максимальную выгоду из особых привилегий для особенных людей. Так у меня появилась возможность поступить на бюджетное место в лучший художественный колледж страны. На мою специальность «Живопись» открывался набор раз в два года и всего лишь десять человек. Конкуренция дикая: почти двести человек на место. Хоть я и шел по льготе, всё равно пришлось как следует потрудиться: я регулярно занимался с репетиторами, постоянно решал тестовые задания по экзаменационным предметам и рисовал. Очень много рисовал. Мои воспоминания о прошедшем лете крутятся исключительно вокруг учебников и мольберта.       В итоге я поступил. И все бы хорошо, но колледж оказался неприспособленным для особенных людей: пандус был только у входа, коридоры и дверные проемы узкие, никаких травмобезопасных перил с нескользящим покрытием и подъемных платформ. Так что посещать занятия без посторонней помощи я не мог, поэтому на учебу меня привозил отец, а когда его отправляли в очередную командировку, то выручал Черный.       — Белая или синяя? — Черный любезно предоставил мне возможность выбрать рубашку, в которой я сегодня появлюсь в колледже.       — А красная? Ее разве нет в шкафу? Я вроде бы недавно стирал красные вещи.       Черный нахмурился и сказал:       — Она же льняная, да? Помнётся сильно под курткой и гладить ее долго.       Я удивился наличию подобных знаний у Черного. Ведь одевался он всегда по-спортивному и никакого интереса к одежде не проявлял в принципе. Что ж, мне открылась неожиданная сторона его личности.       — Ладно, тогда давай белую.       — Потом поглажу. — Черный сложил и положил выбранную мной рубашку на спинку дивана. — Сначала надо помыть тебя.       Ну вот.       Я не любил, когда мне помогал мыться Черный. Каждый раз я испытывал острое чувство неполноценности. Хоть Черный и не выглядел так, будто его сколько-то напрягает мыть взрослого парня, мне все равно хотелось перестать существовать.       Черный вышел из моей комнаты, и я тяжело вздохнул; чтобы отвлечься посмотрел на подготовленную еще со вчерашнего дня папку с рисунками. Она огромна — в нее можно положить целый ватман. Раньше я сворачивал и засовывал рисунки в тубус, за что преподаватели из колледжа постоянно ворчали на меня; даже иногда не хотели принимать работу, которая так и норовила свернуться в трубочку на мольберте. Отец об этом узнал и подарил мне эту папку. На самом деле специальная папка для рисунков — действительно хорошая вещь, хоть мне с ней и не всегда удобно.       — Нужно показать сегодня все рисунки, — пробубнил я себе под нос.       А думал: «Пусть водонагреватель окажется сломанным…»       — Я нарисовал неплохую композицию, надеюсь преподаватель поставить зачёт.       А в мыслях: «Или пусть вода окажется грязной…»       — Нужно докупить белил. Они так быстро кончаются.       А про себя взмолился: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!..»       — Я начал набирать ванную, — сообщил Черный, зайдя в комнату.       Очень неприлично выругавшись в голове, я принял свою судьбу. Убежать у меня всё равно бы не получилось.       В ванной комнате было жарко и душно. Лоб покрылся испариной, кончики волос намокли. Горячим и влажным воздухом дышалось приятно, хоть и тяжеловато. Черный посадил меня на стиральную машинку и начал расстегивать пуговицы на моей пижаме. Я занервничал.       Пуговиц было не больше десяти, но мне показалось, что их количество невероятным образом выросло до бесконечности: настолько Черный долго возился с ними. Гладкая ткань пижамной рубашки соскользнула с моих плеч и появилось какое-то странное ощущение, от которого мне стало не по себе. Я почувствовал, как мои щеки налились румянцем и непонятно от чего: то ли от высокой температуры в ванной комнате, то ли… Следующее предположение было безжалостно забраковано.       Расстегнув последнюю пуговицу, Черный аккуратно стянул с меня рубашку. Неизвестное мне ранее странное ощущение усилилось, когда я почувствовал чужие руки на талии. Черный медленно спустил их к резинке пижамных штанов и потянул вниз.       Господи!!!       Я зажмурился не в силах смотреть дальше, надеясь, что темнота поможет мне пережить это. Черный приподнял меня, чтобы ему было удобнее снимать одежду. Совсем чуть-чуть, насколько это возможно после травмы, я почувствовал, как съезжают с моих бедер пижамные штаны вместе с боксерами. Черный молчал. Обычно меня это не беспокоит и даже нравится, но сейчас я хотел бы, чтобы он был более разговорчивым. Но что можно сказать, когда раздеваешь парня-ровесника? Подумав над вариантами, мне стало только хуже. Мне не хотелось бы сейчас слушать про засор в выпускном клапане стиральной машинки. Пусть Черный молчит и дальше.       — Что ж… — вздохнул Черный.       А мне прямо-таки кишки скрутило от этого его тяжелого вздоха. Я открыл глаза и увел взгляд сторону, почувствовал, как к глазам подступают непрошенные слезы. В попытках сморгнуть их, хоть как-нибудь прогнать, глаза застелило только сильнее. В горле образовался неприятный ком. Ну почему всё так? Почему я… Особенный? Приступ ненависти к себе накатил с непреодолимой силой. Вот-вот и у меня начнется истерика. Я начал представлять, как Черный попытается меня успокоить, увидев, как я хнычу и вою, размазывая сопли и слезы по всему лицу. А я отталкиваю его и ору дрожащим голосом: «Проваливай!». И он уходит, громко хлопнув дверью. Затем моя больная фантазия совсем разошлась и показала мне, как отец, вернувшись из командировки, находит мое бренное голое тело прямо на этой стиральной машинке.       — Пену в ванную добавить? Тебе вроде нравится такое? — спросил Черный и так ласково спросил, так по-доброму, что меня всего передернуло, а страшные картинки из головы исчезли.       — Давай, — ответил я ему. — Будет здорово.       Черный вылил пену для ванн прямо под струю воды и забултыхал в ней рукой, чтобы пены получилось побольше. Плакать расхотелось; я почти успокоился, но то странное ощущение меня так и не покинуло. Не обращать на него внимания не получалось: оно мешало, гудело и вилось внутри меня. Всё еще наблюдая за Черным (его сосредоточенный вид производил на меня некий седативный эффект), я пощупал чувствующую часть себя, но ничего не заметил. Только опустив глаза, я увидел в чем была причина происходящего со мной — у меня была эрекция.       Шок. Это действительно шок. В больнице, где я лежал после несчастного случая, врач говорил со мной о последствиях травмы. Он очень старался насколько это возможно донести до меня, что произошло с моим телом. Приходил в палату и начинал:       — Золотое время было упущено, парень… Теперь велика вероятность сохранения неврологического дефицита в виде паралича ног и тазовых расстройств… Мы сделали всё, что было в наших силах… Ты должен верить, парень. Надеяться и ещё раз верить… В свое выздоровление.       Но я не слушал его, не хотел верить в то, что он говорил. Только потом, позже, узнал всё на практике. Моя нижняя часть «умерла» и ни на что не реагировала. Выше коленей при должном усилии чувствовались грубые прикосновения мануального терапевта и больше ничего. Также из моей жизни исчезло популярное у мужского пола занятие — мастурбация. Не было желания, а если оно и появлялось — не было возможности. Диагноз «Эректильная дисфункция» находится в моей толстой медицинской карте на последних страницах. Плотское удовольствие я заменил эстетическим — начал рисовать. Со временем желание сексуальных утех исчезло полностью, и я думал насовсем, но…       Я искоса посмотрел на Черного, он был занят: перебирал тюбики, стоящие на бортиках ванны и, близоруко щурясь, читал надписи на них. Наверное ищет шампунь. Это надолго — тюбиков много. Снова переведя взгляд на свою эрекцию, я смутился: забыл, что мой член способен на такое; забыл, что я — парень в расцвете сил; забыл всё, что связанно с нижней частью моего тела. Врать себе, что эта часть жизни не нужна было удобно. Я уверял себя, что мне хватит рисования, чтения и других интеллектуальных занятий, от которых тоже можно получать какое-никакое удовольствие. Но сейчас, когда я увидел у себя стояк, появившийся хоть и по непонятным причинам, — радость переполнила меня. Значит, всё-таки есть возможность обзавестись женой, ребенком… Собственной семьей. Я заулыбался, представляя, как в моей жизни наконец-то появится любовь.       А что, если это случайность? И моя эрекция — не знак того, что мои функции начали восстанавливаться, а просто дело случая? Возможно, больше такого не произойдет. Радость тут же прошла. Почему я возбудился? Из-за психического перенапряжения во время принеприятнейшего процесса — переодевания. Вздор какой-то!       Тем временем Черный почти закончил перебирать тюбики. Нужно было что-то придумать. Вряд ли я успею подрочить, да и это как-то ненормально — делать такое за спиной у друга. А если он повернется ко мне в самый неподходящий момент… Ох, и не прикроешь никак — член в полной боеготовности, смотрит вверх, ожидая ласки.       — Ну у вас и тюбиков! Чего только нет, а шампунь найти не могу. Ты бы помог с поисками, а то сидишь, молчишь… — проворчал Черный.       Он повернулся ко мне, в руках у него бутылочка с гелем для душа. Я среагировал моментально: резко наклонился, чтобы спрятать от него эрекцию.       — Что такое?!...       Черный схватил меня и притянул к себе, в глазах у него испуг. Гель для душа с громким стуком упал на кафель. Всё произошло в мгновение ока. И вот: мои ноги широко разведены, висят по обе стороны от бедер Черного. Его руки: одна — на моей талии, другая — на спине. Он не успел увидеть то, что я так отчаянно попытался спрятать, но отлично чувствовал — мой член упирался ему прямо в бедро. Черный пристально смотрел мне в глаза, ничуть не смущенный ситуацией. Я старался не думать о случившемся, вообще ни о чем. Сейчас любая мысль способна вызвать у меня эмоциональную катастрофу.       — Все в порядке, — то ли вопрос, то ли утверждение от Черного.       Убедившись, что я могу сидеть дальше сам, он отстранился. Его взгляд заскользил вниз, оставляя на моей коже длинный след из мурашек, — от шеи до живота. Черный посмотрел прямо туда, меня начало потрясывать. Настолько сильного желания умереть я ещё никогда не испытывал. А Черный всё смотрел, смотрел и смотрел, ничего не говоря.       — С кем не бывает? — сказал наконец-то он, — Тебе нужно разобраться с этим?       Черный подбирал слова настолько осторожно впервые на моей памяти. Наверное, он тоже в некотором шоке, но по нему особо не видно: стоит, олицетворяя само спокойствие, с самым невозмутимым видом из всех возможных, будто каждый день моет парней и видит их стояки.       — Я… Я не знаю… — прошептал я.       Черный сделался озадаченным. А я начал зачем-то объяснять ему:       — П-понимаешь… После травмы… Я… Это… У меня впервые… Я не знаю…       Как же убого это прозвучало. Страшно представить насколько жалко я выгляжу сейчас в глазах Черного.       — Понятно, — ответил Черный. — Лучше… Не ждать пока пройдет само, наверняка ты знаешь. Я помогу тебе.       — Что?!...       Черный рывком притянул меня к себе, и я снова оказался в стальном кольце его рук. Словно впав в какой-то транс, затаившись, жду действий Черного, но он неподвижен. Это шанс остановиться, не сделать ошибку. Собираясь с последними силами, делаю попытку:       — Черный, давай не будем…       — Замолчи, пожалуйста.       Его правая рука с талии медленно переместилась на бедро. Пальцы круговыми движениями начали наглаживать выпирающую косточку, с каждым разом увеличивая радиус, тем самым приближаясь к паху. Левая рука очертила мой позвоночник. Прикосновения Черного возмущали меня, но я не предпринимал никаких попыток остановить это. Ладно бы, если Черный был девушкой, но он парень. Настоящий такой мужик. Неужели ему не противно?.. Или он считает это вполне допустимым — подрочить парню? Возможно, такое практиковалось в Доме?       — Как тебе нравится? — спросил Черный и облизал мое ухо. Медленно. Словно попытался запомнить его рельеф.       Я дернулся от такой неожиданной ласки и, наверное, упал бы со стиральной машинки, но хватка у Черного стальная — никуда не денешься. Когда-то давно мне попался в женском журнале список эрогенных зон. Уши шли третьей строкой. Я даже не предполагал, что они являются эрогенной зоной и у мужчин тоже.       — Н-не знаю!.. — шумно выдохнул я.       — Хорошо, — в его словах прозвучала улыбка. — Будем экспериментировать.       Черный провел пальцами по моему члену, открыв для меня новые ощущения. Они сильно отличались от того, что я чувствовал до травмы во время мастурбации, наверное, именно так реагирует тело на чужие прикосновения. Внизу живота затянулся узел; мое напряжение продолжало расти. Черный водил пальцами медленно, но не от незнания, наоборот — в каждом движении была уверенность, как нужно делать, чтобы стало хорошо. Его рука, лежавшая у меня на спине, опустилась к копчику, в этот же момент пальцы на члене сомкнулись в круг. Я выгнулся дугой, промычав что-то невнятное.       Черный смотрел на меня, не скрывая своего интереса. И все так же, не прекращая зрительный контакт, сделал одно движение вдоль члена. Из моего горла вырвался сдавленный стон. Жгучий стыд, который я испытывал, потихоньку отходил на второй план, уступая место сладкому возбуждению. Огромная ладонь Черного полностью умещала в себе мой возбужденный орган. Любое движение ей затрагивало каждое нервное окончание, коих было тысячи. Неважно куда она двигалась — вверх или вниз — я крупно вздрагивал.       — Давай сменим позу…       Черный подтолкнул меня в грудь, и я лег спиной на твердую поверхность. Он еще шире раздвинул мои ноги и встал между ними. Меня уже ничуть не смущала столь откровенная поза, я, наоборот, охотно принял правила. Пусть Черный делает так, как он считает нужным, ведь пока что не случалось такого, чтобы от его решений мне становилось плохо. Его руки начали гладить мою грудь; когда пальцы задевали соски он останавливался. А я кусал губы в ожидании дальнейших действий и впечатлений.       Черный наклонился ко мне и начал покрывать мою шею поцелуями. Медленные и нежные, но не лишенные напора, они оставляли после себя алое доказательство нашего безумия. Назвать другим словом то, что происходило сейчас между мной и Черным невозможно. Поцелуи спустились ниже, на грудь, тогда же Черный снова прикоснулся к моему члену. Он чуть сжал головку, и я протяжно застонал. Мои руки сами потянулись вниз, чтобы побыстрее закончить дело, но Черный перехватил их и завел мне за голову.       — Не спеши.       Наши взгляды пересеклись, и я заметил, что его обычно светло-голубые глаза потемнели. Черный выглядел непривычно: раскрасневшийся, растрепанный, с томным взглядом. Мне понравился этот образ и то, как ритмично он начал двигать рукой по моему члену. Это мне особенно понравилось. Возбуждение внутри всё увеличивалось, как и скорость движений Черного. Когда его кулак сжимался на головке, меня передергивало, хотелось, чтобы он задержался на ней, но Черный быстро уводил руку обратно, чтобы снова подарить мне приятную дрожь.       Я приподнялся и обхватил руками его шею. Наши лица оказались совсем близко и мне чего-то захотелось. Но я не понимал: чего именно? Я прильнул к шее Черного, но это оказалось не тем желанием, что щекотало мой затылок. Его движения стали резкими. Выгнувшись, я укусил его куда-то в плечо.       — Ух, какой, — тихо сказал Черный.       И я укусил ещё раз.       Ведя носом от плеча к шее, облизнул бьющуюся венку на ней. Я не знаю нравится ли Черному такое, но вроде бы не останавливает, значит допустимо.       Размашистые, чуть грубые движения выбивают из меня стоны-полукрики. Я не узнаю свой голос… Он звучит совсем странно, как-то по женскому: высоко и мягко. С лица Черного не сходит ухмылка.       Его движения снова поменялись, теперь они быстрые и хаотичные. Не могу предугадать, как он двинет рукой: каждый раз по-разному, но каждый раз приятнее предыдущего. Чувствую, что приближается то самое — разрядка. Вот-вот, еще чуть-чуть. Да, Черный, вот здесь… Сделай так еще раз. Он чувствует; он с легкостью читает меня, мои потребности и желания.       Похоть полностью овладела нами. Черный выкинул следующий приемчик: наклонился над моим членом, приоткрыл рот и из него потянулась слюна, которая жирной каплей упала прямо на головку. Появились хлюпающие звуки, а движения стали более скользящими и оттого более быстрыми. Черный потянулся ко мне, коснулся своим лбом моего. Большим пальцем свободной руки (мои руки он отпустил, потому что я больше не порывался мешать ему) он размазал слюну, которая уже давно вытекала из моего незакрывающегося от стонов рта. Он чуть протолкнул палец, и я заскользил по нему языком. Это произошло само; я это не контролировал. Черный заулыбался самой пошлой и грязной улыбкой из всех, которую мне когда-либо доводилось видеть.       Всё мое тело задрожало. Скоро, совсем скоро. Я вцепился в спину Черного; все его мышцы напряжены, как и мои. Он двигал рукой грубо, не жалея меня. Удовольствие начало граничить с болью. Запрокинув голову, чувствую, что почти…       — Черный… — томно выдохнул я.       — Да?       — Я…Мгм!       Еще одно резкое движение руки Черного и мое тело изогнулось. Чуть ли не скулю, прижимаюсь к Черному. Спазмы идут один за другим, изливаюсь прямо в его кулак. Тягучая сладость момента накрыла меня с головой. В голове наконец-то пусто.       — Лучше? — спросил Черный.       — Д-да…       Он оторвал кусок туалетной бумаги и вытер сперму с моего живота и своей руки.       — Давай мыться, нам еще в колледж ехать твои работы сдавать. — Черный стал обыденно спокойным.       — Ой, а вода!.. — всполошился я.       — А что — вода? Я её успел выключить.       Черный опустил руку в ванную.       — Блин, остыла уже…       Вся магия интима безвозвратно исчезла, но я не расстроился. На самом деле мне стало легче, когда понял, что между нами нет никакого напряжения или неловкости после случившегося. Ничего не поменялось. Это действительно была просто помощь.       Я пытался построить из пены замок, но каждый раз получалась бесформенная пузырчатая куча. Черный сидел рядом на табурете, выдавливал на ладонь шампунь, который ему все-таки удалось найти. Выглядел он совсем безмятежно. Наверняка Черный решил для себя не вспоминать эту постыдную историю. Правильное решение, я тоже когда-нибудь к нему приду. Но пока мои воспоминания свежи и горячи — нет мне покоя. Стыдясь, украдкой поглядываю то на мощные руки Черного, то зачем-то на ширинку бриджей, и почему-то особенно привлекают мое внимание его губы. Сердце чуть ли не выпрыгивает из груди, когда я вижу, как он их облизывает.       «Этот горячий и мокрый язык только что касался меня!», — проносилось каждый раз у меня в голове.       Черный принялся взбалтывать шампунь в ладонях, мыльная масса заскользила между его пальцами с хлюпающим звуком. Меня снова повело, хоть и этот «хлюп» не нес в себе ничего эротичного, однако воображение сделало всё само.       «Хватит вести себя как подросток в самом разгаре пубертатного периода! Взрослый парень уже! Забудь. За-будь. Произошедшее между вами — нелепость. Нелепая помощь. Ты — парень и Черный — парень. Подумаешь — подрочил? Живем дальше, ждем девочку!» — пытался урезонить я себя.       Но в голове назло нарисовалась: Черный склонился над моим членом, и его слюна длинной ниточкой стекает к нему.       «Сука!»       Я резко ударил рукой по замку из пены, и он вместе с водой разлетелся по округе, забрызгав меня, ванную, ближайшую стену и Черного.       — Какого черта?! — возмутился он.       — Что ты думаешь о Стервятнике? — вопросом на вопрос ответил я. Сейчас мне позарез нужно отвлечься, набить голову чем-то другим, чтобы прекратить думать о томном взгляде Черного, о его прикосновениях, о горячем и скользком языке… «Хватит!»       — Что? То есть? К чему ты о нем спрашиваешь?! — искренне недоумевает Черный, стирая со своего лица ошметок пены. — Я ничего о нем не думаю. Ты какой-то странный сегодня, Эрик.       — Это я-то странный?! А ты?! Кто тут помощь предложил, а?! Я теперь себе места найти не могу! Зачем ты это сделал?! Парень подрочил другому парню!.. Что за?.. Мерзость! Это неправильно! Я мог бы и сам собой заняться, а ты накинулся!.. Это ты тут странный! Хоть я тоже хорош, позволил тебе, но… Как тебе вообще такое в голову пришло?! Может ты из этих?! Меня в это не втягивай!.. Я не такой!.. Хочу жену и трое детей, и собаку! И дом большой, чтобы можно было думать о четвертом ребенке! Почему ты такой спокойный?! Почему только мне неловко, Черный?! Сидишь весь невозмутимый! — всё это, конечно, осталось у меня в голове.       Черный, поняв, что я буду молчать и ждать ответа, попросил меня наклонить голову. Я послушно выполнил его просьбу. Горячая вода потекла по волосам и спине, в нос ударила мятная отдушка шампуня. Большие ладони заскользили по моим волосам, аккуратно намыливая их. Я закрыл глаза, чтобы шампунь не попал в них.       — Ну… Я имею ввиду…— всё-таки первым заговорил я. — Ты заметил каким эмоциональным Стервятник был вчера? Я впервые увидел его таким… А! Еще одежда! Совсем отличается от той, которую он обычно носит. У меня даже мелькнула мысль: «Неужели он отнял ее у кого-нибудь?».       — Это была показуха, — ответил Черный, продолжая трепать мои волосы мыльными руками.       — Показуха? — с наигранным интересом переспросил я.       — Да, для Ральфа.       — Зачем Стервятнику это?       — Зачем? Черт его знает… Меня никогда не интересовали его любовные страдания по Р Первому.       Вздох Черного тонет в моем громком «Что?!». Я не поверил своим ушам. Мне так хотелось уйти от темы однополых отношений, но она снова всплыла. Я, наверное, после произошедшего буду повсюду встречать такое. Намеки на это, разговоры об этом — шутки жизни-злодейки. Не удивлюсь, если отец, вернувшись из командировки, вручит мне шерстяные варежки (Мы договорились именно о таком сувенире) голубого цвета.       — Стервятник сохнет по Ральфу. Уже несколько лет, — терпеливо объяснил Черный.       Меня бросило в жар от новой информации. Теперь я понял почему Стервятник ушел в Наружность вместе с нами. Из-за своей влюбленности. Некоторым такая причина может показаться банальной, но, если смотреть в детали… Всё становится крайне специфичным, потому что Стервятник не просто в кого-то влюблен, а в нашего общего воспитателя, который к тому же является мужчиной! Этот день не перестает меня удивлять: сначала Черный, а теперь Стервятник.       Черный Ральф наводил на меня столько же ужаса, сколько и Стервятник. Рядом с ним всегда было неуютно из-за гнетущей атмосферы, которую он приносил с собой куда бы не пришел. Мрачный тип. И совсем не из-за того, что всегда одевался в черную одежду. А его взгляд? Пугал меня до чертиков! Как глянет — и я уже весь сжимаюсь от страха.       Мне стало жалко Стервятника. Хоть они и были похожи: оба мрачные, оба жуткие, но оказалось, что Большая Птица хранит в себе такое светлое чувство. Я сомневался, что Черный Ральф способен на подобное: его слова вечно сквозили холодом, а действовал он порою дико, с некой жестокостью, опираясь только на собственные интересы. Эгоист. Настоящий изверг. Как такого можно полюбить?       — У Стервятника странные вкусы, — подвел итоги я.       — Каждому свое, — пожал плечами Черный. — Давай ускоримся, а то так и не попадем в колледж.       Чистый, с уложенными волосами, в стиранной и выглаженной одежде я сидел в коридоре, дожидаясь Черного, шнуровавшего свои высокие ботинки. У меня было достаточно времени, чтобы подумать. Тема: Стервятник. Когда Черный рассказал мне о его влюбленности, я почему-то легко поверил в это, но чуть погодя засомневался. Стервятник и Ральф знакомы очень давно. И за такое продолжительное время между ними могла образоваться тесная связь, но такое не называют любовью. Подумав еще немного, я пришел к выводу, что Стервятник не похож на влюбленного. Ведь у них как бывает: постоянно таскаются за объектом своих чувств, краснеют рядом с ним, двух слов связать не могут. За Стервятником я такого никогда не замечал, хотя часто видел, как он идет куда-то вместе с Черным Ральфом, но Стервятник всегда выглядел спокойным, даже отстраненным. Так влюбленный человек не выглядит — железобетонный факт!       — Я считаю, что ты не прав насчет Стервятника, — сообщил я Черному свое умозаключение.       Он, шнуруя правый ботинок, ответил:       — Тебе просто нужно увидеть, как он пожирает глазами Ральфа. У него иногда бывает: как выкатит свои желтые глазища и смотрит на него, не моргая. От такого взгляда нормального человека оторопь возьмет, но Ральф непрошибаемый — пялится в ответ. — Черный поднялся с корточек. — Это когда-то Волк посоветовал, он вычитал в какой-то сомнительной книжке о том, что глаза способны сказать очень многое, мол, глаза — это зеркало души. С тех самых пор в Доме даже мода появилась: сверлить друг друга взглядом.       Я молча смотрел на Черного, переваривая его слова. Он вдруг усмехнулся:       — Я таким маразмом не страдал и не собираюсь, Эрик. Даже не пытайся. Я предпочитаю другие способы.       «Что? О чем он?», — подумал я, сведя брови к переносице.       Глаза Черного заблестели в полумраке прихожей. Он возвышался надо мной, словно скала. За то время, что мы не виделись, Черный подрос еще на несколько сантиметров.       — Какие? — хриплым голосом спросил я.       — Другие.       В ухмылке Черного на секунду мелькнул оскал его ровных белых зубов.       — Ладно, пошли уже, — сказал он. — Вспомни: ничего не забыл? В рюкзак, в папку всё положил?       Чуть задумавшись, я кивнул. Черный взял мой рюкзак, а мне в руки сунул огромную папку для рисунков.       Когда мы уже ехали в лифте, у Черного зазвонил телефон.       — Слушаю, — резко произнес он.       До меня дошел взволнованный женский голос, она говорила без остановки. Детали разговора я уловить не смог. Черный, внимательно слушая, устало потер глаза и вздохнул:       — Я сейчас не смогу; я занят.       Женщина начала тараторить снова.       — Приду и разберемся. Я не решаю вопросы по телефону.       Кто это может быть? Окружение у Черного чисто мужское: на работе, в общине, на учебе… Можно сказать, что мне впервые довелось увидеть, как он общается с женщиной из Наружности, да еще и по телефону. Черный никогда по нему не разговаривал, только иногда отправлял с него короткие сообщения. Я удивился и напрягся одновременно.       — Да, жди меня к восьми.       Выслушав еще немного её трепа, Черный убрал телефон обратно в карман куртки.       — Кто это был?       — По работе.       — Неужели ты взял вечерние смены в автомастерской?       — Типа того.       У Черного явно испортилось настроение после звонка этой женщины. Мы замолчали и больше ничего не сказали друг другу. Ни в машине, ни в колледже, и даже перед уходом Черного не обмолвились и словом. Мое настроение тоже испортилось.