И все мосты пали

После первой, но как надеялся Григорий, далеко не последней встречи с госпожой Родзевич прошла ровно неделя. Павлина как и обещала приходила по несколько раз на день, ухаживая за ним: приносила еду да помогала принимать лекарства. Без нравоучений тоже не обошлось. Женщина знала Григория с самого дня его рождения, видела в разные моменты его жизни, но таким, какой он был сейчас — впервые. Он изменился, что-то в его взгляде изменилось. Невозможно понять в какую сторону, так как его мысли были скрыты от посторонних глаз, ведь его собственные не выражали ровным счётом ничего. Говорил молодой человек не охотно, больше делая вид, что слушает очередные возмущения Павлины о его ужасных деяниях, совершенных ещё год назад, да и то, что сейчас он оказался в Киеве — не предвещает ничего хорошего. — Григорий Петрович, я вас Господом Богом молю, уезжайте вы отсюда как можно скорее. Не ятрите Кате душу, она и так настрадалась из-за вас. Жизнь у неё нелегкая даже сейчас. А тут ещё и вы пожаловали. Как вы вообще умудрились пережить все те события, что с вами случилось, ведь все, включая вашего батюшки, до сих пор думают, что вы померли. Поехали бы в Санкт-Петербург чи ще куды, а то будто медом намазано возле Катерины ястребом летать, — Павлина быстро закудахтала возле Григория, накрывая со всех сторон новым тёплым одеялом. После чего села на стул, стоящий возле кровати и сурово взглянула мужчине прямо в глаза: — Снова портить жизнь Катерине я не дам, чуете? Сразу же отправитесь обратно в свой Тобольск, а може и куда хуже! Бедная Катюша, столько переживаний и нервов… Дай Бог абы дитя спокойно родила… Последние слова Павлина проговорила едва слышно. Григорий наблюдал, как глаза женщины постепенно наполнялись слезами, но они его совсем не трогали. Все его сознание теперь занимали мысли о Катином ребёнке. Она беременна. Кто её муж, он уже знал. Какой-то бывший крепак, который сейчас живёт на ворованном, кичась своим богатством. Как же Григорию было противно даже думать об этом. Он так мечтал о Катерине — не существовало в мире девушки желаннее её. — Не переживай, — задумчиво произнёс Григорий, перебивая Павлину на полуслове. — Я уеду отсюда. Не приходи больше сюда. Григорий высунул ноги с под одеяла, затем и вовсе недовольно скинул его на пол. Поднявшись с кровати, он медленно, насколько позволяла больная нога, подошел к небольшому запылённому зеркалу, висевшему в коридоре. Вот уже больше недели он не смотрел на свое отражение: исхудавший до невозможности, с огромными мешками под глазами, мужчина не узнавал себя. Неудивительно, что Павлина сразу не смогла распознать в нём того самого Григория Червинского, которого знала с времен его рождения. Ему стало настолько противно и мерзко видеть собственное прекрасное изображение, что мимолетная вспышка агрессия закончилась разбившимся зеркалом и испугом Павлины, которая с печальным осуждением взирала на Гришу. Положив ему на плечи руки, она смягчилась, тихо проговаривая: — Ну полно вам, Григорий Петрович, полно, — но мужчина скинул плечами её ладони, решительно спросив: — В этом доме есть ножницы? Я хочу убрать с себя это убожество. Я что-ли ничтожный голодранец какой? «Да» — прозвучал голос Катерины где-то неподалёку. Она бы точно так сказала, громко, рассмеявшись над ним, как когда-то в Червинке, в самый момент ужаснейших галлюцинаций и дикой боли. Павлина молча принесла большие ржавые ножницы с соседней комнаты, отдавая кольцами вперёд прямо Григорию в руки. Тот не удостоив женщину своим взглядом, выхватил предмет, быстро поднёс его к волосам и отрезал несколько длинных прядей. Червинский смотрел на себя в большой осколок отражающего стекла — всё, что осталось от некогда старинного маленького зеркала, висевшего около ста лет в этом доме. Когда-то в него смотрела прекрасная барышня, тщательно выискивая мелкие морщинки, а затем улыбнувшись, кокетливо наводила красоту, весело напевая не менее прекрасную мелодию. Теперь же, в своё отражение смотрит Григорий, ненавидя всего себя за ошибки, допущенные в прошлом. Ведь могло бы быть всё по-другому, иначе! Что же он наделал. Ту, ради которой жил не свою жизнь последние несколько лет, ради девушки, которая должна была стать его женщиной, его любимой — всего этого больше нет и никогда не было бы. Его Катерина, Китти… изменилась и стала абсолютно чужой, будто он и не слышал тоненького голоса, с мольбой обращающегося к нему: — Григорий Петрович. Закончилось. Всё закончилось так и не начавшись. Ребёнок в животе Катерины этому доказательство. Всё это время он хотел стать первым и единственным для своей Китти, а оказалось, что с самого начала Григорий своими же руками всё погубил. Неужели пришло осознание? Мир глупых мечт и ожиданий вдруг разом рухнул, не оставив за собой даже следов от некогда крепкого фундамента. Мужчина вдруг понял, что больше нет той женщины, которую любил больной любовью — всё это было похоже на ужасный сон, словно душа попала в очередную ловушку, капкан, оставленный невидимым коварным демоном. Павлина наблюдала за Григорием с опаской, не спуская с него глаз, будто предчувствовала нечто ужасное. Почему-то каждый раз находясь возле этого мужчины, необъяснимое чувство тревоги овладевало ею и казалось, будто эмоции вот-вот вырвутся на ружу. В доме установилась полнейшая тишина: только лязганье старых ножниц отдавалось глухим эхом, действуя на нервы с каждой минутой всё сильнее. Мужчина срезал волос за волосом, старательно обрезал прядь за прядью, будто направляя все свои силы на сие занятие, которое отвлекало его от внутренней истерики. Павлина — женщина со взрывным характером и стальными нервами, но даже сейчас её душа будто ушла в пятки, когда она, бросив взгляд на горку срезанных волос на полу, увидела небольшую лужу крови. Покачнувшись, она сразу же обратила внимание на его левую руку, которую Григорий повредил, разбив зеркало. Павлина сразу же подалась к нему, дабы осмотреть рану, но с криком отскочила назад, увидев, как мужчина, который всё это время стоял полуоборотом к ней, теперь повернулся, направив острые ножницы на неё. — Шо ж вы робыте, Григорий Петрович! Совсем с ума сошли! Павлина испуганно кричала, пятившись назад в комнату. В этот момент ей было по-настоящему страшно за свою жизнь, потому что настоящий демон стоял перед ней: глаза будто налились кровью, оскал угрожающе играл на лице, словно это было животное, готовое напасть на свою жертву. Но сделав ещё пару шагов, мужчина вдруг странно замер: на некогда красивом лице появились слёзы, образуя ровные вертикальные линии, затем спускаясь к подбородку, капли тяжело падали на пыльный пол, оставляя точечные следы. Медленными движениями руки Григорий наставил ножницы себе на горло, словно это было огнестрельное оружие, упираясь острым концом в кожу. Одна секунда отделяла его от желаемого. Когда-то Катя также стояла с ножницами, защищая себя и свою честь от него, а сейчас он сам еле стоит, пытаясь забрать у себя же жизнь, которая теперь не имела смысла. Тяжёлая, сдавливающая все тело, правда, которую он так старательно игнорировал, пытаясь взять силой Катерину и подчинить её себе, эта правда хоронила Григория заживо, лишая надежды на спасение. Будто земля разверзлась, пропуская его в свое лоно, забирая даже ту маленькую, призрачную возможность бороться за сердце любимой девушки. Что же это за любовь такая, которая приносит столько боли ему и самой желанной девушке, которая страдает от удушливых рук мужских, которые сжимают шею до хруста. — Где есть смысл жизни? Зачем она мне, когда Катерина больше не моя? — прошептал Григорий, смотря в одну точку, расположенную где-то над головой Павлины, которая пыталась вставить слова утешения, побуждая молодого человека остановится и отложить ножницы. Но Григорий всё решил давным давно, ещё тем вечером в Червинке, взяв оружие отца с намерением не тревожить этот мир своим присутствием. Почему судьба постоянно встаёт между ним и смертью, разрушая его планы. Вот он, уже готов убраться с этой жизни ради собственного облегчения, но судьба снова ехидно усмехнулась, залившись печальным смехом, помешала и сегодня. Пока Червинский готовился познать адскую предсмертную агонию, а после стремясь попасть к самому дьяволу в преисподнюю, входная дверь отворилась и на пороге появилась Ольга. Неизвестно, почему девушка явилась сюда в этот час, но увидев железный предмет горла Григория, она, очевидно, сразу разгадала ужасные намерения человека и мгновенно оказавшись за спиной Григория, взялась двумя руками за кольца ножниц, со всей силы потянула их вниз, дабы выбить предмет из рук Червинского. Никто не успел и глазом моргнуть, когда как ржавые старые ножницы с громким стуком упали на пол возле ног мужчины. Ольга Платоновна отшвырнула предмет, чуть не ставшим орудием для самоубийства и быстро толкнула Григория, чтобы он упал. Затем быстро прошла мимо него в комнату, взяв от туда полную кружку студёной воды, которая почти что покрылась корочкой льда от дикого холода в доме, подошла к всё ещё лежавшему мужчине, который по всей видимости не отдавал себе расчёт где находится и что происходит. Выплеснув содержимое кружки прямо Григорию в лицо, Ольга откинула её в сторону. Холодная вода немного привела человека в чувство: после минутного замешательства, поднял голову на женщину, которая хмуро взирали на него сверху, сделал над собой усилие, чтобы встать на ноги и затем, опираясь руками за стену, он словно прошипел сквозь зубы: — Убирайтесь вон! Почему вы постоянно всё портите! — Червинский ещё раз взглянул на себя в осколок зеркала и беззвучно зарыдал, словно малое дитя. Павлина хотела было подойти к человеку, к которому как бы то ни было, но испытывала некую теплоту и в данный момент ей хотелось утешить его, но Ольга покачала головой, показывая жестом, чтобы женщина оставалась на месте. Пани Родзевич была смелой, решительной девушкой, она терпеть не могла слёзы и считала это проявлением человеческой слабости, а мужчинам проявлять такие эмоции уж совсем было неприлично. — Господин Червинский, Вы всегда выглядите таким жалким? И как только Вам считали сердцеедом? Это точно не о Вас! — Ольга насмешливо подняла одну бровь. На языке крутилось много неприятных слов в его адрес, но сейчас это человек был настолько ей омерзителен, что ей попросту не хотелось тратить свою энергию на него. Видимо она ошибалась насчёт него. Он просто жалкий трус и не более того. Снова лишить себя жизни? Смешно! Нужно иметь в себе силы продолжать борьбу за право на счастливую жизнь, а иначе как же. Ольга Платоновна осмотрела Григория с ног до головы своим самым презрительным взглядом на какой только была способна: он вызывал в ней только лишь отрицательные чувства, а особенно после того, что ей рассказала Катерина, ничего другого и быть не могло. Но все же стоило признать, что мужчина был красив, даже несмотря на тёмные круги под глазами, излишнюю худобу и неухоженный внешний вид. После всех своих приключений было настоящим чудом видеть этого человека живым. Ольга немного подумав, тихо сказала, обращаясь к Червинскому: — Как окончательно придете в себя, будете при памяти и в адекватном состоянии — дайте мне знать. У меня есть фабрика, мне нужны рабочие руки. Конечно, я вряд ли смогу на Вас рассчитывать с этом вопросе, я понимаю, — она едко улыбнулась, явно намекая на нелюбовь Григория к работе, да и в целом на его привычку жить на всем готовом. — Но всё-же хочу дать Вам шанс. Советую его не упустить. Договорив, Оля ещё раз кинула холодный взгляд на Гришу, затем подозвала к себе ошарашенную всем происходящим Павлину, попросив её пойти вместе с ней домой, покинула старый дом. Павлина по просьбе Ольги также последовала за девушкой, лишь вздохнув напоследок. Григорий же так и остался стоять на том же месте, опираясь на одну ногу. Слова пани Родзевич заставили его проснуться и начать внутреннюю борьбу с самим собой и со своими чувствами.

***

Неаккуратно ступив в снег, который уже плотно покрыл землю, Катя намочила темное платье из шерстяного муслина, оставляя на подоле пятна. Она стояла на сквозняке, щурясь от яркого солнца, которое однако совсем не грело. Щеки её уже изрядно покраснели за время ожидания, а шерстяные белые перчатки совсем не грели руки, пальцами которых она сжимала в руках корзинку и вышитую бисером сумочку. Девушка шла сюда более пятнадцати минут пешим ходом, постоянно застревая в снегу, но не теряя своего напора и хорошего настроения. На карете она не рискнула доезжать сюда, это было бы лишним, да и никто ещё не умирал от небольших прогулок утром декабря. Прическа так же подпортилась и Катя переживала за то, все время пряча выбившиеся пряди. — Ожидайте-с, госпожа Жадан, — сказал жандарм, принимая от Катерины деньги и поклоняясь ей. Она метнула на него короткий взгляд, чтобы замолчал, и отвернулась от ворот. Зачем она сюда явилась Катерине было невдомёк, но ноги будто сами привели сюда, да и сердце велело это. Противиться такому у Вербицкой не хватало сил, потому купив гостинцев и взяв несколько теплых вязаных вещей, она решила снова навестить Стефана, даже не пытаясь забыть тот поцелуй. Благо, из-за мороза нельзя было понять: стыдно ей или зябко. — Пройдёмте, пани. Но только не долго, сами понимаете, и так нарушаем. — Конечно-конечно, — быстро шла за ним Катерина уже по знакомым сырым коридорам. Стефан, должно быть, уже знает о том, что она тут — каблучки стучали слишком громко по деревянному полу. Жандарм пропустил её вперёд себя и Катя зашла в допросную комнату, оглядываясь на Стефана, сидящего за столом. Он не выглядел удивлённым, расстроенным или сломленным. Напротив — скучающе, как и всегда, глядя на всё, потирая однако посиневшие руки. Стефан в ходе разговора рассказал ей многое о Андрее, о прошлом, о всех махинациях и Катерина рада была это слышать, но однако, постоянно задавалась вопросом: как всё это она сможет применить против мужа, вытащив Яблоневского из этого места? Андрей шёл против всех законов совести и морали, торгуя людьми, а в особенности проститутками, как сукном. Они были для него беззащитными и уязвимыми, доверчивыми и никому не нужными, а значит — лёгкой добычей и лёгкими деньгами. Ей вдруг стало противно от того, что вещи на ней — цена жизни какой-то несчастной девушки. — Мы с Ольгой Платоновной сделаем всё возможное, я обещаю Вам. Его рука скользнула по столу, накрывая следом ладошку женщины. Глаза Стефана были наполнены гордостью и восхищением. Так случалось всегда, когда он видел её перед собой — небесную, воздушную, будто из пены и мрамора сделанную. Ему была близка её эрудиция, её острый ум и детское восхищение. Не всякая женщина может быть наполнена этим. — Катя… Она повернула голову от него, смотря через маленькое пыльное окошко на голубое небо. — Не отворачивайся, я прошу, — Стефан взял её за подбородок, поворачивая к себе вновь, видя, как блестят слёз в девичьих глазах. — Вы не всё знаете обо мне, — тихо сказала Катерина, вдруг вскакивая с места. Корзинка едва не перевернулась, но Стефан смог вернуть её на место, следя за хаотичными и резкими движениями девушки. В её жизни вновь было слишком много всего, она уже не справлялась со всем этим, однако и молчать про то, что было главным сейчас — не имела права. — Я ношу ребенка Андрея. Все намного серьезнее. Он не знает, конечно же, и я надеюсь вы не скажите, — она усмехнулась, вытирая слезы. — Как я смогу развестись? Он либо заберёт ребенка, либо мне никогда не уйти от него. И я сожалею, что сказала вам только сейчас. Не будь на мне шубы вы бы и так уже всё поняли, — горько закончила Катя: живот и взаправду уже округлялся. Яблоневский мыслил только несколько секунд: отчаяния ему не занимать в жизни. Он улыбнулся, заставляя Катю замереть на месте, не понимая его реакцию. — Это же замечательно, Катя, я рад за Вас, — он поднялся на ноги, целуя руку. Только сейчас Катерина поняла, насколько он замёрз. Она выдохнула, ступая на шаг ближе, но более не смея. — Надеюсь, я увижу как этот ребенок будет расти. Катя улыбнулась на его глупую реплику, качая головой и отходя на безопасное расстояние, указывая на гостинцы. — Здесь всё, что Вам надо. Я надеюсь, что смогу прийти к концу недели ещё раз, — она протянула ему руку и только после коротко прощания ушла прочь. Теперь она была настроена ещё решительнее. Она должна помочь Яблоневскому. Невинный человек не может нести наказания за деяния других.