Каждый раз. Глава II.

Канцелярская скрепка - единственное, что смог пронести с собой Ганнибал в свою клетку. Она долго пряталась в матрасе, живя своей жизнью, пока, наконец, не пришло её время. Доктор Лектер, проснувшись среди ночи, нащупал её сквозь ткань матраса и простынь, и достал, разжимая сильными пальцами. Ганнибал стиснул зубы и воткнул кончик скрепки в кожу, туда, где за ухом начинались волосы. Острая боль пронзила голову, но он не издал ни одного звука, только шумный вдох, когда сталь нарушила целостность мягких тканей. Крови было немного и Лектер спокойно смыл её с рук. Он понимал, что к завтрашнему дню рана затянется вместе со скрепкой и вырвать её из головы будет ещё больнее, но понимание того, что его обязательно разденут, привело его к этому шагу. *** Он позволяет себе недолгий сон, чтобы набраться сил, а затем, открывает глаза. Сев на больничной койке, Ганнибал наклоняет голову к левой руке, пристёгнутой наручником к железному каркасу кровати. Он чуть поворачивает голову и нащупывает рукой скрепку, прячущуюся в седых волосах. Больно. Больнее, чем вчера. Рана подсохла и не хочет выпускать металл. Лектер как следует дёргает скрепку и на секунду, в его голове искрится боль, как бенгальский огонь, распыляя отголоски свои по всему телу. Мужчина закрывает глаза и выравнивает дыхание, иначе, ему не вскрыть замок. Щелк! Ганнибал скалится от удовольствия, когда левая рука получает свободу. Запястье перевязано бинтами, сковывавшими движения, но это малое неудобство. Каждый раз, совершая побег, он чувствует волны эйфории, накатывающие на него. Чувствует жар в груди, наслаждение, сродни оргазму. Он опускает ноги на пол и встаёт, зловеще глядя из-под бровей. Особняк Вёрджеров с их отбитыми ублюдками не стал для Ганнибала помехой, а больница, с её чахлыми санитарами и вовсе как порог двери. Нужно лишь переступить. - Даже не могу представить, сколько раз вы оказывались на больничной койке, Фредерик, - говорит Лектер елейным голосом. - Вы не умеете играть с разумом, раз за разом попадаясь в чужие ловушки. - Мммм.- Чилтон мотает головой, он не может говорить, его рот забит наволочкой, снятой с подушки. - Волнуетесь? Не нужно. Полагаю, вы узнаете это место? Абель Гидеон разбирался в укрытиях. Идеальное место. О! Прошу прощения, мне пришлось взять вашу машину, пока вы спали. - Мммм. - Тсссс! - Ганнибал прикладывает палец к губам. - Жаль, у вас в доме нет хирургических инструментов. Кухонные ножи слишком тупы, чтобы сделать острый надрез. Тсссс. Скажите, Фредерик, как вы узнали, что Уилл не чувствует прикосновений, если не касались его руками? Чилтон мычит и дёргается, но пластиковые стяжки крепко держат его на столе. - Полагаю, вы делали ему больно? Давайте договоримся, я вынимаю наволочку, а вы во всем сознаётесь. Это облегчит ваши мучения. Согласны? Если вы начнёте кричать, я отрежу вам палец и это будет очень больно. Фредерик кивает и Ганнибал извлекает кляп. - Говорите. - Я...я попытался сделать ему больно. - Больно? Уиллу? Каким образом? - Просто...ущипнул. - Ущипнул? - голос доктора Лектера обманчиво ласков. - Чио? Девушка, тенью стоявшая за Ганнибалом, вышла на свет и склонила голову. - Полагаю, вы не знакомы. Чио. Мои глаза и уши, находившиеся на свободе. Чилтон понимает свою участь, как только видит аккумулятор и стоящий рядом прикуриватель. Слёзы заливают некрасивое лицо, мужчина не пытается их сдерживать и его глаза краснеют от полопавшихся сосудов. - Пожалуйста, - плачет он. - Кажется наш доктор совсем расклеился. - Ганнибал вводит иглу капельницы в катетер, стоящий в локтевом сгибе Чилтона. - Хочу, чтобы вы были в ясном уме, в отличие от Уилла Грэма. Я воздам вам сторицей за его страдания. Никто не смеет, - тут Ганнибал наклоняется к лицу Фредерика, - никто не смеет причинить ему боль. Чио? Девушка протягивает прикуриватель с красной, от нагрева, нихромовой спиралью. Чилтон пытается завизжать, но Лектер хладнокровно засовывает наволочку обратно в его рот, прерывая начавшиеся вопли. Он берет прикуриватель и медленно прижимает к соску Фредерика, корчившегося на койке. - Как думаешь, Чио, он что-то чувствует? - спрашивает Ганнибал, глядя на круглый спиралевидный ожог, от которого поднимается дымок. Японка молчит и забирает остывший прикуриватель, протягивая другой. - Я думаю нет, - сам себе отвечает доктор и прижимает горячую спираль ко второму соску. Чилтон истошно мычит и наволочка окрашивается в красный, наверное он прикусил щеку в попытке освободиться. Ганнибал довольно улыбается и продолжает покрывать тело Фредерика ожогами, отнимая прикуриватели от кожи медленно, позволяя им забирать её кусочки с собой, оголяя мясо. В воздухе разливается запах палёной плоти, оседает на предметах вокруг, на ресницах, на губах. Время растягивается, как в замедленной съёмке и можно видеть мельчайшие кусочки пепла, рождающиеся из Фредерика. Он кричит, глядя на чёрные кругляшки ожогов, кричит, когда видит, как растягивается пригоревшая к спирали кожа. Лектер наслаждается чужой болью, оставляя новые и новые метки. Скоро, на груди Чилтона не остаётся живого места, она превращается в один большой ожог, но Ганнибалу мало и он спускается ниже. Садист глубоко в душе ликует, пускает салюты, поёт гимн жестокости и расправе, а доктор лелеет его и поощряет, поглаживая по голове. Когда Чилтон замирает от бессилия и боли, Чио подходит ближе и протягивает Ганнибалу нож. - Что бы ты хотела на ужин? - спрашивает мужчина. Японка не отвечает, она впервые видит его ТАКИМ - жестоким и хладнокровным. Сейчас даже она трепещет перед ним и он это чувствует. Он чует её страх так же, как и запах палёной кожи. - Возьмём сердце, оно ему больше не пригодится. Ганнибал вскрывает грудную клетку и брюшину, и извлекает орган. Затем он аккуратно отсекает голову и вставляет внутрь тела. - Сколько бы раз ты не рождался заново, Фредерик, этот раз последний. Чио, подай голову санитара. Лектер скалится, пришивая чужую часть тела к шее Чилтона. Ему нравится то, что он видит. Ужасная карикатура на жизнь ужасного психотерапевта. Всегда подверженный влиянию чужих умов, он не пользовался своей головой. - Нужно уходить, - шепчет девушка. Ганнибал довольно улыбается, запоминая Чилтона таким, и они покидают обсерваторию.