Teacher’s pet

Температура тела зависит от скорости движения его молекул, так что если кто-то слишком холоден к вам, то заставьте его молекулы двигаться быстрее, добавив немного трения.

             — Внутренняя энергия тела — это сумма кинетической энергии теплового движения его атомов и молекул и потенциальной энергии их взаимодействия между собой, — раз, наверное, в тысячный повторяю я, надеясь, что завтра смогу воспроизвести то же самое, даже если к моему виску приставят дуло пистолета.              Наверное, не приходить на основной экзамен по МКТ и термодинамике, чтобы не оставаться один на один в пустой аудитории с преподавателем, а сразу идти на пересдачу к комиссии было не самой моей блестящей идеей, но, когда речь идёт о сохранении стипендии и сохранении личного достоинства, думать дважды не приходится.              — Боже, как это вообще можно в голове удержать? Зачем люди открывали все эти дурацкие законы? Неужели им совсем заняться нечем было? — припечатавшись лбом к столешнице, рассуждаю совсем не о высоком я.              — Ну, телевизоров в те времена не было, а из развлечений у простых смертных был только х… ну, ты поняла, — смеётся Ости, любезно согласившаяся мне помочь с подготовкой. — Мимс, ты слишком заморачиваешься с зубрёжкой. Придумай себе хорошую аналогию, держи её в голове, а потом воспроизводи то, о чём думаешь, умными словами.              — Отличный план, подружка, — бормочу в стол я, поднимая вверх большие пальцы, — это ведь так легко придумать понятную аналогию на первый закон термодинамики.              — Первый закон термодинамики гласит, что изменение внутренней энергии системы при переходе её из одного состояния в другое равно сумме работы внешних сил и количества теплоты, переданного системе, — с лёгкостью выпаливает Ости и дует на два своих пальца, будто только что пристрелила меня. — А теперь угадай, о чём я думала, выдавая эту интеллектуальную порнографию? — наклонившись над столом, подмигивает моя лучшая подруга. Я даже не планирую ей отвечать, потому что знаю, что сейчас она откроет рот и сама всё расскажет. — Если ты — это система, то, чтобы осуществить переход от состояния неудовлетворённой тебя к удовлетворённой, придётся тебя сначала разогреть, а потом уже над тобой поработать разными силами.              — Да, Ости, репетитор из тебя так себе, если честно, — поджав губы, бормочу я и пытаюсь понять, как много людей в университетской библиотеке услышали наш разговор.              — Эй! Я вообще-то пытаюсь, — оскорблённо дует губы Ости. — И тебе не нужен был бы репетитор, если бы ты ходила на пары.              А вот тут Ости меня уела. Мне правда нужно было посещать занятия в университете, а не бегать от них как от чумы, лишь потому что мое самообладание и созерцание преподавателя, которого я видела голым, не могли сосуществовать в гармонии. Но пару месяцев назад эта причина казалась мне весьма уважительной.              — Да, ты права, Ости. Извини. Давай продолжим.              Глотнув кофе, я беру себя в руки и настраиваюсь на рабочий процесс, а Ости берёт справочник по МКТ и гоняет меня по понятиям. И всё у нас идёт довольно хорошо, пока дело не доходит до буквы «Д», а именно до слова «диффузия».              — Вы знаете, что такое диффузия? — невозмутимо спрашивает преподаватель, сосредоточенно застёгивая пуговицы на своей рубашке.              — Не уверена…              — Диффузия — это процесс взаимного проникновения структурных единиц одного вещества между структурными единицами другого вещества, — ровным и монотонным голосом лектора произносит Цепеш, заставляя меня внутренне задрожать.              Чёрт!              — Мимс, что такое диффузия? — повторяет Ости, щёлкая перед моим носом пальцами.              — Диффузия — это процесс взаимного проникновения структурных единиц одного вещества между структурными единицами другого вещества, — краснея как клубника в теплице моего кузена, повторяю я в то время как эпизод из недавнего прошлого снова и снова проносится в моей голове.              Во славу Бернулли и Клапейрона, Вселенная, дай мне сил и мозгов сдать этот чёртов экзамен, и я обещаю, что никогда больше не пропущу ни одной лекции по физике, даже если её у меня будет вести тот, чьего имени нельзя называть.              — Что такое теплообмен? — продолжает опрос Ости.              — Теплообмен или теплопередача – процесс передачи энергии от одного тела к другому без совершения работы.              — Прям как обнимашки, да? — захлопывая справочник, игриво подмигивает Ости, и я отвлечённо киваю, в пол-уха слушая её похабные комментарии на тему теплообмена. Ладно, кажется, я не так уж и безнадёжна. — А теперь пройдёмся по основным законам, — потирая ладони и хихикая как самая настоящая дьяволица, злорадствует подруга, ведь она прекрасно знает, что законы — это мой криптонит.              Спустя пару минут моих мучений становится ясно, что я сильно переоценила свои возможности. Я не могу объяснить ни одного закона, потому что не понимаю их сути, ведь я прогуливала лекции, на которых об этом подробно и доступно говорилось. Комиссия меня сожрёт. Затем меня отчислят. Родители не вынесут такого позора и выгонят из дома. Я не смогу устроиться ни на одну приличную работу и стану эскортницей или пойду в вебкам. А всё потому, что в прошлом году трахнула своего преподавателя по физике.              Вот что нужно писать на рекламных щитах в метро, а не выдуманные истории о венерических заболеваниях, чтобы люди стали ответственнее подходить к вопросу безопасности секса.              — Мими, соберись, — встряхивает меня Ости, пытаясь привести в чувства. — Второй закон термодинамики. О чём он?              — Второй закон термодинамики гласит, что…              Я отчаянно пытаюсь вспомнить формулировку, помня лишь то, что там говорилось что-то про энтропию, чем бы они ни была. Она там возрастала, кажется. Или убывала. Или оставалась постоянной. Чёрт!              — Если простыми словами, то второй закон термодинамики говорит нам о том, что все в нашем мире переходит от состояния порядка к состоянию беспорядка. И это необратимо, — подсказывает Ости. — Это сможешь запомнить?              — О да-а-а-а! — сползая под стол, невесело смеюсь я, за что получаю шипящие со всех сторон звуки и тонну злобных взглядов от всех братьев по несчастью, пытающихся подготовиться к экзаменам в библиотеке. Извинившись и выровнявшись на стуле, я подношу к губам стаканчик с кофе, но он оказывается пуст, а потому я, совсем не чувствуя вины, ворую кофе у Ости и киваю. — Это я уж точно не забуду. Тяжело игнорировать закон, по которому вся моя жизнь протекает. Дальше будет только хуже, да?              Ости смотрит на меня не то с жалостью, не то ей просто не нравится, что я забрала её кофе. С её стороны было очень мило согласиться помочь мне, так что хотя бы из чувства уважения и благодарности за потраченные Ости на меня силы и время я должна завтра не облажаться и получить хотя бы тройку.              — Мимс, я не понимаю, почему ты вообще паришься с учёбой? Ты же девчонка. Используй это, — заговорщически подмигивает подруга. — В комиссии будут одни мужчины…              — Не начинай, — перебиваю я, пока Ости не довела свою мысль до логического конца, а я не самовоспламенилась от смущения. — Я не стану полизываться к преподавателям.              «Потому что в прошлом году уже так делала, а повторяться — моветон», — думаю, но не озвучиваю я.              — И откуда ты знаешь, кто будет в комиссии?              — Это просто. На кафедре всего одна женщина, и та родит со дня на день, значит, остаются только мужчины. Обязательно будет присутствовать заведующий кафедрой, потому что… потому что он заведующий и без него никуда, — разводит руками Ости, и я внутренне сжимаюсь, потому что этот мужчина — ночной кошмар любого студента.              Сложно представить кого-то более безжалостного и беспощадного, чем профессор Фенцио, которого в узких кругах называют Профессором Сфинксом за его любовь к загадыванию загадок, ответы на которые знает только он и сам Творец всего сущего. Хотя насчёт второго я не уверена. Профессор Фенцио всегда задаёт до хрена вопросов, и под «до хрена» я подразумеваю число, во много раз превосходящее пределы среднестатистических размеров того самого «хрена». Когда я была на первом курсе, ходил слушок, что всех, кто не сдавал экзамен Фенцио, больше никто не видел, и вот тут трудно сказать почему именно: то ли потому что их отчисляли, то ли потому что Фенцио знает, как разложить человека на молекулы.              — А чтобы удовлетворить закон сохранения равновесия, в комиссию посадят кого-то милого и доброго, способного подслащивать горечь желчи, что извергает вместо человеческой речи Фенцио, — продолжает свои прогнозы Ости. — Тут вариантов несколько, но если учесть, что третий член комиссии — это Цепеш, то круг потенциальных кандидатов можно сузить только до его рыжего и кудрявого дружка.              — Погоди, что ты сейчас сказала? — затаив дыхание, переспрашиваю я и чувствую, как время замедляется, а мой сердечный ритм, наоборот, стремится набрать первую космическую скорость.              Нет-нет-нет-нет-нет. Пожалуйста. Пусть я ослышалась.              — Второй член комиссии — профессор Нолан, — хмурится Ости, смотря на меня так, будто сильно сомневается в моём здравомыслии, и я могу её понять, потому что я тоже начинаю в нём сомневаться.              — Другое что ты сказала, — я нервно сжимаю под столом кулаки, до боли впиваясь в ладони ногтями, и, наверное, впервые искренне и на полном серьёзе молюсь.              — Про Цепеша? Ну, да, он будет в комиссии, он же наш лектор. Куда без него?              БУМС!              Именно с этим громоподобным звуком рушатся мои хлипкие, но всё же довольно жизнеспособные надежды на безболезненную сдачу завтрашнего экзамена. Хотя со стороны могло показаться, что это внезапно распахнувшееся от сквозняка окно. Я даже не знаю, что печалит меня сильнее: неизбежная карьера в интим-индустрии или же то, что я зря лишила себя стипендии, намеренно не явившись на официальный экзамен, и всё равно оказалась поданой Цепешу на блюдечке с голубой каёмочкой.              — Мими, ты плачешь? — с огромными от шока глазами спрашивает Ости. — Да ладно! Ты правда плачешь.              Я ничего не могу с этим поделать, но несколько слезинок смиренного отчаяния скатываются по щекам и падают в стаканчик с кофе. И, видимо, чтобы сделать последний день моей личной Помпеи ещё хуже, в эту самую минуту в библиотеку входит причина моих душевных, моральных и студенческий страданий — профессор кафедры теоретической физики — Владислав Цепеш. Его приветственный кивок как контрольный в голову — добивает меня окончательно. Мне не остаётся ничего, кроме как кивнуть в ответ и проводить печальным взглядом высокую фигуру профессора, направляющегося сначала к библиотекарю, а потом уже скрывающуюся в тёмном лабиринте учебно-методической литературы. Знаю, что с вероятностью девяносто девять и девять десятых процента позже я пожалею о том, что собираюсь сделать, но иного выхода у меня нет. Мне нужно уговорить его не приходить на завтрашний экзамен.              Найти профессора не составляет труда. Он полностью поглощён изучением содержимого стеллажей, а потому не замечает, когда я подхожу и останавливаюсь в паре шагов от него, неловко переминаясь с ноги на ногу и пытаясь подобрать наименее унизительные слова.              — Вы что-то хотели, мисс Маммон? — холодно спрашивает преподаватель, с тихим шелестом перелистывая страницы толстенного справочника.              Слышу, как моё взволнованное сердце выстукивает токкату, готовое пробить рёбра и выпасть прямо на чистенький библиотечный пол. Кровь в ушах шумит морским прибоем, вызывая тошноту, будто меня и впрямь качает на волнах. Я открываю рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, но вместо слов выходит лишь хрипение и кашель.              — Нет, ничего не хотела. Только поздороваться.              Когда мне всё же удаётся выдавить из себя два жалких предложения, мне хочется отбить себе «пять»… в лицо. Я разворачиваюсь и собираюсь уходить, но тоненький противный голосок в моей голове называет меня трусихой и велит не покидать поле битвы без победы… ну или хотя бы без боя.              — Вообще-то хотела.              Не давая себе возможности отступить, я становлюсь рядом с профессором, упираясь спиной в стеллаж, и смотрю на него исподлобья, ожидая дальнейшей реакции. Но её нет. Он всё также перебирает справочники, стоя плечом к плечу со мной, но совершенно не замечая. Наверное, я должна радоваться этому, но какая-то маленькая часть меня чувствует себя оскорблённой.              — Не приходите завтра на экзамен, — надеясь, что моя просьба звучит не слишком нагло и не слишком жалко, произношу я. — Пожалуйста.              — Почему? — профессор бросает на меня один мимолётный взгляд, который совсем не проливает света на темные просторы его мыслей.              Я бы могла предположить, что он намеренно издевается надо мной сейчас, желая показать свою значимость, но вообще-то опыт нашего прошлого знакомства дал понять, что Владислав Цепеш не манипулятор, а просто чурбан бесчувственный, которому нужно объяснять вопросы взаимоотношений между людьми так, как излагают особо сложные темы в методичках — с большим количеством слов, чтобы у читающего не возникало дебильных наводящих вопросов.              — Потому что это будет неловко. После… ну вы сами понимаете, что я имею в виду.              — Ага, то есть ловить меня в тёмном и укромном уголке библиотеки — это нормально, а встретиться со мной на экзамене — это неловко? — приподняв одну бровь, хмыкает Цепеш. — Не выдумывайте и идите готовьтесь, мисс Маммон.              Туше. Но я не могу сдаться так просто. Раз взялась за переговоры, так надо позориться до конца.              — В прошлый раз, когда я сдавала вам экзамен, у меня как-то не очень задалось с мыслительным процессом…              — Да, я тогда это заметил, — язвит преподаватель, и я закатываю глаза, но пропускаю его комментарий мимо ушей.              — Вы меня отвлекаете. Вернее, не так. Вы меня отвлекали тогда, а теперь всё ещё хуже, потому что… потому… что…              «Я помню, как выглядит ваше тело под одеждой». Давай, Мими. Пара слов. Ты справишься.              — Мисс Маммон, мои глаза находятся выше, — откашливается преподаватель, скрещивая руки на груди.              Вся кровь, что есть в моём теле, приливает точно к горящим щекам и, похоже, начинает закипать там, иначе не знаю, как объяснить, почему мне становится слишком жарко в прохладном помещении.              — Вот видите! — отрывая взгляд от ширинки Цепеша, удаётся каким-то чудом выдавить мне. — И так постоянно. Я не могу это контролировать. Я снова переволнуюсь, начну путать слова и скажу что-нибудь, за что нам обоим будет стыдно. Только на этот раз там будут ещё и свидетели. Откажитесь от места в комиссии.              — Я не могу этого сделать. Уже слишком поздно, — разводит рукам профессор.              — Притворитесь больным. Скажите, что вас сбил автобус по пути на работу. Соврите ради нашего общего блага, потому что если вы этого не сделаете, то весь университет узнает о том, что мы переспали на про…              Огромная ладонь затыкает мне рот и мой затылок припечатывается к деревянной поверхности книжного стеллажа, а ледяные голубые глаза прожигают меня ненавистью, и лишь где-то в их глубине, на самом-самом дне плещется понимание.              — А ещё громче говорить вы можете? А то, кажется, ректор, сидящий в соседнем здании, не услышал, чем мы занимались на прошлом экзамене, — шипит преподаватель, и я вся съеживаюсь от его колючего голоса. А ещё должна признать, это немного заводит. И если быть до конца откровенной, то, судя по тому, что я чувствую своим бедром, не меня одну. — Перестаньте паниковать и возьмите себя в руки. Ничего плохого не случится. Или мне нужно на пальцах вам объяснять, как вести себя адекватно?              Нет, Мими. Нет, даже не смей думать об этом. Тем более не смей шутить…              — Зачем на пальцах? Можно и простым языком, — глупо хихикаю я. И мой смех становится ещё более истеричным с каждой секундой, что преподаватель прижимает меня к стеллажу.              — Прекратите! — шикает Цепеш, снова затыкая мне рот ладонью. — Всё будет хорошо. Мы взрослые люди.              — Мы взрослые люди, — согласно киваю я, бормоча в его ладонь.              — Я могу держать себя в руках, — не знаю, кого он пытается в этом сильнее в этом убедить — себя или меня, но уверенность в его голосе вселяет надежду.              — Я тоже могу держать себя в руках, — повторяю я, смотря на него снизу вверх, но мой голос дрожит, потому что ни черта я не могу.              — Вот и чудненько, — подводит итог Цепеш.              Он отпускает меня и делает шаг назад, но всё, что происходит дальше для меня словно в тумане. Это маленькое наваждение длилось не дольше пяти секунд, но по ощущениям прошла целая вечность, прежде чем я поняла, что снова зажата между мужским телом и деревянной стенкой стеллажа, мои ноги обёрнуты вокруг талии профессора, а губы прижаты к его губам. А я только-только начала забывать, насколько хорошо он целуется.              Мягкие губы преподавателя на вкус как крепкий кофе, самый запретный плод и неизбежные сожаления. Сейчас они сладки и будоражат разум своей терпкостью, и даже несмотря на то, что я знаю, что позже со мной останется лишь их горькое послевкусие, я всё равно открываю рот и позволяю языку Владислава сплестись с моим. Зубами захватываю его нижнюю губу и несильно тяну, получая в качестве награды приглушённое рычание. О, да! Ради этого звука стоит жить.              Сильные руки поддерживают меня под ягодицы, сжимая задницу и поднимая выше. Чувствую, как под моими прикосновениями двигаются напряжённые мышцы плеч и спины, теснее прижимаюсь к мужской груди, жалея, что в этот раз на Цепеше не рубашка, а свитер. Губами прокладываю неровную дорожку влажных поцелуев вдоль линии его челюсти, царапаю зубами подбородок и утыкаюсь носом в шею, пытаясь подавить всхлип, когда пальцы мужчины поглаживают меня через бельё. Идеальное давление вкупе с неторопливым темпом медленно, но верно доводят меня до безумия, разогревая кровь в венах и накаляя натянутые до предела нервы. Я тянусь к ремню на брюках Владислава, но не успеваю щёлкнуть пряжкой, как он отпускает меня и одним резким движением разворачивает к себе спиной, уводя дальше по проходу, пока мы не добираемся до самого одинокого и самого непопулярного отдела квантовой физики.              — Надеюсь, вы помните, что в библиотеке должна быть тишина, мисс Маммон? — обдав ухо горячим дыханием и царапая щетиной нежную кожу шеи, шепчет профессор, и я, закусив губу, киваю как китайский болванчик. — Отлично.              Одной рукой Цепеш обхватывает оба моих запястья и поднимает над моей головой, прижимая к книжной полке, пока пальцами другой руки он отодвигает в сторону моё нижнее бельё и проникает внутрь, скользя сначала одним пальцем, а затем двумя. Мои колени начинают дрожать, приходится закусить собственное плечо, чтобы заглушить стоны. Задницей чувствую эрекцию и потираюсь о неё, с удовлетворением отмечая ответные движения позади себя.              Треск фольги разрезает тишину, и, повернув голову, вижу Владислава, раскатывающего по члену презерватив.              — Я смотрю, вы тщательно подготовились к чтению книг, профессор, — приподняв бровь, ухмыляюсь я.              — А я смотрю, вы совсем не знаете, когда нужно молчать, — нисколько не смутившись, парирует Цепеш.              Обхватив мои бёдра руками, он прижимает меня ближе, и я чувствую плавное скольжение члена внутри. Короткие размеренные толчки чередуются с длинными, темп нарастает с каждым новым движением. Горячая ладонь надавливает мне на поясницу, вынуждая выгнуть спину, и я охотно подчиняюсь. Двигаю бёдрами и позволяю мужским рукам, до боли сжимающим бёдра, управлять моим телом, подстраиваюсь под заданный ритм, способная только жалобно всхлипывать, закусывая собственные пальцы. Встаю на носочки, пытаясь скомпенсировать разницу в росте и чуть не теряю равновесие, впечатываясь лицом в стеллаж с книгами, но вовремя успеваю ухватиться за полку над головой.              Подхватив мою ногу под колено, Владислав устраивает её на одной из нижних полок, тем самым меняя угол проникновения и весь мой чёртов мир. Очень хорошо, что профессор невероятно умён и сообразителен, потому что, если бы он не заткнул мне рот поцелуем, на этот раз я бы точно не смогла оставаться тихой. Движения позади меня становятся неровными и резкими, каждый толчок задевает что-то внутри меня, от чего ноющая, но приятная боль внизу живота усиливается. Чувствую, как начинаю дрожать, лёгкие горят от недостатка кислорода, и я давлюсь тяжёлым и душным воздухом среди пыльных книг.              Всё происходит слишком быстро. Оргазм обрушивается на меня как волна цунами, унося с собой ориентацию в пространстве и времени. Всё, что я ощущаю — слабость во всём теле, чужие пальцы, переплетённые с моими, и частое горячее дыхание напротив шеи. Не уверена точно, сколько проходит времени, прежде чем спокойный голос профессора зовёт меня по имени.              И вот что ему ещё нужно?              — Я тут подумал над вашими недавними словами, — отстраняясь, произносит Цепеш, но не смотрит мне в глаза, слишком занятый приведением себя в порядок… ну или хотя бы в его подобие. Надо же, какой многозадачный… — Предлагаю вам сделку. В следующем учебном году на базе нашего университета будет проходить крупная научная конференция. Вы проведёте какое-нибудь полезное исследование и подготовите хороший доклад, с которым выступите на этой конференции. Курировать вас, разумеется, буду не я. А за проявленный энтузиазм и огромное желание помочь любимому вузу я, как председатель экзаменационной комиссии, готов пойти на уступки и поставить вам оценку за несданный в срок экзамен автоматом. Четвёрка вас удовлетворит?              — Да! — громче, чем это требуется, выпаливаю я и тут же зажимаю рот ладонью. Я готова расплакаться от радости и облегчения, но сил хватает только на пару согласных кивков. — Да, конечно, — громким шёпотом повторяю я. — Я полностью удовлетворена.              Руки преподавателя замирают на ремне, а тёмная бровь ползёт вверх. Да, чтоб мой длинный язык трижды! Цепеш открывает рот, чтобы что-то сказать, наверное, что-то в духе «спасибо, что поставили в известность» или «всегда пожалуйста»… хотя насчёт второго варианта я не совсем уверена. Но в любом случае я не позволяю ему сказать ни слова, начиная оправдываться… снова.              — В смысле ваше предложение меня полностью устраивает. За автомат по физике я готова не только с докладом выступить, но и с дьяволом танго станцевать.              — Что ж, — нервно запуская пятерню в растрёпанные волосы, бормочет профессор и откашливается, — тогда по рукам, — он протягивает свою ладонь, но одёргивает в ту же секунду, когда мои пальцы касаются кончиков его пальцев. — Хотя, думаю, это лишнее. Сделку мы, вроде как, уже скрепили.              — Да, похоже на то, — давлюсь я смешком, переминаясь с пятки на носок. Кажется, сейчас самое подходящее время уходить. — Эм… ну, тогда всего хорошего? Увидимся в следующем году?              Я почти бегом несусь по проходу, желая как можно скорее покинуть библиотеку, но всё же слышу, как в спину мне доносится почти скорбное и умоляющее «Не дай Господи».