Альфа и Омега

Я проснулась с ощущением, что кто-то на меня смотрит. В первые несколько мгновений мой сонный мозг решил, что это Джен, но потом на меня нахлынули воспоминания о том, что случилось накануне, и я резко распахнула глаза, инстинктивно прижав одеяло к груди. Меня окатило веселым беззаботным смехом, и над изножьем моей кровати показалась пушистая светлая головка. Парнишка-омега с большими голубыми глазами, пахнущий летним одуванчиковым лугом, выпрыгнул словно из засады и, не успела я и слова сказать, оказался на моем одеяле, частично придавив своим весом мои ноги, как больший самодовольный кот. — Доброе утро, сестренка. Хорошо спалось? — дружелюбно спросил он. — Да… кажется, — не очень уверенно отозвалась я, взглядом отыскав свои смятые джинсы, валяющиеся на полу. Вчера, после того, как Йон ушел, силы меня окончательно оставили, и их не хватило даже для того, чтобы как-то привести себя в порядок. Я знала, что все еще пахну им — и всем тем, что тут произошло. Но в отличие от Сузи и остальных, этот паренек не выглядел чрезмерно любопытным или жадным до зрелищ. Он весь источал какую-то захватывающую дух детскую непосредственность и искренность. И на фоне этих обшарпанных, покрытых ржавыми потеками стен, чье бедственное положение во вчерашнем полумраке, едва разгоняемом тусклой лампочкой в пыльном абажуре под потолком, было не так заметно, он выглядел особенно неуместно — словно попал сюда совершенно случайно и изначально не должен быть здесь находиться. Особенно, когда я задумывалась о том, как именно он оказался в Доме и чем вынужден тут заниматься. — Тебя зовут Медвежонок? — спросила я, немного приведя мысли в порядок. — Старшая сестра меня так назвала, — кивнул он, с интересом разглядывая меня и беззастенчиво втягивая в себя мой запах. — А ты Хана, верно? — Да, Хана Росс. — Я вдруг отчего-то почувствовала себя бестолково, представляясь полным именем. Кажется, в этом месте подобные формальности были совсем не в ходу. — Ты особенная, Хана Росс, — почти нараспев произнес Медвежонок, после чего совершенно беззастенчиво схватил меня за левую руку и повернул ее меткой к себе. Поведение, манера себя держать и речь этого паренька были немного странными, но это ничуть не портило его природного обаяния и какого-то особого, труднообъяснимого магнетизма. Я ни разу в жизни не испытывала чего-то подобного рядом с другой омегой. Он не привлекал меня как потенциальный партнер, и мое тело реагировало на него иначе, чем на Йона или альф в целом, но при этом я поймала себя на мысли, что его запах завораживает меня. Было в нем что-то в равной мере экзотическое и ужасно знакомое, что никак не удавалось выразить словами. Может, из-за этого хотелось ощущать его как можно дольше, смакуя внутри себя. — Ты о метке говоришь? — уточнила я, невольно улыбнувшись от легкой щекотки, когда он склонился к моей руке, согрев ее своим дыханием. — Я тоже особенный, — серьезно произнес парнишка, наконец отпуская меня. — Старшая сестра так говорит. — Думаю, она права, — кивнула я, ощутив внезапный порыв потрепать его по мягким волнистым волосам. — Ты давно живешь с сестрами? — Не очень, — забавно скривил носик он. — Я плохо помню, что было до того, как Ория привела меня сюда. — Кажется, ваша старшая сестра любит… оказывать помощь попавшим в беду, — проговорила я, с трудом сдержав более емкое «тащить в дом всех подряд». — Она добрая, — простодушно согласился он, и его голова вдруг оказалась у меня на плече. — Ты вкусно пахнешь, сестренка. — Спасибо… наверное, — не очень уверенно поежилась я, осознав, что он имеет в виду не мой личный запах, а то, что на мне осталось после вчерашней ночи. — Но другим сестрам может не слишком понравиться, — меж тем продолжил парнишка. — У нас тут один душ на этаж, и в два нижних очередь забита до обеда. Но я думаю, Никки не обидится, если ты воспользуешься ее ванной. Никки. Перед глазами вспышкой встала увиденная вчера картина — полутемная комната, мужчина и женщина, сидящие на постели, склонившись друг к другу, и младенец между ними. И все же Йон пришел ко мне, ведомый зовом метки. Он говорил, что его почти невозможно терпеть, что он сводит с ума — значит ли это, что у него просто не было выбора? Или же в том, что произошло между нами вчера ночью, было что-то помимо чистой непреклонной биологии? Даже всей моей самонадеянности не хватало на то, чтобы даже на секунду допустить второй вариант. И если бы не тот факт, что наша затея с обращением за помощью к Церкви обернулась такой катастрофической неудачей, я бы еще более твердо начала настаивать на том, что нашу с Йоном связь необходимо разорвать. Нам обоим стоит вернуться к нашим привычным жизням — к тем, кто был рядом с нами до того, как все это началось. Проблема была лишь в том, что теперь я совершенно не представляла, как это можно сделать. Следуя за Медвежонком по коридорам Дома, я была вынуждена признать, что при свете дня он выглядит совсем иначе, чем ночью. Вылинялые, местами рваные обои болотно-зеленого цвета с давно стершимся орнаментом, вздыбленный от влажности паркет, облупленные дверные косяки и оконные рамы — все это говорило о том, что здание уже несколько лет как нуждается в капитальном ремонте. Но, учитывая, где оно находилось, вряд ли сюда захаживали толстосумы, готовые искупать девочек в наличных. Я не представляла себе, сколько могут стоить услуги таких, как Сузи или Поппи, но подозревала, что общей выручки Дома едва хватало на то, чтобы кормить всех его обитателей и обслуживать само здание. Эти мысли заставили меня снова сосредоточиться на фигуре идущего впереди меня омеги. В отличие от его сестер в его кожу не въелись чужие запахи. Он казался нетронутым и невинным, но, как бы мне ни хотелось в это верить, я не могла избавиться от ощущения, что вижу и понимаю куда меньше, чем происходит здесь на самом деле. Однако задать ему прямой вопрос у меня просто язык не поворачивался. Мы поднялись по лестнице на третий этаж и свернули в сторону от короткого коридора, ведшего к комнате Никки. Сейчас ее дверь была закрыта, и я могла поклясться, что чувствую запах Йона, скрытого от меня за ней. Но, может, у меня просто разыгралось воображение. — Вот, тут должна была еще остаться горячая вода, — проговорил Медвежонок, впуская меня в крохотную, но вычищенную до блеска ванную комнату с закрытым крышкой унитазом и маленьким душем с веселой цветастой шторкой на нем. — Никки точно не будет против? — не очень уверенно уточнила я. — Она очень добрая, — покачал головой он. — И братишка наверняка рассказал ей про тебя, так что не волнуйся. Интересно, что именно он рассказал ей обо мне? И как объяснил свою вчерашнюю отлучку? Эти вопросы волновали меня, пожалуй, чуть больше, чем стоило бы, но я ничего не могла поделать. — Вот, возьми мое полотенце, оно чистое, — добавил парнишка, снимая с руки то, что захватил по дороге, когда мы ненадолго остановились у его собственной спальни. — Ты не намного выше меня, так что мои вещи будут тебе как раз. Совсем от его запаха тебе не избавиться, но это лучше, чем ничего. Я с ним не спорила. Не совсем понимала, зачем он это делает, но что-то мне подсказывало, что спрашивать все равно бессмысленно. Дом жил по своим законам и правилам задолго до моего появления, и будет лучше, если мое пребывание здесь пройдет максимально незаметно и гладко. Я старалась не думать о том, сколько именно нам придется здесь пробыть. Будущее, которое еще недавно было распланировано у меня на несколько лет вперед, внезапно обратилось в непроглядную туманную клоаку. И я даже не знала, кого в этом винить — себя, Йона или незавидное стечение обстоятельств, сведшее нас вместе. Чем вообще в таких ситуациях судьба отличалась от невезения? Священные книги говорили, что у каждого альфы есть предназначенная ему судьбой омега, и мы в этом совсем не уникальны. Но если бы судьба вообще существовала, не должна ли была каждая бестия встретить свою половинку? А судя по статистике, подобное было скорее исключением, чем правилом. Значит, все же совпадение? Я мучительно ломала над этим голову, стоя в душевой. Старалась по возможности экономить горячую воду и выключала ее, когда намыливала себя, тщательно смывая со своего тела присохшие к нему остатки вчерашней ночи. Жесткое мыло пощипывало кожу, но отлично справлялось со своей задачей. Я даже на всякий случай потерла им свою метку на левом предплечье, задним умом понимая, что вытравить из нее запах альфы можно разве что кислотой, но все равно упрямо надеясь на чудо. Йон был прав — то, что произошло вчера, не должно было повториться. Никому из нас это не было нужно, и только все усложняло. Хотя и было безумно приятно. Закончив мыться, я наскоро вытерлась широким полотенцем, оставленным для меня Медвежонком, а потом натянула на себя его вещи — сползающий с одного плеча полосатый пуловер и спортивные штаны с растянутыми коленями, которые довольно плотно сели на моих бедрах. Распустила прежде собранные в высокий пучок и оставшиеся почти сухими волосы, и, какое-то время поизучав свое отражение в треснувшем в одном углу зеркале, повесила мокрое полотенце на натянутый явно для этих целей под потолком провод и вышла из ванной, ощущая себя в одежде с чужого плеча еще более странно и неловко. Запах пышно цветущих одуванчиков ощутимо лип к моей коже, но отчего-то совсем меня не раздражал. Я даже испытала легкое разочарование, когда поняла, что Медвежонок меня не дождался. Впрочем, сейчас я уже лучше ориентировалась в Доме и могла сама примерно вспомнить путь до комнаты Ории на втором этаже. — Вы Хана, верно? Она окликнула меня, когда я проходила мимо коридора, ведущего в ее комнату, сворачивая к лестнице. Признаюсь, на секунду мной овладел порыв сделать вид, что я ничего не слышала, и просто пройти мимо, но я не дала ему захватить меня полностью и обернулась. Никки стояла, опершись плечом на стену, словно ощущая потребность в том, чтобы ее что-то поддерживало. При свете дня она, как и весь этот Дом, выглядела немного иначе, но по-прежнему такой же красивой, как я ее запомнила. Она походила на тонконогого олененка, боязливо и с тревогой смотрящего на меня из тени. Была в ней эта неуловимая, полуболезненная хрупкость, которая в сочетании с изяществом и нежностью черт ее лица, порождала в смотрящем на нее какое-то подсознательное желание защищать и оберегать ее. Я почти готова была признать, что сама почувствовала нечто подобное. — А вы Никки? — вопросом на вопрос ответила я. — Пойдемте со мной. — Она поманила меня за собой, и я от растерянности даже не стала сопротивляться. В ее комнате, самой просторной из всех в этом Доме, что мне довелось увидеть к этому моменту, было большое окно, сейчас не зашторенное и впускающее внутрь яркие снопы солнечных лучей. Не знай я, что на улице поздний ноябрь, могла бы подумать, что там в самом разгаре весна — таким теплым и густым казался свет. Судя по сосредоточенному сопению младенца, лежащего в самодельной люльке, он не спал, и поэтому Никки не понижала голоса, но встала поближе к ребенку, словно опасаясь надолго оставлять его без присмотра. — Я хотела поговорить с вами о Йоне, — произнесла молодая женщина, сдвинув брови, словно тем самым стараясь придать самой себе требующейся в этот момент смелости. — Я догадалась, — согласилась я, сложив руки на груди и чуть наклонив голову набок. — Я слушаю. — Он через многое прошел и… Он может казаться смелым и сильным, но не дайте ему обмануть себя. На его плечах и так лежит… груз всего мира, кажется. — Она сбилась и, негодуя на саму себя, досадливо цыкнула. — Хана, ваша с ним связь… — Я не просила о ней, — коротко заметила я. — Как и он. Если бы мы могли разорвать ее… — Я просто боюсь за него, — честно призналась Никки. — Он же… ничего вам не рассказал, так? — Он сказал, что ищет кого-то, кто связан с трагедией в его прошлом, — ответила я. — Когда мы встретились, он как раз… собирал информацию. Не знаю, можно ли было назвать это подходящим эвфемизмом, но, думаю, она поняла, что я имела в виду, потому что вдруг изменилась в лице и побледнела. — Этого он не говорил, — произнесла Никки, отведя взгляд. — Что ж, так даже лучше. Хана, его жизнь… Наша с ним жизнь… — Я не испытываю ни малейшего желания вмешиваться в то, что меня не касается, — поспешила успокоить ее я. — Но вы уже вмешались, — покачала головой она, ломая пальцы и нервно переступая с ноги на ногу. — Все это так… не вовремя. — Здесь я ничем не могу вам помочь, — сказала я, надеясь, что это не прозвучало слишком грубо. — То, что вы… то, что происходит между вами с Йоном… — Она снова подняла на меня свои ясные голубые глаза, похожие на цветные стеклышки в солнечный день. — Это просто… биологическое влечение? Или нечто большее? Я… я даже не представляю, на что это похоже, ведь у нас нет ничего подобного. У людей, я имею в виду, — неуклюже добавила она после. — Это… сложно объяснить, — признала я. — Но наши тела реагируют друг на друга сильнее, чем на других бестий, это без сомнения. Даже наша Церковь не в полной мере понимает природу и смысл такой связи, поэтому я не смогу дать вам однозначный ответ. Я не стала говорить ей о том, как мы исцелили друг друга после прыжка на крышу. О том, что запах Йона теперь всегда был со мной, и мы были связаны почти телепатически — за тем лишь исключением, что передавали друг другу не мысли, а словно бы импульсы или нечто подобное. Или о том, что, когда мы отдалялись друг от друга, наши метки делали все возможное, чтобы снова свести нас вместе — как два маленьких паразита, питающихся нашей близостью во всех возможных смыслах. Это и для моего-то понимания было слишком сложно, а уж пытаться объяснить нечто подобное человеку, который никогда не чувствовал безусловного сексуального влечения к незнакомцу лишь за счет его запаха — совсем дохлый номер. — Ее ведь можно убрать? — меж тем спросила Никки, и в ее глазах я увидела надежду. — Йон сказал, что можно и что вы тоже этого хотите, как и он. — Он прав, — согласилась я, ощутив, однако, как внутри меня словно бы опалило холодом. Почему-то слышать это от него лично и от этой девушки это были две совершенно разные вещи. — Я не знаю, возможно ли разорвать связь, но мы оба этого хотим. Сейчас из-за метки за нами гоняется Церковь, и я даже думать боюсь, что они предпримут, если поймают нас. — При воспоминании о том склепе с мертвецами на фреске мне сделалось дурно. — Но если метка исчезнет, у нее не будет причин охотиться за нами, а значит мы оба сможем вернуться к прежним жизням. — Я… так боюсь за него, — тихо выдохнула моя собеседница, понуро опустив голову. — Вы не представляете, как он дорог мне и как я ему обязана. — Я… думаю, что могу представить, — не стала лукавить я, выразительно покосившись на люльку с агукающим младенцем. Но Никки, кажется, не заметила этого. — Если я смогу чем-то вам помочь… Я имею в виду в том, что касается метки… Я понимаю, что я, скорее всего, буду бесполезна, но… — Я не думаю, что вы сможете что-нибудь сделать, — согласилась я. — Но спасибо за… ваше участие. Мне кажется, мы обе ощущали себя безмерно неловко в этой дурацкой ситуации, но каким-то чудом нам удалось удержаться от взаимных нападок, обвинений или агрессии. Однако я не могла не признать, что общество Никки было для меня эмоционально изматывающим. Смотря на нее и ее ребенка, я не могла не рисовать в своей голове самые разные картины того, как они с Йоном проводили тут время наедине — еще до моего появления в его жизни. И хотя они не должны были причинять мне боли, потому что я просто не имела права мечтать о том, что мне не принадлежало (пусть даже судьба и сам Великий Зверь, кажется, пытались убедить меня в обратном), мне все равно было больно. И так тоскливо, что хоть волком вой. Выйдя от Никки, я толком не разбирала дороги, куда иду, спустившись по лестнице и минуя одну комнату за другой. Дом был погружен в сонное утреннее молчание — почти все его обитатели еще спали, уставшие после долгой ночи, запахи которой все еще витали в воздухе. Они по-прежнему меня будоражили и тревожили, но я отмахивалась от ненавязчивой пульсации внизу живота, не концентрируясь на ней и ее причинах. Возможно, со временем я бы даже научилась совсем ее игнорировать. — Зачем он вообще ее притащил? Я остановилась возле двери, ведущей на кухню, уже буквально положив ладонь на ее ручку. Женский голос был мне не знаком, но это определенно была одна из тех омег, кто вчера толпился вокруг меня на кухне. — Таким, как она, тут не место. Она из цивилов и смотрит на нас свысока. Не выношу таких. — А вот это определенно была Сузи. Впрочем, после вчерашнего я не слишком удивилась, услышав нечто подобное. — Старшая сестра говорит, что они с Йоном связаны, — задумчиво проговорила первая девушка. — Думаешь, это правда? — Не думаю, что он рад этой связи, — отозвалась Сузи, судя по звукам открыв холодильник и что-то оттуда достав. До меня донесся слегка кисловатый запах перестоявшего супа. — Ты сама видела, он вчера, как вернулся, сразу к Никки умчался, а на эту девицу и не смотрел особо. Я не стала слушать дальше, да и аппетит у меня окончательно пропал. Желание оказаться дома, в своей комнате, слыша, как Джен что-то делает за стенкой, стало настолько сильным, что я на полном серьезе стала раздумывать, а не вернуться ли мне обратно. В конце концов, на что Церкви сдалась только половинка истинной связи? А Йона они никогда не найдут, так что… Метку на моей руке неприятно дернуло, и, кажется, впервые за все время я почти против своей воли была с ней согласна. Убежать все равно не выйдет. Это была наша общая проблема, и нам надлежало решить ее вместе — по возможности с минимальными потерями для обеих сторон. Почти случайно наткнувшись на дверь, ведущую наружу, я вышла через нее и внезапно оказалась на заднем дворе, отгороженном от остального пространства квартала сеткой-рабицей, натянутой между вбитых в землю металлических труб. Первым, что бросилось мне в глаза, стала огромная старая вывеска с другим названием, видимо снятая с фасада здания, когда сюда перебрались Ория и ее девочки. Несколько рядов наполовину разбитых темно-серых лампочек составляли слова «Райский притон». Словосочетание резало слух и в целом звучало почти как оксюморон. Я подумала, что, если бы просто где-то в городе увидела такое название клуба, точно бы не захотела его посетить. Рядом с вывеской стоял старый автомобиль со снятыми колесами и почти полностью распотрошенным салоном, какие-то железные бочки, доски, погнутые листы жести и тому подобный хлам, которого было в достатке и на третьем этаже, где жила Никки. Создавалось впечатление, будто все это осталось после предыдущих владельцев здания, и у нынешних все руки не доходили вывезти это великолепие куда-нибудь на свалку. Привлеченная шумом, доносившимся с крыши, я подняла голову и, к своему удивлению, увидела Йона. Он и еще пара омег, одетых в рабочую форму, кажется, латали кровлю. Сам альфа был в своей типичной безразмерной толстовке черного цвета с закатанными рукавами, а его волосы были частично собраны на затылке, но, видимо, их длины еще не хватало для полноценного хвостика, потому что часть прядей так и болталась неприкаянной. С такой прической он отчего-то выглядел старше, и я невольно залюбовалась тем, как сноровисто он работал руками, улыбался, слушая что-то, что говорят ему девушки, и как легко и пружинисто двигался, словно находился не на покатом скате в трех этажах над землей, а на ровной асфальтовой площадке. — Разве не все мы влюбляемся именно так? — раздался в моей голове голос отца Горацио. — Встречаем кого-то, не подозревая, что за чувства он способен в нас разжечь, а потом становится уже слишком поздно. Сердце никогда не слушает разум. Стоя посреди захламленного двора, на краю города, в одежде с чужого плеча и с полной сумятицей в растревоженных мыслях, я в полной мере осознала, что, кажется, действительно влюбилась в него. Мне очень хотелось думать и верить, что это лишь влияние метки, но сейчас, когда я смотрела на него снизу вверх, когда вспоминала и перебирала в голове, что он сделал для меня, когда с невольным протяжным выдохом вспоминала ощущение его тела рядом с моим и то вчерашнее, путанное, горячечное, безрассудное… Все казалось слишком реальным. И не менее отчетливо я в тот же момент понимала, что это была только и исключительно моя проблема. Я хорошо помнила свою мать и то, как тяжело она переживала охлаждение отцовских чувств к ней. Она так старалась вернуть их, так старалась разжечь огонь их былой страсти, что даже мы, дети, ощущали во всем этом что-то отчаянное и почти истеричное. В моей памяти до сих пор хранился один из их последних разговоров — как она рыдала, стоя перед ним на коленях и цепляясь за его штаны. Называла своим единственным, говорила, что любит и умрет без него, умоляла не оставлять ее и даже грозилась наложить на себя руки. Я хорошо помню эту обреченную тоску в глазах отца. С годами, размышляя обо всем этом, я пришла к пониманию, что он не был плохим и не желал никому зла, просто в какой-то момент его чувства угасли, и он не нашел в себе сил оставаться с нелюбимой женой даже ради детей. Безответно влюбленная женщина — да, впрочем, наверное, это можно сказать в целом о ком-то безответно влюбленном вне зависимости от вида и пола, — возлагающая бремя своих неразделенных чувств на того, кто эти чувства не разделяет, это тяжелое и в какой-то степени даже жалкое зрелище. Уже тогда, смотря на свою мать, я знала, что никогда не позволю себе стать такой. Что не опущусь до ее уровня и никогда не брошу свое сердце под ноги тому, кому оно совершенно точно не нужно. Одна из омег, работавших на крыше, наконец заметила меня и что-то негромко сказала Йону. Тот отыскал меня взглядом, что-то прикинул в уме и вместо того, чтобы спуститься по лестнице, как все нормальные бестии, предпочел спрыгнуть прямо оттуда. Признаюсь, у меня на мгновение захолонуло в груди, когда он вдруг ни с того, ни с сего оттолкнулся ногами от жалобно хрустнувшей под его весом кровли и взмыл в воздух — что ни говори, я все еще не привыкла к этим его выходкам. Приземлившись, альфа по-звериному оскалился, словно давая выход энергии Зверя, потом выпрямился и, как ни в чем не бывало, подошел ко мне, отряхивая от влажных комков земли руки в рабочих тряпичных перчатках. — Вот почему ты был уверен, что сумеешь допрыгнуть до той крыши, — многозначительно произнесла я, сунув руки в задние карманы штанов и улыбнувшись ему. — Никогда не любил тратить время на лестницы, — пожал плечами он. — Что-то случилось? — Эм, ну да, — удивленно вскинула брови я. — За мной охотятся церковники, я непонятно где, все вокруг обо мне сплетничают, а тот, кто меня сюда притащил, делает вид, что все идет по плану. Или, может, я пропустила тот момент, когда ты объясняешь мне этот самый план? — Тебе никогда не говорили, что ты ужасно напористая, маленькая омега? — со вздохом уточнил он, помолчав. — Прешь напролом, как танк, без прелюдий и расшаркиваний. — Предпочитаю не тратить время попусту, — ответила я. — Ты так ничего мне и не объяснил, просто привез сюда и сбросил своим подружкам на поруки. — Мне нужно было подумать, — поморщился он, уткнув руки в бока. — Подумал? — не отступала я. — Как-то не до того было, — признался Йон. — Ночью крыша протекла, одну из секций чердака затопило, там кругом лужи. — Ночью был дождь? — удивилась я. — Я не слышала. — Ты… крепко спала, — фыркнул он, отведя глаза, и я готова была поклясться, что на мгновение он смутился, словно бы вспомнив о чем-то. Могу побиться об заклад, я знала, о чем именно. Мы оба чувствовали себя не в своей тарелке. Словно произошедшее вчера ясно дало понять нам обоим, как далеко мы можем зайти, слепо повинуясь зову плоти, которого не волновали ни наши желания, ни семейные обязательства. Мы оба в равной мере это не контролировали, и сейчас было неважно, кто из нас сильный альфа, а кто — хрупкая омега. Это было слишком хорошо, и даже сейчас, несмотря ни на что, я ощущала, как меня тянет к нему, как его запах манит меня к себе — зарыться носом в его грудь, обнять покрепче, почувствовать его руки на своих плечах и услышать свое имя, произнесенное его голосом. Это было и про секс, и одновременно уже совсем не про него, и в итоге все, что мне оставалось, это смотреть на него, задаваться бессмысленными вопросами о причинах и следствиях и с затаенной грустью осознавать, что эта ночь, возможно, уже никогда больше не повторится. — Ты позавтракала? — наконец нарушил затянувшееся молчание он. — Нет, еще не успела, — отозвалась я, памятуя о том, чем закончилась моя попытка пробраться на кухню. — Мне неловко, что приходится есть из общего холодильника. У меня есть кое-какие сбережения и… — И они почти наверняка сейчас уже в распоряжении Церкви, — перебил меня он. — Я не удивлюсь, если нас уже объявили в розыск. Забудь о своей кредитке, маленькая омега. Осознание того, что он только что сказал, обрушилось на меня подобно каменной плите. До этого момента наш побег и все остальное воспринималось мною как своего рода маленькое приключение, которое обязательно в скором времени закончится. Может быть, я просто была слишком сосредоточена на самом альфе и том волнующем и восхитительном, что я зачем-то испытывала рядом с ним. И только сейчас до меня наконец дошло — я была Зверь знает где, у меня не было с собой ни денег, ни телефона, ни вещей за исключением того, что удалось прихватить из дома, ни собственного угла, и все, что я могла сделать, это положиться на едва знакомых мне бестий и надеяться, что ситуация рассосется как-то сама собой. Я подвергла опасности свою лучшую подругу, почти наверняка могла попрощаться с работой, судя по словам Йона лишилась всех своих сбережений и все это — за какие-то сутки. У меня буквально отняли все и сразу, дав в обмен мечту, которой все равно никогда не суждено было осуществиться. У меня ослабели колени, и, если бы Йон не подхватил меня за плечи, я могла запросто осесть прямо на влажную землю двора. — Что с тобой? — немного встревоженно уточнил он. — Говорил же, надо поесть. — Мне надо… Здесь как-то слишком шумно, мне надо… Мне стало тяжело дышать. Обычно в такие моменты, которых в моей жизни до недавних пор случалось не так уж и много, я забиралась в постель Джен — или любого другого, кто был близок мне. Накрывалась одеялом с головой и лежала в таком импровизированном домике, пропитываясь чужим запахом, несколько минут, а иногда и дольше. За это время мои мысли сами каким-то образом приходили в порядок, и я начинала видеть вещи совсем в другом свете. Но сейчас у меня не было такой возможности. У меня больше не было Джен и не было ни одного места на свете, где я могла бы почувствовать себя в безопасности. Свет вдруг стал казаться слишком ярким, а звуки — слишком громкими, и я ощутила, как меня захлестывает натуральная паника. Я закрыла голову руками, пытаясь стать как можно меньше, как можно незаметнее, пытаясь скрыться от того огромного и безжалостного, что громыхало у меня над головой, но оно лишь разрасталось и крепло, грозясь полностью меня поглотить. А потом вдруг наступила темнота. Нет, не эта холодная темнота беспамятства, лишенная очертаний и ощущений. Эта темнота была проницаемой, мягкой и какой-то непередаваемо уютной, наполненной самым лучшим и самым успокаивающим запахом на свете. Лишь несколько секунд спустя я поняла, что обнимаю Йона за талию и меня окружает плотная ткань его толстовки, под которую он меня спрятал, словно птица под свое большое черное крыло. — Все нормально, — услышала я его голос где-то сверху. — Успокойся, Хана, все нормально. Я рядом, хорошо? Я почти была готова расплакаться от переполнивших меня в тот момент эмоций, но все же смогла сдержаться. Это было ни к чему — я и так устроила целую сцену. Немного отдышавшись, я с некоторым сожалением вылезла из-под его одежды и, заглянув ему в глаза, с тревогой спросила: — Что же мы будем делать? — У нас не так много вариантов, маленькая омега, — пожал плечами он. — Пока тебе безопаснее будет оставаться здесь, рядом со мной. — Пока? — непонимающе переспросила я. — Пока мы не найдем способ разорвать связь, — пояснил он. — Я вчера написал отцу, но он пока не ответил. — Твоему отцу? Священнику? Ты с ума сошел? — в непонимании воскликнула я. — Я знаю, что у тебя есть определенные предубеждения против Церкви, но то, что нам попался один фанатик, вовсе не значит, что они там все такие, — немного уязвленно проговорил он. — Отец хоть и не специалист в этой области, но, думаю, он сможет что-нибудь найти в своих книгах. Быть может, хотя бы подскажет, в каком направлении двигаться. Другого выхода я все равно не вижу. — И значит, мне надлежит просто… сидеть здесь и ждать? — нахмурилась я. — Можешь вернуться домой, — развел руками он. — Не уверен правда, что ты успеешь хотя бы обнять свою альфу, прежде чем тебя под белы рученьки сопроводят к достопочтенному отцу Евгению. Он весьма… заинтересовался нашей меткой. — Я заметила, — буркнула я. — Именно меткой, а не нами двумя, — выразительно добавил Йон. — Я знаю такой типаж, видел похожих типов в соседнем районе. Ты слышала о том, как чаще всего переправляют небольшие партии наркотиков через границу? — Слышала какие-то городские легенды про то, что их засовывают в далеко не самые подходящие для этого места, — кивнула я. — Ну вот, тот священник смотрел на нас так, будто мы — и есть то самое «неподходящее место». Сперва я пытался себя убедить, что на нас двоих достаточно одного параноика, но после того, как он сперва приставил к нам двух своих громил, а потом нарушил условия нашей сделки, велев вернуться через два часа… Я не сужу всю Церковь по одному ее представителю, но по возможности предпочел бы больше не иметь с ним никаких дел. — А мне кажется, что все они такие, — покачала головой я. — Но если ты уверен в том, что твой отец нас не выдаст и поможет, я тебе верю. — Ну и славно, — почти с облегчением выдохнул он. — А теперь иди и поешь чего-нибудь, а то у меня сердце разрывается от твоих голодных глаз. Мне тут нужно закончить, но потом я тебя найду. Нужно будет еще раз все обсудить с Орией и решить, на каких условиях ты останешься в Доме. — Условиях? — немного растерянно переспросила я. — Но я думала, что ты… — Я здесь не хозяин, — покачал головой он. — И я отрабатываю свой стол и свою койку. И отдельную комнату для Ник… Он спохватился слишком поздно и сразу помрачнел, поняв, что сказал куда больше, чем собирался. — Значит, это правда? — тихо спросила я. — Она и ее ребенок… То, что говорят, это правда? Ты увел ее у какого-то богача? — Он бил ее, — негромко и очень неохотно отозвался Йон, глядя куда-то в сторону. — И делал много таких вещей, о которых я даже подумать не могу без желания немедленно что-нибудь сломать. Да, это правда — Никки прячется здесь от своего бывшего мужа, и это я привел ее сюда. — Не бордель, а приют для униженных и оскорбленных какой-то, — помотала головой я, находясь в каком-то странном оцепенении. — Ория слишком добрая, — неодобрительно качнул головой альфа. — Ей едва хватает выручки, чтобы покрывать все расходы и давать на лапу тем уродам, что крышуют этот район. Поэтому ты не сможешь просто жить здесь в свое удовольствие, маленькая омега. — Ты же… Ты же не хочешь предложить мне… — вдруг с подозрением сдвинула брови я. Он сперва как будто не понял, что я имею в виду, но потом выражение его лица резко изменилось, наполнившись таким злым весельем, что мне стало не по себе. — Работать на равных с остальными? — уточнил он. — Боюсь, реки крови и оторванные головы не поспособствуют улучшению имиджа этого заведения. Ория мне такого точно не простит. — Ты о чем? — не поняла я. Йон с досадой вздохнул, словно я попросила его объяснить, почему солнце утром встает на востоке, а вечером садится на западе. — Хана, пока нас связывает эта метка, ты моя омега, — выразительно проговорил он, легонько сжав меня за плечи и проникновенно заглянув в глаза. — Если какой-то другой альфа попытается на тебя залезть, мои инстинкты прикажут мне его убить. Буквально. — Оу, — глубокомысленно выдохнула я. От того, как он назвал меня своей, во мне снова что-то расцвело и буквально забурлило горячей жизнью. Меня так сильно потянуло к нему, что я едва смогла сдержаться, но мой запах, конечно, выдал меня с головой. У Йона потемнели глаза, и он на вдохе судорожно задержал дыхание, закрывая нос рукавом. — Зверь тебя дери, Хана! Я же просил тебя! — Я не могу это контролировать, — виновато пробормотала я, неловко переступая с ноги на ногу и потирая коленями друг об дружку. — Ты меня провоцируешь. Я же омега в конце концов! Когда ты называешь меня своей, моему телу это слишком нравится. — Развернуть бы тебя прямо тут, спустить эти милые штанишки и не останавливаться, пока ты не начнешь просить о пощаде, — выдохнул он, кажется, не особо осознавая, что говорит это вслух. — А если не начну? — не сдержалась и поддразнила его я. Он коротко раздосадованно рыкнул, явно сожалея, что не может привести свой план в исполнение, потом схватил меня за плечи, подтащил к двери в Дом и буквально втолкнул внутрь. — Поешь что-нибудь и встретимся в комнате Ории через полчаса, — услышала я его голос после того, как мы оказались отделены стеной друг от друга. — И, ради Зверя, смени белье, иначе я не уверен, что смогу сосредоточиться на разговоре. Слушая, как он отходит от двери, я вдруг осознала, что улыбаюсь от уха до уха. Эта проклятая связь, в иные моменты буквально сводившая меня с ума своей нелогичностью, ненужностью и бестолковостью, здесь и сейчас была той самой единственной отдушиной, что у меня осталась. Сколько бы ни было у него женщин и детей, какие бы тайны ни скрывало его прошлое, каким бы особенным во всех смыслах он ни был, пока эта метка связывала нас — я была его омегой, а он моим альфой. Быть может, я была его первой и последней в жизни возможностью познать, на что похожа близость с кем-то моего вида. И понять, что ни одна человеческая женщина и рядом не стояла с тем, что могу дать ему я. Кажется, впервые в своей жизни я испытала гордость за то, кем родилась на свет. Позавтракав и сменив белье на сухое, как просил Йон, я направилась к Ории. Кажется, у меня уже неплохо получалось ориентироваться в Доме, потому что ее комнату я нашла со второй попытки, в первый раз просто свернув в тупик. Когда я, постучавшись, вошла, старшая омега сидела за низким столиком в стороне от своей постели и задумчиво раскладывала на нем карты. Сперва я приняла их за игральные, но, когда подошла ближе, поняла, что это Таро. Прежде я видела их только в кино, но узнаваемые рисунки классической колоды сразу бросились мне в глаза. — Вы умеете читать будущее по картам? — вежливо спросила я после того, как Ория жестом предложила мне сесть напротив нее. — А ты веришь, что карты могут предсказывать будущее, милая? — загадочно улыбнулась она. — Пожалуй, что нет, но я верю, что они могут быть полезны, — подумав, ответила я. — Вот как? — качнула головой женщина. — Наш мозг склонен искать смысл и логику даже там, где их не может быть. Это как… с лицами, которые мы видим в абстрактных узорах или пятнах. Их там нет, но наш мозг хочет их там видеть, потому что ему привычнее порядок, а не хаос. Так же и в картах. Мы сами наделяем положения карт — или планет, или звезд, или кофейной гущи — каким-то смыслом, и иногда это… неплохой способ общения с собственным подсознанием. Моя лучшая подруга обожает эзотерику, но лично я в ней всегда видела в лучшем случае нетрадиционную психологию или вроде того. — Значит, ты не веришь ни в магию, ни в судьбу, ни в предназначение? — Ее улыбка стала еще шире, но в ней не было насмешки — скорее удивление и любопытство. — Я не верила, пока на моей руке не появилось… это. — Я выразительно покрутила в воздухе левым запястьем. — Но, честно говоря, и сейчас склонна считать, что у этой так называемой «истинной связи» есть исключительно рациональное и научное объяснение. Что-то близкое к взаимной аллергии, только… наоборот. Ория смотрела на меня с большим интересом, продолжая тасовать, раскладывать и снова собирать карты, почти не глядя на них. Создавалось впечатление, что ее больше увлекает сам процесс, нежели его результат. — Но если все это только лишь «аллергия наоборот», значит она не может породить никаких чувств, верно? — Легким движением заправского фокусника она выхватила из колоды карту Любовников и зажала ее между средним и указательным пальцем. — Мы — это в том числе наша биология, вот что еще говорила моя подруга, — ответила я, не в силах отвести взгляд от карты в ее руке. — Мы неотделимы от желаний наших тел, и то, что желанно им, становится желанно и нам. Я не уверена, что знаю, как это работает, но не сомневаюсь, что Джен была права. Какое-то время мы обе молчали, и я просто смотрела на то, как вокруг карты Любовников на столе появляются другие — с обнаженными мечами, ощерившимися в их сторону, словно готовясь в любой момент атаковать. — Как вы назвали нас вчера? Я не запомнила, прозвучало так… диковинно, — вдруг вспомнила я. — Близнецовые пламена, — повторила Ория, и ее голос прозвучал слегка неестественно, словно моя собеседница погрузилась в транс или просто о чем-то глубоко задумалась. — Это очень старая легенда, милая. Церковники говорят, что Великий Зверь изначально сочетает в себе и мужское, и женское начало, и он поровну поделил их между альфами и омегами. Близнецовые пламена — это единая душа, разделенная надвое и помещенная в два разных тела. Две половинки беспрестанно ищут друг друга, и, лишь сливаясь, они могут познать божественный экстаз подлинной целостности. — Это… звучит красиво, — не смогла не признать я. — Может, даже слишком красиво, чтобы я могла воспринимать это всерьез. — Неважно, во что ты веришь, милая, — покачала головой старшая омега. — Ты можешь видеть просто пятна, а можешь увидеть лицо, что улыбается тебе — сам рисунок от этого не изменится. Вы с Йоном связаны, и это тот факт, что признает и магическое, и земное. Разве так уж важно, почему это случилось? — Конечно, важно! — с неожиданным пылом подтвердила я. — Если все это просто… биологическая случайность, генетическая предрасположенность, что-то… объяснимое и понятное, то это значит, что мы ничего друг другу не должны. И что не стоит принимать все это всерьез. — А если это в самом деле воля судьбы? — раздался позади нас голос Йона. Я снова не почувствовала его приближения, потому что его запах и без того повсюду сопровождал меня мягким уютным облаком. — Что тогда? Молодой альфа подошел к нам и сел рядом со мной, скрестив ноги и опершись локтем на одно из своих коленей. — Разве тебе не хотелось бы знать? — негромко спросила я, неосознанно придвинувшись поближе, чтобы яснее ощущать его тепло. — Ты слишком многое хочешь доверить судьбе и случаю, маленькая омега, — недовольно качнул головой он. — Выбор делать все равно тебе самой. — Неправда, — упрямо мотнула головой я. — Я это не выбирала. — Но ты можешь выбрать, как поступить дальше. Если существует способ разорвать связь, ты можешь просто взять и отказаться от нее. И тогда неважно будет, случайное это совпадение или судьбоносное. — Он смотрел прямо на меня, но у меня недоставало смелости ответить на его взгляд. «Я хочу узнать, буду ли чувствовать к тебе то, что чувствую сейчас, если нас не будет связывать эта штука», — вот что мне хотелось сказать, но, конечно, я не могла произнести подобное вслух. — Я боюсь совершить ошибку, — едва слышно выдохнула я. — Йон, мальчик мой, а что думаешь ты? — вдруг спросила Ория, и я почувствовала, как сердце у меня заколотилось в разы чаще. Альфа довольно долго молчал, прищуренными глазами глядя на Любовников, окруженных стеной обнаженных мечей. — Я верю Великому Зверю, — наконец проговорил он. — Этому меня учил отец. Я верю, что все это не просто так и имеет какой-то смысл. Просто мы пока не понимаем какой именно. Но при этом… — Он помедлил и покосился на меня, словно ожидая моей реакции на свои следующие слова: — Сейчас это никому из нас не нужно. Я почти достал Сэма, я почти нашел эту мразь, и то, что происходит сейчас… — Дорога твоей мести залита кровью, милый, — покачала головой Ория, достав из своей колоды карту Смерти и положив ее рядом с Любовниками. — Я верю, что у тебя есть причины делать то, что ты делаешь, но, быть может, именно сейчас судьба дает тебе возможность остановиться. Ты получил то, что считал навеки утраченным, разве не так? Он покраснел и опустил голову, и мне тоже стало немного неловко. Старшая омега явно знала о том, что произошло между нами вчера. Или, по крайней мере, очень удачно предполагала. — Ты верно сказал, что каждому из вас придется сделать свой выбор, — подтвердила она, легонько стукнув ногтем указательного пальца по карте Любовников. — Но если выбор Ханы это выбор между сердцем и разумом, доводами рассудка и желаниями тела, то твой выбор куда более жестокий и сложный. Отпустив эту девушку сейчас, ты рискуешь больше никогда не получить второго шанса. У каждого из нас только одна… предназначенная судьбой половинка. Разве твой отец не учил тебя, что цель каждой бестии это познать Великого Зверя внутри себя и нет более благородного, чистого и правильного способа, чем сделать это в единстве со своим близнецовым пламенем — со второй половинкой собственной души? Может быть, пришло время отпустить свое прошлое и позволить ему упокоиться с миром? — Ее палец передвинулся к карте Смерти, вопросительно зависнув в воздухе. На лице Йона я видела мучительные сомнения, и отчего-то именно это наиболее ясно дало мне понять — он не разделяет моих чувств к нему, даже в самой незначительной степени. Для него наша связь по каким-то причинам стала единственной возможностью стать полноценным альфой и познать прелести «единства» с омегой. Если мы найдем способ разорвать связь и сделаем это, других вариантов у него может просто не появиться. Он думал, анализировал, прикидывал варианты — потому что сейчас делал выбор с точки зрения холодного расчета. Чего ему хочется больше — поквитаться со старым врагом или насладиться прелестями, которые для него задумала природа? И я вдруг осознала, что не хочу получать его таким образом. Не хочу, чтобы он выбирал меня как меньшее зло или по любым другим разумным и аргументированным причинам. Если его сердце этого не хотело — а оно и не могло хотеть, ведь Йон совершенно точно был влюблен в другую, — все остальное меня мало волновало. — Ты правильно сказал вчера, — произнесла я. — Нам обоим это ни к чему. Я прошу прощения, что краду у тебя возможность что-то там попробовать в своей жизни, но я не вижу смысла позволять старым сказкам дурить нам голову и выбивать почву из-под ног. Ты сказал, что я должна сделать выбор? Хорошо. Я хочу избавиться от нее. Давай сделаем это. Мы наконец-то встретились взглядами, и мне на удивление легко удалось выдержать его. Метка протестующе заныла у меня на руке, словно почувствовав, что дни ее сочтены, но эта боль не могла сравниться с той, что отчего-то вдруг стиснула мою грудь, когда альфа медленно кивнул, соглашаясь.