Альфа и Омега

— Вот, видите эти знаки? Они полностью совпадают друг с другом. Все как я и думала. Ория удовлетворенно кивнула сама себе и позволила мне повнимательнее рассмотреть выложенные на стол карты Таро. Император и Императрица, отец и мать, две самые величественные карты в колоде. Обе были выполнены в стиле средневековых портретов, с множеством деталей, не все из которых можно было хорошо разглядеть на небольшом кусочке плотной бумаги. Я бы, наверное, и не обратила внимания на крошечный вензель в правом верхнем углу — округлый на карте Императрицы и остроугольный на карте Императора. Точно такие же, как на табличке Оймаха, которую заприметила в моих руках хозяйка Дома, когда мы с Йоном зашли к ней отрапортовать об успешном окончании миссии по стирке белья. — И что это значит? — непонимающе нахмурился альфа, сложив руки на груди. — Пока сложно сказать, — пожала плечами она. — Возможно, эти символы имеют какое-то конкретное значение, и они на этой табличке не просто так для красоты. — Это если мы допускаем, что этот… кусок городского фольклора, как Хана его назвала, вообще имеет смысл, — мотнул головой Йон. — Может быть, они как-то связаны с мужским и женским началом? — негромко предположила я, продолжая завороженно изучать карты Ории и сличать их с табличкой. — Император и Императрица — альфа и омега. А красная линия между ними… — Символ истинной связи? — предположила Ория, мгновенно догадавшись, куда я клоню. — Возможно, — кивнула я, ощущая неуместный душевный подъем. Мне еще со школы нравились логические загадки и то, как можно было один смысл зашифровать в совершенно иной форме. Другое дело, что в табличке Оймаха, даже с нашими допущениями, смысла по-прежнему было немного. Даже если мы угадали смысл этих необычных символов, остальной текст все еще выглядел просто набором фраз. — По-прежнему не веришь в судьбу, милая? — мягко улыбнулась старшая омега, проводя кончиками пальцев по выдавленным в жести буквам. — А она, кажется, подкидывает тебе весьма недвусмысленные намеки и подсказки. — Намеки на что? — покачала головой я. — Что моя жизнь тоже превратилась в хаотичный набор никак не связанных друг с другом происшествий, над которыми главенствует вычурный символизм истинной связи? — Отрицать всегда легче, чем верить, — ничуть не смутилась Ория. — Вера требует духовного усилия и смелости. Все, что угодно, можно подвергнуть сомнению — даже то, что наука считает догматом. Даже то, в чем нам запрещают сомневаться. Нигилизм тем и опасен, что порой кажется самым простым и соблазнительным выходом. Но правда в том, что, отрицая все на свете, мы лишь опустошаем самих себя. Отрицание не дает опоры, на которую мы можем поставить все наши убеждения, принципы и мотивацию. Какое-то время я молчала, обдумывая ее слова, потом кивнула: — Я… наверное, понимаю, что вы имеете в виду. Но придерживаюсь мнения, что свобода воли заключается, по меньшей мере, в том, чтобы выбирать, во что верить, а во что нет. Вы сейчас подменяете понятия, пытаясь убедить меня в правоте собственного взгляда на мир. Если я не верю в судьбу, это не значит, что я не верю ни во что вообще. — Я замолкла, вдруг осознав, что Йон смотрит на меня в упор, слегка приоткрыв рот, словно от удивления. — Что? — Мне нравится слушать тебя, — отозвался он, внезапно улыбнувшись, и улыбка эта была настолько искренней и даже… как будто очарованной, что я мгновенно вспыхнула до корней волос. — Хотя я не понимаю почти половину того, о чем ты говоришь. Но у тебя становится такое… серьезное и важное лицо. Такое сексуальное. Отчего-то я все еще не могла привыкнуть к комплиментам из его уст. Особенно таким внезапным и странным. Ория, глядя на мое растерянное покрасневшее лицо, негромко рассмеялась и покачала головой, после чего собрала разложенные по столу карты и убрала их обратно в металлическую коробочку, где они хранились. — Так или иначе, видишь ты в этом знак или нет, я думаю, что смысл, природа и предназначение истинной связи — любой истинной связи — куда глубже, чем просто повышенное взаимное влечение, — резюмировала она. — Вся наша культура, вся мифология и все религиозное учение построено на попытках бестий осознать самих себя, свою биологию и смысл своего существования. И может быть, только такие, как вы… Последняя ее фраза, не договоренная до конца, потонула в постепенно нарастающем шуме — словно кто-то стремительно бежал по коридору к комнате старшей. И еще до того, как дверь распахнулась, мои чувства обожгло острым и едким запахом страха, из-за чего привычная сладость охваченной им омеги показалась перебродившей и кислой. Йон первым подскочил на ноги, инстинктивно прикрывая нас обеих, а я ощутила очень недвусмысленный позыв нырнуть под стол и спрятаться. Чужой страх был заразителен и порой оказывался опаснее, чем собственный. Омега ввалилась внутрь без стука. Я не помнила ее имя — то ли Тиффани, то ли Тедди. У нее были очень мягкие и абсолютно серые волосы и заметная родинка над верхней губой, но сейчас все эти отличительные признаки отступали в сторону в сравнении с ужасом, что плескался в ее расширенных, почти черных глазах. — Что? Я поразилась тому, как спокойно и вместе с тем требовательно прозвучал голос Ории. Кажется, ее совершенно не взволновал ни запах, ни вид ее подопечной. А, может, за годы работы она видела и не такое — и уже привыкла. — Там… Там… — Задыхающаяся от эмоций и быстрого бега, она не могла толком выдавить из себя ничего внятного и только махала рукой назад. — Там клиент… С ним что-то не так… Он… он не в себе. — Йон? — Ория перевела взгляд на альфу, и тот молча кивнул, направившись вслед за прибежавшей за помощью омегой. Не знаю, зачем я последовала за ним — из любопытства или тревожась за него, но, когда мой мозг осознал глупость этой затеи, было уже слишком поздно. Комната, к которой нас привели и вокруг которой столпилось уже несколько обитательниц Дома, взволнованно переговаривающихся между собой, была заперта изнутри. И оттуда доносились такие звуки, которые никак не могли свидетельствовать о чем-то нормальном и типичном для подобных встреч — судя по доносившемуся грохоту и крикам, находившийся внутри альфа ломал и крушил все, что ему попадало под руку. Его запах, сочившийся сквозь стены, был пропитан яростью, густой и черной, как протекшее машинное масло. Йон не стал стучать или пытаться воззвать к благоразумию своего собрата — он просто высадил дверь плечом, а потом, не останавливаясь на пороге, сбил того с ног, заломив ему руку на спину и рыкнув на него так громогласно и свирепо, что тот даже на какое-то время перестал сопротивляться. Внутри все было перевернуто вверх дном — покрытый ржавыми пятнами матрас сорван с кровати, сам каркас койки вывернут под каким-то странным углом, прикроватная тумбочка, в которой девочки обычно хранили презервативы и игрушки для клиентов, сломана буквально пополам, а в стене над ней — глубокая пробоина от удара, ощерившаяся щепками. В углу, закрыв голову руками и прижав колени к груди, тихонько подвывала насмерть перепуганная и абсолютно голая омега, в которой я не без труда узнала Сузи. Ее предплечья были покрыты свежими ссадинами и кровоподтеками, и я могла только догадываться, в каком состоянии было остальное ее тело. Альфа, придавленный Йоном к полу, кажется, осознал, что с ним только что произошло, и задергался снова — силы ему было явно не занимать, а благодаря своему всплеску ярости он тоже перешел в состояние частичной трансформации. Мое сердце предательски сжалось в груди, пропустив, по ощущениям, несколько ударов. Я слишком привыкла считать Йона особенным — сильным и неуязвимым. Но по сути он просто хорошо умел делать то, что иные не могли повторить хладнокровно и сознательно. Он не был сильнее любого другого альфы, пробудившего своей яростью Зверя внутри себя. Он не обладал способностью священников подавлять оппонентов своими феромонами, он был просто вчерашним двадцатилетним мальчишкой, которому повезло с наставником и книгами по саморазвитию. В такие моменты я ненавидела слабость омег. Мы никогда не могли драться на равных с альфами — не могли им противостоять и не могли помочь. Может быть, и правы были церковники, говоря, что наше дело это лежать на спине, раздвинув ноги. Ни на что другое мы не годились. Чужой альфа вывернулся из захвата и сразу попытался схватить Йона, но тот пружинисто ушел в сторону от удара и когтистая лапа просто напрасно вспорола воздух. Омеги за моей спиной шумно выдохнули, а я вдруг осознала, что единственная стою на пороге, буквально в метре от происходящего. Мой страх словно бы куда-то испарился, и вся я обратилась в зрение и слух, следя за обоими мужчинами и тщетно пытаясь придумать, как помочь. Альфы, снова сцепившись, покатились по полу, раздирая друг друга, как настоящие животные, и порой натыкаясь на обломки мебели. В какой-то момент они чуть не придавили Сузи, и та с болезненным стоном откатилась в сторону. Не знаю, что на меня нашло в этот момент — что-то похожее я испытала тогда на крыше, когда удержала Йона от падения, — но мое тело начало двигаться само. Я рыбкой скользнула мимо драчунов, сжала рыдающую омегу за плечи и настойчиво потянула за собой. Она едва могла перебирать ногами, но в тот момент я ощущала себя невероятно сильной, и, кажется, почти волоком на себе вынесла ее из комнаты. Она была сильно избита, правый ее глаз почти полностью заплыл, а, судя по синякам от ударов на ребрах, те могли быть сломаны. Кто-то из девочек завернул ее в халат, и вместе с другими увел прочь. Внезапная вылазка буквально в гущу драки освежила меня, и я, отыскав в толпе Поппи, крикнула ей: — Нужно позвонить в полицию! Еще не договорив, я уже поняла, почему это была категорически плохая идея. Мало того, что бизнес Ории был нелегален, так еще и при не самом удачном стечении обстоятельств нам могли попасться гончие, знакомые с моим запахом или запахом Йона по делу об убийстве в складском квартале. Видимо, Поппи была того же мнения, потому что проигнорировала мой возглас, продолжая, как и все остальные, просто дожидаться, пока альфы сами разберутся между собой. — Что… что же делать? — судорожно пробормотала я, снова устремив взгляд в комнату. Оба противника уже выглядели порядочно потрепанными, и им было непросто устоять на ногах. При таком раскладе каждый достаточно сильный удар, попавший в цель, мог бы стать решающим, и теперь все зависело от того, кто его нанесет. Йон рванулся вперед первым, пригибаясь к полу и словно бы собираясь схватить противника за талию и уронить на пол, но тот каким-то змеиным, почти незаметным глазу движением ушел в сторону, и мой альфа, споткнувшись об обломки тумбочки, со всего маху приложился коленом об пол, на пару секунд от боли потеряв ориентацию в пространстве. Как в замедленной съемке я видела, как его противник, ухмыльнувшись разбитыми окровавленными губами, занес когтистую лапу, целясь сзади в обнажившуюся шею. Я не успела даже вскрикнуть или дернуться в их сторону, разве что — истошно завопить где-то у себя в голове, точно зная, что Йон не может видеть направление удара. И словно бы услышав мой мысленный крик, тот вдруг, не глядя, вскинул руку и точно схватил противника за запястье. Потом дернул в сторону, заломил, и в воздухе прозвучал сочный хруст ломающихся костей. Альфа завизжал высоким, полным боли голосом и тут же рухнул на пол. Мое сердце, кажется, не успело сделать и пару ударов, как я уже была рядом с Йоном, осторожно обнимая его за плечи. — Ты в порядке? Пожалуйста, скажи, что ты в порядке, — шептала я, гладя его руки и не отдавая себе отчет в том, что делаю. — Зачем ты меня так пугаешь, зачем поступаешь так безрассудно? Не смей меня бросать, Йон. Не смей никогда оставлять меня одну, слышишь? Он поднял на меня тяжелый, немного отупевший взгляд. Несколько раз моргнул, словно усилием воли приходя в себя и загоняя Зверя внутри обратно в его клетку. Один из ударов взбесившегося альфы пришелся ему по носу, и сейчас тот обильно кровил, заливая губы и подбородок. — Хана… — услышала я его голос как будто издалека. — Хана, почему у тебя идет кровь? — Я не… Ты вообще о чем? — не поняла я, тщетно пытаясь вытереть его лицо рукавом своей лисьей ушастой толстовки. — Йон, у тебя все лицо разбито. — Хана! — Он перехватил одну из моих рук. — Хана, что с тобой? Только сейчас я почувствовала вкус крови во рту, ее вязкую металлическую сладость на губах. Но ведь ранен он, а не я! Меня даже не задело. Почему же тогда… Боль накатила внезапно, окутав все мое естество, словно проломив некий внутренний барьер, прежде установленный адреналином. Болели мышцы, связки, кости, я просто была переполнена болью, а она все продолжала и продолжала захлестывать меня. И лишь по расширившимся глазам Йона, я догадалась, что что-то не так. — Прекрати! — вдруг закричал он и ударил меня по рукам, вырываясь. — Немедленно прекрати это, Хана! Я повалилась набок, как куль с песком, почти совершенно не в силах контролировать собственное тело. Меня била крупная дрожь, а сознание начало расползаться в разные стороны, как мокрый картон. Боль была похожа на вспыхивающий пламенем водоворот, в который меня затягивало, отрезая всяческую связь с внешним миром. Я была уверена, что потеряю сознание, но, как ни странно, этого не произошло. Я слышала голоса, видела размытые силуэты, что мельтешили вокруг, а потом в какой-то момент явственно различила надорванный, страшный в своем мертвенном ожесточении голос Йона: — Я не могу к ней прикоснуться. Она продолжит это делать. Даже не проси меня. Кажется, меня уложили на сорванный с кровати матрас прямо посреди разгромленной комнаты. Я не видела, куда делся поверженный альфа, да и мне, честно говоря, было по большому счету наплевать. Глазные яблоки вдруг стали казаться невероятно сухими, они ворочались в черепе с ощутимым скрипом, я едва могла заставить себя посмотреть в том направлении, в котором хотела. Меня тянуло к Йону. Все мое естество жаждало его, и я толком не могла понять для чего — чтобы исцелиться, соединив края нашей метки, или чтобы забрать остатки его боли себе. А, может, и не было никаких рациональных причин. Он был нужен мне просто потому, что был второй половиной моей собственной души, моим близнецовым пламенем, моим кривым и странным отражением, моей судьбоносной причиной для всего без исключения. Не уверена, сколько точно прошло времени — я почти постоянно была в сознании, но иногда проваливалась куда-то, в болотную темноту, чтобы потом снова вернуться на поверхность. Наверное, в какой-то момент я была в отключке дольше, чем мне показалось, потому что, в очередной раз придя в себя, обнаружила себя лежащей в своей постели и Никки, сидящую рядом. Та что-то осматривала на моем теле и негромко переговаривалась с Йоном. Я ощущала ее прохладные чуткие пальцы, порхавшие по моему источающему жар телу, и ее прикосновения были недопустимо приятными. Кроме нас троих, больше в комнате никого не было. — Я не вижу у нее ран, Йон, — услышала я ее голос. — Она цела, но ее тело ведет себя так, будто ранено и борется с инфекцией. Он ответил ей что-то, но слов я не разобрала. Голос его был хриплым и непривычно низким, и все равно одним своим звучанием он успокаивал меня. — Ты говорил, что вы можете исцелять друг друга… — Я не хочу прикасаться к ней сейчас, — уже громче произнес альфа. — Я… боюсь сделать хуже. Ты можешь сбить жар? — Я постараюсь, — уклончиво отозвалась молодая женщина. — Хана! Хана, ты слышишь меня? Моих сил хватило только на то, чтобы пару раз выразительно моргнуть. Боли, как таковой, я уже не ощущала, но меня сковало такой слабостью, словно я несколько дней провалялась с тяжелой лихорадкой. Мой организм, судя по всему, переживал небывалый стресс, и я могла его понять. Я не участвовала в произошедшей драке, но мое тело ощущало себя так, будто получило каждый из нанесенных Йону ударов. Если все предыдущие свойства нашей связи, включая даже зуд и болезненную пульсацию в самой метке, были вполне терпимы, то вот такой поворот сюжета знатно выбил меня из колеи. И тем не менее какая-то часть меня ликовала — мне удалось помочь ему, облегчить его состояние. На этом фоне мои собственные физические страдания не казались такой уж большой платой. Я отчего-то была уверена, что смогу их вынести, зная, что избавила от них его самого. — Скоро светает, — донесся до моего слуха голос Никки. — Тебе нужно хоть немного поспать. Я послежу за ней. — Я останусь, — голосом, не терпящим возражений, произнес Йон. — Ты уверен, что ей… не станет хуже от твоего присутствия? — Считай меня замшелым эгоистом, Николь, но мне от ее присутствия станет лучше. Поэтому я останусь. — Хорошо, — покорно вздохнула она. — Вот, обмывай ее мокрым полотенцем. Если к утру жар не спадет, придется ехать в больницу. — Это опасно, — возразил альфа. Судя по звукам, они поменялись местами рядом с матрасом, на котором я лежала. Запах Йона стал ярче и теплее, и я готова была поклясться, что мое тело отозвалось на него даже в своем нынешнем состоянии. — Нас ищет Церковь и полиция. У нас нет других вариантов, кроме тебя. — Но я была всего лишь медсестрой, — напомнила она. — И к тому же она… то, что произошло, как-то связано с вашей меткой. Я толком не понимаю, что нужно делать… — А эти узколобые снобы в городской больнице так сразу поймут, — огрызнулся он, и я впервые услышала в его голосе недовольство, направленное на нее. Учитывая, что тому причиной была я, это должно было мне польстить, но отчего-то мне стало стыдно. — Не злись, пожалуйста, — кротко попросила она. — С ней все будет нормально. — Это я должен был сейчас лежать на ее месте, — процедил сквозь зубы он. — Только я бы не лежал, потому что я привык к такому дерьму. Я бы выдержал, ты знаешь. А она… — Она не стеклянная куколка, над которой тебе надо трястись, милый, — проговорила Никки. — Она тоже сильная и… я не знаю, как работает ваша связь, я вообще ничего не понимаю в отношениях таких, как вы. Но мне кажется, она бы не смогла забрать твою боль, если бы не хотела этого. Это был ее выбор и… — Глупая маленькая омега, — скривился он с досадой, мягко отирая мое лицо холодным влажным полотенцем и следя за тем, чтобы не прикасаться ко мне кожа к коже. — Не нужно было приводить ее сюда. Все это… Все это не ее мир. — Я знаю, — согласилась молодая женщина. — Она не знала, во что ввязывается, но она не виновата, что защищала того, кто ей дорог. — Не говори так, — оборвал ее он. — Она… Это просто инстинкты, так? Зов метки, что угодно. Это не было ее собственным осознанным выбором. У нее… нет причин защищать меня. — Я… не могу быть ни в чем уверена, — помолчав, с сожалением ответила Никки. — Я уже говорила, что не представляю, каково быть такими, как вы. Я бы хотела ответить на все твои вопросы, милый, но у меня нет ответов, которые тебе нужны. У меня тоже не было ответов на все его вопросы, но одно я знала точно — я ни секунды не жалела о том, что сделала. Были ли это лишь инстинкты или мною в самом деле двигало чувство, превосходящее их, сейчас это было неважно. Медленно и с большим усилием подняв руку, я накрыла своей ладонью его через мокрое полотенце. — Я пойду, — помолчав, произнесла Никки, и я слышала, как она поднялась на ноги и вышла из комнаты. — Как ты, маленькая омега? — тихо спросил Йон, когда мы остались наедине. — Чувствую, что меня переехал трактор, — сипло отозвалась я. — Можно мне воды? Он кивнул и, ненадолго исчезнув из моего поля зрения, вернулся со стаканом. Поддерживая мою голову и все еще опасаясь касаться моей кожи, он помог мне напиться и даже аккуратно вытер полотенцем соскользнувшие с уголков губ капли. — Зачем ты вообще это сделала? — помолчав, спросил он. — Это было глупо. И ненужно. — Я… не то чтобы совсем осознанно это сделала, — пробормотала я. — Что вообще… случилось? Как… как Сузи? Я все еще едва могла шевелиться, но, по крайней мере, уже вернула себе способность говорить. Это выглядело многообещающе. — Ей досталось, — мрачно отозвался Йон. — Она всегда умела… надавить на больное. Я не понимаю зачем. Это уже не первый раз, когда она получает от клиента за чересчур длинный язык. Я вспомнила улыбку светловолосой омеги со сколотым передним зубом, видимо пострадавшим во время похожего инцидента, и то, как в вечер нашего знакомства она в обход прямым указаниям Ории привела меня к Никки лишь для того, чтобы посмотреть, как я на нее отреагирую. Теперь это в некотором роде становилось понятным. — Она… будет в порядке? — На ней все заживает, как на собаке. Небось хотела получить несколько лишних выходных. Мозгов у нее что у белки, вот и лезет на рожон. А дурости на троих щенков наберется. — Обними меня, Йон, — вдруг попросила я, ощутив, что больше не могу терпеть эту невыносимую потребность в его близости и тепле. Мне нужно было почувствовать себя схваченной, сжатой, сосредоточенной в пространстве крепким кольцом его рук. Остальное могло подождать своей очереди — все наши проблемы, бесконечные происшествия и досадные нелепые случайности. Сейчас он был мне нужен, и это все, что имело значение. — Ты ведь больше не будешь… делать глупостей? — с подозрением прищурился он. — Нет, обещаю, — мотнула головой я. — И… тебе же уже не больно, да? — Как под хорошей дозой новокаина, — с неохотой признал он, вытягиваясь на матрасе рядом со мной. Некоторое время альфа сомневался, словно опасаясь потревожить меня или причинить неудобства, но в конце концов все же осторожно обнял меня, одну руку перекинув мне через грудь, другую просунув под голову. Перекатившись набок, я прижалась к нему всем телом, наполняя себя его запахом. Лежа вот так, я вдруг осознала, что слышу, как бьется его сердце — быстро и ритмично, словно пытаясь пробить грудную клетку насквозь. И это было неожиданно интимное и яркое ощущение. Как часто мы вообще слышим сердцебиение тех, кто нас окружает? Как часто позволяем себе полностью раствориться в этом звуке, проникнуться мыслью о том, что этот моторчик в чужой груди прямо сейчас делает его живым, наполняет его вены горячей, переполненной эмоциями кровью? Как часто то, что для другого обыденность и повседневность, которую он даже не замечает, вдруг становится для нас небывалым по своей силе откровением? — Как думаешь, то, что говорил отец Евгений, это правда? Про то, что мы рождаемся именно для того, чтобы встретить и полюбить друг друга? — Не знаю, почему я об этом сейчас вспомнила, но мне вдруг показалось жизненно важным услышать, что Йон думает по этому поводу. Он не отвечал так долго, что я решила, что альфа либо заснул, либо просто решил меня проигнорировать, но потом он все-таки заговорил, и его голос звучал хрипловато и в нем сквозило что-то, чего я там прежде не слышала. Что-то похожее на... нежность? — Так и знал, что если ты и запомнишь что-то из его бреда, то это явно будет какая-то ерунда про любовь всей жизни. — Не притворяйся, что знаешь меня, — попыталась возмутиться я, но на самом деле мне было слишком тепло и хорошо рядом с ним, чтобы возмущение выглядело бы хоть сколько-нибудь не наигранным. — Ты старше меня на сколько? Лет семь? А порой ведешь себя как подросток, — заметил он, развернувшись ко мне лицом. В предрассветном полумраке, окутывающем комнату, я толком не видела его глаз, но отчего-то легко могла представить себе выражение его лица в тот момент. — Но меня правда тогда это заинтересовало, — заметила я. — Я никогда не думала об этом в таком ключе. Что альфы и омеги... уравновешивают и дополняют друг друга. Что в настоящем гармоничном союзе вы перестаете быть властными мудаками, а мы перестаем безропотно вам подчиняться и ненавидеть себя за удовольствие, которое от этого получаем. Ваша неукротимая страсть насыщает нашу жажду любви и признания, а мы в свою очередь смягчаем ваши острые углы. Я... привыкла смотреть на отношения альф и омег как на бесконечное самоутверждение за счет друг друга. Кто первый покорится и что одержит верх — сила или слабость, агрессия или хитрость. — Ты никогда не допускала, что мы... такие, как мы... альфы и омеги — что мы можем просто любить друг друга? — уточнил Йон, еще немного помолчав. — А что вообще такое любовь? — вопросом на вопрос ответила я, с волнением ощущая, что мы ступили на зыбкую почву. — Мы нуждаемся друг в друге биологически, и это все усложняет. Даже Церковь несет в массы идею о том, что мы должны быть вместе в первую очередь ради секса. Точнее ради его последствий в виде детенышей. Есть ли во всем этом место любви? Построенной не на созависимости, а на чем-то большем? — А ты как думаешь? — Я вдруг ощутила его теплые пальцы на своей щеке, и у меня перехватило дыхание. От метки по руке раскатилось приятное покалывающее тепло, и я почувствовала, как у меня от волнения напряглись мышцы пресса. Может быть, именно это обычно подразумевается под «бабочками» во всяких мелодрамах? — Я не знаю, — срывающимся на шепот голосом отозвалась я, перехватив его руку и сжав в своей. — Я... хочу верить, что есть что-то еще. Что мы способны на что-то еще... Все мое естество молило его о поцелуе. Умом я отчасти понимала, что это будет лишним — после всего, что было, наши тела вряд ли пережили бы еще и всплеск гормонов такого рода. Нужно было дать им время восстановиться, прежде чем пускаться в новый забег. — Спокойной ночи, маленькая омега. Притянув мою голову к себе, он коснулся губами моего лба, словно я была его младшей сестрой или вроде того. Потом с блаженным вздохом снова обнял, прижав крепче к себе, и я ощутила себя чем-то вроде любимой мягкой игрушки, помогающей уснуть. Впрочем, чего скрывать, он тоже был для меня такой «мягкой игрушкой», а потому я с готовностью обняла его в ответ и уткнулась носом в его плечо, вдыхая уже ставший таким привычным и знакомым запах сосновой смолы и дыма. — Спокойной ночи, Йон, — тихо выдохнула я, и, хотя я никак не могла этого увидеть или услышать, мне показалось, что он улыбнулся. Ночью меня мучили кошмары. Яркие и реалистичные — такие, которые вспоминаешь впоследствии и не уверен до конца, случилось ли это во сне или наяву. Но проснувшись с бешено колотящимся сердцем и вспотевшими ладонями, я толком не могла вспомнить, о чем был сон. Словно кто-то задернул его кроваво-черным покрывалом в тот самый момент, когда я открыла глаза. Йона со мной уже не было, и я могла только догадываться, сколько сейчас времени. Удивительно, но чувствовала я себя довольно сносно. Слабость все еще отзывалась где-то внутри, но я вполне могла и сесть, и встать самостоятельно. А сделав несколько шагов по нагретым солнцем половицам, я вдруг ощутила легкую неловкость из-за той драмы, что разыгралась вчера по моей вине. Я вовсе не собиралась тут изображать умирающего лебедя, но все случилось так быстро и просто наложилось одно на другое. — Он ушел, — услышала я голос Медвежонка, который, оказывается, сидел на узком подоконнике, свесив одну босую ногу вниз. Сейчас, в свете блеклого ноябрьского солнца, со своими светлыми кудряшками и ангелоподобным личиком он напомнил мне персонажа одной детской книги, который жил на собственной маленькой планете и ухаживал за капризным и своенравным цветком. — Я знаю, — кивнула я, подходя к нему. — Как Сузи? — Ей очень больно, — меланхолично отозвался тот. — Как и всегда. — Но прежде, чем я успела что-то на это ответить, он просветлел, улыбнулся и добавил: — С ней все будет хорошо, сестренка Хана. Старшая сестра вызвала для нее врача, и тот поправит ей лицо. Чтобы оно не было такое страшно побитое. Страшно побитое лицо. Что-то всколыхнулось в моем сознании — словно бы затихающий отзвук неразрешенного аккорда. Но как я ни старалась, мне не удалось ухватить эту юркую мысль за хвост. — У вас часто такое бывает? — вместо этого тихо спросила я. — Бывает, — неопределенно ответил парнишка. — Они приходят сюда за удовольствием, но приносят с собой злость. Альфы переполнены злостью, потому что им постоянно нужно доказывать друг другу и самим себе, что они достойны чего-то. Что они не хуже других. Что они не сопливые слюнявые щенята, а взрослые брутальные хищники. Что-то зацепило меня в последней его фразе, заставив внимательнее вглядеться в его лицо — внешне оно казалось расслабленным, но в его глубине бродили тени. Словно эти слова не были просто взяты с потолка, а прозвучали эхом в его памяти — эхом давнишних и не самых приятных воспоминаний. Я ведь совсем ничего не знала об этом парнишке, даже его настоящего имени. Он делал вид, что и сам ничего не помнит до того, как оказался здесь, среди девочек Ории, но вот в такие моменты мне казалось, что Медвежонок совсем не так прост и наивен, как хочет казаться. У него хорошо получалось усыплять чужую бдительность. И дело было не только в его особенном запахе, который действовал наподобие легкого наркотика, принося чувство спокойствия, радости и умиротворения, но и в том, как он себя вел, что говорил, а что держал в секрете. Я никогда не считала себя особенно проницательной, и все же мне казалось, что омега что-то скрывает. Прячет это, как заправский фокусник в потайном отделении своей шляпы, отвлекая нас магниевыми вспышками и цветными платками в рукаве. Впрочем, мне ли было его осуждать. Здесь у каждого из нас были свои скелеты в шкафу, и я не исключение. Дом надежно хранил тайны своих обитателей, и меня это в целом устраивало. В отличие от некоторых других вещей. — Твой отец нашел что-нибудь касательно метки? — И тебе доброе утро, — поприветствовал меня молодой альфа, делая глоток молока прямо из открытой общей бутылки. Если и было что-то, что он готов был поглощать в таких же объемах, как кофе со льдом, это молоко. Мне кажется, его и покупали-то исключительно для него. Ну и, может, для Никки. — Йон, ты же видишь, что ситуация выходит из-под контроля, разве нет? — устало вздохнула я, покачав головой. — То, что произошло вчера, не должно… — Не должно повториться, я знаю. И это, и много чего еще, — выразительно кивнул он. — Что ты хочешь от меня, маленькая омега? Чтобы я наведался к нему лично и проследил, чтобы он не забыл почитать нужные книжки? — Почему бы и нет? — изогнула бровь я, разведя руками. — Где он живет? — Далеко отсюда, — отрезал тот. — Ты к нему точно не поедешь. — Потому что я распутная омега, недопустимо разведенная в свои двадцать восемь? — скептически уточнила я. — Нет, потому что тебе опасно попадаться на глаза… Погоди, что ты сказала? Разведенная? Ты была замужем? Я видела, как он напрягся — как сузились его глаза, нервно сжались пальцы поверх стеклянной бутылки молока и обострился и налился агрессией его запах. Если бы не все обстоятельства, я бы даже могла подумать, что он ревнует. — Да, и это было ошибкой, — кивнула я, легко пожав плечами. — Он даже не был альфой. — Серьезно? — От таких новостей Йон мгновенно расслабился, и я испытала своего рода досаду из-за того, что, видимо, человека он за соперника, а значит и за повод переживать не считал. — Тебе же тоже нравятся… не-бестии, — несколько уязвленно напомнила я. — У меня причина исключительно биологическая, — серьезно возразил он. — А какое у тебя оправдание? — Оправдание? — не поняла я. — Почему тебе стало настолько страшно связывать себя узами брака с альфой, что ты предпочла вступить в заведомо обреченные на провал отношения с человеком? — пояснил Йон. От его наглости и самоуверенности я даже немного опешила. — Они не были… заведомо обречены на провал, — не очень убедительно пробормотала я. — Хана, я же не слепой, — как-то даже слишком мягко произнес он, наконец отправив опустевшую бутылку в мусорное ведро и подойдя ко мне. — Я ни Зверя не смыслю во всем этом… биологическом разнообразии видов. Мне не с чем сравнивать то, что я испытываю к тебе. Но надобно быть полным идиотом, чтобы не понять, что ты создана именно для таких эмоций и отношений. Может быть, не со мной, но с кем-то, кто сможет разжечь твое пламя так же сильно. Ты горишь и плавишься внутри, но изо всех сил сдерживаешься, и… я понимаю почему. Но когда это буду не я… — Йон, я не хочу, чтобы это был не ты, — поспешно перебила его я, не сразу вообще сообразив, что именно говорю. Его и без того большие глаза стали почти круглыми от удивления, а я шумно выдохнула и пояснила: — Я не хочу, чтобы это был какой-то другой альфа в принципе. Меня не интересуют отношения с такими, как ты, потому что я не хочу определять свое влечение к кому-то биологией. Или судьбой. Тот человек… Мой бывший муж. Да, между нами не было ни какого-то безумного влечения, ни… сногсшибательных чувств, но я выбрала его сама. — Ты упрямая, как сам Зверь, маленькая омега, — вздохнул тот, покачав головой. — Вот вбила же себе в голову ерунды всякой… Почему тебе так важно все контролировать? — Потому что… — Я осеклась, не будучи уверена, что хочу продолжать. Перед глазами всколыхнулись старые, выцветшие образы воспоминаний, которые я надеялась навсегда похоронить в недрах своей памяти, но которые все равно возвращались куда чаще, чем следовало бы. Полутемный зал, разбросанные по полу пятна света от цветных прожекторов, толстые театральные портьеры, душно и густо пахнущие пылью. Дрожащие колени, ощущение липкой влажности, покрывающей все мое тело. И навязчивое, подавляющее, со всех сторон подступающее и окутывающее меня ощущение чужого присутствия. Вкус шампанского во рту мешается с чем-то горьковатым и склизким, и я никуда не могу деться от голосов — они гремят, они разрывают меня на части, они повторяют мое имя на все лады, а я хочу все больше, мне мало даже этого, и я сама стремлюсь, рвусь за край — туда, откуда уже не возвращаются. Я видела по глазам Йона, что отголоски моих воспоминаний докатились и до него. Не картинками или звуками, но ощущениями. Как я тогда ощутила его кромешный детский ужас, связанный с тем, что случилось с его матерью много лет назад. Скелеты, спрятанные в шкафах, покрытые пылью и паутиной, но все равно едва слышно постукивающие костями всякий раз, когда кто-то проходит слишком близко. Была ли я готова рассказать ему о том, что со мной тогда произошло? Нет, конечно, нет. Я сама все еще не могла принять произошедшее и простить себя за то, что тогда случилось. И слишком боялась услышать то, что так много раз слышала до этого. «Сама виновата», — так мне сказала мама, когда я рассказала ей о первых своих отношениях с альфой, который променял меня на другую омегу только потому, что меня в нужный момент не оказалось рядом, а ему приспичило «сбросить напряжение». Наверное, нет ничего удивительного в том, что, когда спустя некоторое время она, выпив лишнего, начала мне жаловаться на отца и на то, что он, подлец такой, ее бросил, а она все еще его любит, я ответила ей ровно теми же самыми словами. Тогда я чувствовала себя гордой и невероятно остроумной, отдавая этот «кармический долг». Сейчас мне было неприятно об этом вспоминать. Сама виновата. Одно поколение за другим говорило эти отвратительные, убивающие все живое внутри слова. Привлекаешь слишком много альф? Сама виновата, учись контролировать свой запах. Никого не привлекаешь? Сама виновата, работай над собой и будь более открытой. Тебя поймали в темном переулке и изнасиловали? Сама виновата, нечего ходить темными переулками и пахнуть. Что значит, это твоя природа? Что значит, ты слабая омега? Вот вышла бы замуж в шестнадцать лет, никто бы не посмел на тебя позариться, ведь ты была бы покрыта запахом мужа и защищена им. Замечание между строк — это вообще ни разу не помогало. Те альфы, что брали свое силой, плевать хотели на то, пахнешь ты другим мужчиной или нет. Кого-то это даже еще больше заводило, ведь они буквально захватывали и присваивали чужую территорию. Просто признай и запомни, что ты виновата во всем, что с тобой происходит или не происходит, и всегда будь готова просить прощения за то, что ты просто существуешь на этом свете, не соответствуя мнимым идеалам коллективного бессознательного. В кухню, отвлекая мое внимание от этих неприятных размышлений, вошла Сузи. Она слегка прихрамывала, но держалась на удивление бодро для той, кому вчера так здорово досталось. Правая половина ее лица превратилась в сплошной кровоподтек, полностью скрывший один глаз, зато второй сверкал непримиримым упрямством, которое, судя по всему, и держало ее на ногах. — Зубы на месте? — как-то слишком дежурно поинтересовался у нее Йон, с усилием оторвав от меня взгляд. Я чувствовала, как много у него вопросов, но мы оба понимали, что сейчас для них не время и не место. — Все нормально, братишка, — немного в нос отозвалась та, взгромоздившись на табурет. — Док мне выписал пару таблеток, так что… буду как новенькая. — Ребра целы? — спросила я, садясь напротив нее. Я не была уверена, что омега помнила, как я вчера буквально выволокла ее из комнаты на себе, но в любом случае не ждала особых благодарностей за это. — Да кто ж их знает, — пожала плечами Сузи. — Болят, собаки такие. — Что случилось? Почему он… Почему он взбесился? — нерешительно уточнила я, краем глаза наблюдая, как Йон накладывает побитой омеге остатки каши из большой кастрюли. — А разве им нужна причина? — скривилась она, аккуратно вставляя в разбитые опухшие губы сигарету и поджигая ее. — Может, жена ему не дала или шеф на работе раком поставил, откуда ж мне знать? — А может быть, ты… Я оборвала саму себя, осознав, о чем именно собираюсь спросить. Не потому, что действительно так думала, а потому, что так думать было легче. Всегда легче спрятаться за отрицанием, чем допустить, что некоторые бывают просто злыми по своей природе. Или что плохие вещи случаются с теми, кто их не заслужил — пусть даже был острой на язык занозой, обожающей драмы на пустом месте. — Ты не виновата, — неуклюже закончила я. — Мне жаль, что это произошло с тобой. Я… могу что-нибудь для тебя сделать? — Прекрати внушать ей мысль, что она заслуживает жалости для начала, — встрял Йон, поставив тарелку с кашей перед Сузи и выхватив сигарету у нее изо рта. — Эй! Братишка, верни ее! Последняя же! — Ну и отлично, — пожал плечами он, всунув едва раскуренную сигарету в горлышко пустой молочной бутылке, торчащей из мусорного ведра. — Хана, оставь ее. Будешь с ней нянчиться, она сядет тебе на шею и будет до победного отыгрывать роль бедной сиротки, о которой некому позаботиться. — Ты злой, братишка, — поморщилась Сузи, но я совершенно точно видела, сколько тепла плескалось во взгляде ее на данный момент единственного глаза. Ей действительно знатно досталось, и гротескная асимметрия ее частично опухшего лица лишь усиливала это впечатление. Глядя на нее, я ощущала одновременно ужас и злость из-за того, что подобное вообще с нами происходило. А еще… еще оно что-то упрямо тревожило в моем подсознании, но у меня никак не получалось… Понимание нахлынуло внезапно. Сон, что никак не давался мне в руки поутру, неожиданно снова расцвел перед моими глазами во всей своей уродливой и омерзительной полноте. Я видела Джен. Привязанную к стулу, избитую, измученную, едва живую. Кровь, что стекала по ее лицу, капала на черную плитку, которой был вымощен центр ее темницы, с чьих стен на нее взирали серые мертвые лица. Над ней стоял альфа в белом, безликий и страшный. У него не было ни глаз, ни носа, только рот. И этот рот все кричал и кричал, а кулаки все продолжали наносить удары, пока от лица моей любимой подруги не осталась только кроваво-черная маска с торчащими в стороны осколками кости. То самое, что я видела перед тем, как проснуться в холодном поту. Я попятилась назад, не ощущая под собой ног. Попыталась было закричать, но голос не повиновался. Мир вокруг опасно закачался, вращаясь, словно детская карусель, и сдавливая меня со всех сторон. Всего стало слишком много, так невыносимо много, что не было никаких сил терпеть. Стиснув голову руками, я никак не могла справиться с этим потоком света и звука — еще секунда, и он просто разорвет меня на кусочки. — Хана, сюда, — услышала я голос Йона. Приоткрыв немилосердно слезящиеся глаза, я через силу заставила себя посмотреть в его сторону. Он стоял, раскрыв руки мне навстречу, крошечный островок ночи посреди мучительно яркого дня. — Пожалуйста… Пожалуйста, помоги мне, — жалобно прошептала я, и спустя секунду спасительная темнота укрыла меня с головой.