Альфа и Омега

Конечно, после всего, что произошло, мы не могли остаться у Макса. Его лофт, когда-то восхищавший меня своим изысканным и почти богемным стилем, превратился в поле боя. Что-то громилы, посланные за ним, перевернули еще до нашего появления, остальное было разворочено и снесено с места после. Стоя посреди разгромленной гостиной, где еще совсем недавно интеллигентная публика потягивала коктейли, а Кори МакДонал вдохновенно рассказывал о тайне табличек Оймаха, я не могла не задаваться вопросами о том, в какой именно момент разрушение стало так неотвязно следовать за мной по пятам. Пусть в том, что случилось с Максом, не было моей вины, я не могла избавиться от ощущения, что нахожусь в эпицентре урагана, что разламывает на части все вокруг. И что самое страшное и самое странное одновременно, я, кажется, начала к этому привыкать. Насилие перестало казаться чем-то чужеродным, неправильным или опасным. Глядя на покалеченных бандитов, в разных живописных позах раскинувшихся по углам, я размышляла не о том, как им должно быть больно, а о том, что нужно успеть сбежать до того, как они начнут приходить в себя. Или до того, как появится полиция, которую, не стоило сомневаться, уже вызвали соседи. Макс собрался быстро. Мне даже показалось, что он давно планировал побег и заранее к нему готовился, потому что не прошло и пары минут после того, как Джен наконец вызволила его из плена его спальни, как он уже стоял на пороге, полностью одетый и с сумкой в руках. Его все еще слегка потряхивало, и я видела, какие затравленные взгляды он бросает на мужские фигуры на полу. Но мне отчего-то совсем не было его жаль. После того, как началась стрельба и я осознала, какой опасности мы себя подвергли, столь отважно придя к нему на помощь, все мои дружеские благородные порывы как ветром сдуло. Если бы Джен или Йон пострадали в этой заварушке, я бы никогда его не простила. И себя тоже — за то, что поддержала подругу в этой безумной затее и уговорила любимого мужчину тоже пойти на риск. Йон был прав, я слишком привыкла видеть в окружающих только хорошее. А еще привыкла действовать по лекалам классического кино, где герои всегда приходили всем на помощь, раскидывая безликих злодеев в разные стороны, как кегли. Может быть, поэтому судьба сжалилась надо мной сегодня и решила только припугнуть, а не явить неприглядную правду во всей красе. Правду о том, что никто из нас не защищен от шальной пули, непредвиденной случайности или глупой ошибки, цена которой может быть слишком велика. Когда мы сели в машину Джен, вдалеке уже звучали приближающиеся сирены, и подруга, кажется, почти инстинктивно направила автомобиль в другую сторону. Долгое время в салоне царила напряженная взрывоопасная тишина, которую, кажется, никто не решался нарушить, опасаясь спровоцировать очевидно напрашивающийся конфликт. На этот раз я сидела сзади вместе с Йоном. Уткнувшись в окно, бездумно провожала глазами статные, усыпанные огнями небоскребы, которыми был переполнен центр Восточного города. Я и не заметила, как на улице стемнело. Время стало ощутимо абстрактным понятием, совершенно не поддающимся исчислению или контролю. Я не могла даже предположить, сколько прошло с тех пор, как под бой часов мы встретили Джен на Площади Фонтанов. Пара часов или уже намного больше? А, может, это вообще было в какой-то другой жизни? Сгустившиеся ноябрьские сумерки заморосили дождем. Сперва на боковом окне появилось несколько тонких, разорванных нитей, состоящих из мелких капель, а затем их начало становиться все больше, и Джен включила дворники, которые с характерным звуком принялись разгонять воду по лобовому стеклу. Восточный город снаружи машины потонул в сером мареве, пронизанном электрическими разрядами фонарей и фар, и как-то почти внезапно наступила ночь, глубокая, холодная и непроглядная. Я неосознанно прижалась к Йону, и альфа обнял меня за плечи. Кажется, он тоже был немного сбит с толку обилием произошедшего, но в отличие от меня явно что-то серьезно обдумывал, а не просто мысленно бродил где попало. Почти наверняка это касалось красной лилии и Сэма. Но пока что мне не хотелось знать подробности. — Куда мы едем? — тихо спросила я, когда Джен свернула с основной дороги, ведущей за город, и углубилась в переплетение узких окраинных улочек. — Ко мне не вариант, — отозвалась она. — Почти уверена, что церковники следят за моей квартирой, а значит вам там появляться никак нельзя. И я так понимаю, что твой маньяк не особо горит желанием приютить нас всех у себя… — На мгновение я представила себе Джен в окружении омег из Дома Бархатных Слез. Образ вышел несуразный и какой-то неприятно нервирующий. Мне было сложно представить, как бы она повела себя в таком месте, но что-то мне подсказывало, что очередного конфликта альф из-за территории было бы не избежать. Особенно при таком-то скоплении омег. — Короче говоря, я не придумала ничего лучше мотеля. У меня есть на примете один, у меня там знакомые останавливались, когда были в городе проездом. — Мотель? — немного удивился Йон. — У тебя с этим какие-то проблемы? — немного нервно повысила голос она. Я чувствовала, что Джен тоже невероятно вымоталась за этот день и не намерена выслушивать критику своего решения, которое по факту приняла за всех, избавив нас от необходимости ломать над этим вопросом голову. По крайней мере, именно так ей всегда казалось — что она не навязывала кому-то свою волю, а просто брала на себя ответственность, избавляя от ее груза своих близких. К счастью, мой альфа то ли тоже это понял, то ли был не в настроении спорить, потому что просто пожал плечами и ничего ей больше не сказал. Мотель, в который она нас привезла, находился в стороне от основных трасс, а потому больше походил на любовное гнездышко для тех, кому негде уединиться, чем на гостиницу для путешественников или дальнобойщиков. Впрочем, в текущей ситуации привередничать совсем не тянуло. Посовещавшись, мы решили заказать еду прямо в номер и Джен позвонила в службу доставки пиццы, благо что их номер был у нее на быстром наборе. За комнаты тоже заплатила она, причем мне показалось, что Макс и не думал предложить поучаствовать финансово. С другой стороны, Йон тоже не выказал такого намерения, и потому какое-то время мне было очень неловко из-за того, что у меня самой не осталось ни наличных, ни кредитной карты, чтобы сделать это за него. Мы взяли два соседних номера — оба с двумя отдельными кроватями, и Джен с Максом без лишних вопросов согласились занять один из них. Я была рада, что хоть на этот раз альфы решили обойтись без выяснений отношений, пусть даже что-то мне подсказывало, что на деле их противостояние еще не окончено. Просто временно поставлено на паузу ввиду более важных событий. Когда принесли три больших коробки с пиццей, мы собрались в том номере, что мои друзья выбрали для себя. К тому времени Йон и Джен уже приняли душ и привели себя в порядок после состоявшейся в лофте Макса драки, пока лично я занималась изумительно приятным ничем, сидя на краешке одной из кроватей и глядя в стену перед собой. Давно уже не получала такого удовольствия от абсолютной пустоты в голове, слегка перебиваемой звуком льющейся воды за стенкой. Удивительно, но у меня не мелькнуло ни одной мысли о том, что там происходит или как выглядит мой альфа под упругими горячими струями. Видимо, даже притяжение метки способно отступать перед лицом подобного рода душевных потрясений. Номера в этом мотеле были простенькие, но чистые — из мебели тут были лишь кровати, пара тумбочек, подвешенный к стене телевизор, маленький холодильник в углу и комод, в котором лежало свежее белье. Темно-зеленые обои на стенах были покрыты едва различимым хвойным узором, а над изголовьем одной из кроватей в стене была заметна плохо заштукатуренная выбоина, которую могли сделать как в порыве страсти, так и в пьяной потасовке. В воздухе — особенно в ванной — ощутимо тянуло хлоркой, зато, благодаря ей, не ощущалось запахов прежних постояльцев. И все же мне здесь было не по себе. Я с детства испытывала какую-то необъяснимую тревогу в отелях или сдаваемых посуточно квартирах. Не могла не думать о тех, кто был здесь до меня — и о том, чем они тут занимались. Иногда мне казалось, что следы их присутствия похожи на слои грязи, что остаются на стенах и вещах. И чем больше в одной комнате побывало постояльцев, тем грязнее она ощущалась. Как бы усердно работники клининга ни скоблили стены и пол, сколько бы раз горничные ни пропаривали белье, эта грязь никуда не девалась, она въедалась лишь плотнее и глубже, становясь неотъемлемой частью подобных мест. И поэтому я старалась ничего не трогать лишний раз и занимать как можно меньше места в пространстве, забравшись на одну из кроватей с ногами и прижав колени к груди. Пицца исчезла в мгновение ока — одну из них Йон заглотил в одиночку, грозно порыкивая на всякого, кто пытался покуситься на его коробку. Честно говоря, глядя на то, как он уплетает за обе щеки, я почти забыла о том, что сама была голодна. Интересно, за счет истинной связи мы могли насытиться оба, если бы поел только один? Или настолько изощренным образом она не работала? — А теперь рассказывай, — приказала Джен, ткнув последним куском пиццы в сторону Макса. — После того, что сегодня было, я хочу знать все от и до. — Это… не самая короткая история, — неуверенно заметил он, покосившись на меня с Йоном. Они с моим альфой едва ли перебросились парой слов с тех пор, как мы спасли его из заточения в собственной спальне. Я даже не была уверена, что они представились друг другу, но сейчас уточнять это было бы как-то странно. — А у нас полно времени, судя по всему, — ничуть не смутилась та. — Вся ночь впереди. Он медлил, то ли собираясь с духом, то ли решая, какую часть правды нам все-таки стоит знать. — Я пристрастился к игровым автоматам лет в пятнадцать, — наконец начал свой вымученный рассказ Макс. Во время своей довольно долгой речи он иногда вставал, начинал ходить по комнате, подходил к окну, приоткрывая наглухо задернутые шторы и выглядывая в затянутую дождем темень снаружи. Мы не перебивали, хотя судя по лицу Джен ей иногда очень хотелось это сделать. Йон же, раздобревший и расслабившийся после душа и еды, выглядел совершенно невозмутимым и как будто даже понимающим. Словно ему уже не раз приходилось не то что слышать подобное, но и самому так или иначе становиться частью таких историй. Мы с ним сидели рядом, и, хотя мне безумно хотелось залезть к нему на колени, обнять и закутаться в его объятиях, как в теплом пледе, я понимала, что сейчас это будет неуместно, поэтому мужественно сопротивлялась своим порывам. — Сначала я просто заходил поиграть после школы на деньги, оставшиеся с обеда. Потом начал тратить брать у друзей в долг. Я редко сильно проигрывался, и мне казалось, что я прекрасно себя контролирую. Это было своего рода… хобби, наверное. Другие мальчишки залипали в интернет-кафе или тратили деньги на кино, а я играл. Мне нравилась размеренность, с какой прокручивается барабан, прежде чем остановиться на каком-то конкретном символе, нравилось, как становилось теплее в груди, если вдруг символы начинали совпадать. Это был… чистый восторг и адреналин, который сложно с чем-то сравнить. — Лицо Макса на мгновение просветлело от приятных воспоминаний, а я ощутила неприятное покалывание в груди. Было что-то пугающее в том, как зависимые люди говорили о предмете своей одержимости — с таким благоговением, словно совсем не понимали, что он убивает их. Или же, напротив, приветствовали этот неизбежный финал с восторгом и трепетом. Интересно, я выгляжу так же, когда говорю или думаю о Йоне? — Когда у меня появилась первая работа, я стал играть чаще. Мог проводить часы в зале игровых автоматов, просто слушая звук, с которым они работают — как падает внутрь монетка, как вращаются барабаны, как что-то внутри них отсчитывает мои шансы, возводя их в абсолют или стирая в порошок. Звук, с которым выигрыш сыпался в лоток, до сих пор… один из моих любимых. Это стало чем-то вроде… ритуала. Если я хотя бы раз в день не заходил туда, я чувствовал себя неспокойно, словно что-то было не на своем месте, словно чего-то не хватало. Зато когда я оказывался на табурете перед слот-машиной, все сразу становилось хорошо и правильно. Я ходил туда не для того, чтобы выиграть, но потому, что это было… важным само по себе. Когда я говорю это вслух, звучит не так… не так, как было на самом деле. Но это сложно объяснить тем, кто никогда с подобным не сталкивался. И я не заметил, как перешел черту. Он на какое-то время замолчал, словно ожидая, что мы набросимся на него с упреками или осуждением. Но мы молчали. Не знаю, о чем думали Джен и Йон, а я размышляла о том, как обманчива бывает иллюзия того, что мы знаем кого-то. Мы с Максом были знакомы не первый год, он был одним из тех немногих, с кем у меня завязались дружеские отношения после переезда в Восточный город. Да, мы не слишком часто общались, но я была уверена, что знаю о нем тот необходимый минимум, что составляет костяк любой полноценной взрослой личности. А выходит, я совсем ничего о нем не знала, а все то, что казалось мне фундаментальным и важным, было лишь маской, своего рода персоной для посторонних, за которой пряталась его истинная натура — тревожная, полная губительной тяги и не способная ей противостоять. И это, как оказалось, было лишь самое начало его истории. — Я стал проигрывать больше, чем мог себе позволить. Сам не заметил, как влез в большие долги, которые перестало получаться покрывать за счет зарплаты. Я чувствовал, что качусь в пропасть, и, наверное, бы в итоге там и оказался, если бы не Алан. Алан был его другом — тем самым, что разбился на мотоцикле и на чьих похоронах Макс щеголял в цилиндре. Это все, что я о нем знала, потому что сам он не любил о нем рассказывать даже будучи под градусом. Джен говорила, что это больная тема, но, кажется, я и не представляла себе насколько. — Алан меня вытащил из этой ямы. Сперва очень помог деньгами, а затем, день за днем, помогал справиться с игровой зависимостью. Он был рядом, когда больше никого не было. Он не осуждал и не навязывался, но словно бы воплощал собой идею о том, что в мире есть другие источники радости и удовольствия, кроме игры. Думаю, глядя на него, я сам захотел завязать. Стать лучше. Стать тем человеком, которого он бы не постыдился назвать своим другом. И я старался. Правда старался. Думал, что справлюсь и что оставил автоматы в прошлом. Но… — Он стиснул зубы, и на его щеках заиграли желваки. Чувствовалось, что мы подошли к той самой части истории, что давалась ему сложнее всего. — Вы помните, как пару лет назад открылось то большое казино? С красной лилией на фасаде? Тогда еще много споров было на эту тему, этично ли открывать подобное заведение в самом центре города. Оно было помпезно вызывающим, таким… ярким, красочным и манящим, как новенькая карусель. Красная лилия. Паззл потихоньку начал складываться. Я пока далеко не все понимала, но, судя по всему, все это было взаимосвязано — казино, бандиты с татуировкой в виде цветка, наркотики и Сэм, которого Йон так отчаянно и тщетно пытался разыскать. Я заходила все глубже в лабиринт, и мне уже чудился отзвук копыт мифического зверя, что охранял его центр. — Я сказал Алану, что просто хочу посмотреть. Уговорил его пойти со мной, чтобы он своими глазами убедился, что я не стану играть. Он отказался. Сказал, что у него другие дела, но… я по его взгляду понял, что он мне не верит. Не верит, что я смогу сдержаться. Это меня задело. Я не давал ему повода сомневаться во мне! У меня не было ни одного срыва за несколько месяцев. Я просто хотел… посмотреть — ну или мне так казалось. Я… наговорил ему всякого, а потом швырнул в лицо свой кошелек. Сказал, что мне даже деньги не понадобятся, потому что я не собираюсь играть. Он меня молча выслушал и ничего не сказал. Позволил уйти. Я… до сих пор не понимаю, почему он отпустил меня в тот вечер. Почему не надавал по роже, не привязал к батарее, не потребовал выбрать между нашей дружбой и этим проклятым казино… — Потому что ты взрослый мальчик, у которого есть голова на плечах? — предположил Йон, чьи губы дернуло кривой усмешкой. Макс не ответил, даже не посмотрел в его сторону, просто продолжил: — Конечно, мне захотелось сыграть. Автоматы там были совсем новенькие, только что с конвейера и они были… сделаны под старину. Сейчас же все кругом электронное, нигде не найдешь аутентичных автоматов, как были в моем детстве. С вращающимися барабанами, которые по одному отсчитывают твою удачу. Я всегда такие обожал. Решил, что сыграю разок — просто чтобы послушать звук, чтобы ощутить эту ручку в своей ладони. Чтобы вернуться в детство и… снова почувствовать, как мир становится правильным и гармоничным. Я… одолжил немного денег прямо в казино. Они давали в долг, якобы это была какая-то акция, приуроченная к открытию. И там нельзя было взять одну монетку — только сразу определенную сумму. И… Я просто не заметил, как потратил их все. Они дали мне еще и еще и… Я проиграл почти двадцать тысяч той ночью. Сам не знаю, как так получилось. У меня не было таких денег — даже дома. Мне пришлось бы заложить квартиру, я… я вообще не представлял, как так вышло. Они… разрешили мне позвонить. Я позвонил Алану. Объяснил ему все, ощущая себя отвратительнейшим существом на всем белом свете. Он сказал, что приедет и привезет деньги. Что у него есть сбережения. Когда он это сказал, я… я совершенно потерял голову. Начал говорить что-то о том, что никогда больше в жизни не подойду к автоматам, что все ему отдам, что буду ему должен до гробовой доски. Мне кажется, я даже плакал от счастья и от мысли, что боги дают мне второй шанс. — Он снова замолчал, опустив голову, и какое-то время тишину в полутемной комнате нарушал лишь звук дождевых капель, ударяющихся об оконное стекло снаружи. — В ту ночь тоже шел дождь. Видимость была почти нулевой. Говорят, он не справился с управлением и его вынесло на встречную полосу. Он так… и не доехал до меня. На этот раз пауза затянулась. Глубокая и непроглядная, как незримая для нас бездна в чужих душах. Как многое мы принимаем за данность, не пытаясь копнуть дальше и просто веря тому, что нам говорят и во что заставляют поверить? — Значит, так они тебя и поймали на крючок? — резюмировал Йон. — Да, — кивнул Макс, с трудом беря себя в руки. То, как он говорил об Алане, заставило меня задуматься о природе их отношений и степени близости, но спрашивать такое в лоб было бы крайне нетактично. Да и в данной ситуации это было уже неважно. — Меня попросили перевезти один… пакет в соседний город. Просто поработать курьером. Я сперва не понял, в чем тут соль и как можно списать долг в двадцать тысяч за какую-то поездку. А потом понял. Меня проверяли на надежность. Я даже думаю, что в том пакете вообще ничего ценного не было. Просто комок бумаг или ваты, неважно. Что-то такое, чего нестрашно было бы лишиться. Но я… сделал то, что мне было велено. А когда вернулся, у них уже созрел план. Они уже все обо мне узнали — кем я работаю и чем занимаюсь. И предложили поучаствовать в их схеме. Сказали, что хотят попробовать сменить рабочий алгоритм поставок, потому что их люди в полиции слили им информацию о том, что один из их основных каналов… перевозки был раскрыт. Я и мои… картины просто удачно попались им под руку. — И ты так просто согласился? — не поверила своим ушам Джен. — Они предложили мне такие деньги, каких я бы никогда не заработал в нашем музее, — отозвался тот, не глядя на нее. — После смерти Алана я был совершенно разбит, я просто… не видел для себя никакой возможности справиться с этим в одиночку. Я знал, что если не зацеплюсь за что-то, если не найду для себя опору, то просто… сорвусь. И снова начну играть. Я бы все равно оказался у них под колпаком, потому что у меня… не было сил сопротивляться своей тяге. Однажды мне удалось переключиться на Алана и все то, что было у нас двоих, а теперь я… переключился на работу. Я даже не спрашивал, что было в тех пакетиках. Я просто прятал их внутри картин, которые мы отправляли особыми рейсами. Я делал это, чтобы снова не начать играть, понимаешь? — Не уверена, — сухо отозвалась та. Судя по всему, подруга, как и я, понятия не имела об игровой зависимости Макса или о том, какую роль во всем этом сыграл Алан. — Зато теперь я понимаю, откуда у тебя двухэтажная квартира в центре города. Он не ответил. Словно бы хотел что-то сказать, но передумал в последний момент — его поднявшиеся было руки снова безвольно опали на колени, и он опустил взгляд. — Значит, ты потерял один из… этих пакетиков, да? — меж тем продолжила Джен. — Что в них было-то такое? — Я уже сказал тебе, я никогда не интересовался. Что-то очень… ценное, надо полагать. Я обычно старался не брать их домой, потому что у меня в доме часто бывали посторонние люди, но иногда выбора не оставалось. Они могли перехватить меня по дороге с работы или в выходной и всучить их. Я… я думаю, что кто-то из тех придурков, что устраивали траходром на моей кровати, нашел их и решил, что это мои личные запасы. Я не знаю, я просто не знаю. — Макс страдальчески уронил голову на руки. — Если ты серьезно прятал их в тумбочке возле кровати, то кто тут еще придурок, — закатила глаза моя подруга. — А куда мне было их девать? — пробормотал он. — Снять депозитный сейф в банке? — Не самая плохая мысль так-то, — подтвердила она. — А вообще стоило начать с того, чтобы пойти в полицию и… — И оказаться очередным трупом, который найдут в складском квартале с порванной шеей? — огрызнулся он. — Я же сказал, у них в полиции свои люди есть. Даже вот этот парень знает, что значит красная лилия! — Он ткнул пальцем в Йона, который, кажется, немного удивился столь внезапному проявлению внимания к своей персоне. — Я работал на них, потому что у меня не было выбора! — А, может, потому, что кому-то очень нравились дорогие цацки и квартира в центре? — не отступила Джен, сжав кулаки. — Меня сегодня чуть не убили из-за тебя, придурок хренов. Попади тот урод на десять сантиметров левее, меня бы уже запаковали в черный пластиковый мешок! О чем ты вообще думал, когда звонил мне? Если они такие страшные и опасные, как ты говоришь. — Но они ведь не-бестии, верно? — неуверенно уточнил тот, слегка сжавшись под ее напором. В воздухе ощутимо пахло разгоряченными феромонами — горчившим на языке мускатным орехом и подгоревшей корицей. — Слушай, я просто растерялся, ладно? Я не знал, кому еще позвонить! — Конечно, — негромко проговорил Йон, чьи пальцы, реагируя на всплеск Джен, ощутимо сжались на моем колене. — Ведь своего предыдущего лучшего друга ты уже угробил. Макс побледнел словно от пощечины, и мне не нужно было быть связанной с ним, чтобы ощутить, как больно его ранили эти слова. И Йон определенно знал, что делает, и бил прицельно. Только вот сейчас у меня не было никакого желания его урезонивать или останавливать. — Ладно, давайте уже спать ложиться, — поморщилась Джен, махнув рукой. — Завтра решим, что со всем этим делать. У меня голова уже ничего не соображает. Макс ничего на это не ответил, но, судя по всему, был не против закончить этот непростой разговор. Йон тоже не стал добивать лежачего и, поднявшись, просто вышел из комнаты мотеля на улицу. А когда я хотела последовать за ним, Макс перехватил меня за локоть, удержав подле себя, и, убедившись, что альфа, скрывшийся в пелене дождя, нас не слышит, спросил свистящим шепотом: — Это твой парень, да? — Вроде того, — не стала вдаваться в нюансы наших сложных взаимоотношений я. — Взгляд у него… тяжелый, — проговорил он, морщась от каких-то неприятных ощущений. — Как будто сверло тебе в мозг загоняет. Насколько хорошо ты его знаешь? — Лучше, чем знала тебя до этого вечера, — отозвалась я, покачав головой. — Ты ему веришь? — Да. Наверное, я вообще слишком доверчивая, как показывает практика. — Будь осторожна, хорошо? В нем есть что-то… что-то опасное, Хана. — Макс бросил еще один встревоженный взгляд Йону вслед. — Есть, — ничуть не смутилась я. — И именно оно сегодня спасло твою шкуру. Выражение его лица стало по-детски беспомощным и вместе с тем виноватым, но у меня не было моральных сил его успокаивать или говорить, что все в порядке. Ничего не было в порядке. Совсем наоборот. И Макс имел все основания и причины чувствовать себя виноватым, поэтому я была не против оставить его наедине с угрызениями совести. — Ничего себе денек, да? — Такими словами встретил меня Йон, когда я вошла в наш номер. Верхний свет был выключен, и единственным, что хоть как-то разгоняло вязкую промозглую темноту, был небольшой ночник, стоявший на тумбочке между двумя кроватями. В его тусклом желтом свете альфа выглядел иначе и казался старше. Словно нарисованный несколькими мазками краски на холсте, скорее образ самого себя, чем что-либо еще. — Я даже не уверена, что готова обсуждать хоть что-нибудь из того, что произошло, — призналась я, садясь напротив него на соседнюю постель и поджимая одну ногу под себя. — Все меняется слишком быстро, я просто уже… не успеваю привыкать к одному положению дел, как все снова встает с ног на голову. Волосы Йона все еще не высохли до конца после душа, свисая по обе стороны его лица, как кудрявые морские водоросли. Взгляд его был сосредоточенным и ясным, как если бы его совсем не валила с ног та усталость, что лично меня сковывала по рукам и ногам. Он думал, анализируя и прикидывая что-то у себя в голове, но у меня не было никаких моральных и душевных сил спрашивать об этом. Потому что я знала, что ответ может мне совсем не понравиться. — То, что ты сделала сегодня, маленькая омега… было глупо. Ты ведь это понимаешь? — Ты про то, что я согласилась поверить церковнику, про то, что потащила вас под пули, или про то, что влезла в бандитскую потасовку? — устало уточнила я, откидываясь на застеленную покрывалом кровать и устремляя взгляд в потолок. — Да уж, ты определенно выполнила свой план глупостей на месяц вперед, — со вздохом признал альфа. — Но я имел в виду последнее. Я понимаю, что тебе сложно усидеть на месте, но ты… Ты не должна вмешиваться в подобные дела, понимаешь? — Возможно, я вас спасла, — покачала головой я, по-прежнему не глядя на него. — У того парня было оружие, и он мог оказаться той самой сторонней силой, что определила бы исход всего противостояния. — Знаешь, почему произошел тот выстрел? — негромко уточнил Йон. — Я почувствовал твой запах и испугался за тебя. Отвлекся. И один из тех ребят едва не продырявил твою подругу. У меня все было под контролем, маленькая омега, пока ты не решила поиграть в героя. Ты должна верить мне, когда я говорю, что справлюсь сам и что тебе нужно держаться подальше. Это ведь и есть… командная работа, разве не так? Я перекатилась на бок и снова встретилась с ним глазами. Он был очень серьезен и, кажется, даже не злился на меня. Наоборот, я ощущала исходящие от него волны неподдельной тревоги. Словно альфа в самом деле вообразил себе, что бы произошло, если бы все сегодня сложилось иначе. — Прости, — выдохнула я, качнув головой. — Я тогда… была на взводе и… думала только о том, что должна быть рядом с вами. Рядом с тобой. Это было глупо и безрассудно, но… ты же знаешь, как трудно контролировать инстинкты. — Знаю, — согласился он. — Но пообещай мне, что больше так делать не будешь. Пообещай, что будешь верить в меня, маленькая омега. — Я обещаю, если ты обещаешь мне кое-что взамен, — кивнула я, чуть нахмурившись. — Что именно? — уточнил Йон. — Ты никогда не будешь мне врать. И если поймешь, что тебе не справиться, то не станешь меня обманывать, пользуясь моим обещанием не вмешиваться. — И что будет в таком случае? — отчего-то неуместно весело улыбнулся он. — Мы с тобой вместе пойдем под пули, держась за руки? От столь безыскусной прямолинейности вопроса я смутилась и не нашлась что ответить. Не смогла подобрать слов, чтобы объяснить, что это казалось единственно верным вариантом. Потому что откуда-то я знала, что боль от потери своего близнецового пламени, своей второй половинки будет куда страшнее смерти. И пусть это было бы ужасной трусостью, я бы, наверное, выбрала смерть, чем саму возможность ощутить насильный разрыв такой связи. Нет, мы должны были избавить друг друга от нее естественным и безболезненным образом. Вытащить тот крюк, что засел в моей душе, под анестезией, мягко и щадящее, а не вырвать его с мясом, безвозвратно искалечив все внутри меня. — Но я все же должен признать, что ты хорошо держалась, — вдруг отметил Йон. — Выглядело так, будто ты не в первый раз видишь оружие. Меня это удивило, надо признать. — Поверь, у меня найдется чем тебя удивить, — качнула головой я, невольно улыбнувшись. — Значит, я прав? Тебе доводилось держать в руках пистолет и до этого? Тогда я об этом, конечно, не думал, но сейчас должен признать, что это выглядело достаточно… горячо. — Он усмехнулся, и я ответила ему тем же, невольно расплывшись в улыбке. — Да, было дело, — ответила я, после чего рассказала ему о своей старой школьной подруге и ее отце-полицейском. Странно, мы не общались с ней больше пятнадцати лет, я не вспоминала ни о ней, ни о том времени уже очень давно. А сегодня все те события так ярко встали у меня перед глазами, словно я и вовсе о них не забывала или словно все произошло только вчера. Прямо сейчас я прекрасно помнила задний дворик их частного дома — и то, как солнце отражалось в бутылках, в которые мы стреляли. Выстрелы были ужасно громкие, а тяжелый пистолет дергался в руках, как живой. Это было вскоре после того, как у меня появился мой запах и мы с братом, который так и остался не-бестией, отдалились друг от друга. Тогда я ощущала себя особенной, и эгоистично смаковала мысль, что хоть в чем-то оказалась безусловно лучше других. Тогда мне еще казалось, что произошедшие со мной перемены способны будут вернуть столь необходимое мне в те годы внимание матери. Но та была слишком поглощена своим горем, и ей было одинаково наплевать на своих детей — как на ту, что, сама того еще не понимания, обречена была стать предметом неумолкающей общественной дискуссии о нравственности и «материнских обязанностях», так и на того, кто так до конца и не смог справиться с ощущением собственной неполноценности и обидой на судьбу. — Ты поэтому уехала из родного города? — спросил Йон, когда я замолчала. — Не… совсем, — помолчав, отозвалась я. — Были и другие причины. Да, были. Те самые, что пропахли пылью старого театрального занавеса и были пронизаны разноцветными лучами прожекторов. Сказать по правде, я даже не знала, можно ли было их включать. Само мероприятие, к которому мы так долго готовились, проходило в соседнем зале — там звучала музыка, звенели бокалы, произносились бессмысленные пафосные речи во славу компании и ее директора. Это был мой первый проект, на организацию которого меня взяли почти стажером. Я тогда только выпустилась из университета и проработала — сколько? — пару месяцев, быть может. Самые суматошные, нервные и изматывающие два месяца в моей жизни, когда я приходила домой за полночь и вставала наутро ни свет ни заря. Мы были единственным на весь город агентством, которое организовывало выездные мероприятия для мелкого и среднего бизнеса. За неимением других вариантов чаще всего такие застолья проходили в старых клубах, театрах или домах собраний. Заказов было много, особенно в летний сезон, и мы сбивались с ног, чтобы успеть с ними разобраться. И, конечно, это не было оправданием для всего, что тогда случилось, но… другого у меня не было. А даже после стольких лет оно было мне нужно — оправдание. Какие-то слова, набор фраз и логических выводов, которые бы смыли с моей совести то пятно, что столько лет проедало ее насквозь. — Хана? Голос Йона вырвал меня из полудремы, в которую я, сама того не осознавая, погрузилась, углубившись в свои воспоминания. Прежде мне всегда было очень сложно думать о том вечере, но сегодня… сегодня, побывав практически между жизнью и смертью, я, кажется, была готова взглянуть на те события под иным углом. Правда сама еще толком не понимала, под каким именно. — Что? — Можно я лягу к тебе? Мне так будет спокойнее. После всего, что сегодня было. — Его голос звучал немного глухо, словно ему было неловко об этом просить. — Но кровать же совсем маленькая… — немного растерялась я. — Как ты тут… — Нормально помещусь, — договорил он за меня, вдруг оказываясь так близко, что у меня перехватило дыхание. Его мокрые волосы мазнули по моей щеке, холодя кожу, а потом я ощутила, как он крепко и решительно прижал меня к себе, предупреждая мое возможное падение с внезапно резко сузившегося пространства кровати. И только сейчас я в полной мере осознала, как сильно все это время мне этого хотелось — почувствовать его вот так, без преград и расстояний. Словно внутри меня прорвало некую дамбу, и я позволила себе наконец расслабиться и выпустить из себя сковавшее мышцы и разум напряжение. Из моей груди вырвался сдавленный всхлип, а голова ощутимо закружилась, вынуждая меня сильнее схватиться за Йона, словно он в самом деле был единственной моей опорой в этом опасно нестабильном мире. — Что с нами будет? — едва слышно прошептала я. — Йон, что же с нами будет? — Все будет хорошо, — уверенно произнес он. — Судьба не просто так свела нас с тобой, в этом я теперь убежден. Твой друг может стать той самой ступенькой, которая позволит мне подняться туда, куда прежде я никак не мог попасть. — Ты правда думаешь сейчас об этом? — почти возмутилась я. — О своей мести? Йон, зачем… Зачем ты… — Поверь мне, иначе нельзя, — упрямо помотал головой он. — Я должен это сделать. Ради матери. Ради сестры. — Сестры? — непонимающе нахмурилась я. — Йон, ты не говорил, что у тебя есть сестра. Ты сказал, что был совсем один. Йон? — Тише, маленькая омега, — отозвался он, и я вдруг ощутила, как его руки опускаются ниже по моей спине, а дыхание становится тяжелее. — Я расскажу тебе… однажды. Эмоции накрыли меня густой жаркой волной. Я слишком многого не знала о прошлом, ничего не могла предугадать в будущем, а мое настоящее сузилось до размеров крохотной комнаты мотеля, затерянной посреди холодной ноябрьской ночи. Мне было страшно — безумно страшно от ощущения того, что моя жизнь превратилась в сплошной бурлящий хаос. Друзья, которым я верила, оказывались совсем не теми, за кого я их принимала. Отношения, в которых я была уверена, изошли трещинами и, кажется, с трудом выдерживали натиск ревности, обусловленной банальной биологией, с которой никто из нас ничего не мог поделать. А тот, в ком я нуждалась больше всего, был всего лишь марионеткой в руках судьбы, вынужденный желать того, чего бы никогда не пожелал осознанно. Сегодня мне пришлось взять в руки оружие, чтобы защитить себя и тех, кто был мне дорог, а что случится завтра? Как далеко мы зайдем? Как далеко я сама способна зайти? И за что мне было цепляться, когда все, во что я верила, оказывалось либо ложью, либо самообманом, либо сладостной иллюзией, которая не способна была продлиться долго? — Я здесь, Хана, — услышала я голос альфы. — Я не знаю, где я буду завтра и что с нами случится, но сегодня я здесь. Я с тобой, слышишь? Я не могла больше противиться своим желаниям. Не здесь, не сейчас, не после всего, что было. Мне было нужно почувствовать его — пусть даже на одну ночь, пусть даже не совсем по-настоящему. Наплевать. Все вокруг катится в тартарары, и я устала постоянно думать о ком-то еще и чьих-то чужих чувствах, когда мои собственные уже буквально сгрызли меня изнутри. Прижавшись носом к его шее, я инстинктивно отыскала с левой стороны то место, где находилась его ароматическая железа, испускавшая феромоны. Она почти не прощупывалась под кожей, но по запаху ее легко было найти. Сделав несколько глубоких вдохов и ощущая предательскую слабость во всем теле, я прихватила его кожу зубами, чуть оттягивая ее и с восторгом ощущая, как альфа мгновенно напрягся и, кажется, с трудом сдержал стон удовольствия. Его собственный запах стал более маслянистым и густым, он словно стекал по моей коже, и я знала, какое наслаждением он испытывает от возможности покрыть меня им. — Хана… — выдохнул он, стискивая мои плечи почти до боли и словно изо всех сил борясь с самим собой. Звук моего имени, прозвучавшего столь беспомощно и в то же время столь жарко в его устах, болезненным острым спазмом отозвался у меня внизу, и я почти неосознанно укусила его сильнее, тут же разжав челюсти и принявшись зализывать едва различимые следы от собственных зубов. В голове шумело. Я никогда не ощущала ничего подобного — и дело было уже не только в физическом удовольствии. Это было что-то за гранью его, что-то, что все это время пряталось в тени, ожидая, пока я буду полностью готова принять это в себе. Я чувствовала, как по всему телу прокатываются волны жара, покалывающие кожу словно бы электрическими разрядами. И откуда-то я знала, что если поддамся захлестывающему меня влечению, если пройду до конца, то там меня ждет что-то совершенно невероятное. Это не было похоже на поиск сердца лабиринта, в котором обитало чудовище. Ведь чудовищем была я сама. Я выгнулась в спине, откидывая волосы назад и ощущая, как немилосердно зудят во рту удлинившиеся клыки. Они жаждали плоти, они жаждали крови. Жаждали оставить метку на чужом теле. Присвоить его себе, дать понять любому, кто еще посмеет даже посмотреть в его сторону, что территория занята, что любой нарушитель границ будет немедленно и жестоко наказан… Что за ересь вообще со мной творилась? Чьи это были мысли? Мои или Йона? Или мы настолько переплелись друг с другом, что уже не разделялись на меня и его? Или, может, все это время в глубине души я всегда была такой? Ненасытной, эгоистичной, жадной и жаждущей контроля даже над тем, что мне на самом деле не принадлежит? Йон не дал укусить себя снова — коротко раздосадованно рыкнув, альфа перехватил инициативу и подмял меня под себя, нависнув сверху. Уже практически себя не контролируя, я потянулась за поцелуем. Но он уклонился от моих губ, словно не желая тратить время на эти нежности. Прижав мои руки к постели, он сам несколько раз горячо лизнул мою шею, и я нетерпеливо застонала и заерзала под ним, обнимая его ногами и прижимая к себе. — Йон… Йон, пожалуйста, — почти хнычущим от бессилия и желания голосом прошептала я. — Я больше не могу терпеть. Я слишком тебя хочу. — Я тоже… хочу тебя, Хана, — признался он, судорожно и прерывисто дыша. — И это убивает меня. Каждый день снова и снова. Я не понимала, о чем он говорит, да и не хотела понимать, откровенно говоря. Все, что мне было нужно здесь и сейчас, это ощутить его внутри — чем глубже и интенсивнее, тем лучше. И я знала, что он тоже этого хочет, ощущала это не только физически, но и на уровне нашей ментальной связи. Гори все синим пламенем и будь что будет — терпеть не было никаких сил. И пусть завтра я буду презирать себя за слабость и чувствовать вину перед ним и Никки, сегодня глас рассудка был бессилен в своих попытках дозваться до меня. Я помогла ему раздеть себя и стянула с него футболку, которую он надел после душа, но когда взялась за пуговицу на его джинсах, он, как и в прошлый раз, не дал мне продолжить. — Что? Что такое? — непонимающе пробормотала я. — Не надо, — шепотом ответил он. — Пожалуйста, Хана. Не нужно. Позволь мне сделать все по-своему. — О чем ты… — Я не договорила, ощутив вдруг, как он коснулся меня внизу пальцами. Сперва осторожно, словно приноравливаясь и ища подходящее положение, а потом все более уверенно. У меня путались мысли, они налетали друг на друга, как взбесившиеся локомотивы, и брызгали жгучими искрами во все стороны. Мы же оба хотели этого, так почему он… почему просто не мог дать нам обоим то, что сейчас было, кажется, жизненно нам необходимо? Но я не могла думать об этом слишком долго. Желание буквально распирало меня изнутри, и я не могла ему противиться. Когда его пальцы скользнули внутрь, я буквально сама насадилась на них так глубоко, как смогла. Исступленно двигая бедрами вверх и вниз в поисках столь желанной разрядки, я запрещала себе думать о чем-либо еще. Йон смотрел на меня сверху вниз затуманенным, охмелевшим взглядом, дыша через рот и иногда судорожно облизывая губы. Я вцепилась в его плечи, ощущая, как мои удлинившиеся когти царапают и рвут его кожу, но мне было наплевать. Подкатывавшее удовольствие было столь неотвратимым и мощным, что я почти перестала дышать в его предчувствии. Я ощущала язык альфы на своей шее, дразнящим чувствительное местечко, где скрывалась моя собственная ароматическая железа, и в тот момент, когда он, словно копируя меня, прихватил его зубами, меня наконец накрыло самым острым и самым ярким спазмом, который волнами чистого блаженства, встряхивающего меня, словно удар током, разошелся по всему телу. Я не сразу пришла в себя, на несколько минут словно бы и вовсе отключившись. А потом поняла, что Йон, как и в прошлый раз, удовлетворяет себя сам. Я категорически не могла понять его, я вообще уже ничего не понимала, и это было обидно и даже унизительно, но я все равно не могла себя заставить отпустить его. И ощутив горячие капли его удовольствия на своей коже, я зачем-то накрыла их пальцами, словно пытаясь удержать на своем теле. Какое-то время мы молчали, не глядя друг на друга и медленно остывая после того, что здесь только что произошло. Потом Йон внезапно заговорил, и, судя по его голосу, ему было очень непросто сказать это. — Прости меня, Хана. Я не могу… заниматься сексом с омегой. Раньше и не хотел, а теперь… Я хочу твое тело, я… безумно его хочу, но… не могу позволить тебе прикоснуться ко мне. Одна мысль об этом… Я просто не могу. — Почему? — в мучительном непонимании спросила я. — Есть причины, но я… не могу тебе всего рассказать, — с усилием произнес он. — Я никому еще этого не рассказывал. Даже отцу. Я судорожно выдохнула, ощутив то, что уже чувствовала однажды, когда воспоминания затопили его с головой — волны непередаваемого детского ужаса, холодного и всеобъемлющего. Там, в тех воспоминаниях, пряталось нечто настолько тревожное и невыносимое, что даже спустя столько лет он все еще был его пленником. И даже, повинуясь сильнейшему из своих инстинктов, он не мог перебороть то, что тогда произошло. Была ли я на самом деле готова узнать, что настолько пугало мужчину, смелее и бесстрашнее которого я никого в своей жизни не встречала? — Ничего, все нормально, — сглотнув комок в горле, проговорила я и обняла его. Он казался напряженным и жестким, словно высохшее дерево, но не отстранился, и это уже было хорошо. — Если однажды ты будешь готов поделиться этим со мной, то я подожду. Все нормально. Ты… Мне было очень хорошо с тобой, и я надеюсь, что тебе... было тоже. — Хана, я… На мгновение мне вдруг показалось, что сейчас он признается мне в любви. Предположение совершенно безумное в своей абсурдности, но я правда так думала пару секунд. И почти сразу устыдилась этих мыслей, словно одним их существованием принуждала его к чему-то, чего он не хотел. — Спасибо, что не спрашиваешь, — вместо этого невпопад закончил он. — Это… много для меня значит. Я кивнула. Не смогла ответить ничего вразумительного. Его скрытность изводила и мучила меня, как и мое полнейшее непонимание того, что с ним творилось. Но я что могла поделать? Только ждать и верить, что однажды он либо будет готов поделиться со мной самым сокровенным… Либо нам двоим это уже не понадобится.