Альфа и Омега

Широко распахнув окно и щурясь от яркого зимнего солнца, я смотрела на улицу внизу. Из моей маленькой угловой комнаты было видно не так много — расположившийся в два подвальных окна магазин электроники напротив, затянутый неприветливыми решетками даже в середине рабочего дня, пьяный изгиб подводящей к Дому улицы, по которой по вечерам приходили и уходили клиенты девочек, два покосившихся фонаря, один из которых был настолько изгрызен ржавчиной, что оставалось только догадываться, как он до сих пор не переломился надвое, и слегка помятую задницу пикапа, на котором мы с Йоном однажды ездили в прачечную. Я уже так привыкла ко всему этому, словно жила тут несколько лет, а не те куцые три недели, что перекинулись мостиком из середины ноября в начало декабря. За это, если так вдуматься, совершенно ничтожное время моя жизнь успела кардинальным образом измениться. Я словно бы соскользнула с проторенного пути, которому собиралась следовать всю оставшуюся жизнь, скатилась кубарем по склону в овраг, расцарапала лицо, разбила колени и внезапно оказалась в чудесной стране, где черные пантеры исполняли роль белых кроликов, в лабиринтах жили чудовища в кислотно-розовых леггинсах, а сила любви способна была победить безумие. Это была слишком тесно переплетшаяся с реальностью мрачная сказка, и я уже давно не понимала, кто я в ней — сумасбродная принцесса, похищенная разбойником и спасающаяся от инквизиции, или упрямый глупый рыцарь, тщетно пытающийся отвоевать свое сокровище у дракона. Причем дракон и сокровище, кажется, были одним и тем же персонажем. Закатав рукав, я устремила взгляд на метку — так, словно бы видела ее впервые. Красная нить судьбы, ведь так, кажется, это называлось в восточных мифах? Это с нее все началось, и она же, исчезнув из моей жизни, могла все закончить. Я бы снова стала никому не интересной омегой, достаточно дерзкой и свободолюбивой, чтобы игнорировать общественные нормы и правила и оставаться непозволительно незамужней и бездетной в свои двадцать восемь, но недостаточно заметной и яркой, чтобы вырваться за пределы своей однообразной рутины. Безопасной, спокойной, пресной и предсказуемой рутины, в которой не было ни пантер, ни кроликов, а лишь покорное и бездумное ожидание очередного отпуска, большой покупки или возможности съездить в путешествие. Судьба, каких миллионы, и не самая плохая, нужно признать. Наверное, отпустив моего альфу и весь его мир, из которого мне чудом удалось выбраться живой, я могла бы прожить хорошую неполноценную жизнь. Но стоило ли оно того? Обернувшись на звук открывшейся двери, я ощутила теплую пульсирующую тяжесть в груди, и на мое лицо, помимо моей воли, выбралась улыбка — уставшая и тихая, словно в более ярком выражении чувств уже не было никакой нужды. — Привет, маленькая омега, — произнес Йон, и в этих простых словах, как и его взгляде, обращенном на меня, было столько чувств, что ему не понадобилось говорить ничего больше. В три широких шага преодолев разделяющее нас расстояние, я крепко обняла своего мужчину, привычно вдыхая его запах и утыкаясь носом в небольшую родинку слева на его шее. — Я же сказала, что не позволю тебе умереть, — тихо проговорила я. — Я даже не удивлен, что моя Хана нашла способ переупрямить саму смерть, — бархатисто рассмеялся он, гладя мою спину и коротко целуя мои волосы. — Мне стоило больше в тебя верить. — И в самом деле, — подтвердила я, отстранившись и серьезно заглянув ему в глаза. — Почему даже после всего ты совсем в меня не веришь, Йон? — С чего ты взяла? — удивился он. — С того, что после всего, через что мы прошли, ты до сих пор не отказался от своей идеи разорвать нашу связь. Медвежонок все мне рассказал. — Я нахмурилась, всем своим видом давая понять, что даже его чудесное исцеление не дает ему права творить всякую ерунду и надеяться, что это сойдет ему с рук. — Вот язык без костей, — недовольно цыкнул альфа, зачем-то оглянувшись, словно ожидал увидеть вихрастую белокурую головку в дверном проеме. Впрочем, я бы не удивилась, если бы прямо сейчас юный омега был неподалеку — и каким-то образом был в курсе того, что происходило в комнате. — А вообще довольно странно с твоей стороны обвинять меня в чем-то подобном, учитывая, что инициатива разрыва всегда исходила именно от тебя, маленькая омега. Или я не прав? Под его прямым и как будто по-доброму насмешливым взглядом я смутилась и, покраснев, пробурчала: — Так было, пока я думала, что вы с Никки вместе и что ее ребенок — и твой ребенок тоже. А еще пока я совсем тебя не знала и… Йон, так много всего произошло с момента нашей первой встречи и всего этого. Мои чувства изменились, и я не стыжусь признаться в этом. Я больше не хочу, чтобы это заканчивалось. Альфа ответил не сразу, какое-то время изучая глазами мое лицо и как будто заново прокручивая в голове всю нашу историю с самого начала. — Это? — негромко повторил он, привычно запутываясь пальцами в моих встрепанных рыжих волосах. — Что — это? Бесконечные попытки спастись то от одной угрозы, то от другой? Опасность, что подстерегает за каждым углом, стоит переступить безопасный порог? Ты видела изнанку моего мира, Хана, и не говори мне, что ты согласна остаться в нем. — Согласна, — пылко кивнула я, сжимая его руку. — Я согласна, если там будешь ты. Как ты не понимаешь, без тебя, без нашей связи, без всего этого меня просто не было. Я как будто не жила в полную силу. И забыть обо всем этом, притворяться кем-то, кем я не являюсь на самом деле? Ради чего? Позволь мне самой выбирать свою судьбу. Даже если я потом пожалею, я хочу совершить эту ошибку. — Я не могу, — через силу произнес он, отступая назад и качая головой. — Я не смогу защитить тебя, как не смог защитить Никки. А если с тобой что-то случится, я никогда не прощу себе этого. — Не будь таким трусом, альфа! — вспыхнула я, сжав кулаки. — Ты всегда такой смелый, когда нужно зайти в бандитский притон или выйти на арену против бешеного, но когда речь заходит о чувствах и обо мне… — Да, о тебе, — кивнул он, и в его взгляде проступила обреченная беспомощность, от которой у меня больно кольнуло в груди. — Речь идет о тебе, Хана. Ты делаешь меня таким — слабым и малодушным. Я думал, что умру, и позволил себе поддаться этой слабости. Я позволил себе забыть о Сэме, о Никки, обо всем на свете. И мне было хорошо. — Он признавал это как будто с досадой, почти с презрением к самому себе. — Мне было хорошо не думать ни о чем и просто наслаждаться тобой. Ты мой наркотик, маленькая омега, мое губительное пристрастие, ты заставляешь меня сомневаться в том, что я считал незыблемым и неизменным. В моем собственном пути, в правильности моих действий и убеждений, в моих мотивах и целях. А я не могу себе этого позволить, слышишь? — Но почему, Йон? — с мучительным непониманием протянула я. — Твой путь ведет тебя в никуда, это путь смерти и разрушения, и ты сам должен это понимать. Останься со мной, прошу тебя. Мы можем уехать отсюда куда захотим, начать все с начала, жить тихо и скрытно, и Церковь никогда не найдет нас. Я люблю тебя, я никого никогда не любила так, как тебя, и я знаю, что ты тоже что-то чувствуешь ко мне. Так поддайся этому чувству. В нем нет слабости, в нем нет ничего плохого. Мы оба заслужили право на тихую счастливую жизнь вдали от всего этого. Пожалуйста, Йон. Я протянула руки ему навстречу, ощущая, как солнце, бьющее в окно, струится по моим плечам и стекает в ладони, словно то самое белое пламя, что выжгло заразу в его теле. Я искренне верила в каждое из сказанных мною слов, и все, чего я сейчас хотела, чтобы он поверил в них тоже. — Я не люблю тебя, маленькая омега. Его слова окатили меня ведром холодной воды, и я на несколько секунд даже потеряла дар речи, пригвожденная к месту его тяжелым непоколебимым взглядом. — Я уже говорил тебе это и повторю снова — я привязан к тебе, как и ты ко мне, но это не любовь. Не настоящая любовь, как бы тебе ни хотелось в это верить. У нас был классный секс, и я… за многое тебе должен, но в то же время из-за нашей связи пострадали Николь и Тео. Я… не могу это принять и назвать это любовью. — Но ты же сам говорил, что мы можем не видеть всего замысла, но он должен быть, — растерянно пробормотала я. — Что Великий Зверь не мог просто так связать наши судьбы и… — Великий Зверь ничего не связывал, — перебил меня альфа. — Он живет внутри нас, а не парит в облаках снаружи, это я тоже тебе рассказывал. И я не знаю, он ли это говорит со мной или моя совесть, но я собираюсь поступить правильно. — Поступить правильно — значит отказаться от меня? — Мой голос почти сорвался, я чудом смогла удержать его. — Это значит вернуть нам обоим ясность ума, — ответил он, покачав головой. — Потому что я не собираюсь сходить со своего пути — уж точно не после того, что произошло. Теперь у меня еще больше причин достать Сэма, и я не повторю прежних ошибок. И ты не нужна мне здесь, Хана. Я не нашлась, что ему ответить. Инстинкты, интуиция, сердце — все подсказывало, что происходящее в корне неправильно. Что все должно было быть не так. Что после всех наших страданий, лишений и горестей мы должны были осознать подлинный смысл и ценность нашей связи, а не разрывать ее так поспешно и категорично. Но я не могла с ним спорить. Его напор сбивал с ног и… Может быть, Йон был прав? Никки действительно пострадала из-за нас, как и Джен, попавшая под прицел Церкви. И если мои чувства в самом деле не взаимны, если все, что между нами было, это сексуальное притяжение, помноженное на зов метки, то… видимо, все остальное существовало только у меня в голове. — Собирайся, мы едем за город, — меж тем произнес Йон. — Я буду ждать тебя в машине внизу. — Зачем? — Я усилием воли заставила себя подавить эмоции и подняла на альфу сухие блестящие глаза. — Я должен вернуть тебя той, у кого забрал, — дернув плечом, отозвался он. — Тебе незачем сюда возвращаться, так что убедись, что соберешь все свои вещи. — Почему ты так… Почему ты так жесток со мной? — тихо спросила я. — Почему не сделать это все… иначе? Я хочу попрощаться со всеми и… — Мы и так потратили слишком много времени на сентиментальную чепуху, маленькая омега, — отрезал Йон. — Времени, которого у Никки может просто не быть. Я хочу поскорее со всем покончить, и в мои планы не входят прощальные вечеринки со слезливыми тостами и всеобщими объятиями. Не знаю почему, но внезапно во мне взыграло упрямство — за шаг до того, как сломаться под его непререкаемым агрессивным напором, я поняла, что не хочу этого делать. И не собираюсь. — Мой мир не вращается вокруг тебя, Йон, — поджала губы я. — Здесь мои друзья, здесь те, кто стал для меня важен. Я не могу просто так исчезнуть только потому, что ты не хочешь ни перед кем объясняться и оправдываться. На этот раз у тебя не выйдет выпрыгнуть из окна, придется спуститься по лестнице. Наши взгляды встретились, с шипением разбрызгивая искры, и у меня в очередной раз мелькнула мысль о том, что так, как делал это мой альфа, никто другой не умел выводить меня из себя. Наверное, мне никогда не нравилось с ним спорить, и в то же время я испытывала какое-то восторженное головокружение от возможности не покоряться и не соглашаться с тем, кого природа задумала для того, чтобы властвовать надо мной практически во всех смыслах. Эта энергия, эта химия, что волнами перекатывалась между нами, была пьянящей и будоражащей, иногда становясь тихой полноводной рекой, что бережно несла вперед нас обоих, а иногда разражаясь штормом, что заставлял каждый волосок на теле вставать дыбом. — Значит, уйду я, — недовольно резюмировал Йон. — Как ни удивительно, мой мир тоже не вращается вокруг тебя или этого места. Раз Никки теперь не здесь, мне незачем возвращаться. Спускайся, как будешь готова. Развернувшись на пятках, он вышел — буквально вылетел за дверь, кажется с трудом сдержав порыв со всей силы хлопнуть ею у себя за спиной. А я, тяжело и протяжно выдохнув, опустилась на постель и закрыла лицо руками. Он так часто упоминал в этом разговоре о Никки, словно нарочно пытался противопоставить ее мне, ведь его чувства к ней были настоящими. Они шли из его собственного сердца, а не были навязаны судьбой или биологией. В них он мог быть уверен, как и я могла быть уверена в своих чувствах к Медвежонку или Джен. Да только вот эти «настоящие» чувства меркли в сравнении с тем, что я испытывала к своему альфе. — Когда ты исчезнешь, что с нами будет? — спросила я, снова согнув руку и посмотрев на свою метку. — Я просто вдруг пойму, что больше не люблю его? Что он превратился в одного из тех альф, что будоражат мое тело своим запахом, но совершенно не затрагивают мое сердце? Я остыну и вновь погружусь в сон, как было до всего этого? Я же так… старалась. Ты знаешь, что старалась. Существует… существует ли такая судьба, которой не суждено исполниться? Как запасные рельсы, по которым никогда не проедет поезд, и они, проложенные кем-то и для чего-то, будут просто зарастать травой, пока не исчезнут совсем? Поднеся предплечье к носу, я вдохнула чуть более ощутимый так запах альфы и неосознанно прикоснулась губами к собственной коже. — Думай, что хочешь, Йон Гу, но любить тебя — это мой выбор, — помолчав, произнесла я. — Я выбираю тебя как собственный путь, как саму себя, как то, какой я хочу быть. И не магической татуировке определять это. Можешь разорвать связь со мной, но я не перестану тебя любить и ни за что не вернусь к прежней жизни. Ты подарил мне новый путь, и я пройду его до конца, даже если тебя самого не будет рядом. Я спустилась к машине спустя еще несколько минут. Не стала брать почти ничего из вещей, потому что точно знала, что вернусь. Вернусь, чтобы обнять Медвежонка и вдохнуть его одуванчиковый запах. Чтобы помочь Поппи с посудой и обсудить последние новости и сплетни про клиентов, которые девочки всегда ворохами приносили на кухню, пока мы работали. Чтобы посмотреть, как Ория тасует и раскладывает карты и спросить у нее наконец-то о том, кем она была раньше и что за место здесь было до того, как вывеска «Райский Притон» отправилась на задний двор. Я любила свое близнецовое пламя всей душой, но было достаточно того, что он собирался забрать у меня самого себя — отдавать остальное я не собиралась. — Упрямая глупая омега, — цыкнул сидящий за рулем Йон, не увидев сумки с вещами у меня в руках. — Вот зачем ты так все усложняешь? — Тебе бы стоило уже привыкнуть, — пожала плечами я, забираясь на соседнее сидение пикапа и пристегиваясь. — Я не собираюсь облегчать тебе задачу быть мудаком, альфа. — Следовало хорошенько отшлепать тебя, когда у меня был шанс, — проворчал он, заводя мотор. — Чтобы лучше слушалась того, что тебе говорят. — О, я умею быть послушной, если меня правильно настроить, — выразительно двинула бровями я, поймав его взгляд. Йон как будто на мгновение подавился воздухом, а потом, кажется, не вполне осознанно слегка качнулся в мою сторону, и я ощутила, как напряглось и полыхнуло сладостью мое тело. Мы так торопились разругаться после счастливого воссоединения, что даже не успели воспользоваться его преимуществами. На пару секунд в салоне повисла неловкая пауза, потому что я видела по его глазам, что альфа в шаге от того, чтобы наброситься на меня, забыв вообще обо всем, и провалиться мне на этом месте, если я не хотела этого чуть ли не сильнее его самого. — Надеюсь, святой отец знает, что делать, — произнес Йон, с усилием отрывая от меня голодный взгляд и сосредотачиваясь на педалях и руле. — Жду не дождусь того момента, когда запах омег снова будет вызывать у меня стойкое отвращение. — А ты не думал, что я могла случайно исцелить твою детскую психологическую травму и что теперь ты сможешь спать не только с людьми? И когда связь исчезнет, у тебя начнет вставать на всех омег подряд, как у прыщавого школьника? — уточнила я, откинувшись на спинку сидения и устремив взгляд в боковое окно. Чтобы справиться со вспыхнувшим желанием, я плотно сжала колени, слегка потирая ими друг о друга. Странно было думать, что по мановению какого-то церковного волшебства я вдруг перестану его испытывать. — Еще одна причина поскорее съехать из Дома, — нахмурился альфа, которому, видимо, до сего момента такая идея в голову даже не приходила. — Как ты вообще связался с Джен? — спросила я спустя несколько минут, когда мы, пробираясь через занесенные снегом трущобы, встали на очередном светофоре. — Я не говорила тебе ее телефон. — Мы обменялись номерами тогда в мотеле. На всякий случай, — отозвался он, пожав плечами. — Она была… не слишком рада меня слышать. Думала, что я тебя расчленил и съел, не иначе. Из-за того, что уроды из Красной Лилии грохнули мой смартфон, пришлось звонить из таксофона. Повезло, что у меня хорошая память на цифры и номера. — Почему не позвонил с телефона Ории? — немного удивилась я. — Мне нужно было… пройтись, — не глядя на меня и немного нервно постукивая по рулю, проговорил альфа. — Уложить мысли в голове. — И что она сказала? — Что тот священник нашел полное описание ритуала разрыва связи и что его нужно проводить в священном месте. Поскольку мы не хотим привлекать внимание и действующие храмы нам не подходят, пришлось импровизировать. Я не сразу поняла, что он имел в виду, но у меня начали появляться некоторые подозрения после того, как Йон сперва вывел машину на пригородную трассу, ведущую в противоположную сторону от залива, а затем спустя час с лишним съехал с нее на грунтовую дорогу, которая после прошедших снегопадов едва угадывалась в общем пейзаже. Как я поняла позже, она вела к небольшому селению, но в него само мы заезжать не стали и вместо этого, поднявшись на скалистый холм, чьи гладкие каменные бока были отполированы ветром, внезапно вывернули к полуразрушенной церквушке, которая в прежние времена, наверное, собирала прихожан из нескольких окрестных деревушек. Сложно было сказать, почему она оказалась заброшена, но судя по ее состоянию, это произошло уже лет тридцать назад. Стены, когда-то бывшие ослепительно-белыми в тон свежевыпавшему снегу, сейчас потемнели и облупились, а кое-где и откровенно провалились внутрь. С той стороны, где мы подъехали, все еще сохранились остатки витража с Великим Зверем, но только нижняя его половина, затянутая сухими стеблями дикого винограда. — Что это за место? — с любопытством и вместе с тем каким-то тревожным внутренним трепетом спросила я. — В моем случае — просто координаты на GPS-трекере, которые мне сообщила твоя подруга, — пожал плечами Йон, выключая мотор и отстегиваясь. — Надеюсь, они уже здесь, а то у меня нет никакого желания попусту задницу морозить. — Тебе никто не говорил, что характер у тебя порой… ну просто изумительно скверный? — вздохнула я, следуя его примеру и выбираясь наружу из автомобиля. — Думаю, в этом плане мы друг друга стоим, — кивнул альфа, как будто на мгновение улыбнувшись себе под нос, но потом снова став серьезным и почти угрюмым. — Хани! Я обернулась на знакомый голос и увидела Джен в темно-зеленом пуховике, которая стояла на крыльце полуразвалившейся церквушки и махала мне рукой. Рядом с ней был и отец Горацио, державший в руках прямоугольной формы сверток. Их машину я увидела позже, они припарковались с другой стороны. — О Великий Зверь, ты правда в порядке, — не веря своим глазам, проговорила подруга, когда я подошла ближе. На этот раз она не кинулась обниматься, но, думаю, мы обе понимали, что, учитывая всю ситуацию и их с Йоном так и не разрешившееся до конца соперничество, это было бы лишним. Но тем не менее я была очень рада ее видеть — как и отца Горацио. — Я же говорил, — закатил глаза мой альфа, подошедший следом за мной. — И с чего бы мне тебе верить? — проворчала Джен, покосившись на моего альфу и притянув меня поближе к себе. — Стоило поручить тебе мою девочку, как ты ее в кому загнал. — О, это ты еще и половины истории не знаешь, — с каким-то злым весельем в голосе выразительно двинул бровями он. — Ну хватит вам, — торопливо перебила его я, опасаясь, что разговор сейчас свернет совсем не в то русло, а Джен, если узнает, что со мной произошло за последнюю неделю, с ума сойдет от беспокойства и, чего доброго, попытается силой увезти меня домой после того, как… все здесь будет кончено. А я не планировала ни ехать с ней, ни спорить лишний раз по этому поводу. — Святой отец, это правда? Вы нашли полное описание ритуала? — Да, — кивнул отец Горацио как будто тоже с некоторым облегчением от того, что разговор вышел к нужной теме. — Для этого понадобилось спуститься в большую церковную библиотеку и побыть собеседником для ужасно одинокого и многословного архивариуса, но да, я его нашел. Пришлось немного покорпеть над текстом, однако Джен очень помогла мне с восстановлением страниц, так что… — Оказалось, что реставрация старых книг имеет довольно много общего с моей специальностью, — с гордостью кивнула та, и они со священником обменялись какими-то особенными взглядами, которые я не могла не отметить. Кажется, не я одна успела за эти три недели завести новых друзей. — В общем идемте внутрь, я все покажу, — кивнул отец Горацио. — Осторожно, тут дверь шатается. — Пропуская нас вперед, он придержал висящую на одной петле створку тяжелой входной двери, и мы с Джен первыми забрались внутрь храма. Здесь было очень пыльно и холодно, несмотря на плескавшееся посреди алтарного прохода озерцо солнечного света, падающего сквозь дыру в обвалившейся крыше. Часть церковных скамеек сохранилась, но большинство из них прогнили насквозь, переломившись пополам и просто завалившись набок. Мне вдруг подумалось, что, наверное, летом здесь было отличное место для посиделок с друзьями вокруг костра с гитарой, маршмеллоу и страшными историями, но зимой тут, конечно, делать было нечего. — Хани, серьезно, как ты? — спросила Джен, отведя меня в сторону и понизив голос до шепота. — Что у вас там случилось? Твой маньяк почти ничего мне не рассказал. — У нас… слишком много всего случилось, — неловко проговорила я. — Но главное, что сейчас все в порядке. И… ты зря наговариваешь на Йона. Он заботился обо мне, как мог. — Плохо заботился значит, — непримиримо возразила она. — Хани, ты такая бледная. И похудела так, одни косточки торчат. Не волнуйся, скоро все кончится, потерпи еще чуть-чуть. Я обернулась через плечо и выцепила Йона взглядом. Тот, сложив руки на груди и глядя на старшего альфу чуть исподлобья, тем не менее внимательно слушал какие-то его объяснения. Пойманный в сумеречный полумрак, резко контрастировавший с ярким пятном света в центре алтарного прохода, он сейчас казался таким родным и одновременно таким далеким, что у меня щемило в груди. Наш безумный сон, наше путешествие по сказочному лабиринту подходило к концу, и оставалось всего несколько поворотов перед тем, как мы должны были выйти наружу и разойтись в разные стороны. — И почему мне кажется, что за то время, что мы с тобой не виделись, ты как будто немного… охладела к идее вашего разделения? — помолчав, уточнила Джен, внимательно следя за выражением моего лица. — Я поняла, что люблю его, — просто ответила я, снова посмотрев на нее и беспомощно, грустно улыбнувшись. — Как я уже сказала, за это время много чего произошло, и я… однажды обязательно расскажу тебе обо всем. — Любишь? Этого агрессивного маньяка? — недоверчиво переспросила альфа, видимо не будучи в силах уложить эту новую информацию у себя в голове. — Ты уверена, что это не… выкрутасы вашей метки или вроде того? — Он умеет быть мягким, — с улыбкой качнула головой я. — И нежным на свой… особый манер. Он умеет слушать, и он очень заботливый. Он всегда думает о других прежде, чем о себе. Он не смог защитить меня от всего на свете, но благодаря ему я научилась защищать себя сама и перестала чувствовать себя слабой и ни на что не годной. Он сильный и добрый и… — И какого Зверя мы тогда вообще здесь делаем? — всплеснула руками Джен. — То есть… не буду говорить, что я якобы в восторге, но раз он такой замечательный, то почему бы вам не жить вместе долго и счастливо, рожая каждый год детенышей во славу Церкви? — Не думаю, что я хочу рожать каждый год даже от него, — прыснула я, а потом снова стала серьезной: — Он меня не любит, Джен, он сам так сказал. Для меня в его жизни нет места. Мои чувства изменились, а его — нет. Для него по-прежнему есть что-то — и кто-то — важнее, чем я и… все вот это. — Но если все так… — Альфа свела брови, словно бы подбирая слова. — Если ты позволишь отцу Горацио разорвать вашу связь, то потеряешь этого парня навсегда. Если единственное, что его к тебе привязывает это метка, то без нее… — Я знаю, — подтвердила я. — Когда метки не станет, он будет свободен и я перестану быть для него особенной. — И ты пойдешь на это? — неверяще переспросила она. — В самом деле? — Я люблю его и желаю ему счастья. Настоящего, идущего от сердца, как он и говорил. Если я не та, кто заставляет его сердце трепетать по-настоящему, то он… заслуживает найти такую девушку. Я не знаю, что будет со мной без него, но, думаю, он без меня справится. А этого мне достаточно, чтобы поступить правильно. — Ты либо совсем дурочка, либо самая благородная девица из тех, что мне встречались, — покачала головой Джен. — А, может, и все вместе. Ты ведь не надеешься, что я стану тебя убеждать в том, что ты не права? Потому что, какой бы он там классный, по твоим словам, ни был, мне будет куда спокойнее, когда он исчезнет из нашей жизни. Вместо ответа я порывисто обняла ее, ощущая, как альфа сперва инстинктивно напряглась, но потом переборола свое отторжение из-за окутывающего меня плотным коконом чужого запаха и тоже сомкнула руки у меня на спине. — Спасибо за все, — прошептала я. — Что не отступилась и… сделала для меня так много. У меня никогда не было такого друга, как ты, Джен. И что бы ни случилось дальше, ты всегда будешь занимать особенное место в моем сердце. Ты лучше любой сестры, что у меня могла бы быть. Ты моя семья, и так будет всегда. — Ох, малышка, — растроганно выдохнула она, прижимая меня крепче к себе. — Вы там еще долго обжиматься собираетесь? — раздался недовольный голос Йона. — Нам еще обратно ехать, и мне совсем не улыбается съезжать с этой огромной каменюги по темноте. — Добрый и нежный, говоришь? — саркастично уточнила моя подруга, отстранившись, и я, вздохнув, улыбнулась в ответ и пожала плечами. — Видимо, только ты умеешь приручать это чудовище, потому что, как по мне, он самый вредный и неприятный тип из всех, что мне когда-либо встречались. — Честно говоря, мне тоже иногда так кажется, но… он ведь спас Макса, верно? — резонно напомнила я. — Он кстати смог выбраться из города? — Да, отец Горацио помог переправить его по… церковным каналам, — подтвердила альфа. — Вижу, вы со святым отцом неплохо поладили, — не сдержав лукавой смешинки в голосе, отметила я. — После поговорим об этом, — отмахнулась Джен, но я готова была поклясться, что подруга смутилась, и это лишь сильнее разожгло во мне любопытство. Мы вернулись к мужчинам, и я увидела, что отец Горацио уже успел развернуть тот сверток, что держал в руках. Как я и предполагала, это была книга — старая и потрепанная, с поблекшими металлическими уголками и обложкой, кажется, из натуральной кожи. Аккуратно пробежав пальцами в перчатках по краешкам ее страниц, священник раскрыл старинный фолиант в том месте, где оставил закладку, и, к моему некоторому удивлению, я увидела вложенный внутрь лист обычной офисной бумаги с напечатанным на нем текстом. — Чернила выцвели, как я и говорил, — пояснил отец Горацио, увидев мою реакцию. — Поэтому, чтобы не сбиваться, я выписал нужные слова отдельно. Но поскольку ритуальность тут очень важна, я решил и книгу прихватить на всякий случай. Чтобы формально была под рукой. — Что это за язык? — с интересом уточнила я, приблизившись к нему и наклонившись над книгой. — Похож на латынь. — Это… не совсем латынь, скорее ее предок, — заметил альфа. — Считается, что это наш праязык, на котором бестии говорили во времена Чистых дней. На нем были написаны первые священные книги, и он часто использовался для составления подобных ритуалов. — Если когда-то все бестии говорили на одном языке, это значит, что изначально мы все жили на одной территории? Как… одно большое племя? — спросила я, рассеянно пробегая глазами строчки совершенно непонятного мне священного текста, что каким-то образом должен был помочь нам с Йоном навсегда отделиться друг от друга. — Считается, что во время Чистых дней так и было, — подтвердил отец Горацио. — А после Грехопадения бестии оказались разобщены и разбрелись по всему свету. — Вы говорили, что отец Евгений считает Грехопадением связь альфы и омеги вне… уготованной Великим Зверем судьбы, — вспомнила я. — Думаете, это правда так? — Вот вы в самом деле собираетесь это сейчас обсуждать? — нетерпеливо перебил меня мой альфа. — Давайте уже покончим с этим поскорее. — Я склонен думать, что любые религиозные тексты следует воспринимать через призму метафоры, — ответил на мой вопрос священник. — И не искать им буквального толкования. Но ваш спутник, Хана, прав, нам лучше поторопиться, пока солнце не ушло. Я ощущала эмоциональное напряжение Йона, оно покалывало и дергало меня изнутри. Он был взвинчен до предела, и общество двух других альф, с которыми он был в сложных неоднозначных отношениях, только усугубляло ситуацию. И как бы мне ни хотелось растянуть оставшееся у нас время, я поняла, что этим только усложню жизнь всем присутствующим. В конце концов, невероятно увлекательную лекцию о праязыке, Чистых днях и метафорах священных текстов можно было действительно отложить на потом. В этом самом необозримом «потом» у меня, кажется, будет тьма свободного времени для таких вещей. — Хорошо, что… нам нужно делать? — сосредоточенно сдвинув брови, спросила я. — Ритуал в целом показался мне сходным со свадебным, — признался отец Горацио, снова устремляя взгляд в книгу. — Но до алтаря мы тут, конечно, уже не доберемся. — Мы все, как по команде, посмотрели в конец алтарного прохода, который был плотно завален снегом из разбитого витража, и вынуждены были признать, что он прав. — Впрочем, конкретных указаний по точному месту внутри храма здесь нет, так что, думаю, можно встать там, где нам удобно. Например, там, где посветлее. Он отступил в сторону, войдя в диагонально падающий сноп солнечных лучей, и мы послушно последовали за ним. Джен держалась чуть в стороне, и я не сразу поняла, что она снимает нас на телефон. — Зачем это? — удивленно спросила я, покосившись на нее. — Для истории, — коротко пояснил отец Горацио. — А также в качестве доказательств для моих братьев. Если мы хотим, чтобы Церковь перестала вас преследовать, мы должны предоставить ей вескую причину для этого. К тому же, чего скрывать, подобный ритуал проводился считанные разы за всю историю нашей расы, так что упустить возможность его задокументировать было бы кощунством, разве не так? Я перевела неуверенный взгляд на Йона, но тот лишь хмуро пожал плечами, давая понять, что ему плевать. — Хорошо. Теперь возьмитесь за руки, — кивнул священник. — Только закатайте рукава, пожалуйста, чтобы метку было видно. Мы с альфой послушно исполнили его указание, развернув предплечья и ладони кверху и не слишком удобно, но все же сцепившись пальцами. Джен подошла ближе, и с ее губ сорвался удивленный вздох, когда прямо на ее глазах и под объективом камеры наши рисунки на коже ожили, потянувшись друг к другу и в конце концов соединившись воедино. Как всегда, меня в этот момент обдало теплом и каким-то невероятно успокаивающим и глубоким чувством завершенности и правильности. Подняв взгляд на Йона, я поняла, что он тоже смотрит на меня. Было так странно, так волнующе и головокружительно видеть в нем совсем другую личность, самостоятельную, самобытную, уникальную, и в то же время — как будто продолжение и отражение самой себя. Полюбив Йона, я полюбила и себя тоже. Или, скорее, поняла, что могу быть достойна любви просто за то, кто я есть. Если бы только у нас было больше времени… — Я буду читать ритуальный текст, а вы, когда я буду замолкать, должны по очереди повторять: «Я отпускаю тебя на волю». И так три раза. После третьего раза метка должна исчезнуть, — проговорил священник. — Так просто? — удивленно поднял брови Йон. — И никаких… жертвоприношений, танцев с бубнами и магических зелий? — Я же говорил, что ритуал похож на свадебный, — ответил отец Горацио. — Он прост по форме, но в нем есть одна особенность, о которой составитель этого текста упоминает несколько раз. — Что за особенность? — уточнила я, нахмурившись. — Ваше желание избавиться от метки должно быть искренним. В противном случае… — В противном случае что? — с тревогой спросила Джен, покосившись на меня. — Не могу сказать точно, но, вероятно, процесс будет… более болезненный, чем должен быть. Одно дело вырвать засохшее деревце, другое — то, что изо всех сил цепляется живыми корнями за землю. — Но ведь… все равно сработает, да? — не унималась моя подруга. — Должно, — не слишком уверенно подтвердил отец Горацио. — Начнем? Я кивнула, шумно выдохнув и прикрыв глаза. К боли я уже привыкла, и потерпеть еще немного было не так уж сложно. «Смотри, какой сильной я стала, — мелькнуло у меня в голове. — Ты сделал меня такой, даже не подозревая об этом. И я отплачу тебе, вернув твою свободу, раз она так важна для тебя». Священник начал зачитывать текст ритуала, и его звучный, хорошо поставленный и отточенный годами лекций голос заполнил все пространство маленькой, наполовину заваленной снегом церквушки. Подняв глаза, я смотрела на дыру в крыше и на кусочек голубого неба за ней, и отчего-то внутри меня разливалось не слишком знакомое мне чувство умиротворения и смирения. Йон готов был отдать свою жизнь за мою, а я отдавала свою любовь за его мечту и цель. Наверное, можно сказать, что теперь мы квиты. Отец Горацио замолчал, выразительно посмотрев на нас, и я произнесла первой, посмотрев своему альфе в глаза: — Я отпускаю тебя на волю, Йон. — Я отпускаю тебя на волю, Хана, — повторил он, и я приготовилась к вспышке боли, что неизбежно должна была вгрызться в мою плоть. Но этого не произошло. Осыпаясь золотистой крошкой, наша связь разомкнулась, и ленточка начала расползаться в две разные стороны, полностью сойдя с ладони. Вот оно что. Возможно, я и не хотела отпускать Йона, но все же готова была это сделать по собственной воле. Судя по всему, этого уже было достаточно. Отец Горацио заговорил снова, и теперь я уже не могла отвести глаз от лица любимого мужчины. Я не чувствовала, что вместе с рисунком на моей коже исчезали и мои чувства. Нет, они совершенно не менялись, возможно даже наоборот — наливались кровью и соком, словно гордо осознавая и провозглашая самих себя. Это был мой выбор — с того самого утра, когда я увидела его на крыше Дома и когда он впервые спрятал меня под свою толстовку, чтобы защитить от моих внутренних демонов, я день за днем выбирала его. Разве могло в конце концов быть иначе? — Я отпускаю тебя на волю, Йон, — снова произнесла я, когда священник замолк во второй раз. — Я отпускаю тебя на волю, Хана, — эхом отозвался он, и наша ленточка стала еще короче, выгорая и рассыпаясь на глазах. Теперь ее длина составляла не больше пяти-шести сантиметров, и видеть ее такой короткой было непривычно. За те три недели, что она была частью моей жизни, я привыкла к ней ничуть не меньше, чем к Йону, Медвежонку или плотному запаху других омег, что постоянно окружал меня в Доме Бархатных Слез. И несмотря на кучу проблем, что она принесла, на боль и неудобства, что причиняла, я почти любила эту маленькую красную засранку. Ведь она доказала мне, что миром не правит хаос и случайности и что даже для самых инертных и заплутавших душ может найтись своя красная нить, по которой можно будет выйти к свету. — Я отпускаю тебя на волю, любовь моя, — в третий и последний раз сказала я, ощущая, как в глазах кипят слезы, а грудь сжимает от тоски, беспричинного восторга и все разрастающегося чувства невосполнимой потери. — Я отпускаю… — Йон вдруг замолк, глядя на меня, на мое раскрасневшееся лицо, выбившиеся из-под шапки волосы, золотым ореолом сверкающие в солнечном свете, ощущая мой запах, розово-винный, не стыдящийся себя, полный жизни и огня. Понимал ли он, что сам сделал меня такой? — Да ебись оно все конем, никуда я тебя не отпускаю, Хана. — А? — ошарашенно переспросила я, вытаращившись на него во все глаза. — Сука, как же больно, — наконец перестал себя сдерживать он и тяжело рухнул на колени, прижимая ладонь к горящему правому предплечью. — Я сейчас просто сдохну, святой отец. Поскольку наши пальцы все еще были переплетены, я ухнула следом за ним, все еще пребывая в каком-то одурманенном состоянии, как если бы меня вдруг разбудили посреди слишком реалистичного сна. — Прости, маленькая, но я так не могу, — сквозь зубы выдохнул Йон, притягивая меня к себе и прижимая так крепко, что я едва могла сделать вдох. — Зверь их дери, Хана, я просто не могу… Я думал, что у меня получится, потому что это правильно, но… Я не хочу отпускать тебя на волю. Это так эгоистично и подло с моей стороны, и ты не заслуживаешь ничего из этого, но я вдруг осознал, что если потеряю тебя сейчас, то совершу самую большую ошибку в своей жизни. — Йон… — растерянно пробормотала я, вообще ничего не понимая. — Я никому тебя не отдам, слышишь? Ты моя, а я твой, и я не знаю, что мы будем с этим делать и как жить дальше, но мне плевать. Наверное, ты была права. — В чем именно? Он взял мое лицо в ладони, вглядываясь в него с такой нежностью и таким безграничным желанием, что, не будь мы посреди зимнего леса у Зверя на рогах, я бы завалила его прямо тут. — Думаю, я все-таки… Кажется, я все-таки люблю тебя, Хана. Потому что это единственное объяснение тому, что со мной происходит. Я говорил себе, что после того, что было с Никки, не имею права подвергать тебя опасности, как бы сильно ни хотел, чтобы ты осталась со мной. Но почему-то, вдруг представив свою жизнь без тебя, я понял, что она будет бессмысленной. Я не хочу… прожить бессмысленную жизнь, маленькая омега. Поэтому я прошу тебя остаться со мной. Ты останешься? — Останусь, — торопливо закивала я, улыбаясь сквозь слезы и всхлипывая. — Я останусь с тобой, Йон. — Мне кажется, уже можно перестать записывать, Джен, — услышала я мягкий голос отца Горацио и только сейчас вспомнила, что мы тут вообще-то не одни. — Я… не знаю, что сказать, — помолчав, произнесла моя подруга, опустив телефон. — Что будет уместнее — поздравлять или сочувствовать? — Иди к Зверю, сестренка, — добродушно улыбнулся ей Йон, тиская меня с восторгом пятилетнего ребенка, которому подарили игрушечную железную дорогу, о которой он всегда мечтал. — Ты уж… позаботься о моей девочке, маньяк, — вернула ему улыбку она. — А то я тебя у Зверя из задницы достану, понял? — Как скажешь, — фыркнул тот, и отец Горацио со вздохом закрыл священную книгу. Мы прощались уже в сумерках, спустившись на машинах с церковного холма и вернувшись на трассу. Мимо нас пролетали глазастые автомобили, и Восточный город отсюда был виден лишь одним своим огнистым краешком, больше напоминая о себе желтоватыми облаком электрического света, отражающегося от облаков. — Что вы будете теперь делать? — спросила Джен, затягиваясь сигаретой. Почти уверена, что она закурила для того, чтобы отлепить от меня Йона, не выносившего запах табачного дыма. Что и говорить, ей это удалось. — Понятия не имею, — честно призналась я. — У нас целая куча врагов и целая куча незаконченных дел. Йон хочет найти Никки — ту девушку, которую он спас от мужа-мафиози. А я хочу позаботиться о Медвежонке и помочь Ории и остальным. У меня… честно говоря, у меня вообще нет никакого плана, Джен. Но, наверное, все как-нибудь образуется, да? — Ты меня спрашиваешь? — удивилась она. — Я по-прежнему считаю, что ты зря во все это ввязалась, но… — Моя подруга вздохнула и с улыбкой качнула головой: — Кажется, этот маньяк правда безумно в тебя влюблен. Может быть, за это я прощу ему то, какой он придурок. — Спасибо, милая, — неловко рассмеялась я. — Он… правда старается. И я тоже буду стараться ради нас обоих. А ты? Что будешь делать дальше? — Отец Горацио собирается поехать в Этерий, и я думаю отправиться с ним. — Серьезно? — не поверила своим ушам я. — Что тебе там делать? Этерий был городом Иерарха, священной меккой всех последователей Церкви Чистых дней. Там располагалась одна из самых больших библиотек мира, в которой, как писал в одной из своих статей Кори МакДонал, скрывались все тайны бытия и ответы на самые сложные философские вопросы. — Он хочет больше узнать об истинной связи и о том, какую роль она играет в жизни бестий. А я… — Джен задумалась, подбирая слова и цедя сигаретный дым в сторону от моего лица. — Я всегда знала, что мир намного волшебнее и удивительнее, чем мне казалось, и теперь я хочу узнать об этом больше. — Но ты же терпеть не можешь церковников и… вообще все это! И к тому же вы оба альфы, разве… Как вы вообще подружились? — Я чувствовала себя бестолково, задавая эти вопросы, но подруга только улыбнулась, чуть склонив голову. — Отец Горацио первый священник, кто не смотрит на меня так, будто я кусок дерьма, налипший на его белоснежную рясу. В его лице я увидела и почувствовала то, что Церковь должна представлять собой на самом деле. Приют для тех, кто ищет ответы, совет или поддержку. Наверное, по сравнению с тобой я пережила совсем не так много, но… Моя жизнь тоже очень изменилась, Хани. На работе я постоянно думаю о Максе и о том, что он сделал. Я боюсь, что если Красная Лилия как-то узнает о том, что это именно я ему помогла, они возьмут и меня в оборот, заставят делать то, что делал он. А дома за мной все еще следят эти обалдуи в рясах, которых приставил тот альфа-фанатик. Я терпела все это, потому что беспокоилась за тебя, но раз моя малышка теперь в надежных руках, я хочу… я тоже хочу узнать, какой моя жизнь может быть за пределами проторенного пути. — Если это то, чего ты хочешь, то так тому и быть, — кивнула я. — Я не знаю отца Горацио так, как ты, но мне кажется, что он доказал свою честность и порядочность. Мне очень жаль, что тебе пришлось столько всего пережить из-за меня, из-за Макса, из-за всего этого, и я буду очень рада, если ты… если ты наконец найдешь время и для самой себя. Мы обнялись, и на этот раз Йон не стал нам мешать. Он просто стоял у нашего пикапа, смотрел на небо и первые загорающиеся звезды, и о чем-то сосредоточенно размышлял. А когда я, попрощавшись с Джен и отцом Горацио, вернулась к нему, он просто протянул мне руку и спросил: — Пойдем? — Пойдем, — улыбнулась я, вкладывая свою ладонь в его. Пару секунд он пытался изображать галантного кавалера, а потом нетерпеливо дернул меня на себя, целуя и крепко прижимая к себе. — Опять ее запах с тебя счищать, — беззлобно проворчал он, легонько покусывая меня за ухо. — Можешь заняться этим, когда мы вернемся домой, — отозвалась я, с готовностью отзываясь на его ласки и снова немножечко жалея, что на улице далеко не лето, а на нас так много лишней тяжелой одежды. — И займусь, не сомневайся, — сверкнул глазами он, и мой беззаботный счастливый смех растворился в шуме пролетающих мимо машин. На обратном пути я задремала — обилие переживаний, нервов и всяческих впечатлений совершенно меня измотало, и я проснулась, уже когда Йон уверенно лавировал по узким улочкам нашего квартала, подъезжая к Дому. Разбудил меня резкий толчок, когда он затормозил, крепко выругавшись и саданув ладонью по рулю. Встрепенувшись и еще толком не очнувшись ото сна, я увидела опершегося на наш капот бродягу в линялом красном полушубке, который вкупе с висящей свалявшимися клочками искусственной бородой, кажется, был призван символизировать новогоднего волшебника, разносящего подарки хорошим девочкам и мальчикам. — Смотри, куда идешь, Том! — крикнул альфа, высунувшись из окна пикапа. — Я почти намотал твой зад на капот. — Прислушайся к магии Нового годааа, — дурниной заорал в ответ тот, поднимая руку с зажатым в ней большим колокольчиком. — Позволь волшебству унести тебя в свою странууу. Слушайте, люди, слушайте, бестии, Великий Зверь крадется по небууууу. — Там вообще была рифма? — неуверенно уточнила я, когда Тихий Том — тот самый бродяга, об которого я едва не споткнулась на выходе из метро в день, когда мы с Йоном впервые сюда приехали — наконец отлепился от нашего пикапа и убрался восвояси. — Ты слишком много от него хочешь, маленькая омега, — вздохнул альфа, снова трогая машину с места. — Прости, что разбудил, этот чудик выпрыгнул как будто ниоткуда. — Все нормально, — улыбнулась я. — Все равно почти приехали. — Жрать охота, — как-то без перехода сообщил альфа, чуть помрачнев. Словно ему уже некоторое время было не с кем поделиться этой трагедией, и теперь он наконец-то обрел сочувствующего слушателя. — Думаю, после ужина что-то должно было остаться. Ты паркуй пока машину, я тебе что-нибудь найду и разогрею. — Не став ждать, пока Йон выберет место, куда пристроить пикап — как и всегда по вечерам, вокруг Дома было не так много свободных мест для парковки, потому что большинство из них занимали автомобили клиентов, — я выбралась наружу и, взбодрившись от ночного морозца, торопливо припустила к заднему входу, привычно сторонясь посторонних мужских фигур и втягивая голову в плечи, чтобы не привлекать внимания. Взбежав по лестнице, я достала из кармана ключ и, вставив его в замочную скважину, навалилась на чуть заедавшую дверь плечом, но вдруг что-то заставило меня остановиться. Какая-то не сразу отложившаяся в сознании деталь привлекла мое внимание, и, медленно повернув голову, я в свете прикрученной над дверью лампы увидела новенькую жестяную табличку, как будто всего несколько минут назад приколоченную к кирпичной стене. — Оймах знает, — зачем-то вслух прочитала я. — Держитесь за руки, истинный путь откроется. На секунду мне почудилось, что кто-то за мной наблюдает — какая-то притаившаяся за углом тень. В этой тени не было угрозы, скорее цепкое заинтересованное любопытство. Но стоило мне обернуться, как это ощущение пропало. — Все нормально? — уточнил подошедший сзади Йон. — Да, — кивнула я, на всякий случай еще раз внимательно оглядев улицу и не заметив ничего подозрительного. — Теперь все обязательно будет хорошо, любовь моя. Привстав на цыпочки, я поцеловала его в щеку, а потом толкнула внутрь дверь Дома, и тот гостеприимно открылся нам навстречу.

Конец первой части