***
— Привет! Есть кто дома? — громко спросил Пабло, зайдя в фамильный особняк Бустаманте в элитном пригородном районе Ла-Платы. Он прошёл по длинному мраморному коридору и оказался в светлой роскошно обставленной гостиной, где на диване сидели двое людей — коренастый темноволосый мужчина и молодая стройная девушка с такими же тёмными длинными волосами, убранными в высокий хвост — Сантьяго и Лурдес Мансилья, в девичестве Бустаманте. Двадцатидевятилетняя старшая сестра Пабло четыре года назад вышла замуж и сменила фамилию. Тридцатишестилетний Сантьяго занимал пост ректора UBA, а Лурдес — или по-домашнему Лулу — работала там же директором по связям с общественностью. Оба всё ещё были одеты в деловую одежду — видимо, они совсем недавно вернулись из университета. Мансилья, надев очки с широкой роговой оправой и состроив серьёзную мину, проверял какие-то отчёты, сваленные аккуратной стопкой на журнальном столике, а Лулу читала книгу. Они с улыбкой подняли головы, заметив его приближение. — Привет семейству Мансилья! — радостным голосом поздоровался Пабло, прежде чем сесть на мягкий кожаный диван напротив. — О-о, кого я вижу, сам сеньор Бустаманте соизволил почтить нас своим присутствием! — дерзким тоном сыронизировала Лулу. — Привет, Пабло, — более спокойно ответил старший мужчина, которого тот в домашней обстановке мог называть по имени, однако в стенах университета должен был обращаться официально — сеньор Мансилья, всё-таки он ректор, уважаемый профессор с мировым именем. Восемь лет назад Сантьяго был обычным молодым преподавателем высшей математики, который только-только получил степень кандидата наук и звание профессора. Ещё во времена своей учёбы он загорелся идеей доказать одну из сложнейших задач математического мира — гипотезу Пуанкаре, которая около века оставалась недоказанной. Ещё в двухтысячном году Математический институт Клэя выделил семь математических проблем, которые никто не мог доказать вот уже много лет. За решение каждой из которых было обещано вознаграждение в один миллион долларов США, а также стипендиальный грант на стажировку в лучшем университете Северной Америки. До этого момента Мансилья бился над доказательством много лет в перерывах между учёбой, а позже и во время преподавания математики молодым студентам UBA, где он и познакомился с Лурдес Бустаманте, которой на тот момент исполнился двадцать один год. Семилетняя разница в возрасте не помешала молодым людям влюбиться друг в друга, но отец девушки — мэр города Серхио Бустаманте — был категорически против их отношений. Лулу даже предлагала пожениться тайно, но Сантьяго уговорил любимую подождать. Он с удвоенной силой продолжил свои сложнейшие расчёты, ведь решение этой гипотезы могло принести начинающему профессору всемирное признание. А это, в свою очередь, помогло бы ему заслужить уважение будущего тестя. Поэтому следующие два года он не мог думать ни о чём другом, кроме как о сингулярности и потоках Риччи, и это, наконец, принесло свои плоды — шесть лет назад ему удалось найти правильное решение, и он опубликовал схему доказательства в трёх статьях, которые тут же разлетелись по миру и принесли ему всеобщую известность. Но, разумеется, никто не вручил ему в тот же день Филдсовскую премию — крупнейшую награду в мире математики, которую по масштабам можно сравнить с Нобелевской или премией Оскар. Сначала нужно было проверить его расчёты, чем и занялись целых три независимых группы математиков. Каждая из них пришла к выводу, что гипотеза Пуанкаре полностью доказана, однако не обошлось и без проблем — учёные из Китая попытались украсть его идеи и заявить, что именно им принадлежит полное доказательство гипотезы. Но всё обошлось, и правда восторжествовала — Сантьяго Мансилье всё-таки вручили ту самую премию Филдса, а также премию Математического института Клэя вместе с миллионом долларов США для новых исследований. О неприметном профессоре из Аргентины узнал весь мир, а ещё через два года он даже стал самым молодым ректором в истории университета UBA. И всё это, конечно же, не оставило равнодушным мэра Буэнос-Айреса — ведь не каждый человек мог похвастаться, что его зять всемирно известный математик и лауреат многочисленных крупных научных премий. Он наконец принял выбор дочери и позволил им пожениться. У счастливой пары было всё — взаимная любовь, уважение, прекрасная работа, стабильный достаток, им не хватало только одного — детей… Хотя они оба прошли множество медицинских обследований и вроде бы были абсолютно здоровы. Несмотря ни на что, они продолжали свои попытки. В надежде на скорое пополнение в семье они совсем недавно купили большой особняк в другом конце Ла-Платы, и прямо сейчас бригада рабочих во главе с известным дизайнером усердно трудилась над ремонтом внутреннего интерьера дома. Именно поэтому супруги Мансилья временно переехали в родительский дом. Сеньора Мансилья скрестила руки на груди и с наигранной строгостью уставилась на брата. — Ну и где ты пропадал целый день, братец? — спросила она. — Только не говори, что это из-за нас? Мы скоро переедем в свой дом и не будем никому мешать. — Ох, Сантьяго, не подскажешь, почему твоя жена такая мнительная? — Любимая, и правда не напирай так на парня, — улыбнулся Мансилья, с теплотой посмотрев на девушку. — Ладно-ладно, спросить уже ничего нельзя, — рассмеялась Лулу. — Ну, как у тебя хоть дела? Что нового? — Да всё хорошо, ничего нового нет, — пожал плечами Пабло. — А учёба как? — продолжала настаивать старшая сестра. Молодой парень лишь улыбнулся и покачал головой. — Эй, что смешного? — почти обиженно поинтересовалась Лулу. — Лу, ну сама посуди: мы каждый день ездим в один и тот же универ, возвращаемся вечером в один и тот же дом. Нам что, поговорить больше не о чем, кроме учёбы? — В том-то и дело, Пабло! — воскликнула она. — Мы в университете тебя почти не видим. А по вечерам ты иногда вообще не приходишь домой, и неизвестно, где ты проводишь ночи. Вот я и спрашиваю. — Лулу, он же молодой студент, в его годы это нормально, — вмешался Сантьяго, сняв очки и нежно сжав руку жены. — Так, не защищай его! — Лурдес с улыбкой шутливо пригрозила мужу пальцем. — А ты у меня так просто не отделаешься! — снова обратилась она к брату. — Ты и так много времени потерял в США, пора бы уже и за ум взяться. Ты же прекрасно знаешь характер отца, зачем ты постоянно выводишь его из себя? Пабло, возьми себя в руки наконец! — Т-а-а-к, я всё понял, — проговорил Пабло и решительно встал в дивана. — Торжественно клянусь взять себя в руки и сделать всё, чтобы стать человеком, достойным семьи Бустаманте, — с пафосом заявил он. — Спасибо за нотации, сестричка. Терпения тебе, Сантьяго. И хорошего вам обоим вечера! — Ну, опять он за своё, опять паясничает! — воскликнула девушка, обращаясь к мужу. — Пабло, ты куда собрался? Завтра же папа приезжает! — Ага-ага, вот завтра и вернусь, — громко ответил молодой человек откуда-то из коридора, после чего раздался шум захлопнувшейся входной двери. Лурдес шумно выдохнула и раздражённо хлопнула себя по лбу. — Поверить не могу, а ведь ему уже двадцать один год исполнился! Папа опять расстроится, ты тоже хорошо знаешь, каким он бывает в гневе, — добавила она. — Любимая, это всё молодость, успокойся, пожалуйста, — ответил Сантьяго. — Мы тоже не старые, любимый. И вспомни себя в этом возрасте — ты заканчивал учёбу и в поте лица работал над доказательством Пуанкаре, — не могла успокоиться Лулу. — А он ленится и тратит время непонятно на что! — Не переживай, он ещё повзрослеет и возьмётся за ум, дай ему время. Да и я присматриваю за Пабло в университете, так что всё будет в лучшем виде. Я уже придумал, как ему помочь. Ты лучше напомни, когда мы пойдём к врачу? Завтра? — Да… Это наша третья попытка, дорогой. Сантьяго, только бы всё получилось в этот раз! — В этот раз всё пройдёт без проблем. И кроме того, мы работаем с лучшей клиникой ЭКО, так что всё получится, любовь моя, — подбодрил жену Мансилья. — Знаю, но я так волнуюсь, — засомневалась Лулу. — Не волнуйся, всё будет хорошо, — сказал он и, поцеловав её в лоб, притянул к своей груди. — Дай Бог, так и будет, — улыбнулась девушка и зажмурилась, нежась в тёплых объятиях мужа.***
Марисса спала крепким, но в то же время чутким сном. Услышав шум и крики из дальней стороны дома, она нехотя открыла глаза и включила светильник, стоявший на прикроватной тумбочке. Странно — всё в этом помещении казалось чужим и в то же время отдалённо знакомым, но в голове билась настойчивая мысль, что всё так, как и должно быть — это её дом, её комната. Пока она тянулась к светильнику, с края кровати на пол упала книга — видимо, она вчера опять читала перед сном и заснула слишком рано, забыв зашторить окна и разобрать постель. Была глубокая ночь, в тёмную комнату сквозь открытые шторы пробивался тусклый лунный свет. Откуда-то из коридора доносились женские крики и всхлипы. Сон как рукой сняло — девушка мгновенно села на кровати и нащупала ногами мягкие тапочки. Затаив дыхание, она открыла дверь своей спальни. Идя по неосвещённому коридору, она слышала громкий стук собственного сердца так отчётливо, будто кто-то включил мощные динамики, звучавшие на весь дом. Удивительно, но, несмотря на отсутствие света и кажущуюся незнакомость места, она знала, куда идти. Страх вцепился в неё своими холодными лапами, заставляя дрожать. Неясная тревога застряла в горле тяжёлым комом. Каждый следующий шаг давался с большим трудом, ноги словно налились свинцом. Крики доносились из дальней ванной комнаты в конце коридора их двухэтажного особняка. «Стоп, какого особняка? Мы же живём в маленькой квартирке в трущобах…» — молнией пронеслась мысль в её голове, но мозг был сосредоточен на другом. Сейчас важнее всего дойти до конца коридора — до источника звука. — Мам? — дрожащим голосом произнесла она. Никто не ответил, послышались громкие всплески воды, как будто кто-то бил ладонями по воде в доверху наполненной ванне. — Начо, не-е-т! — раздался протяжный крик мамы. А мамы ли?.. Было ощущение, будто она кричала не своим голосом. Марисса испугалась ещё больше и ускорила шаг. Из распахнутой двери ванной пробивался яркий свет. Подойдя ближе, она заглянула внутрь и застыла как вкопанная… Её мать, известная танцовщица и светская львица Соня Рэй в уже мокром насквозь шёлковом халате пыталась вытянуть из ванны молодого парня — Начо, своего сына и старшего брата Мариссы. Он не подавал признаков жизни, тяжело свисая с рук матери. На его запястьях виднелись продольные глубокие порезы, с которых стекала ярко-красная кровь. Ванна действительно была наполнена до краёв, и вода уже успела окраситься в алый цвет. «Сколько же он тут пролежал, если вода настолько красная?..» — промелькнул странный вопрос в голове девушки. Из ступора Мариссу вывел громкий голос матери. — Что ты стоишь?! Звони в скорую, вызови врача! — кричала она, вытягивая сына из ванны. Руки парня, безвольно свисавшие вниз, звонко шлёпали по воде, разбрызгивая капли во все стороны. Соне не хватало сил, но она продолжала свои попытки. Волны воды залили почти весь пол ванной. Женщина стояла босиком на мокром белом кафеле, испещрённом кровавыми разводами. До Мариссы наконец дошёл весь ужас произошедшего. Она шумно хватала ртом воздух — совсем как рыба, выброшенная на берег. — Начито, сыночек, вставай, прошу тебя! — лепетала Соня сквозь слёзы. Наконец ей удалось вытащить парня. Она опустила сына на кафель и села прямо на мокрую плитку, а его голову уложила себе на колени. С его длинных русых волос стекала розоватая вода, рот был приоткрыт. Мариссе почему-то бросилась в глаза серебряная цепочка на шее брата с подвеской в виде то ли молнии, то ли буквы «N», которая отбрасывала блики под ярким светом. Близкие, конечно, знали, что это означает первую букву его имени, но Начо нравилось вводить новых знакомых в заблуждение. Было ясно видно, что его грудь не поднималась и не опускалась — он не дышал… — Начо! Родной мой, что же ты наделал? Вставай, открой глаза, просыпайс-я-я! — взревела она надломленным голосом, лихорадочно гладя его по окровавленным рукам. — Звони в скорую! Мой сын умирает! — повторила Соня свой приказ, обратившись к дочери. Та не могла сдвинуться с места, понимая, что это бессмысленно. Ей вдруг вспомнились слова бригады скорой помощи из далёкого прошлого — они с мамой при всём желании не могли помочь ему, Начо умер от потери крови ещё до того, как Соня нашла его в ванной. Марисса так и стояла, беззвучно глотая слёзы и подавляя рыдания. — Начо, дорогой мой, проснись, пожалуйста. Открой свои красивые глазки. Скоро придёт врач и зашьёт твои раны, и всё будет хорошо. Да, сыночек? Да, родной? Ты только проснись! Начо, открой глаз-а-а-а! — на последнем слове страшный вой вырвался из груди женщины, вой раненого зверя, вой матери, потерявшей своего ребёнка… Соня Рэй закрыла опухшие от слёз глаза, держа бездыханное тело сына в руках. Истошно рыдая, она обняла его за плечи и начала покачиваться из стороны в сторону, словно баюкала его — совсем как в детстве. С той только разницей, что сейчас Начо заснул навсегда… Дрожащая Марисса приблизилась к матери и попыталась её обнять, но та со злостью отмахнулась от неё. — Не подходи, не трогай моего мальчика, ему нужно отдохнуть… Он поспит немного и встанет… — как в трансе произнесла она, продолжая укачивать сына. Ужас ещё сильнее сжал душу девушки в своих ледяных тисках… В следующий момент рассеянный взгляд Сони сфокусировался на ней, и она неожиданно зашипела: — Это ты виновата! Ты и твой папаша, всё из-за вас! Если бы не он, то мой сын никогда бы не пошёл на такой шаг! — с ненавистью проговорила она. Слёзы текли по щекам Мариссы, она обняла себя руками и посмотрела вниз, на своё тело. Но это было тело какой-то маленькой девочки, а не молодой девятнадцатилетней девушки… Всхлипнув, она с ужасом посмотрела в зеркало над раковиной. Увидев в отражении саму себя в возрасте тринадцати лет, она проснулась в своей кровати…***
Тринадцать лет — именно столько ей было, когда её старший брат покончил с собой, вскрыв себе вены. Именно тогда их жизнь разделилась на до и после. Именно тогда привычный уклад её семьи пошёл под откос. Именно тогда ей пришлось резко повзрослеть и начать принимать далеко не детские решения… Она где-то читала, что в фольклоре одного далёкого восточного народа бытует миф о «левой стороне». Когда человек теряет кого-то из своих близких, его левая сторона — сторона сердца — пустеет. Вот и Марисса ощущала мучительную пустоту на месте своего сердца… Это был не сон, а воспоминание из прошлого, всё было точь-в-точь как тогда… много лет назад. Проснувшись, она резко села в своей кровати, её била дрожь, слёзы душили горло. Марисса поднесла пальцы к шее и вслепую нащупала острые очертания буквы «N» на подвеске серебряной цепочки. Она забрала украшение брата себе с разрешения матери. Хотя… о каком разрешении может идти речь? Её мать почти ничего не соображала тогда, обезумев от горя. Подтянув колени к груди, она обхватила их руками и заплакала — но не слишком громко, чтобы не услышала мама. Начо, её любимый старший брат ушёл, оставив их с мамой одних. Ещё один мужчина покинул её жизнь… Наверное, поэтому у неё ещё никогда не было отношений с парнями, несмотря на её возраст. Потому что, как только она задумывалась об этом, внутренний голос начинал шептать ей: «А вдруг это повторится снова? Вдруг этот мужчина вновь обманет тебя и уйдёт, оставив после себя боль и пустоту в сердце?» По этой причине она эмоционально закрылась и зареклась связывать себя узами отношений. С такими невесёлыми мыслями она и не заметила, как заснула снова. А сон был ей жизненно необходим, ведь рано утром её ждала очередная тяжёлая смена в отеле HotelMadero, а потом целый учебный день в университете.