Eros (сборник)

У Хёнджина дома стоит картонная фигура Чана в полный рост. У Хёнджина дома стоит каждый раз, когда он ее видит. Как у Хёнджина не стоит в остальное время, когда он видит Чана, — можно даже не спрашивать, потому что стои́т, но только ночью или в душе, пока есть возможность уединиться. В ином случае — Хван думает о баклажанах или, например, о Феликсе. Феликс милый и вообще-то друг, а баклажаны просто противные, после них отбивает любое желание. Поэтому Хёнджин терпит, кусает губы до крови, щипает себя за кожу возле локтя, где больнее всего, только бы отвлечься от мыслей об упругой лидерской заднице, по которой порой так и хочется залепить ладонью, чтобы как Линоу-хён — быстро, безнаказанно и почти что беспалевно. Чан привлекает каждым своим жестом, словом, действием, но больше всего — вниманием, которое уделяет лично. Для Хвана это и подарок, и наказание, потому что оставаться порой наедине или получать совет, взгляд, легкое похлопывание по плечу от Бана — как дар, это хорошо, приятно, греет душу. Но при том чувствовать, как сами собой поджимаются в кроссовках пальцы, в животе узел скручивается, а ладони безбожно потеют, пока рядом — иногда совсем-совсем близко — пухлые губы, по которым так и хочется провести то ли подушечками пальцев, то ли языком, Хёнджин до конца еще не определился, либо же аполлоновские руки с легким бронзовым загаром, что словно нарочно выставлены напоказ из отрезанных рукавов майки. Чана не так часто увидишь без футболки, но Хван точно знает: у лидера до невозможного красивая спина. Это еще один пунктик, который постоянно всплывает в голове и вызывает цепную реакцию в организме. Хёнджин, конечно, благодарен за него, но только когда он где-нибудь в туалете по-быстрому дрочит, как раз таки вспоминая эту шикарную спину, что только на вид кажется необъятной. В остальном же приходится молча пускать слюни в кулак, мечтая прикоснуться к ней немного по-другому, нежели обычно — с дружескими хлопками сквозь ткань одежды, потому что хочется пальцами или ногтями по обнаженной коже, от шеи до талии, вдоль ложбинки позвоночника и снова вверх. Хочется так много и так сильно, что скоро, кажется Хёнджину, он не выдержит просто дрочить на картонную фигуру Чана дома. Что будет дальше он, конечно же, еще не думал, но точно знает, что это выйдет за рамки того, на что способен его мозг. «Скоро» наступает, пожалуй, слишком быстро, когда Хёнджину уже невмоготу, а лидер выглядит сексуальнее, чем всегда. На совместных съемках он немного жмется, потому что чувствует гребаный стояк, и даже баклажаны уже не помогают. Не помогают даже баклажаны вкупе с дохлыми крысами, расчлененка из фильмов ужасов, потому что из всех мемберов они вдвоем, а Чан рядом, совсем близко, и устоять против него невозможно. Видимо, член Хёнджина решает так же. На съемках клипа Хван больше не сдерживается, а потому даже не играет. Расстеленная постель призывно отсвечивает белоснежными простынями в тусклом желтоватом свете софтбокса. Хёнджин мечтает завалить лидера на эту самую постель. Почувствовать снова его руки на своей шее, чтобы стискивали сильнее, не просто для вида на камеру — до судорожных вдохов, до перекрытого кислорода. И не только на шее — везде, на каждой части тела, а после и внутри. Хван скулит тихо от собственных мыслей, снова кусает губы и щипает себя за локоть. — Перерыв, — сообщает на ухо мягкий голос, и Хван едва ли не вслух воет, потому что вдоль тела словно проходит разряд. Чан отстраняется и смотрит удивленно, немного смущаясь, потому что думает, что шутка не удалась. Хёнджин все понимает — на месте лидера он тоже бы так сделал, настроение подходящее после тех сцен, что они сняли, — теперь бы воплотить их в жизнь. Хван подходит к двери гримерки, быстро соображает, выглядывая наружу: стафф уходит на перерыв, выключая на время аппаратуру. Обычно обедают прямо на съемочной площадке, все вместе, но сейчас у мембера другие планы. Не поворачиваясь, он хватает лидера за запястье и тянет за собой. Им везет безумно, что сейчас весь стафф устраивается на отдых в отдельном помещении, потому что снимают в здании, а значит, можно немного рискнуть. — Прости, хён, сегодня без обеда, — вполоборота сообщает Хван, что-то доставая из своей сумки, а после утягивая ничего не понимающего лидера в коридор к той самой комнате с кроватью. Софтбоксы здесь погашены, но щелкнуть выключателем не составляет труда. Теплый красноватый свет озаряет лицо Хёнджина, на котором Бан читает совершенно неописуемое выражение. Он молча ждет, когда его донсэн сам объяснит, зачем привел сюда, но вместо этого видит, как Хван подходит к оставленным тут же на кровати цепям и наматывает одну себе на руку. Он двигается плавно, словно пантера среди лиан в мрачных джунглях, бесшумно ступает босиком по ковру, стащив тут же с себя развязанные в гримерке ботинки. Хёнджин грациозен, как лента в руках гимнастки, но взгляд его завораживающе опасен, гипнотизирует и поглощает целиком. Чан не замечает, что все же не успел спросить, для чего они здесь, а когда ловит эту мысль на задворках сознания, ему на шею уже опускается цепь, обвивая и притягивая ближе к донсэну. — Хёнджин-и, — выдыхает Бан, осторожно прикасаясь к облаченным в светлую ткань костюма плечам. — Мы же не на съемке… Быстрым движением Хёнджин тянет цепь на себя обеими руками, впиваясь в раскрытые чановы губы, не давая договорить, целует глубоко, сразу же проталкивая внутрь язык, чувствуя, как ладони на плечах сжимаются, но отстраниться у лидера не получается, потому что Хван держит крепко, не давая возможности отступить, и берет под контроль каждое действие. — Хочу тебя, хён, — шепчет он на выдохе Чану прямо в губы и все же проводит по ним языком — неторопливо, нарочно мажет мимо, слизывая немного тона с щеки. Усмехается, наконец открывая глаза и затуманенным взглядом окидывая лицо лидера. Отчего-то Хёнджин даже не боится, что его оттолкнут или отругают, потому что чувствует свое превосходство и власть. Его слишком много и он чересчур хорош — от такого не отказываются. Чан, видимо, тоже это понимает с полоборота, а потому задумчиво трогает пальцами губы, поднимая взгляд на рэпера. Хёнджин вдруг отпускает цепь и отходит на несколько шагов, словно предоставляет выбор: уйти сейчас, прямо в эту секунду, либо же играть дальше. Подходит к висящему тут же зеркалу и, уперев руки в тумбочку, рассматривает себя, через плечо украдкой поглядывая на лидера в отражении. Хван сдувает с лица челку, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, снова демонстрируя свою грацию. Он прогибается в спине, чуть отводя зад, продолжая смотреть только в зеркало. Знает, что неизмеримо красив, и умело пользуется. У Чана грудь вздымается чуть сильнее обычного, дышит он глубже и чаще. Колеблется: стоит сделать только один шаг, и точно уйдет, но этой цепью на шее его словно приковало, а Хёнджин у зеркала так и манит, бросая насмешливые взгляды сквозь отражение. Понимает, как тяжело перед ним оставаться спокойным. Бан и не может, никогда не мог. Потому и не уходит, обрекая себя на добровольные муки. Ему тоже хочется — тем более когда позволяют взять, он отказываться не собирается. Чан делает осторожный шаг, потом еще один, двигается медленно к мемберу, снимая с себя цепь. Хёнджин вдруг приближается к зеркалу и, не сводя с отражения лидера взгляда, проводит по нему языком. У Бана, кажется, колени подкашиваются, но каким-то чудом он добирается до чертова зеркала и чертова Хвана, что призывно смотрит из-за плеча и растягивает губы в дьявольской улыбке. Чан подходит сзади вплотную и набрасывает на шею Хёнджину цепь, оттягивая назад, а затем также на ухо произносит: — Поиграем? Хван не успевает ответить, лишь хватается за бедра лидера, прижимая к себе еще ближе, сильнее, напрягает шею, натягивая цепь, но ее давление вдруг ослабевает, а звенья с тихим звоном смыкаются на запястье. Чан вполне осознает, насколько рискованна затея, но удержаться уже не может, потому что перед ним Хёнджин, требующий, жадный, готовый. Он буквально заражает своим желанием, и противиться этому — выше его лидерских сил. От адреналина гудит в ушах, но это единственный шум вокруг: Хван передвигается, словно кот, мягко ступая по ковру вслед за Баном. Тот тянет за цепь, шагая спиной вперед, точно зная, что движется к кровати. Он ждет, пока Хёнджин приблизится, выдохнет неосторожно в раскрытые губы, почувствовав возбуждение лидера. Чан позволяет чужим ладоням скользнуть по ткани пиджака и дальше — по обнаженной спине, через лопатки к плечам, пока тонкие прохладные пальцы выписывают иероглифы на голой коже. Словно признание — не в любви, а превосходства, готовности подчиниться только ради того, чтобы получить возможность испытать больше, прочувствовать глубже и ярче. Хёнджин просит не вслух, а Чан кожей читает письмена, выходящие из-под кончиков пальцев. Он дергает цепь, выбрасывая ее конец, устраивая свои ладони на заднице Хвана, в пару мгновений поворачиваясь на все сто восемьдесят, а затем без особых церемоний сбрасывая донсэна на кровать, что стои́т вообще-то как реквизит, но прямо сейчас хочется разложить Хёнджина именно здесь. Чан лезет на кровать в ботинках, наплевав на белоснежность простыней, встает аккурат над Хваном, пока тот приходит в себя от неожиданного приземления на подушки. Он выдыхает, поднимаясь на локтях и медленно осматривает лидера с самых подошв, прокручивая в голове, что будет лучше: если Бан наступит этим ботинком ему на выпирающий из-под брюк член или сразу перекроет кислород в горле? Чан, кажется, читает мысли и решение принимает в зависимости от своих желаний, поэтому грубый нос ботинка опускается промеж ног Хвана, давя, но не слишком сильно, пока лидер кладет локоть на колено, наклоняясь к мемберу: — Я бы с удовольствием послушал, как ты стонешь подо мной здесь, но будет лучше, если нас не заметят, понимаешь? — еле шепчет, внимательно следя за каждой эмоцией на лице Хёнджина. Тот кивает, закусывая губу, потому что давление в паху растет: то ли от того, что член уже давно требует внимания, то ли от того, что Чан сильнее придавливает его ногой. Внезапно эти ощущения пропадают, словно ничего и не было, но тут же лидер опускается на колени, длинным жестом разводя хвановы ноги в стороны. Выглядит до безумия развратно, потому что смотрит Хёнджин из-под полузакрытых век, приоткрыв рот и явно провоцируя Чана. Брюки стаскивать неудобно, поэтому тот кое-как ограничивается лишь одной штаниной. Времени в обрез, поэтому Хван, словно фокусник, вытаскивает из рукава небольшой тюбик со смазкой, что он достал из сумки по пути сюда. Чан не удивляется, но отмечает предусмотрительность. Хёнджин сгорает, чувствуя, как лидерские пальцы, смазанные, проникают внутрь. Он выпускает из себя беззвучный стон, запрокидывая голову назад, невольно подаваясь вперед, насаживаясь ненароком сильнее. Руки сами собой сжимаются в кулаки, но когда Хван опускает голову обратно, то видит перед собой рыжую макушку. На члене те же пухлые губы, целовать которые — мечта, для Хёнджина, правда, уже сбывшаяся. Его наизнанку выворачивает от переизбытка эмоций, но приходится глотать каждый стон так же, как Чан глотает все глубже хванов член. Губы смыкаются на головке, язык вычерчивает невнятные знаки, а внутри одновременно с этим двигаются несколько пальцев, даря немыслимые ощущения. Лидер не особо, конечно, торопится, предпочитая скорости качество, а потому старательно заглатывает, поглядывает на Хёнджина, демонстративно вылизывая ствол, строгостью в глазах напоминая о тишине, пока рэпер извивается под ним, сминая простыни и подвигая зад все ближе и ближе, чтобы сильнее на пальцы, глубже, быстрее. Хёнджин смотрит жалобно, показывая свою готовность, но при этом выглядит так горячо, что у Бана даже дыхание перехватывает. Он приспускает собственные брюки, вытаскивая ноющий член, и снова тянется за смазкой. Хван теряет терпение, ему кажется, что лидер слишком медленный; он раздвигает ноги шире, насколько позволяет кровать и собственная растяжка, глядит хищно, одними губами вышептывая, бесшумно умоляя взять быстрее, иначе он настигнет Чана сам. Уговаривать долго не приходится, потому что лидер уже готов: входит резко, сразу проникая до конца, отражаясь пряной му́кой на прекрасном лице. Темная челка не скрывает блестящих от возбуждения глаз, наоборот, придает пикантности выражению. Бан упирается руками по обе стороны от Хёнджина, ритмично вбиваясь в податливое разгоряченное тело. Он скользит одной ладонью по узкой открывшейся полоске кожи на животе, проникая чуть дальше под ткань пиджака, но вскоре проводит сверху, добираясь до шеи — упавший несколько мгновений назад взгляд на замотанную вокруг хенджинова запястья цепь подсказывает нечто новое. Чан вспоминает недавно снятые сцены и решает повторить то же самое. Хван чувствует вблизи шеи чужую руку, раскрывается больше, наклоняя голову, но пальцы, было коснувшиеся кожи, вдруг пропадают вместе с лидерским членом, а самого мембера резким движением поднимают, заставляя усесться на колени, разворачивают, двигая, как бумажную куклу. Хёнджину нравится подчиняться, нравится, что его почти что безвольно используют, как глину для лепки, сотворяя нечто фигурально изящное при всей грубости движений. Когда Чан неожиданно входит сзади, Хван кусает собственную ладонь, лишь бы не застонать в голос. Кожей он вновь чувствует касания чуть липких от смазки пальцев, но ничуть не против, потому что рука на горле с силой сжимается, перекрывая доступ воздуха; Хёнджин начинает задыхаться. Толчки не прекращаются, а возбуждение лишь нарастает, пока Бан душит его. Глаза сами собой закатываются от наслаждения, пусть пальцы инстинктивно и тянутся к чановой руке, словно пытаясь сбросить ее с шеи. Лидер ослабляет периодически хватку, давая донсэну возможность нормально вздохнуть. Хёнджин на краю сознания чувствует, как достигает предела, хрипит, пока его поддерживают за подбородок, исследуя влажным языком шею. Тихое: «Хён», и Бану не нужно больше ни слова, чтобы понять, что хочет мембер. Он делает еще пару толчков, а затем кладет Хвана обратно на постель, снова опускаясь к его паху и вбирая член в рот. Хёнджина выгибает дугой, он толкается глубоко в глотку, сжимая собственные губы, чтобы не проронить неосторожных звуков, и кончает почти сразу же. Он прикрывает на секунду-другую глаза, а когда возвращается к реальности, то видит лишь Чана, стоящего у зеркала, пальцами вытирающего уголки рта. Его член все еще требует разрядки, так что Хван кое-как, не теряя кошачьей грации, стекает с кровати, на ходу одеваясь, и подбирается к Бану. Тот терпеливо ждет, не желая выдерживать на себе укоряющий взгляд этих глаз, а потому предпочитает немного оттянуть для себя финал, который ему обещают сделать роскошным. Хёнджин с удивительной нежностью касается губами обнаженной спины, прижимаясь к ней грудью, обхватывает длинными пальцами чужой член и дрочит с привычной для себя скоростью. Он не знает, как сделал бы это Чан, но думает, что так будет интереснее. Вторая рука, уже освобожденная от оков цепи, ложится на мощную шею, сжимается в захвате. Властный лидер вдруг становится едва ли не хрупким в его руках, словно ломается пополам, с хрустом разгибаясь в спине, и наконец изливается в ладонь Хёнджину. Они смотрят друг на друга через отражение в зеркале, но пока Бан не может найти слова, желая просто отдышаться. Вот только сам чуть ли не срывается на стон, когда прямо на его глазах Хван подносит к лицу испачканную в сперме руку и снова высовывает язык, вылизывая дочиста каждый пальчик. Их находят дремлющими (или создающими подобную видимость) на этой же самой кровати под выключенным софтбоксом. Приходится долго извиняться за отсутствие, но им, конечно же, прощают, сославшись на усталость, — ведь разница в отдыхе на узком диванчике в гримерной и королевских размеров кровати все-таки есть. По иронии им наказывают оставаться здесь: нужно отснять еще несколько сцен на этой самой кровати. Чан смотрит на освещенное красными лампами лицо лежащего возле его ног Хёнджина и с заинтересованным смешком наклоняется, чтобы повторить хотя бы малую — самую приличную часть только что пройденного. Хван вторит ухмылкой и поднимает полный желания взгляд — красный свет сейчас для них как самый что ни на есть верный сигнал к действию.