Ты последнюю ставишь точку, Выткав сказку при лунном свете. Ты счастливо ее окончил — Чтоб не плакали ночью дети, Только кто-то свечу уронит И десяток страниц забелит: Есть такие, кто точно помнит, Как все было на самом деле… И перо возьмут чужие руки, Записать себе присвоив право Хронику чужой тоски и муки, Всыпать правды горькую отраву. Приоткрыты двери преисподней, Ангелы растоптаны конями, И сюжет известный новогодний Переписан серыми тенями.
© Канцлер Ги «Страшная сказка»
2016, Сентябрь. Мышкин
Девятый «А», не изменяя себе, шумел в кабинете математики, мечтая лишь о том, чтобы нелюбимая всеми математичка все-таки не пришла на урок. Ведь иначе девятиклассников ждала контрольная работа за прошлый год, а все квадраты, функции и дискриминанты, как назло, за лето напрочь вылетели из головы. Впрочем, по уверениям все той же математички — невысокой и широкой в кости Веры Андреевны Вербицкой, — эти познания им в головы так и не влетали. Хотя Катя Кораблева могла поспорить с этим высказыванием — уж она-то отлично знала и как найти дискриминант, и как начертить параболу. Ведь именно она единственная со всего класса делала все задачки за пол-урока, а все остальное время преспокойно наводила макияж или листала ленту соцсетей. Учителя на это противоуставное поведение внимания не обращали, ведь Катя по вполне понятным причинам была всеобщей любимицей. Но, если верить законам кого-то из ученых — кого, наша главная героиня сейчас и не вспомнит — у каждого действия должно быть противодействие, и именно однокласснице Кати Алене Рыжовой посчастливилось испытать на себе эту нерушимую аксиому. Не любила она Кораблеву, хоть убейте! И совсем не понимала, за что можно любить эту приторную куколку, у которой отец — олигарх, а мать — учительница математики, уже двадцать лет как находившаяся в бессрочном декрете. Это все только классной руководительнице было на руку: в классе всегда висели новые шторы и лежал дорогой линолеум. А у самой Кати экстерном стояли пятерки по истории, алгебре, геометрии, физике и информатике. Остальные предметы она была вынуждена вытягивать своими силами, и за первенство на физкультуре и черчении ей приходилось усердно соревноваться с Аленой. Совершенно несвязанные между собой предметы были самыми ненавистными и неподдающимися для Кати и в то же время самыми любимыми и понятными для Алены. Но, к сожалению, имение хороших оценок по физкультуре и черчению не прибавляли ей ни грамма познаний в алгебре, и именно поэтому сейчас Алена вместе с девочками с парты сзади (а стоит заметить, что сидела она на предпоследней парте третьего ряда совершенно одна, потому что ее сосед умудрился заболеть в самом начале сентября) переделывала заклинание из какого-то мультфильма и призывала всевышнего о том, чтобы Вера Андреевна пошла по стопам Сидорова: заболела и ушла на больничный недели на две. А лучше на три. Но или Всевышний плохо расслышал их молитвы, или математичка была слишком живучей, а дверь в класс все же открылась, и Вера Андреевна в сопровождении классной руководительницы девятого «А» вошла в царство хаоса. Ученики, как один, замолчали и поднялись со своих мест, несвязным хором приветствуя учителей. Слово взяла классная — Анна Григорьевна Любова, девушка молодая, неопытная, но жутко нервная и крикливая. Она ответила на приветствие класса вежливым кивком и откашлялась. — Товарищи, — начала она и откуда-то с первого ряда послышалась шутка про СССР от Светки Гавриловой, — в нашем классе пополнение! — Вы таки решили уйти в декрет? — радостно ахнула Ира Котеева. Класс засмеялся, незаметно скрестив пальцы под партами — того и гляди, на одного мучителя среди учителей станет меньше. Нет, конечно, классную свою они любили, даже очень, но явно не в те моменты, когда она с пеной у рта доказывала, какие же они все в девятом «А» бараны. Кроме Кораблевой, конечно, она хорошая. — Н-н-нет, — пробормотала Анна Григорьевна, заметно покраснев (Вера Андреевна на это красноречиво закатила глаза), но тут же взяла себя в руки и продолжила: — К нам в класс перевелись три девочки, прошу их любить и не жаловаться. Послышалось заинтересованное гудение: новенькие всегда вызывали повышенный интерес, особенно когда приходили массово. На Анну Григорьевну тут же налетел шквал вопросов: кто такие, как зовут, зачем и откуда приехали и не шпионки ли они инопланетянские. Она мужественно держала молчаливую оборону целых две минуты, но в конце концов, отмахнувшись от учеников словами: «Потом, ребята, все потом» — вышла из кабинета. На смену ей в класс вошла целая процессия: первой горделиво шествовала высокая темноволосая девица со статной, едва ли не королевской осанкой; за ней пряча телефон в карман вошла другая — не считая очков, внешне они были очень похожи: овал лица, цвет волос, рост и даже комплекция, точно они были сестрами, — а замыкала шествие девушка с короткой светлой стрижкой и слишком белой кожей, словно она только что прибыла с какой-то северной страны, где было мало солнца. Они быстро осмотрели класс, оценивая обстановку, и сели на свободные места — первые две за единственную свободную парту напротив учительского стола, а третья, немного потоптавшись перед дверью, пошла между вторым и третьим рядом. Времени понять, куда конкретно она идет, Алене долго не потребовалось. Она быстро убрала со стула портфель, сгребла все учебники на свою половину парты и, не поднимаясь со стула, отодвинулась влево. Она успела как раз вовремя: блондинка уже подошла к ее парте и, мягко улыбнувшись, спросила: — Можно? — дождавшись кивка, девушка села и начала доставать из портфеля учебники. Глядя на ее рюкзак, Алена не могла не вспомнить учебу в начальной школе, когда у каждого в классе на ярком портфеле был изображен герой из мультфильма или же была прикреплена мягкая игрушка-брелок. Рюкзак же ее новой соседки был пастельно-голубой со множеством снежинок, а на большом переднем кармане был нарисован в полный рост милашка Олаф из «Холодного сердца», играющий с пингвином в розовой вязаной шапке. Разглядев это, Алена тихо хмыкнула, но тут же поспешила себя ущипнуть и устремить взгляд на доску; Вера Андреевна как раз встала из-за стола и начала говорить о том, что контрольную сегодня провести не получится и вместо этого будет новая тема. Алена честно пыталась вникнуть в применение графиков к решению неравенств первой степени с одним неизвестным, но, так уж сложилось, что ни черта она в алгебре не соображала и, как бы не старалась, уже вряд ли когда-нибудь сообразит. К тому же, новенькая привлекала куда больше внимания, нежели давно намозолившая глаза математичка. — Тебя как зовут? — поинтересовалась Алена, подперев кулаком лицо. Соседка на секунду оторвалась от записи в тетради, взглянула на Алену и вновь уткнулась в конспект. Впрочем, это не мешало ей вести разговор. — Снежка. — Снежана, что ли? — Почти, — она прикусила кончик ручки, бегло оглядела написанное и добавила «крышу» букве «й». — Снегурочка. — Серьезно? — Алена вскинула брови и от удивления приоткрыла рот. Ее соседка чуть слышно прошептала: «Да». — Вот это у твоих родителей фантазия! Я, кстати, Алена. Она ткнула Снежку в бок и протянула ладонь, желая закрепить знакомство. Затем бросила взгляд на доску — там с мелом в руке все еще стояла Вера Андреевна и чертила очередной график. Алена решила, что, так уж и быть, чертежи она сделает — надо же как-то использовать познания в черчении. И раздумывая о том, обязательно ли менять любимую мягкую линейку на более практичную деревянную, поинтересовалась у Снежки: — А ты откуда приехала? — Из Ки́тежа, — тут же ответила Снежка. Алена призадумалась, пытаясь вспомнить, где же находится этот город, но вспомнила лишь то, что в прошлом году имела по географии твердую тройку. А так как в восьмом классе изучается география России, то совсем не удивительно, что местоположение Ки́тежа было ей неизвестно. Однако это название было ей знакомо — она сама не могла понять, откуда взялось это ощущение, но избавиться от него не могла. — И долго до него ехать? Снежка отложила ручку, потерла переносицу, поправила светло-голубой ободок и неуверенно произнесла: — Часов восемь. Если на машине. Алена присвистнула. Восемь часов! Она сорок минут не может спокойно на уроке высидеть, а тут весь день пришлось бы сидеть в душной и неудобной машине! Она хотела еще что-то спросить у Снежки, но математичка вдруг обернулась к доске задом, к детям передом, громогласно крикнув: — Рыжова! Ты замолчишь сегодня или нет? Весь урок «бу-бу-бу, бу-бу-бу»… Еще и соседке своей учиться не даешь! — Я больше не буду, ВерАндревна, — стараясь придать голосу самые честные нотки пообещала она, но преподавательница заканчивать диалог, больше, правда, похожий на монолог, была не намерена. — С кем тебя посадить, чтобы ты не болтала, а? Со всеми разговариваешь! Со всеми! Погоди, придумала! — она вдруг улыбнулась, отряхнула с платья мел и продолжила: — Собирай вещи, Алена, и садись-ка ты к Кораблевой. Ни Алене, ни Кате эта идея, само собой, не понравилась. Они — что удивило всех — переглянулись и единогласно воскликнули: — Плохая идея, ВерАндревна! — Точно, — подхватила Светка, — эти две друг друга поубивают, даже не успев сесть за одну парту. Класс засмеялся, Алена с Катей закатили глаза, Вера Андреевна подняла глаза к потолку, прошептав: — Господи, за какие ж мне это грехи?.. Потолок ей не ответил. А вот звонок на перемену прозвенел. Половина класса выбежала сразу, и их сопровождал оклик Иры: — Только попробуйте написать в группу «что задали?» — никто вам не ответит! — Ты всегда так говоришь, и все равно кидаешь нам домашку, — сказал Володя Чернокалов, пожимая плечами, и, застегнув наконец вредную молнию рюкзака, вприпрыжку вышел в коридор. Ира гневно фыркнула и под смех оставшихся одноклассников открыла дневник — за исключением, пожалуй, Светки и Кати, Ира в их классе была самой ответственной. Алена, идущая к выходу вместе со Снежкой, улыбнулась Ире: — Да ладно тебе, Котеева, от тебя не убудет. — Но неужели так трудно задержаться на полминуты? — жалобно произнесла Ирка, быстро закинула в рюкзак дневник и побежала к подруге. К несчастью Алены, подругой Иры была Катя. А жаль, часто говорила она себе, Ирка-то, в отличие от своей подруги, девчонка хорошая. Снежка в это время отошла от Алены к другим новеньким, и Алена, кинув Вере Андреевне радостное: «До свидания!», — направилась в их сторону. Девушка со статной осанкой держала в руке лист и что-то пыталась на нем прочесть. Ее подруга — невысокая шатенка с зелеными, скрытыми за очками, глазами и неряшливым пучком на макушке — что-то диктовала в свой телефон. — Запись двадцать два — отучились… провели… отсидели… Варь, а как правильно? — Пес его знает, — ответила та, и шатенка, закатив глаза, что-то нажала на телефоне и вновь произнесла: — Запись двадцать два — начали учебную деятельность в городе Мышкин с урока алгебры. — Знаешь, Машенька, — пропела Варя, наконец, отрывая взгляд от листочка, — Василисе Васильевне вряд ли нужны все эти подробности. Господи, — добавила она, — как можно разобрать эти каракули? Хоть бы печатными написала! — Мы, кажется, об этом уже разговаривали, — произнесла Маша, уперев руки в бока. Она явно имела в виду не каракули, которым так рьяно возмущалась ее подруга. Варя собралась было сказать в ответ что-то особенно едкое, но Снежка, верно расценив надвигающуюся бурю, быстро встала между подругами живым щитом, и тихо, но четко, сказала: — Не начинайте. Это возымело эффект: Варя и Маша дружно замолчали и обе вернулись к своим делам — Варя к листочку, Маша к телефону. Снежка вздохнула и, приметив подходящую к ним Алену, радостно воскликнула: — О, Аленочка! А какой сейчас урок? В течение пары секунд Аленка изо всех сил старалась вспомнить эту невероятно важную информацию, но, потерпев поражение в битве с собственной памятью, полезла в телефон. Там, на экране блокировки, была фотография стенда с информацией, а если точнее, то временное расписание уроков для девятого «А». Бегло оглядев длинный столбик с предметами, она грустно, едва ли не плача, сказала: — Химия. В тридцать девятом. — Спасибо, — кивнула Варя, скомкала листочек, что был у нее в руках, и бросила его в сумку. Однако, промахнулась. Так и не заметив это, она взяла под руку Снежку и, шепнув Маше что-то определенно едкое, направилась на поиски кабинета. — Эй! Ты обронила! — крикнула ей вслед Алена, но новенькие уже исчезли на лестнице. Тогда она взяла листочек и развернула его, с удивлением для себя отмечая, что это было расписание уроков, написанное каллиграфическим почерком их классной. И как его можно было не понять? Алена несколько раз покрутила бумажку — даже на свет ее навела, — но ничего, кроме списка уроков там не увидела. — Интересные эти новенькие, — усмехнулась она и, услышав звонок, со всех ног рванула на химию — химичка категорически не любила, когда опаздывали.