1915, Октябрь. Санкт-Петербург
— Он был любим… по крайней мере Так думал он, и был счастлив. Стократ блажен, кто предан вере, Кто, хладный ум угомонив, Покоится в сердечной неге, Как пьяный путник на ночлеге, Или, нежней, как мотылек, В весенний впившийся цветок; Но жалок тот, кто все предвидит, Чья не кружится голова, Кто все движенья, все слова В их переводе ненавидит, Чье сердце опыт остудил И забываться запретил! — выдержав небольшую паузу, закончила девушка и повернула свою очаровательную головку в сторону юной слушательницы. Та сидела на полу, оперевшись спиной о диван и обняв перьевую подушку. Большие голубые глаза быстро-быстро моргали, грозясь вот-вот закрыться и позволить ей наконец очутиться в блаженной сонной дреме. — Ты опять меня не слушаешь? — поинтересовалась девушка, резво перевешиваясь через спинку дивана. Младшая широко зевнула и подняла голову, заглядывая в лицо старшей. — Скуч-но, — по слогам медленно произнесла она, что было ей не свойственно: обычно она говорила быстро, но, в тоже время, четко. — Может, лучше Гете почитаем? — Петр Васильевич задавал тебе прочитать именно Евгения Онегина. — Скуч-но. И в это самое мгновение широкие двери распахнулись, и в малиновый кабинет, заломив руки за спину, вошёл молодой мужчина, живо интересуясь: — Опять воюете? Старшая девушка мигом соскочила с дивана, делая поклон. Младшая же продолжила сидеть и достала из кармана платья конфету крем-брюле, с наслаждением закинув ее в рот. — Отнюдь, — улыбнулась старшая, — читаем. — Книга, посмотрю, интересная, — сказал он, указывая на сонливость сестры. После подошел к ней, упер руки в бока и родительским тоном заявил: — Настя! Если ты не забыла, у тебя сейчас арифметика — Н.Н рвет и мечет из-за твоего отсутствия! Девочка тут же закатила глаза, поправила русые с рыжиной волосы и отправила в рот еще одну конфету. — Настя… — Да не хочу я заниматься этим свинством! — произнесла она. — Будешь? — Анастасия помахала очередной конфетой (ее брат в который раз задумался, где же она их вечно берет?) и улыбнулась самой милой улыбкой, на которую только была способна. — Анастасия Николаевна… — Не хочу, — упрямо повторила она, однако вскочила на ноги и чинно направилась к выходу. — Ты на арифметику, надеюсь? — уточнил брат, на что Анастасия спокойно пожала плечами: — Нет, я в госпиталь. Мы с Марией собирались устроить представление для больных, — и, присев в реверансе, она резво покинула малиновый кабинет. — Вот же несносная, — покачал головой молодой человек. — Ее сестры такими не были! — Она ребенок, Влад, — улыбнулась девушка, подходя к нему и кладя на плечо изящную ладонь. — Ей уже четырнадцать. Она влюблена, имеет невыносимый характер и курит. Его собеседница засмеялась, но в миг посерьезнела: — Ты не против, если я сяду? Влад покачал головой, и девушка тут же направилась к дивану, нарочно долго не убирая руку с плеча собеседника. Он попытался поймать ее ладонь, но не успел — почувствовав движение с его стороны, девушка в одно мгновение оказалась на диване с книгой в руках. — Политическая деятельность? — вскинул брови Влад, разглядев обложку. — Раз через три дня мне предстоит стать женой русского императора, то нужно подналовчиться в политическом деле. — Как думаешь, правильно ли мы делаем, играя свадьбу в разгар войны? — Я бы не назвала это свадьбой — всего-то венчание, на котором будут присутствовать близкие люди. — В количестве ста человек, — вздохнул он, на что она вновь засмеялась. Будь его воля, он бы закрылся в кабинете с бумагами и проводил бы там круглые сутки в лютом одиночестве, ни с кем не разговаривая. Но, увы, об этом ему приходилось лишь мечтать. — Движется топливный кризис, наши армии теряют множество солдат, немцы совершенствуют химическое оружие, а императорский двор в это время играет свадьбу! Мне кажется, именно так будут говорить люди. Девушка прикрыла книгу, воспользовавшись пальцем вместо закладки, и взглянула на Влада, напоминая в который раз за последние время: — В такое тяжелое время, как война, людям нужны малейшие поводы для радости и веселья. Нельзя показывать нашему врагу, что мы заживо похоронили себя и свои судьбы. — Виктория! — с ноткой возмущения проговорил он, но она вытянула губы, словно собиралась поцеловать воздух, и щелкнула пальцами. Маленький светящийся шарик появился над ее головой, освещая лицо и страницы книги. Влад вновь покачал головой и насмешливо протянул: — Виктория! Но она лишь пожала плечами, вновь углубляясь в чтение.***
2016, Октябрь. Мышкин
Иван поставил на стол кружку дымящегося чая и протянул руку к формулярам. Привыкший к порядку, он сразу расставил их по секторам, в каждом из которых они стояли по алфавиту, с помощью куска картона разделенные на пола своих обладателей. Так намного проще было искать, особенно учитывая то, что в последние несколько дней в библиотеке происходил какой-то ажиотаж: кто-то под предлогом поиска книги приходил поболтать и порасспрашивать нового библиотекаря о жизни, кто-то и без предлога приходил на него поглазеть, а кто-то, вернее девятые классы, поочередно то сдавали «Горе от ума», то всей гурьбой брали «Евгения Онегина». И в библиотеке в это время яблоку было негде упасть. К счастью, ближе к последнему уроку толпы посетителей рассеивались словно по щелчку магии. Лишь изредка заходил кто-то из учителей с целью проверить нового библиотекаря или же чтобы в шумящей тишине проверить тетрадки. И пару раз приходили зазевавшиеся ученики. Как, например, в этот раз, совершенно неожиданно на последней перемене в библиотеку вошли три девушки. Одна из них — рыжая, сбитая, говорящая без умолку, другая высокая, миловидная, а третья… Третья была ему хорошо известна. — Не понимаю, зачем нам читать этого Онегина? Я вам сразу скажу: Татьяна и Евгений либо расстанутся, либо кто-то из них помрет, — говорила рыжая, подходя к столу библиотекаря. — Откуда такая уверенность? — спросила вторая, на что рыжая развела руками: — А то ты, Ирка, не заметила, что все книги, которые мы читаем, заканчиваются именно так! — Неправда, — улыбнулась Ирка, — «Капитанская дочка», Алена, окончилась весьма неплохо. И «Руслан и Людмила» тоже. — Помощь нужна? — спросил безо всякого интереса библиотекарь, прерывая их спор. — Ага, нам два «Онегина». Пожалуйста, — заявила Алена, упираясь руками в стол. — Прикинь, на третьей перемене не успели — не класс у нас, а черепахи слоноподобные, честное слово! — Одно мгновение, — сказал Иван, так и не дослушав Алену, и скрылся за книжными стеллажами. Алена вздохнула и села на стул, закинув ногу на ногу. Бегло оглядела большими карими глазами библиотеку, задержав насмешливый взгляд на Варе, что перебирала книги на полке с «девичьими романами», и как бы невзначай поинтересовалась: — Как работа, Вань? — Не жалуюсь, — ответил тот, появляясь из-за стеллажей с двумя коричнево-красными книгами. Подошел к своему столу, протянул руку к формулярам и поднял лицо на девушек, спрашивая: — Фамилия, имя. — Ирина Котеева и Алена Рыжова, — опережая Алену, ответила Ирка и поставила маленькую и аккуратную подпись в своем формуляре. — Поклонницы еще не достали, а, Вань? — усмехнулась Алена в противовес Ире расписавшись почти на половине маленькой страницы. — Или лучше Иван Иваныч? — Как вам удобно, — ответил он и сел, взяв свою чашку с уже остывшим чаем. Алена отчего-то обиженно нахмурилась, запихнула книгу в рюкзак, повесила его на плечо и повернула голову к Варе: — Идем? — Да, секунду, — кивнула она и подошла к библиотекарю. — Шторм Варвара. Иван медленно отложил чашку и какой-то толстый том, обклеенный белой бумагой. Поправил очки — крайне несуразно сидящие на его носу, круглые, с тонированными стеклами, из-за которых не было видно глаз — и, не перебирая, сразу же достал из отсека нужную карточку. — «Девушка лучшего друга»? — переспросил он, записывая в формуляр номер книги. — Когда мне сказали, что вы будете моим частым гостем, я был уверен, что вы будете приходить за классикой. — Мне б только классику читать, — усмехнулась, покачав головой, Варя и взяла книгу прямо из рук Вани. — Спасибо. До свидания. И вместе с двумя одноклассницами она упорхнула из библиотеки, оставив за собой лишь шлейф цветочных ароматов. — Она даже не догадывается, — удивленно прошептал Иван, ухмыльнулся своим мыслям и вернулся к своему фолианту.