2017, Январь. Мышкин
Первого января в десять утра, сонный и державший в руках большой пакет, Саша Абрикосов постучался в дверь по адресу, любезно предоставленному Светкой. От любезности, правда, там было лишь раздражительно брошенное в конце разговора «ага, не за что», но Саша, все же, был ей очень благодарен. Причина того, что сейчас, вместо того, почему вместо того, чтобы спать дома под одеялом в обнимку с Кузей, он стоял на холодной лестничной клетке, ожидая когда ему откроют дверь, была исключительно в том, что накануне ночью небезызвестный друг Володя споил Машу. Поразительно, думал Саша, насколько быстро она захмелела от двух одноразовых стаканчиков шампанского! Разом их, что ли, Володя ей в рот влил? Дверь, к большому удивлению Саши, открыла Снежка. Была она заспанная, в коротких шортах и в просторной футболке со снеговиком и с зубной щеткой в руках. Она несколько раз хлопнула ресницами, встряхнула головой, заставляя мелкие кудряшки, которые она завила в честь праздника, смешно задребезжать, и вдруг ойкнула, едва не выпустив из рук щетку, стеснительно поправила майку и пролепетала: — Саша! А ты какими судьбами? Он усмехнулся и, чуть приподняв пакет, широко улыбнулся: — Пришел справиться о здоровье госпожи Мирной и принес ей гуманитарную помощь, — и, сделав жалкую рожицу, похлопал себя по плечами и взмолился: — Впустите, люди добрые, погреться! Снежка еще раз взмахнула ресницами — белыми-белыми, будто покрытыми инеем, — и послушно отошла в сторону. — Спасибо вам, девочка с глазами из самого синего льда, — фальшиво пропел Саша, заходя внутрь. Смущенно покраснев, Снежка уточнила: — Про глаза сам придумал? — Нет, — честно сказал Саша, оглядываясь. — Это Сплин. «Выхода нет», слышала? Снежка покачала головой. Саша в это время осматривал квартиру настолько внимательно, что Снежка только и успевала незаметно для него останавливать зачарованные фотографии и отключать иллюзорное окно. — А где Маша? Или Гаврилова напутала и это не ее квартира? — спросил Саша, оглядевшись. — Да нет, Маша здесь живет. Она просто… Входная дверь вдруг открылась. — Вы даже не представляете, кого я встретила в магазине! Я… А этот что тут делает? — И вам, Варвара, добрый день, — отсалютовал Саша. Замершая на пороге с бутылкой кефира Варя нахмурилась. Быстро закрыла дверь, повесила на вешалку куртку и уперла руки в бока. Саша хотел бы ей что-то сказать — отчего-то на подсознательном уровне ему очень хотелось обратить Варе что-нибудь едкое и язвительное и в последствие понаблюдать за тем, как она краснеет от злости, — но где-то на бельэтаже раздался жалобный стон, и Варя со Снежкой ринулись на звук. Саша, не выпуская из рук свой пакет, направился вслед за ними. Девушки остановились возле одной из дверей. По ту сторону стены что-то звякнуло, стукнуло, прожурчало и застонало. — Ты там в порядке? — поинтересовалась Снежка, легонько постучав пальцами по стеклянному растительному узору. — Честно? Хреново, — сказав это, Маша открыла дверь, едва не сбив с ног Снежку, вытерла выступившую на лоб испарину, оперлась о дверной косяк и обратилась к Варе: — Ты кефир купила? Варя пожала плечами — мол, сомневалась, что ли, — и отдала в ее руки бутылку с белой жидкостью. — А у меня тут кефир, тан, айран, минералка, полисорб, активированный уголь и банка соленых огурцов, — заявил в свою очередь Саша, потряхивая спасательным пакетом. — На любой вкус и цвет, как говорится. Маша медленно подняла на него взгляд, свела брови к переносице, что-то обдумывая, забрала кефир с пакетом и кивнула: — Спасибо… Ой, — прикрыв ладонью рот, она вновь исчезла за дверью санузла. Хмыкнув, Варя встала рядом с дверью и, насмешливо заглядывая сквозь щель, задумчиво произнесла: — Может, ты беременна? — Обязательно, — Маша недовольно фыркнула и, скатившись на пол по стене, сделала несколько глотков кефира. — В крестные позовешь? — Иди ты! — возмутилась Маша и бросила в Варю рулон туалетной бумаги. Варя, хохоча, легко отпрыгнула в сторону и подняла указательный палец вверх, слушая дальнейшие слова подруги: — Чтобы я еще хоть раз… Хоть каплю… Да никогда, ни за что, в трезвом уме и здравой памяти! — А тебя и вчера никто пить не заставлял, — Варя показала ей язык и тут же поспешила ретироваться: Маша замахнулась на нее ершиком. Глубоко вздохнув, Снежка покачала головой, поставила на место зубную щетку и спустилась вниз. Саша поспешил за ней. — И почему же ты сам пришел? Где Чернокалов? — спросила Варя, когда они через десять минут сидели внизу и пили чай (Маша при этом лежала на диване с компрессом на лбу и бутылкой минералки в руках). Саша махнул рукой: — Его наказали за то, что он пришел домой в пять утра… Ну, как пришел, — он тихо хмыкнул, — мы с Васей и Русиком его на забор повесили. — И что его родители? — Я видел только мать, — сказал Саша, почесав подбородок. — И скажу честно: домой она гнала его ударами тапком по одному мягкому месту. — Карма постигла его, — проликовала Маша, подняв вверх указательный палец, но тут же простонала и припала к минералке. Каждый ее глоток сопровождался словами: — Змей-искуситель. Алкоголик-отправитель. Нелюдь! Как я после этого позора в школу вернусь? — Не стоит переживать, Маруся, — подбодрила ее Варя. — Для тебя уже готовят стенд почета: «Их разыскивает трезвость» или «Лучшие исполнители матерных частушек 2017». — Варя!!! Саша усмехнулся, здраво рассудив, что в женский спор пока лезть не стоит — от греха подальше. Спорящие женщины, они как бомба: стоит вклиниться в их диалог, как язык, подобно ножницам, перерезает тот самый красный проводок и все, пиши пропало, получи, как говорится, фашист гранату. Поэтому он ловко выудил из-под завала выпуск какого-то из журналов (по правде говоря, он хотел взять газету, но не смог) с интересным названием «Вестиград». На первой полосе было размещено фото в три четверти молодой женщины. Она была очень худой — худоба определенно была на грани здоровой и болезненной, — с впалыми щеками, большими карими глазами и редкими волосами, заплетенными в пучок. Она могла бы быть заурядной с такой-то внешностью, но тем не менее была весьма красива — и даже ярко накрашенные глаза этого не портили. «Впервые в нашем журнале — откровение знаменитой Майи Авериной» — гласила надпись на обложке, и уже под ней разместилось много-много подзаголовков: «Новая Плисецкая», «Ангел в балетной пачке», «Русская Эсмеральда» и прочие, и прочие. — А это кто? — поинтересовался Саша, указывая на журнал. Снежка, с несвойственной ей резкостью, отобрала у него выпуск, спрятала под «Волжские зори»и беспечно отмахнулась: — Балерина, — после поджала губы и спросила: — А тебя не наказали за вчера? Ты, вроде, тоже поздно ушел. Мы-то все до часу сидели, а вы остались. — А мне везет, — улыбнулся Саша, — отец уехал куда-то на прием — он же мэр, его часто на всякие мероприятия зовут, — и я с чистой совестью вернулся домой в пять и лег спать. — А мама? — Снежка приподняла светлые брови. Сашу этот вопрос удивил. Несколько секунд он просто сидел и смотрел на Снежку так, будто впервые ее видит, но, не заметив подвоха, он поставил кружку с недопитым чаем на пол рядом со своим креслом и пожал плечами: — У меня нет матери. — Как это? — удивилась Снежка, а Варя с Машей предостерегающе на нее шикнули — А вот так. Нет, чисто теоретически мать у меня есть, но я ее ни разу не видел. Отец говорит, она умерла в родах, но… Мне почему-то в это мало верится, у нее даже могилы нет, — он задумчиво убрал с лица отросшие волосы, на мгновение обнажая длинное острое ухо, и причмокнул губами. — Извини, — смутилась Снежка, — я не знала. — Ничего страшного, — Саша ободряюще улыбнулся и встал, произнося: — У вас, девчата, конечно хорошо, но мой ненаглядный пращур скоро должен вернуться домой. И доказывай ему, что я опять вернулся, а не только пришел, — он хохотнул, подмигивая, и Снежка, не удержавшись, спросила: — А если не докажешь? — О-о-о, верх его изощренной фантазии в наказаниях вам знать еще рано, — он вновь заговорщицки подмигнул, натянул куртку и ушел, держа в руках шапку.***
Он в который раз внимательно оглядел незнакомую вещицу. Трехслойный браслет-змейка из золота, мерцая в полумраке спальной, стоял посреди небольшого столика. Он появился из ниоткуда накануне в полночь, едва стрелки работающего на честном слове будильника переместились на цифру двенадцать. Ни дать ни взять, чьи-то магические происки. И к браслету этому не подойти, не прикоснуться: треклятый раскалялся настолько, что подушечки пальцев ныли от ожогов, а ведь, казалось, он едва дотронулся до украшения. Пытался, правда, еще взять в перчатках — только ткань прожег. Поэтому Владу приходилось довольствоваться лишь созерцанием браслета с расстояния в полметра, но это ему быстро наскучило. К тому же, раздирающие плоть любопытство о том, что же эта за вещица и откуда она взялась, с каждой минутой разгоралось все сильнее. В конце концов он пришел к решению обратиться за помощью к тому, кто точно знает толк в появившихся в ворохе света вещах определенно волшебного происхождения. — Виктория! — позвал Влад. Ответа не было. — Виктория! — опять тишина в ответ, и он, уже почти разуверившийся в верности своей идеи, повторил громче прежнего: — Виктория! И закашлялся, потому что слишком напряг связки, выкрикивая это имя. Она очень любила свое имя, вдруг припомнил Влад, и сильно возмущалась, когда при крещение получила имя Вероника — за неимением в святцах имени Виктория. И едва тогда не рассорилась со своей свекровью, которая требовала ей, подобно всем предшественницам, отказаться от своего имени, имеющего католические корни, и принять Веронику не только как имя, данное при крещение, а как основное употребительное. Страшно было вспомнить, сколько часов две женщины провели в споре, из которого вышла победителем Виктория, бросив свекрови напоследок: — Настало время менять старые традиции. Я родилась Викторией, я живу Викторией, я умру Викторией. Вот скажите, Александра Федоровна, вам самой никогда не было жаль, что вы сменили свое имя на то, которое вам даже выговорить трудно? Александра тогда ничего не ответила. Лишь только разрешила невестке называть ее семейным прозвищем Аликс — от слияния двух имен, православной Александры и католической Алисы. В качестве компромисса, из дружелюбия или еще по какой-либо женской заморочке была эта идея Влад так и не понял. — Ты звал меня? Он резко повернул голову на звук. Виктория стояла в дверном проеме, перебирая, словно четки, колокольчики на своем браслете, и, чуть морща нос, глядела то на него, то на браслет. — Звал, — Влад кивнул, и Виктория, сделав несколько шагов вперед, проговорила: — Надеюсь, повод весьма серьезный. Я не девочка по вызову, Влад, я не могу приходить по каждой твоей прихоти. — Где же девица из девятьсот шестнадцатого набралась таких слов? — он нахмурился. — В аидовом царстве много людей из современности. Да и я часто бываю на земле, — она чуть приподняла уголки губ, села на край кровати и, расправив несуществующие складки на платье, потянулась тонкими пальцами к прежде незамеченной Владом бархотке, но резко положила руки на колени, словно чего-то испугавшись. Внимательно наблюдавший за ее жестами Влад свел брови к переносице, не припоминая того, чтобы супруга любила это украшение, но после махнул головой и указал на браслет на столе: — Что это? — Браслет, — отозвалась Виктория. — Ювелирное украшение. Из золота, судя по всему. — Это ты его прислала, так? Она дернулась, словно от удара током, и уклончиво ответила: — Допустим. — И зачем он мне? — Ты так и не догадался, что это? — в ее голосе слышалось нескрываемое удивление. — Ты так долго и отчаянно их ищешь, но когда один из них появляется у тебя перед носом, ты его не узнаешь? Но так и не услышав ответа, она поднялась на ноги, взяла Влада за руку и свободной ладонью прикоснулась к браслету. Влад не успел ничего сообразить. Просто за секунду он перенесся в другую комнату. Он видел, как мужчина средних лет, в котором с легкостью угадывался бывший хранитель Мышкина Сан Саныч, надевает на руку браслет. А дальше, как в ускоренной съемке, бежала пленка лет, и с каждым кадром Сан Саныч чахнул и терял человеческий образ, приобретая зверские, хищные черты. — Дай… Мне… Перо… Чернила… Бумагу… — сказал он, с трудом подбирая слова, и еще молодой Кот беспрекословно исполнил просьбу. Сан Саныч что-то быстро написал, отбросил в сторону письмо и вдруг скорчился от невыносимой боли и буквально загорелся изнутри. Пару мгновений, и вместо строгого хранителя появился Дэв — огненный джинн, опасный, беспощадный… …Влада резко выбросило из воспоминания браслета. Еще несколько секунд он пытался прийти в себя, а после внезапно схватил Викторию за плечо и бросил ее на кровать, нависнув над ней, как над любовницей. — Что это? — процедил он сквозь зубы, и Виктория, засмеявшись, задорно прошептала: — Ключ огня. Ты ведь его искал, разве нет? — Что за видение? — Память браслета о том, что было, когда его надел человек, не являющийся магом огня. — Ты же говорила, что мне стоит прекратить поиск Ключей, — произнес Влад, чувствуя, что разум туманит аромат ее духов. Духи, так любимые его бабушкой Марией, а в последствии и Викторией. Любимый букет императрицы¹ — тонкий цветочный запах, услышать который ему было ровно тому, что возвратиться в юность, когда в такие редкие бабушкины приезды он, как собачонка, вертелся подле нее, пытаясь насладиться этими духами. А потом в них по уши влюбилась Виктория… — Или что-то изменилось? — Я хотела показать тебе, что будет, если ты меня не послушаешь. Тебе что, нравится перспектива быть огненным монстром? Влад хотел ей что-то ответить. В голове даже было подготовленно несколько фраз — выбирай не хочу, — но он промолчал. Лишь поднес пальцы к ее хрупкой белой шее, стягивая бархотку вниз и обнажая шрам от петли. Он шумно выдохнул, вспоминая, как век назад лично обвязывал вокруг горла жены веревку, как толкал бочку, как с удовольствием, смешанным с нескончаемым горем, наблюдал за безжизненно качающимся на веревке телом и как слушал душераздирающие крики Насти, твердящие о том, что он — убийца. Он, подобно Генриху VIII, казнившему свою прежде горячо любимую Анну Болейн, лишил супругу жизни. Он, подобно Атосу, повесившему Миледи на ближайшем суку за дурное прошлое, превратил обожаемого ангела в бессовестного дьявола. И он, подобно многим, не чувствовал вины, поверив в спасительную ложь о том, что иначе было нельзя, что виновата во всем была никто иная, как Виктория. Почти. И это «почти» ежедневно приходило к нему во снах, в минуту слабости и трезвости ума, скребя по душе и сердцу железными когтями. — Ты хочешь меня задушить или взять? — спросила Виктория чуть насмешливо. Влад встряхнул головой, отрывая взгляд от рубца на ее шее, прорычал сквозь зубы и поцеловал ее, еще сильнее вжимая в матрас хрупкое тело. И в этом смешалось все: страсть, горечь, ненависть, тоска, остатки разрушенной любви. Ее духи, белое платье по моде девятьсот шестнадцатого, чересчур длинные темные волосы; его нетерпеливо блуждающие пальцы, потрескавшиеся губы и смешанные мысли, которые хотели то убить ее, то сжать в объятиях и никогда, никому, ни за что не отдавать… Ее браслет, как и раньше, зазвенел внезапно. Она — благодаря своим чарам света, не иначе, — быстро слезла с кровати, надела платье, попыталась поправить в конец растрепанную прическу и, стараясь застегнуть замок туфель, услышала хриплое, почти чужим голосом произнесенное: — Не уходи. Она обернулась, покачивая головой: — Я уже давно ушла, — выпрямилась, сказала: — Надеюсь, ты сделаешь правильные выводы насчет Ключей, — и исчезла в звоне колокольчиков.