2017, Январь. Афины (Греция)
— Ты можешь мне хоть что-нибудь объяснить? Я ничего не понимаю! Кощей закатил глаза и резким движением вырвал из рук спутницы черную дубленку, тут же сжигая вещь в вихре магии. Он искренне не понимал, зачем она оделась так тепло — а ведь предупреждал, специально предупреждал, что они отправятся в Афины, а не в Норильск. Нет же, нацепила на себя дубленку из чернобурки, дополнив образ зимним беретом, и все это теперь несла в руках, причитая о теплом климате Греции и постоянно роняя на землю то дубленку, то берет, чем привлекала и без того заинтересованных в них людей. Женщины… — Душа моя, поверь, если я все объясню тебе сейчас, ты мне точно не поможешь. Василиса недовольно фыркнула, не забыв возмутиться по поводу своей исчезнувшей дубленки. Они шли по побережью залива Сароникос. Нельзя было сказать, что было так уж тепло: температура воздуха была не более десяти градусов, небо казалось совсем серым из-за обилия слоисто-дождевых облаков, а со стороны воды волосы ерошил ветер. Но все же, если сравнивать с холодной и снежной Россией (особенно с Санкт-Петербургом и Ярославской областью) зимой данную погоду нельзя было назвать и с натяжкой: весна, начало апреля, вероятнее всего. — И все же, — начала вновь Василиса, но Кощей выставил руку, прося подругу замолчать, и кивнул в сторону: — Нам туда. — Почему нельзя было телепортироваться? — возмутилась она, и напоролась на весьма логичный ответ: — У тебя есть разрешение на телепортацию в другой стране? — У меня — есть, — Василиса пожала плечами, но Кощей на этот раз ничего не ответил. Лишь двинулся вперед, сильнее прежнего опираясь на свою трость, что все тонула в песке. Через пару минут они оказались у заброшенного дома. С виду он был ничем не примечателен: небольшой, с исгнившими досками, полуразваленной крышей и выбитыми окнами. И все же, что-то в нем заставляло насторожиться, сжаться и бежать без оглядки подальше отсюда, чтобы забыть и больше никогда не вспоминать об этом месте. Взвыла, отворяясь, гнилая дверь, скрипнул, словно под давлением чьей-то ноги, приступок… и все стихло. Будто кто-то невидимый вошел внутрь, аккуратно закрыв за собой дверь. — И чего застыла? — проворчал Кощей, делая несколько шагов к дому. — Нам сюда. — Куда ты меня ведешь? — Василиса сглотнула, пытаясь сфокусировать взгляд на Кощее, скрестила руки под грудью и нахмурилась. Он недовольно фыркнул, быстро огляделся и спокойно пожал плечами: — Мне нужно, чтобы ты сыграла роль моей жены на одном обеде. — Почему именно я? Почему не… — Ядвига? — перебил он, усмехаясь. — У вас с ней, душа моя, слишком похожи отговорки. — С кем поведешься, — сказала Василиса и откинула за спину косу, произнося: — Я жду ответа. — Скажем так, тебя, в отличие от Ядвиги, я и целовал, и видел в свадебном платье. Довольна ответом? — заметив ее недоумевающий взгляд, Кощей понял, что нет. Тем не менее встал на приступок и поманил: — Сильвупле, мадам. Ах да, поосторожнее со своими мыслями и воспоминаниями. И без того обескураженная Василиса вскинула брови, на свой страх и риск входя в дом вслед за Кощеем. Впрочем, обескураженность сменилась испугом — на вполне здравых основаниях, стоит заметить. Как тут было не испугаться, если вместо того, чтобы войти в обветшалый дом, они оказались на берегу неизвестной реки, где в лодке стоял человек, скрывающий внешность под черной рваной мантией? — Живым входа нет, — проклокотал человек. Кощей кивнул и достал из внутреннего кармана золотую ветвь лавра, уверенно протягивая ее незнакомцу. Тот бережно перехватил веточку, внимательно оглядел ее — то щурился, поднося ее совсем близко к глазам, то втягивал носом ее запах, то аккуратно перебирал пальцами золотые листья — и отступил на шаг в сторону, позволяя Кощею с Василисой войти в лодку. Василиса обняла себя за плечи, в надежде скрыть подкативший испуг. Когда-то давно она увлекалась мифами разных народов и образ старца, одетого в рубище и перевозящего живых за золотую ветвь, узнала сразу. Харон, перевозчик душ через реку Стикс прямиком в Царство Аида. А веточка лавра, подаренная ему от Кощея, ничто иное, как сорванная в саду Персефоны золотая ветвь — единственное, что может заставить Харона взять на борт своей рухлой лодки живых. — Почему ты не предупредил, что тот самый обед будет проходить в царстве мертвых в компании Аида? — прошипела Василиса, и Кощей посмотрел на нее так, словно впервые видел. — Про Аида просто так сказала, или выстроила логическую цепочку, а, лягушка? — К кому еще можно отправляться на «обед» в Царство Мертвых, если не к его владыке? — Много к кому, — заметил Кощей. — К Александру Пушкину, к Альберту Эйнштейну, к Мэрилин Монро или, например, к Ивану Грозному. Ты кого, душа моя, видеть желаешь? Но да, ты права, — продолжил он, даже не дожидаясь ответа, — мы отправляемся к Аиду. И глядя в ее неестественно распахнутые глаза, Кощей понял, что не зря не говорил ей заранее все подробности их визита в Грецию. Иначе точно бы не пошла, послав его, без всяких предисловий и моральной этики, на три веселых буквы (то есть, далеко, надолго и без обратного адреса). Аид встретил их весьма радушно. Стол трещал от обилия нектара и амброзии, но нескольким молоденьким девушкам, почти что девочкам, это казалось малым, и они все приносили и приносили кушанья. В конце концов, Аид поднял руку, и все девушки, сделав реверанс, исчезли. Мужчины говорили долго. Как полагается, обсудили последние новости в Сказочном и Реальном мирах, коснулись темы политики, углубились в воспоминания; Аид с особым упоением вспоминал, как в далеком девятьсот десятом еще совсем «зеленый» паренек заявился к самому богу смерти с просьбой обратить его в темнейшего из темнейших — в Кощея Бессмертного. Если Аида не подводила память, то даже в Кощея Тринадцатого. — По началу, вы даже радовали меня, — поделился Аид, делая небольшой глоток нектара. — Ежемесячно я получал налично одну-две человеческие души, но после, — он невесело хмыкнул, — ничего и никого. Что же случилось? Он смерил Кощея внимательным, недовольным и в то же время насмешливым взглядом. Казалось бы, обычный человек не смог бы сочесть три этих разных по значению взгляда в одном, но у Аида это получалось весьма неплохо. — Решил сменить образ жизни. Аид глумливо хмыкнул, поставил на стол серебряный кубок и подпер подбородок кулаком, устремив взгляд на Василису. — Что ж, ваше право. Только жаль, что эта попытка уйти закончится для вас весьма плохо. — Аид понимающе кивнул и сощурился, будто он знал что-то особенное, что больше не знала ни единая душа, будь она живая или мертвая. — А что же вы не едите, душенька? Василиса через силу улыбнулась и подняла голову, избегая заглядывать в его глаза. — Благодарю вас, я не голодна. — Как же хорошо быть в мире магии, — пропел Аид, водя пальцем по горлышку кубка, — будучи из разных стран, эпох и даже миров, мы понимаем друг друга, словно говорим на одном родном языке… Так вы точно не голодна? — Нет, — отчеканила Василиса, складывая кисти, — благодарю. — Какая у вас, Кощей, все-таки чудесная супруга. Умница, красавица, а глаза… Какой чу́дный цвет морской волны. Ни голубой, ни зеленый — такая тонкая грань, между небом и землей. Вы волшебница воды, я правильно угадал? — Все верно, — она кивнула, и Аиду этот жест дал возможность наконец заглянуть ей в глаза. Василису словно током прошибло. Моменты прошлого, против ее воли, вылезали из самой глубины памяти, быстрыми картинками пролетая перед глазами. — Хватит, — она резко встала, встряхнула головой и приоткрыла рот, явно намереваясь что-то сказать, но промолчала и вышла из просторного зала. — У меня когда-то тоже была жена, — сказал Аид, наблюдая за удаляющейся женской фигурой. — Персефона. Красивая, с большим сердцем, наивная душа… Но она не выдержала жизни со мной — покончила жизнь самоубийством. Мой ненаглядный братец в качестве избавления от мук возвел ее на небо в качестве астероида. Глупенькая была… — Мои соболезнования, — произнес Кощей, поднимаясь. — Вы извините, нам пора. — Да, конечно, — Аид кивнул и тут же крикнул: — Виктория, проводи их! Кощей обернулся в сторону дверей и чуть не врезался в молодую девушку, чьи каштановые волосы свободно струились по спине, карие глаза блестели в свете множества свечей, а тонкую белую шею покрывала бархотка под цвет платья. — Извините, — улыбнулась она, делая реверанс и едва заметно подмигивая. — Пройдемте за мной. — Что же такого Аид увидел в твоих воспоминаниях? — спросил Кощей, отпивая кофе и морщась от того, насколько он горький. Нет, подумал он, бариста из Василисы не выйдет не при каких условиях. Они уже находились в квартире Василисы. Особого желания пить растворимый кофе у нее дома у Кощея не было, но, смотря на внешний вид Василисы, которой после визита к Аиду было если не дурно, то точно тошно, он решил задержаться. Если она случайно упадет в обморок, расшибив затылок (что вполне было в ее духе), Ядвига ему всю жизнь это вспоминать будет. — Ничего, — Василиса покачала головой, глядя на замерзший в рождественский день городской пейзаж. Несколько одиноких машин во дворах, покрытые редким снегом деревья, занавешенные окна, стайка выпившей молодежи на детской площадке — всем знакомая, давно избитая картина двора в одном из спальных районов большого города. Кощей хмыкнул. Вот это «ничего» его особенно бесило, в которой раз заставляя сравнивать Василису с Ядвигой. Разные они были, и дело не только во внешности. Для Ядвиги вот это вот «ничего» действительно ничего не значило, для Василисы — совсем наоборот. — Раз ничего, я тогда пойду, — он поставил чашку кофе, к которому едва притронулся, поднялся, нащупал в кармане пиджака футляр. Выдохнул, оценив наличие важной вещицы, и уже было собрался идти к двери, как услышал: — Можно ли простить мать, которая бросила собственного ребенка? Кощей нахмурился, не сразу понимая, зачем она это спрашивает, но, едва взглянув в ее пустые глаза, все догадки, словно по щелчку пальцев, выстроились у него в голове. — Зависит от обстоятельств. Василиса поджала под себя ноги, чувствуя, как в глазах набираются слезы. Она отлично знала, почему обратилась с этим вопросом именно к Кощею — и дело вовсе не в эмоциях, бурлящих в душе в данный момент. Она могла бы обратиться к Ядвиге, к школьной медсестре Тане, с которой у нее были неплохие отношения, но точно была уверена, что Кощей, в отличие от них, не посмотрит на нее жалостливым взглядом, не прочтет гневную нотацию, а просто ответит здраво. Как должно. Как считает. Хотя мог бы и разозлиться, уйти от темы, сказать ей что-нибудь едкое — он ведь сам оказался на месте Виктора, которому мать-кукушка оставила ребенка. Правда в случае Кощея вся история с матерью Сашки была не так прозаична и прозрачна. — А еще, смотря на то, чувствует ли мать свою вину или нет. Она ведь чувствует? — Чувствует. — Тогда все зависит от ребенка, — он чуть помолчал и вновь спросил: — Так что Аид увидел в твоих воспоминаниях? Василиса упрямо покачала головой: — Ничего, — и вдруг скрыла лицо в ладонях, взвыв так, что даже у Кощея защемило сердце. Он огляделся, нахмурился и, не придумав ничего лучше, просто подошел к ней, крепко обняв. Она что-то неразборчиво бормотала, обзывая себя всеми известными ругательствами, прятала лицо у него на груди, пачкая пиджак слезами и косметикой, а Кощею оставалось лишь терпеливо гладить ее по волосам и спине, надеяться, что его не стошнит от ее духов с жасмином, и раз за разом сравнивать ее с Ядвигой. За всю жизнь он видел Ядвигу в слезах лишь пару раз, и все эти разы можно было пересчитать по пальцам — один из последних был, когда в сорок втором ей пришло письмо от соседей со словами о том, что вся ее семья погибла при обстреле. Ядвига всегда считала слезы слабостью, не желая показывать ее никому, вот поэтому, наверное, и запомнилась многим как непоколебимая, всегда улыбчивая и язвительная женщина неизвестного возраста. Что же касается Василисы, то вся ее маска строгой школьной учительницы разбивалась вдребезги каждый раз, когда душа хотела того. — Все, — Василиса шмыгнула, отстранилась, глубоко вздохнула: — Прости женщине ее маленькую слабость, — и едва слышно добавила: — Спасибо. — Всегда пожалуйста, — он кивнул, вновь нащупал в кармане футляр и вышел в коридор, уже там телепортируясь в Мышкин.***
Мышкин
Чисто теоретически занятия с Котом Алене нравились. Еще бы, это ведь не какие-то там графики функций или векторы — это магия! Та самая скрытая часть мира, о которой всю жизнь мечтала Алена, перечитывая раз за разом «Гарри Поттера», «Часодеев», «Властелина Колец», «Хроники Нарнии», «Таймлесс»… Да наверное она перечитала все книги, пересмотрела все фильмы и переглядела все мультфильмы, связанные с волшебством! А теперь ей, прежде обычной девятикласснице, было дозволено самой постичь это трудное, необычное и интересное ремесло. Вот только это был далеко не «Гарри Поттер» и уж тем более не «Хроники Нарнии». Вместо практических уроков — тонна теории, заместо интересных рассказов — ругань Кота о том, какие они все никчемные ученицы, а взамен наглядного показа — книги, пособия, научные журналы, энциклопедии… Как-то слишком быстро манящая своим таинством магия разбилась об айсберг обычной школьной рутины. Словно Титаник. И опять же — в теле спасшийся Розы Алена, а роль утонувшего Джека сыграли мечты о чудесных, ярких и неповторимых уроках. И это только цветочки! Время неумолимо двигалось вперед, январь подходил к концу, а устный экзамен по русскому языку близился (сравнение с Титаником и тут приходило в голову Алене). Поэтому и приходилось вечерами повторять русский, ночами зубрить данные Котом книги, а на переменах между уроками списывать у Маши домашку. Алена не раз задавалась вопросом о том, как же подруга все успевала, но ответа так и не нашла. К слову о Маше и Снежке с Варей. Первую неделю Алениного «обучения» они не общались, обращаясь друг к другу лишь в рабочей обстановке — ручкой поделиться, например. Коту это даже нравилось ведь, по его словам, занятиях наконец стали таковыми, а не рынком в субботнее утро. Но одним ранним утром, когда Алена опаздывала в школу, а бабушка, которой на работу было к девяти, с крайне издевательским видом наблюдала за ее сборами и помешивала сахар в своем кофе, в дверь постучались, и в дом Рыжовых гурьбой влетел Сказочный Патруль. Снежка держала в руках торт, Маша конфеты, а Варя делала вид, что она вообще не здесь — так, мимо проходила. — Аленочка, ты знаешь какой сегодня день? — воодушевленно спросила Снежка, прижимая к груди коробку с тортом. Алена, прикинув, что при присутствие бабушки послать девочек не получится, скрестила руки на груди и отчеканила: — Четверг, девятнадцатое января, две тысячи семнадцатый год, Крещение Господне. — Да нет же! — Маша настолько выразительно всплеснула руками, что очки сползли ей на нос. — Хотя это тоже. Сегодня же день нежности ко всем существам! — И? — И ты просто обязана проявить нежность и простить нас, — заключила Варя, когда Маша красноречиво ткнула ее локтем в бок. Пораженная подобной наглостью Алена хотела было возмутиться, но коробка «Раффаэлло» так вызывающе блестела в руках Вари, так аппетитно глядел на нее шоколадный торт и так гудела голова, подсовывая ей воспоминания о тех чудесных нескольких месяцах дружбы, что она уже не могла отказать. Но и простить она тоже не могла — это все-таки не бабушка. А вот дать им испытательный срок — это пожалуйста, это запросто. Правда про срок этот она сама быстро забыла и уже в воскресенье вместе с девочками возилась над зельем в Лукоморье. Вернее, возились девочки, а она тактично им мешалась. — Слушайте, а правда Абрикосов с Кораблевой расстались? — спросила Алена, опасно наклоняя голову к кипящему котлу. Маша, спешно отводя Алену подальше от зелья, пожала плечами: — Не совсем. Но истерику она ему перед геометрией устроила знатную! — она засмеялась, и Алена театрально надула губы: — Ну вот, проспала все самое интересное! Надо реже отключать будильники. А из-за чего истерика-то? — О-о-о, — присвистнула Снежка, пряча под косынку выбившийся локон, — все дело в том, что Машенька поцеловала Абрикосова в щеку, а Кораблевой это немножко не понравилось. — Вот я не понимаю, — искренне произнесла Маша сквозь смех подруг. — Что такого, что я поцеловала его в щеку? Это же просто дружеский поцелуй! У меня тетка и две подруги мамы при встрече всегда целуют моего папу в щечку, но мама ведь истерику не закатывает! — Ну ты, конечно, сравнила, — покачала головой Варя, — то Кораблева, а то твоя мама. Тетя Ксюша, чтоб ты знала, мировая женщина! Чего только стоит, как она в июле нас с тобой с дискотеки в Лесной Долине забирала. — О да, — Маша вздрогнула, ясно представляя ту картину. — До сих пор помню, как она в тот вечер на спор танцевала с Соловьем. Ее еще хотели объявить дивой того вечера. Спасибо, хоть папа нас тогда вовремя забрал. — А дальше как в той пародии, — Алена шмыгнула носом и по памяти процитировала: — Ну, был денек — сквозь дым летучий Супруга двинулась как туча И все на мой редут. Кастрюли с выбитыми днами, Подушки с пестрыми дырами — Все пролетело между нами, Все побывало тут. Девушки прыснули, представляя эту картину, но их веселье было варварски прервано: Кот вошел в тренировочный зал, перебрасывая с руки в руку старый ржавый ключ. — Смех без причины — признак известно чего, так что будем считать, что причина у вас есть и весьма серьезная, и, если вам хватает время на веселье, выходит, что зелье готово. Я правильно понял? Девушки наперебой закивали, и Маша, пользуясь случаем, закинула в бурлящий котел последний ингредиент. — Отлично, — Кот нахмурился. — Итак, тема нашего урока — время. Я не буду, да и не хочу, объяснять вам что такое время — на третьем курсе колледжа это более чем подробно разъясняется. Нет — откройте любой учебник. Зелье, рецепт которого я вам дал… Марья продолжи, я вижу по твоему взгляду, что ты не терпишь рассказать нам. Маша при этих словах буквально расцвела. Еще бы, зелья были ее любимым предметом. — Зелье «Истас», что дословно переводится, как «Лета». Лета — это река забвения в древнегреческой мифологии. Название дано не случайно, ведь благодаря этому зелью мы можем на несколько минут возвратиться в забытое прошлое, при этом являясь сторонними наблюдателями. В народе зелье так же называют «Памятное» или «Слезное». Последнее дано потому, что скорбящие матери и вдовы при помощи «Истаса» переносились в воспоминания, где их почившие близкие были еще живы. — Хорошо, — Кот кивнул. — Если зелье сварено верно, будет тебе пятерка. А я хочу добавить, что зелье это своевольно — мы не можем выбрать время и место, куда перенестись, обычно зелье решает это само. Также оно работает исключительно на памяти предметов — эта память единственная, которую нельзя подделать или заставить исчезнуть. Вот вам этот ключ, — он бросил его в руки Алены, — прошу. Имейте в виду, Патруль, если зелье не сработает — неуд всем троим, Маше тройка, и вы будете переделывать это зелье до тех пор, пока оно не начнет действовать. Надеюсь, понятно. Сказав все это, он сел, закинув ногу на ногу, и уперся взглядом в учениц. Те нервно переглянулись, но в конце концов зачерпнули половником немного зелья и капнули его на ключ. Сначала не было ничего. Им даже показалось, что зелье не сработало и это конец их хорошим оценкам, как они услышали: — Саша! Алена оглянулась. Голос был знакомым, вот только откуда, она все не могла понять. — Я не хочу, чтобы ты рушила свою судьбу, — произнес молодой мужчина — плотный, сероглазый, с залысиной на русых волосах. Его же собеседница определенно была его ровесницей, вот только в отличие от него, этакого молодого медведя, она была маленькая, тоненькая и совсем хрупкая, словно Дюймовочка. — Вот как раз-таки если я за него не выйду, я ее разрушу, — заметила она, убирая с фарфоровой шеи прилипшие светлые волосы. — Но ты ведь его не любишь! — воскликнул «медведь», порывисто поднимаясь на ноги. — Это все твои родители, я прав? — Саша! — в ее нежном голосе послышалось удивление. Она быстро встала, шелестя тканью длинной юбки подошла к другу и взяла его большие ладони в свои. — Что за слова? Этот брак — мое решение и ничье больше. Если я не выйду замуж, то трон отойдет к Сказочнику, а этого нельзя допустить. Федор идеальная кандидатура, к тому же, он мой хороший друг. — Друг, — Саша передразнил ее и со вздохом повторил: — Ты же его не любишь. — Люблю, не люблю — какая разница? Полюблю. Нет — через пару лет расторгним наш брак. Разведенная королева, в отличие от незамужней, законом не запрещена. — Но… — Ты рад за меня или нет? Он смерил ее взглядом, в котором перемешались все известные ему чувства, и отвернул лицо, словно не желая заглядывать в ее светлые глаза. — Рад. Конечно рад, Наташенька. Она прикрыла рот ладонью, скрывая приоткрытые в удивлении губы и… Воспоминания развелось. В небытие ушли и медведь Саша, и миниатюрная Наташа в платье с турнюром, и гостиная с антикварными вещами, оставив после себя давно замозоливший глаза тренировочный зал. Кот потер переносицу, поднялся на ноги и резко отобрал ключ из рук Алены, произнося: — На сегодня занятия окончены. Всем, кроме Алены, отлично. — Но… — начала Алена, но была перебита: — А кто эти люди? — спросила Снежка. — Сан Са… Александр Пьянов, бывший хранитель Мышкина, и королева Сказочного мира. Тогда, правда, еще юная принцесса. Не знал, что они были так близко знакомы, — добавил он совсем тихо и, уже обращаясь к ученицам, повторил: — Я повторяю еще раз: занятия окончены, все свободны. Алена, с тебя до завтра параграфы четырнадцать–двадцать девять. Выучить все, что выделено курсивом и знать краткое содержание каждой главы. Недовольно фыркнув, Алена захлопнула дверь, некстати вспоминая о завтрашней контрольной по физике. Слишком уж много знаний для ее маленькой головы в последнее время.