2017, Февраль. Мышкин
Дернувшись на звук, Маша профырчала и вернулась к натиранию доски. Завтра в этом же кабинете должен был состояться пробный устный экзамен по русскому, но подготовка к нему была, как к официальному. Поэтому и приходилось дежурным по классу драить кабинеты-аудитории едва ли не до скрипа и блеска. К несчастью Маши, дежурившая с ней Снежка улетела на крыльях любви к приболевшему Васе Сидорову, а Варя негаданно-нежданно была в очередной раз приглашена на свидание библиотекарем Ваней — он был настолько настойчив в своем предложении, что Варя, несмотря на то, что зареклась больше не ходить с ним на свидания, согласилась. В помощники Маше остался только Володя, но и он на целые десять минут исчез, отправляясь за водой. Маша уже было решила, что и он бросил ее на этом дежурстве, но нет — он возвратился с полным воды ведром, шваброй и половой тряпкой. — Полы с тебя, пыль с меня, — отрапортовала Маша и, показав однокласснику язык, намочила тряпку и начала мыть подоконники. Володя, будучи крайне недовольным такой ситуацией, упер руки в бока и попытался загипнотизировать взглядом Машу. Но или Ме́ссинг из него был так себе, или Маша плохо поддавалась гипнозу, но она так и не обернулась, чтобы спасти его от женской работы поломойки. Вот и пришлось Володе брать в руки швабру и неуклюже елозить ею по полу. Как оказалось, мытью полов Володя был не обучен — тряпка постоянно соскользывала со швабры, а если и нет, то оставляла на линолеуме неприятные глазу разводы, и Маша, наблюдая за ним, не смогла удержаться от смеха — уж слишком комичная картина простиралась у нее перед глазами. Услышав ее приглушенный хохот, Володя поднял на нее голову и обиженно протянул: — Чем смеяться, могла бы и помочь. — Ну нет, — Маша ухмыльнулась, — давай сам. Кому из нас потом в армии служить? — А хозяйство кому вести? — парировал он, но в конце концов махнул рукой, отбросил швабру и сел на колени, пытаясь помыть пол без швабры. Маша постаралась прекратить смех (что получалось плохо: нервная икота то и дело давала о себе знать) и продолжить протирать пыль. Худо-бедно она протерла все подоконники, трубу отопления и шкафы — оставались только подставки с цветочными горшками. Дойдя до кактуса вида «Хамецереус Сильвестри» она возмущенно надула губы: цветок был весь искусан, но даже несмотря на это хватался за свою жизнь и собирался цвести. Бедняга, решила Маша, был жертвой бесконечного множества школьных пари, сводящегося к одному: укусить колючий кактус. Не в силах наблюдать за страданиями растения, Маша бросила настороженный взгляд на Володю, что все мучился с тряпкой, и устремила волшебную целительную силу на кактус. С каждой секундой бедняга избавлялся от изъянов, рос в высоту и ширину, а маленькие красно-оранжевые цветочки выскакивали на нем, как веснушки на лице в начале весны. Умиленно округлив губы, наслаждаясь результатом своих трудов, Маша не сразу услышала, что ее зовут. Как оказалось, Володя спрашивал ее о результатах олимпиады. — Первое место, — сказала Маша, гордо вздергивая нос. — В марте отправляюсь на общероссийскую олимпиаду в Питер. Анна Григорьевна хочет на это время собрать группу для поездки в этот город — и поддержка мне, и общее развитие для учеников. — Здорово, — протянул Володя и стер запястьем выступившую на лоб испарину. — Ты к экзамену готов? — поинтересовалась Маша, стараясь избежать неудобной тишины. — Если честно — нет. Но я должен сдать, иначе родаки мне башку оторвут. — А кто они у тебя? Володя удивленно посмотрел на нее. Вероятно, удивляясь тому, почему за несколько месяцев знакомства она спросила его о семье только сейчас. — Моя мама, Алла, воспитательница в детсаде, а отец, Юрий, не работает. Вернее, он на сезонной работе — шабашник. — Братья-сестры? — Нет. А у тебя? Поправив очки, Маша пожала плечами: — Мои родители — Георгий и Оксана — ученые-ботаники. Брат тоже есть — Мишка, ему десять. Володя кивнул. Разговор не клеился — Маша это прекрасно понимала. Странно, вот когда они были посреди одноклассников, то могли разговаривать, не умолкая, а вот наедине… — Слушай, Мань, — неуверенно позвал Володя, и Маша резво обернулась на его голос. — Как думаешь, мы бы с тобой смогли встречаться? — Встречаться? — переспросила она, и Володя, уже более уверенно, кивнул. Прижав к груди руку с зажатой в ней тряпкой, Маша прикусила губу и вздохнула: — Не знаю, надо подумать. — А так? — спросил он и в мгновение оказался возле Маши, взял пальцами ее острый подбородок и аккуратно поцеловал ее в губы. — Вов, — Маша, очаровательно розовея, опустила глаза, — прости, но нет. Ты — как бы это сказать?.. — герой не моего романа, — нашлась она, вспомнив «Горе от ума». — Понимаешь? — Понимаю, — грустно ответил он и отошел, складывая руки на груди. — А кто тогда этот самый герой? Саша? — Нет, но как только он появится, ты первый об этом узнаешь, — пообещала она, бросив свою тряпку в ведро, и поспешила взять рюкзак и покинуть школу. Лишь бы не находиться наедине с Володькой, которого так не вовремя угораздило в нее влюбиться, и не наблюдать за тем, как его колючий, обиженный взгляд раз за разом находит ее в разных уголках класса.***
Снежка толком не успела постучаться, как дверь открыла низенькая полная женщина с бигудями на светлых волосах. Она удивленно посмотрела на неожиданную гостью, но, прикинув в уме ее возраст и приметив пакет с мандаринами, уточнила: — Ты к Васе? И дождавшись кивка, она пропустила девушку в квартиру, спрашивая ее имя. — Снежка, — улыбнулась та, передавая свою куртку. — Приятно познакомиться, я Марина Ивановна. Снежка еще раз кивнула, мило улыбаясь, и последовала вслед за Мариной в комнату Васи. Он, весь усыпанный в зеленую крапинку, полулежал в своей кровати, читая комикс про супергероев. На тумбочке рядом с ним стояли разные бутылочки с сиропами, пластины с таблетками и еще дымящаяся кружка с молоком. Марина Ивановна попеняла сына за то, что он до сих пор не выпил молоко, забрала пустую пластинку с парацетамолом и вышла, оставив дверь приоткрытой. — Так у тебя ветрянка? — спросила Снежка, когда они с Васей обменялись приветствиями. — Ага, — он стеснительно улыбнулся и уточнил: — Ты не заболеешь? — Не-а, — Снежка быстро помахала двумя легомысленными короткими хвостиками. — Я в пять лет уже болела. Представляешь, мы тогда вместе с папой заболели — оба ходили зеленые-зеленые, как два кузнечика! Вася улыбнулся, удушливо краснея: — Ты маленькая, наверное, смешная была. — Наверное. Я, говорят, шалила много, но мне все всегда прощали (больше скажу: даже разрешали!). Как я при этом выросла не избалованной, ума не представляю! Оба засмеялись громким заливистым смехом. Снежка при этом огляделась и, приметив на полке среди книг забавного плюшевого медведя, подавила смешок. Впрочем, образ Васи Сидорова вовсе не противоречил мягким игрушкам на полке над кроватью. Напротив — от этого парнишки так и веяло теплом и уютом. Снежка пробыла у Васи в гостях еще полчаса — поговорили о приближающемся экзамене, школьных новостях и блуждающем среди учителей слухе о школьной поездке в Питер, а после она поцеловала Васю в щеку и, пожелав ему скорейшего выздоровления, убежала. Едва за ней закрылась дверь, Вася тяжело вздохнул. То, что он так и не признался ей угнетало похлеще, чем то, что он пропустит пробный экзамен из-за ветрянки. Нет, только Василий Сидоров мог умудриться в свои неполные шестнадцать заболеть ветрянкой, которой обычно болеют маленький дети, да ещеще и накануне такого важного для любого девятиклассника мероприятия. Скрип двери заставил его оторваться от своих мыслей и поднять голову на вошедшую мать. Она, уперев ладони в бедра, лукаво сощурилась: — Твоя девушка? — Нет. — Но она тебе нравится? — Н-н-нет, — пробормотал он, предательски краснея. Марина на это понимающе кивнула. Все же сын был слишком похож на своего отца — когда-то тот тоже вот так, розовея от смущения, доказывал ей, что они просто друзья. Даром, что сейчас был суровым подполковником в воинской части, которого невозможно заставить покраснеть. — И между вами ничего-ничего не было? — спросила она, понимающе улыбаясь. — Даже самого маленького поцелуйчика? — Мама! — возмущенно крикнул Вася, и был он при этом уже не розовый, а красный — все же блондины очень быстро и густо краснели. Марина умоляюще надула губы, а Вася отвернулся к стене и проговорил: — Ну, целовались в Новый год. — Ага, значит было! — она, совсем как девочка, прихлопнула в ладоши. — Мама! — Значит так, Васюта, Снежка эта с виду девочка хорошая. Еще и симпатичная. И заботится о тебе — вон, какие мандарины тебе принесла! Так что не тяни кота за подробности и начинай с ней встречаться. Вот тебе мое родительское благословение. — Мама! — Мама, мама… Я пятнадцать лет уже как мама твоя. Так, ты почему молоко не пьешь? — Мама! — Не мамкай, — она пригрозила ему пальцем, поцеловала в зеленый из-за зеленки лоб, взлохматила волосы и поспешила на кухню — теплое молоко с маслом нужно было окупить оладушками с малиновым вареньем.***
Пригород Мышкина
Прикусив кончик карандаша, Саша внимательно посмотрел в учебник по черчению, искренне не понимая затруднений Кати. Черным по белому здесь было описан процесс макетирования дома из бумаги, но Катя все равно никак не могла понять весь процесс. Поэтому-то она и попросила Сашу помочь ей с макетом, но он, вместо того, чтобы просто выполнить задание за нее, решил попробовать себя в роли педагога. На свою голову, мысленно добавил он, поняв, что в черчении отличница Кораблева была на стадии «начертить циркулем круг с N-ной окружностью». — Нет, я так не могу, — заявил в конце концов Саша. — Катя, это же просто! По крайней мере, намного проще твоей геометрии. Спасибо, — кивнул он Валентине, принесшей чай. Дружески подмигнув, она поставила поднос на столе возле Кати, бегло провела рукой по книжной полке и покачала головой, увидев осевшую на пальце пыль. — Я уберу, — заверил ее Саша. — Честное слово, теть Валь, уберу. — Может, лучше я? — спросила Валентина, но, увидев, как Саша отрицательно качает головой, ушла с тяжелым вздохом. Саша быстро проводил ее взглядом, едва не обжегшись сделал глоток чая, и уставился на Катю, пытаясь понять, почему она сейчас сидит здесь. Он точно знал, что Катю не любит — вернее, не испытывает к ней того чувства, которое можно охарактеризовать влюбленностью. Хотя и неприязни к ней не испытывал — пусть даже она была обладателем склочного характера, она была девчонкой, а все девочки, как ни крути, — принцессы. И Катя тоже принцесса, только с характером. Вот только он все не мог понять, какого черта он предложил ей встречаться. Может, все дело было в отце, заметившим, как Катя подвозит его до дома (он тогда еще спросил, внимательно щуря серые глаза, не пара ли они, на что Саша в шутку ответил: «Да.»), может, все дело в школьных сплетнях, твердящих об их отношениях, а может еще какой стимул. Но вот что Саша точно знал, что Катя, с ее тонной косметики на лице, высокомерно вздернутым носом и гордыней, чем была так похожа на бесячую его Шторм, а также синдромом отличницы, определенно была не его девушкой. С ней нельзя было сбежать с уроков, целоваться за углом до потери пульса или, сидя на крыше, есть купленные в первом попавшемся ларьке чипсы и говорить обо всем на свете, не заботясь ни о делах насущных, ни об уроках, ни о том, что они могут упасть. Катя не была бунтаркой. Она — девушка, с плотно заполненным графиком, любовью к роскоши и с бьющем через край дозволенного синдромом собственника. Даже отличница Маша, круглые сутки сидящая в гаджетах, не была такой… Приторной, что ли? Может и привлекла она Сашу сигаретами в сумке, большими набором ругательств (большинство из которых, правда, он услышал в незапятную новогоднюю ночь) и ее манящему шепоту: «Давай сбежим с технологии?» — которому просто невозможно отказать — приходилось брать подругу под руку, покидать вместе с ней и Володей пределы школы и после спокойно гулять по улицам Мышкина. С Катей так нельзя было — с так нелюбимого ею черчения она и то не соглашалась уйти. И заговорщицкие предложения Саша отправиться вместо этого урока в кино на новую комедию ее не уговорили пойти на этот опрометчивый шаг. Но между тем он продолжал встречаться с ней, целовать ее на прощание в бархатную кожу и в который раз повторять, что он с Машей — друзья и ничего больше. Хотя бы потому, что шатенки не в его вкусе. И зеленоглазые тоже, хотел добавить он, но вовремя осекся, вспомнив, что у самой Кати тоже глаза зеленого, пусть и не самого чистого, оттенка. — Но моя геометрия проще, чем твое черчение, — произнесла через несколько минут Катя и, посмотрев в телефон, вздохнула: — О, нет… Саш, извини, но я к репетитору опаздываю. Пятнадцатого экзамен, нагрузки раз в пять прибавилось. Саша кивнул, клятвенно пообещав сделать за нее макет дома, и отправился проводить Катю до двери. Уже в коридоре, в надежде не наблюдать мучений Кати, пытавшейся сладить с замком на сапоге (который сломался еще по ее приходу в этот дом), Саша выглянул в окно. С неба наземь медленно-медленно падала то одна, то другая крупная снежинка — крупная настолько, что внимательный взгляд мог с легкостью сосчитать количество лучей и рассмотреть причудливые формы. Наблюдая за бесчисленным ледяным звездопадом, Саша и не заметил, как строчка за строчкой начали складываться в голове, образуя новый стих. Но к несчастью, входная дверь распахнулась, пропуская внутрь злую, как черт, Ядвигу, и все подготовленные строчки выбросило из головы Саши вместе с порывом февральского ветра. — Отец дома? — спросила она, быстро снимая пальто и вешая его на на приоткрытую дверцу шкафа. — Да, — кивнул Саша. — А что… — Кощей! — рявкнула Ядвига и, взмахнув рыжей спутанной гривой, быстро зашагала вглубь дома. Саша задумчиво почесал затылок, плохо понимая, что к чему, а Катя, изумленно хлопая ресницами, спросила: — Это ведь родственница Рыжовой, да? — Да. Двоюродная тетушка, как я понял. — И почему она врывается в ваш дом, ищет твоего отца и кричит: «Кощей!»? — Они старые знакомые, — улыбнулся Саша, помогая ей одеть куртку. — А Кощей… Это дружеское прозвище, — последнее он протянул несколько неуверено — он знал, что отца иногда называют подобно, но не знал, с чем это было связано. Впрочем, прозвище, как прозвище — его, вон, тоже иногда то Пушкиным, то Гудини называют. — Знакомая, значит, — повторила Катя, недовольно цокая языком. После резко потянула вверх бегунок куртки и чертыхнулась, когда русый волос попал в молнию. — А Рыжова у вас тоже иногда бывает? Саша едва заметно закатил глаза. Ревность Кати, вкупе с обостренным собственничеством, его несколько коробила. Хотя, почему же несколько? Коробило настолько, что он едва сдерживал себя в руках, чтобы не поругаться с девушкой. — Нет, Рыжовой у нас не бывает. Я, если хочешь знать, с ней вплоть до моего перехода к вам в класс не был знаком. Еще вопросы? — Больше нет, — заверила его Катя, пригладила волосы и, услышав автомобильный сигнал, поцеловала Сашу и прощебетала: — Ты меня на улицу не провожай: там мороз жуткий, еще простудишься. А что я без тебя делать буду? Едва черный мерседес скрылся из зоны видимости, Саша покачал головой каким-то своим мыслям, достал из кармана штанов наушники и зашагал в свою комнату, пытаясь вспомнить строчки стиха, которые спугнул визит Ядвиги. Сама Ядвига в это время находилась в гостиной, взглядом зеленых глаз буравя Кощея. Он, впрочем, или не замечал этого, или мастерски делал вид, что не замечает, и с выражением полного спокойствия на лице читал свежую прессу. Худая женщина, делавшая фуэтé, давала понять, что этот номер принадлежал Сказочному вестнику. — Ты сейчас издеваешься, да? — спросила Ядвига. — Нет. Ты от меня чего хочешь? — Яхту, дачу на море и три миллиона долларов, — недовольно заявила она, но тут же попыталась взять себя в руки. — А вообще тебе стоит подумать: Морок все еще на свободе, действие волшебного барьера к концу месяца сойдет на нет, а еще ты месяц назад заявился вместе с Василисой к Аиду на чай. Интересно, чего же я могу от тебя хотеть? Кощей потер переносицу, с помощью магии переместил газету в свой кабинет и полулег в кресле, внимательно оглядывая Ядвигу. Василиса, подумал он, еще долго молчала — прошел почти месяц с момента посещения Аида, а Ядвига узнала об этом, судя по всему, совсем недавно. — Я и так делаю все возможное для поимки Морока, но так сложилось, что у него не до конца известная внешность. Барьер, увы и ах, я починить не в силах — он целиком и полностью твоя заслуга. А что там насчет визита к Аиду? Коротко, совсем по-женски, вздохнув, Ядвига села на подлокотник его кресла и начала: — Ты обещал, что больше не будешь иметь никаких связей с Аидом, смертью и темной магией. Но вопреки своим словам ты вместе с Василисой отправляешься туда и… — Яга, прекрати, — перебил он резким, жестким тоном. — Мне нужно было отправиться туда. Вопрос жизни и смерти, понимаешь ли. Она нахмурилась, плохо понимая, что он говорит, и Кощей, заметив это, бросил взгляд на дверь и вытянул руку. На ней в долю секунды появился маленький бархатный футляр. В таких обычно хранят украшения — браслеты, цепочки… Но вот что именно в этом футляре сейчас находилось золото Ядвига мало верила. Кощей никогда не был любителем побрякушек, считая более ценным не золото (хотя, несомненно, драгоценности он тоже ценил), а вещи, имеющие свою судьбу и память. И если он что-то нашел в этой вещице — настолько по его мнению ценной, что ради этого он спустился в Аидово царство, — то… — Что это? — спросила Ядвига, прерывая поток собственных размышлений. — Моя жизнь, — запросто откликнулся Кощей и ловким движением открыл футляр. Маленькая стальная игла блеснула в свете люстры и спряталась в тени мужских пальцев. — Твоя смерть, — прошептала Ядвига, сглатывая тревожный ком. Еще бы, обвеянная легендами игла, единственная вещь, которая может лишить жизни Кощея Бессмертного, сейчас была на расстоянии вытянутой руки, и от этого на сердце было неспокойно. — Зачем она тебе, разве у Аида она была не под надежной охраной? — Относительно, душа моя. Ты ведь помнишь условия сделки с Темным? — Каждый месяц Темный должен преподносить Аиду несколько людских душ, как плату за свой дар, — повторила она ненавистные слова, давно закрепившиеся на подкорках. — Все верно, — Кощей кивнул и аккуратно положил иглу обратно в футляр. — Но ты также прекрасно знаешь, что с семидесятых я прекратил заниматься чернокнижьем. И убивать, само собой. — «Не обошлось без твоей помощи, » — так и вертелось на языке, но он сочел нужным промолчать. — В ответ на это бунтарство Аид и послал мне проблемы с ногой, с каждым годом усиливая боль. Последний год я уже не смог терпеть, пришлось пойти на крайние меры. — Неужели Аид добровольно отдал тебе иглу? — Конечно нет. У меня там есть другие связи, я ведь рассказывал? — Хорошо, — вздохнула Ядвига, — но Василиса-то здесь причем? — Аид умеет читать мысли и во время моего крайнего визита он увидел в моих воспоминаниях, как я прихожу к Василисе, одетой в свадебное платье, с бокалом вина и успокаиваю ее перед непосредственно свадьбной церемонией. Момент, где она пьет отравленное вино и превращается в лягушку он, что самое забавное, не увидел. Так Аид решил, что Василиса — моя супруга, и в следующий мой визит я просто обязан был быть с ней. Кощей замолчал и посмотрел на Ядвигу — очевидно ожидая новых вопросов. Он не то чтобы желал распространятся этой информацией — скорее, знал, что Ядвиге лучше узнать всю правду от него, чем потом долгое время строить разного рода догадки. — Иронично, — подметила она, — что по твоим воспоминаниям он решил, что твоя жена Василиса, а не я или Мэй. Упоминание о Мэй заставило Кощея недовольно стиснуть зубы, но он быстро взял себя в руки и предположил: — Может потому, что я хоть и трижды делал тебе предложение, так и не увидел тебя в белом платье? — Разве трижды? — она нахмурилась. — В юности, после в семидесятых… А третий раз когда? — В сорок третьем. Ядвига протерла лицо ладонями, пытаясь вспомнить события давно минувших дней. Да, немудрено, что она забыла — у нее тогда были более важные проблемы, нежели предложение о замужестве. — В любом случае, — она наклонила набок голову, — все равно я бы не надела белое платье — этот цвет мне не идет. — Можно было и без платья, — заметил Кощей и тут же взял Ядвигу за запястье и сощурился: — Если я сейчас сделаю тебе предложение, ты согласишься? Ядвига почувствовала, как бабочки в животе вспорхнули ввысь, в одно мгновение разбиваясь об остатки гордости. Сглотнув, она выдвинула подбородок, моргнула настолько резко, что маленькая рыжеватая ресница упала на щеку, и сказала, чуть покачивая головой: — Нет. — И в чем же причина на этот раз? Разницы сословий между нами нет, войны тоже, да и я уже Темный лишь относительно. Дай, угадаю, — он чиркнул зажигалкой и втянул сигарету — как раз из той пачки, что накануне изъял из портфеля Саши, — на свободе Морок? Мой сын? Твоя племянница? Или?.. — Брак должен основываться или на взаимной любви, или на слепом расчете, — отчеканила она, поднимаясь с кресла и стремясь открыть окно, чтобы вдохнуть морозного отрезвляющего воздуха. — У нас, увы, ни того ни другого нет. — И что же у нас есть, позволь полюбопытсвовать? Она сморщилась, когда табачный дым попал в нос, настежь распахнула окно и провела пальцем по покрытому льдом внешнему подоконнику, не замечая мурашек, покрывавших кожу, не слыша собственного дыхания и почти не ощущая внимательного взора серых глаз. — Привычка, — заговорила она, делая паузу после каждого слова, — страсть, похоть, дружба с привилегиями, зависимость, но никак не любовь. А расчет, извини, не очень выгодный. — Вот как, — Кощей громко фыркнул и стряхнул пепел с сигареты на лежащие на журнальном столе «Волжские зори». — Спасибо хоть просветила. Так значит, зависимость? И без любви? — Вот только не надо строить из себя святого, — предупредила она, хмурясь. — Ты меня не любишь, и мы оба это прекрасно знаем. Ты вообще по природе своей на любовь не способен. Ядвига втянула носом воздух, с громким хлопком закрыла окно и попыталась подавить ненужный порыв послать все к черту и согласиться. — Насчет Морока, — сказала она спустя пару минут молчания. — Ты сможешь устроить внеплановую перепись населения? Кощей недоуменно нахмурился, не понимая, в каком настроение была собеседница и каких масштабов был ее великий план, перепись населения в котором — лишь малая часть.