2017, Март. Мышкин
Повернувшись на звук открывшейся двери, уже было вскинувшая руку в боевом жесте Ядвига громко фыркнула и опустила на туалетный столик фен. Кощей (принципиально не обращая внимание на ее возмущения о столь внезапном визите) быстро осмотрел внешний вид Ядвиги и пришел ко мнению, что она совсем недавно пришла домой с очередной экскурсии и едва успела принять душ. В последнем он мог и ошибиться: дождь на улице лил такой, что никакой душ не нужен, — но то, что она не так давно перешагнула порог собственного дома было кристально ясно. Ни тебе неизменно стоящего на огне котла с зельем, ни разбросанных по столу карт и методичек. Последние сомнения развеял висевший на спинке стула насквозь мокрый плащ. Пока он исследовал взглядом дом, Ядвига пыталась наскоро привести себя в порядок, но всегда непослушные волосы поддаваться расческе наотрез отказывались. Слегка усмехнувшись ее бесплодным попыткам, Кощей подошел ближе, самым наглым образом вырвал у нее из рук расческу и напомнил: — Душа моя, ты же знаешь — это бесполезно, — но вопреки своим словам он сам начал причесывать ее непослушную копну. — Вот вроде взрослый человек, а так и не понял, что для женщины слов «бесполезно» и «невозможно» не существует, — Ядвига довольно улыбнулась, всем видом показывая, сколько удовольствия приносила ей разыгравшаяся сцена. И пусть она терпеть не могла, когда до ее волос дотрагивается посторонний, сейчас она готова была даже на то, чтобы он подстриг ее налысо — лишь бы чувствовать его настолько близко. Впрочем, радость сменилась настороженностью ровно в тот момент, когда в зеркале на пару мгновений появились его недовольно сжатые губы. — Все хорошо? — спросила она, поворачивая голову, но Кощей аккуратно вернул ее в прежнее положение. — Абсолютно. При этом в его взгляде промелькнуло смятение — редкость для этого человека, как ни крути, — и прокравшееся в сердце Ядвиги волнение усилилось во много раз. В «просто показалось» она уже не верила. Ровно как и в то, что вся беда скрывалась в том, что на какие-то особо важные документы сашкин кот опять что-то разлил. Нет, дело было далеко от каких-то там бумажек, котов и ревизора из столицы, и от этого сердце замирало в мучительном незнание. — Кощей, не ври мне. Что случилось? На этот раз врать о том, что все в порядке он не стал. Вместо этого положил расческу на столик, за плечи развернул к себе Ядвигу и внимательно посмотрел в ее лицо. Нет, подумал он, Ядвига красавицей в обычном понимание не была. В ней не было стати Василисы, миловидности Елены, правильных черт Людмилы Штормградской, холодной красоты Мэй или загадочности Людмилы Рыжовой… Не было. В молодости Ядвигу с натяжкой можно было назвать хорошенькой, сейчас же — ведьмой. И этот прямой нос, и по-кошачьи прищуренные зеленые глаза, и тонкие, постоянно передернутые в ехидной усмешке губы, и раскиданные по носу веснушки, и спутанная огненно-рыжая копна — все, как у сошедшей со старых фресок и картин ведуньи. Но почему-то именно это казалось Кощею, минимум, притягательным. Действительно, у Темных свои причуды. — Кощей, что случилось? — вновь спросила Ядвига, заглядывая в его серые глаза, но ответа, что ожидаемо, не услышала. Она хотела попытать счастье еще раз — как бы то ни было, а причину она знать должна была, — но не вымолвила и слова, хотя собиралась высказать яростную тираду. А все потому, что Кощей — будь он трижды неладен с его любовью к шоковой терапии — вовлек ее в поцелуй. Она, конечно, могла бы и прекратить его, оттолкнуть Кощея, и уж тогда яростной проповеди точно было бы не избежать, но… Черт возьми, она как девочка прильнула к нему и ничего не могла с собой поделать. «Черт! Черт! Черт!!!» — пронеслось у нее в голове. Вот угораздило же ее в том далеком девятьсот десятом влюбиться в него. Если верить законам биологии, все чувства проходят. Вот только Ядвига все никак не могла понять, какого черта ее слепая зависимость оставалась неизменной. За сто лет, казалось, она могла раз десять ослабнуть и пройти окончательно, но нет же — напротив, с каждым годом укреплялась, и Ядвига уже не была уверена, что сможет хоть неделю прожить, не увидев его. Нет, мысленно одернула она себя и запрокинула назад голову, открывая больший простор для поцелуев, прожить-то она сможет — она же не героиня современных сопливых мелодрам, которые кричат о том, что без него умрут. Нет, конечно, прожить-то она может. Да и пробовала неоднократно. Вот только без их разговоров, взаимных шпилек и хоть самого маленького, почти что несущественного, поцелуя уже не могла вздохнуть полной грудью. Глупо конечно. Их отношения (если таковыми это можно было назвать) держались исключительно на зависимости и, как ныне модно говорить, сексе для здоровья. Ну и на том, что она любила его, само собой. Не любила бы, давно уже послала к излюбленному черту, а не позволяла нахальски пользоваться собой, ради снятия напряжения… А он, зараза такая, неоднократно этим пользовался — вот сейчас, например. Ах да, опомнилась Ядвига, сейчас, например, он пытался одновременно снять с себя рубашку и, не отрываясь от поцелуя, без трости доковылять до кровати. Нет, все же любовник во всех его пониманиях из Кощея не выйдет — со своей больной ногой он вряд ли успеет до прихода мужа спрятаться в шкаф. А если и успеет, то обязательно забудет прихватить с собой трость. …Чуть позже, уткнувшись подбородком в его шумно вздымающуюся грудь, Ядвига вкрадчиво поинтересовалась: — И что это было? — Тебе какую часть подробнее объяснить? Она едва ощутимо ударила его по губам. Издевается он, что ли? — Какого черта? — нахмурилась она и тут же с удивленным восклицанием резко села, услышав вполне разумный ответ: — Мэй вернулась. Говоря это, он прикрыл глаза. Не просто вернулась — каким-то образом незаметно прокралась в его кабинет в мэрии и, вальяжно устроившись на диване, просидела там до его прихода. Уж чего-чего, а ее прихода он явно не ожидал, поэтому и уточнил ее имя, на что Мэй рассмеялась, произнося: — Рада, что ты меня узнал. Узнать ее действительно было трудно. Из просто симпатичной юной девицы, она превратилась во взрослую, знающую себе цену женщину. И в ней изменилось все — взгляд, жесты, даже интонации в голосе стали совсем иными. Разве что заостренные уши, выдававшие кровь дриады, по-прежнему выглядывали из-под черных как смоль волос. — Неужели ты совсем не рад меня видеть? — спросила она, наблюдая за тем, как он садится за свой стол и устремляет взгляд в одну из жалоб от неравнодушных граждан. Бегло пробежав взглядом по аккуратным строчкам в письме — кажется, там что-то говорилось о состоянии дороги на одной из улиц города… — Кощей не сразу услышал ее слов, но все же ответил: — Признаться, смешанные чувства. Ты какими судьбами, душа моя? Соскучилась по местам вольной юности? — Всегда любила, когда ты называешь меня «душа моя», — сказала она, накручивая на пальцы шелковую прядку. — Я всех так называю. Мэй о чем-то заговорила, явно собираясь рассказать о всем, что произошло с ней за последние пятнадцать лет. О чем именно она говорила, Кощей не особо вслушивался, обходясь основными фактами. Гастроли по области. Карьерный рост. Успешное замужество. Радость от размеренной жизни и удачных знакомств. В целом, он мог бы и порадоваться за нее — в конце концов, этого успеха она добилась своими силами, но… — Это все, конечно, очень здорово, но от меня-то что тебе нужно? — наконец перебил Кощей ее, казалось бы, бесконечный монолог. Мэй, — хотя, как вспомнил Кощей, была она на самом деле Майей, а сокращенное «Мэй» было скорее прозвищем «для своих», — сжала губы, натянулась, будто струна на скрипке, и, нервно теребя кулон-балерину, произнесла: —Я хочу повидаться с Сашей. — Что, прости? — переспросил он, засмеявшись. Едва Мэй повторила свои слова, Кощей откинулся на спинку кресла, с усмешкой замечая: — Душа моя, ты себя со стороны слышишь? Она закатила глаза и что-то заговорила о чувствах, юности, женской дурости, раскаянии… Из воспоминаний Кощей был вдруг вырван — покончив с собственными мыслями, Ядвига спросила: — И почему ты сейчас находишься здесь? Она пыталась говорить как можно тверже и спокойнее, будто это ее интересовало так же мало, как шуршащая под кухонным гарнитуром мышь. — А где мне по-твоему быть? — Кощей нахмурился, плохо понимая метаморфозы ее настроения. — Мэй, все-таки, мать твоего сына. Почти женой твоей не стала, если бы не сбежала от тебя и Сашки под венец к другому. Как же сопливые истории, клятвы в вечной любви, град извинений и, в конце концов, счастливый финал? Свадьба, дети и долго и счастливо? Сощурившись, он на всякий случай попробовал ее лоб. Температуры вроде нет… — Мы с тобой оба прекрасно знаем, — сказал Кощей, неотрывно глядя на нее, — что Майе до Саши нет никакого дела. Единственное, что она сделала для него — ежегодно присылала открытки на новый год и день рождения. — Но зачем-то же она появилась. Может, у нее наконец проснулся материнский инстинкт? Или вспомнила, чье внимание добивалась лет пять. — Душа моя, ты что, ревнуешь? Вопрос прозвучал раньше, чем Кощей успел подумать, но он настолько явно отражал реальное положение вещей, что Бессмертный уже и не сомневался в том, что попал в точку. Ядвига привычно повторила, что ревность — удел слабых и глупых людей, попыталась слезть с кровати, но Кощей вовремя сгреб ее в охапку и, несмотря на все протесты, прижал спиной к матрасу. При этом он продолжал крепко держать ее и внимательно глядеть ей в лицо. Это было трудно — Ядвига то и дело стремилась вырваться. — Ты понимаешь, насколько это глупо? — обратился он будто к маленькому ребенку. Просто потому, что с этой женщиной иногда по-другому нельзя. — Я не видел ее пятнадцать лет и еще бы столько не видел. Саша ей явно не из порыва материнства нужен — это же Мэй, она во всем выгоду ищет. И, в конце концов, душа моя, все наши отношения были плодом приворотного зелья и ты, как опытный зельевар не могла об этом не догадаться! — Откуда ты знаешь о приворотном? — сдавленно прошептала она, и Кощей громко фыркнул, вспоминая, что пару часов назад эта же фраза в этой же интонации прозвучала из уст Мэй. — Вы меня совсем за идиота держите? — поинтересовался он. С их стороны (Ядвиги и Мэй, разумеется) крайне глупо было надеяться, что он не догадается о привороте. Об этом, даже если и не захочешь, догадаешься — слишком очевидные симптомы, любой школьник поймет. — Я думала… Черт, — Ядвига выругалась сквозь зубы и повернула голову к стене. При этом она так недвузначно шмыгнула носом, что слова о том, что она не умеет плакать, с секунды на секунду могли превратиться в прах. — Где сейчас Мэй? — Шут ее знает. Как только я сказал, что с Саша с классом уехал на экскурсию, она ушла. Ядвига, ты чего? Яга? Ядвига? Ядвига Петровна! — вдруг рявкнул он, теряя остатки терпения. Что ж такое с ней сегодня творится? Она на секунду прикрыла глаза, но тут же распахнула их, передернула губы в усмешке и как ни в чем не бывало спросила: — И все же, что ей было нужно? Кощей глубоко вздохнул: — Хотел бы я сам это знать. Но что-то мне подсказывает, что это ее не последний визит. Он на секунду задумался, но так и не поймав за хвост мысль, ускользающую от него, будто змея от мангуста, провел костяшками палец от виска до подбородка Ядвиги. Ответом ему послужила нежная улыбка.***
Санкт-Петербург
Уже к концу первого экскурсионного дня Алена поняла, что все эти музеи, дворцы, даты, имена и факты ни капли для нее не интересны. Кому, спрашивается, понадобится знание о том, что Исаакиевский собор был воздвигнут благодаря Огюсту Монферране? Это имя не то, что выговорить — запомнить невозможно! Вот и начала она откровенно скучать на экскурсии, даже не стесняясь грозно зыркающих в ее сторону учителей. Экскурсоводу, судя по всему, ее скучающее лицо было совсем не интересно — она все так же продолжала вещать свою давно заученную речь, и слушатели, в основном состоящие из девочек и Васи, старались запомнить каждое ее слово. Уйдя в поиски предмета по-интереснее, нежели мост с замочками молодоженов (глупая, однако, традиция, глупая), Алена не сразу заметила, как кто-то дернул ее за плечо. Но заметив, обернулась, без удивления замечая там Абрикосова. Это уже не было странным — в последнее время он часто крутился подле нее, — хотя и очень настораживало. Вот чего он возле нее постоянно вертится? Нужно ему может чего — денег там одолжить, попросить о чем-то… Нет, встряхнула головой Алена, уж сын мэра в деньгах вряд ли нуждался, а попросить о чем-то он и Машу мог. Влюбился, что ли? Если это и так, то Алена ему могла только посочувствовать — она и раньше-то была не сахар, а теперь, с открывшимся магическим даром, причастию к пророчеству, бабке-феи, тетке-ведьме, родителям, что находятся ни много, ни мало за тридевять земель и Мороку, которого хлебом не корми, да дай бедную Рыжову на тот свет отправить… Короче говоря, подарок не из лучших. — Тебе чего? — поинтересовалась Алена, и против воли посмотрела на Кораблеву. Она отчаянно старалась не смотреть в сторону бывшего парня и Алены. — Я смотрю, тебе не особо весело, — пожал плечами Саша. — Ты-то, я смотрю, во всю веселишься. — О чем и речь, — заметил Саша и, наклонившись к уху Алены, прошептал: — Есть предложение, моя прекрасная маркиза, свинтить под шумок и отправиться самим изучать улочки Петрова града и поесть знаменитое питерское мороженое. Вы как, «за»? Алена смерила его пристальным взглядом. Конечно, они не знают город. Конечно, их будут искать. Конечно, они хорошо получат, когда их найдут. Конечно, они могут заблудиться, потеряться и… Что там еще говорят в таких случаях? Попасть в лапы маньяку, утонуть в вдруг вышедшей из берегов Неве, стать жертвой краж, оказаться под машиной… (Все, сказала, ничего не упустила?) Конечно, могут. Но так иногда хочется душетрепательного приключения, что Алена запросто согласилась, не забыв предупредить: — Начнешь выделываться, башку откручу и скажу, что так и было. Не в силах подавить смешок, Саша важно кивнул и протянул Алене свой локоть. Она, смерив его насмешливым взглядом, убрала за ухо курчавую прядку и важно прошагала в противоположную от их группы сторону. Саше ничего не оставалось, как последовать вслед за ней (на языке при этом так и крутился эпитет со словом «упрямая»), и отправиться вдоль по живописным улочкам Северной столицы, фотографируя все подряд и, будто случайно, делать главным действующим лицом фотографии Алену. Она же, вопреки его опасениям, трещала безумолку — про Варю, которая умудрялась одной рукой делать макияж, другой выпрямлять челку и одновременно изводить подруг своими недовольствами по каждым мелочам. Про Веру Андреевну, которая храпела, будто бы паровоз и по закону подлости жила в соседнем с девочками номере — само собой, про сладкий и безмятежный сон и речи не велось. Про школу, про тройки в четверти по химии и геометрии, и много еще про что. В общем про все то, что приходило на ум и не давало молчанию повиснуть между ними. — Нет, он точно меня приворожил, — вздохнула Алена, плюхнувшись на скамейку. Саша тем временем отправился за мороженым. В правдивости этой догадки она не сомневалась. Надо же как-то объяснить, почему же она сейчас так мило общалась со столь бесящим выскочкой Абрикосовым? Приворот был самым вероятным и наименее бредовым из всех придуманных вариантов. — Что ты там сказала? — переспросил подошедший Саша, и Алена едва слышно шепнула: — У кого-то слишком длинные уши. Я спрашивала, — сказала она уже своему собеседнику, — сколько я должна за мороженое? — Брось, ни сколько. — Но… — Я сказал: ни сколько. Все, забыли тему. Алена по-детски надула губы, откусила белый пломбир и спросила: — Как думаешь, нас уже ищут? Саша серьезно задумался. — Нет, — ответил он спустя несколько секунд. — Если даже телефоны молчат, то наше отсутствие еще никто не заметил. — А когда заметят, что будет? — Зная Анну, то уже через пять минут в полиции будет объявленно: «Внимание! Задержать двух подростков! Осторожно! Одна из них не сдала историю!» — Эй! Нормально у меня все с историей! — Конечно. Особенно в том месте, где Наполеон Бонапарт — император России. Я думал Анну инфаркт хватит, когда она это услышала. — Я просто переучила! — заверила Алена и что есть силы ударила Сашу в плечо. Но этой шуточной перепалке не суждено было продолжиться — среди толпы прохожих она заметила знакомое лицо. Не веря своим глазам, она потерла переносицу и насколько могла вытянула вперед шею. — Кого ты там увидела? — насторожился Саша, кладя руку на ее плечо — а то еще, чего доброго, навернется со скамьи. — А Ваня-библиотекарь разве не на экскурсии должен быть? — Нет, — немного подумав сказал Саша, — ему плохо стало, он в отеле и остался. А что такое? Алена ему не ответила, и, повинуясь порыву нездорового любопытства, отправилась вслед за удалявшейся фигурой библиотекаря. Она не ошиблась — знакомый вихрастый паренек уверено шел по известному только ему направлению, не оглядываясь и не замечая ничего на своем пути. Ни громко поющей песни компании, ни наряженного в графа Потемкина актера, что настойчиво предлагал сфотографироваться, ни гудков автомобилей, возмущенных столь явным несоблюдением правил. Ваня перешел дорогу — Алена пошла за ним. Ваня повернул на другую улицу — Алена засеменила следом. Ваня скрылся в толпе — Алена вместе с ним, соблюдая дистанцию, чтобы остаться незаметной. Ваня завернул за угол — Алена собралась было тоже, но сзади кто-то уверенно ухватил ее за локти тормозя движение. — Ты куда собралась, прекрасная маркиза? — уточнил Саша, вскидывая левую бровь. Видевшая его лицо в отражение окна Алена попыталась вырваться: — За ним. Хочу узнать, куда он отправляется. — Любопытство сгубило кошку, ты в курсе? — Да, но удовлетворив его она воскресла. Саша недовольно выдохнул и закатил глаза, но быстро взял себя в руки и развернул Алену к себе. — Может, он на свидание собрался? — Ваня? На свидание? В Питере? Смеешься? И вообще, чего ты в меня вцепился, как утопающий в соломинку?! Отпусти и дай… Что ей надо было дать Алена договорить не сумела — одна рука Саши скользнула ей на талию, другая на плечи и он сам прижался к ее полуоткрытым губам. Слушая громко звенящий в кармане телефон, в голове Саши промелькнула мысль, что сегодня он определенно будет убит одной из женщин — или Анной Григорьевной за побег, или Верой Андреевной, за него же, или Аленой за поцелуй, или Катей, за то что поцелуй состоялся именно с Аленой. «Кажется, — подумал Саша, — самое время писать завещание.»