Наизнанку

2017, Март. Штормград

      Когда-то давно, когда она еще сама жила во дворце, полном прислуги и бесконечных залов и коридоров, Василису мучал один единственный вопрос: почему ни одна живая душа не додумалась составить карту и повесить ее на самом видном месте? Или, что еще лучше, раздавать каждому на входе буклетик-карту. Просто потому, что с этими сложно замудренными дворцовыми путями, где три сотни лестниц, столько же коридоров и потайных ходов иначе было нельзя. Она это прекрасно знала — живя в далёких юности и детстве во дворце отца, печально известного Морского Царя, она неоднократно путалась в совершенно одинаковых бесконечных коридорах.       Отца, правда, в живых уже давно не было, ровно как и его царства — эхо немаговской революции в свое время прогремело и среди волшебников, — а вот Василиса ориентироваться в сложных строениях дворца так и не научилась. Даже в колледже, бывшей резиденции одного из многих сказочных правителей, в котором она проработала ни много ни мало пятнадцать лет, и то иногда могла так заплутать, что вместо библиотеки оказывалась где-то в давно забытых (а то и вовсе никому неизвестных) залах.       Что уж говорить о Небесном Шпиле? Прожив в нем с полгода в качестве гувернантки будущей королевы, Василиса не была уверена, что идет по верному направлению. Молоденькая служанка-немка, семенившая рядом, доверия не внушала совсем. Вот разве может запомнить это белобрысое дите столь сложную дорогу? Разве нужно было поворачивать налево, сойдя с главной лестницы на третьем этаже? Разве не направо?.. А нет, вовремя одернула себя Василиса, все-таки налево.       Причиной этого одергивания стала никто иная, как сама королева. Сложив руки на животе она о чем-то беседовала с экономкой, изредка бросая взгляд на коляску. Если Василису не подводила память и осведомлённость в новостях Штормграда (не то чтобы она этим интересовалась, просто профессия обязывала быть в курсе всего и вся, что хоть косвенно касалось учеников и дочери), то маленькое полусидящее чудо в коляске, глядящее на всех и вся своими глазищами и тянущее пухлые ручки к связке погремушек, была не кто иная, как дочка принцессы Вероники.       Впрочем, даже не зная всех этих подробностей, о том, что эта девочка родственница Виктора Василиса бы и так догадалась — большие глаза маленькой принцессы были редкого, почти что неестественного цвета: фиолетовые, словно два отборных аметиста, с серебристыми искрами ближе к зрачку. Нарочно такого и не придумаешь — действительно чудо природы. И передавалось оно исключительно от родителя к ребенку в династии Штормградских, не исключая ни одного. Даже Варя, миновав фамильную голубизну матери, получила в награду глаза отца.       Быстро сморгнув, заставляя себя отвести взор от глаз маленькой принцессы, Василиса перевела взгляд на ее «бабушку». При этом она не сдержалась и заговорщицки подмигнула малышке, заставляя ее, улыбнуться во весь беззубый рот.       Ее проводница, тем временем, подошла ближе к королеве и, нервно теребя накрахмаленный фартук, пролепетала:       — Фасче феличестуо, по фасшей прьосьбе прибыть Фасильиса Прекрасная.       — Премудрая, — поправила ее Василиса, думая о том, что этой юной немке русскому еще учиться и учиться.       Жестом отослав няню, экономку и ее подчиненную прочь из комнаты, Людмила обернулась (старательно избегая смотреть на малютку в коляске) и расплылась в улыбке:       — Ну что вы, Василиса Васильевна, скромничаете. Мне так кажется, «Прекрасная» вам больше «Премудрой» подходит.       «Премудрая, в отличие от Прекрасной, чужих мужьев не уводит» — таилось в ее словах, но Василиса постаралась внимание на этом не заострять.       — Предлагаешь обмениваться любезностями или мы все-таки перейдем к делу? — поинтересовалась Василиса, с ходу переходя на «ты».       Черт возьми, у нее и язык-то не поворачивался сказать ей «вы» — она стала гувернанткой маленькой Люсеньки когда той было лет девять. Люсенька, правда, с той поры уже выросла в Ее Королевское Величество Людмилу Николаевну Штормградскую, но сути это не меняло. Для учителя, как и родителя, ребенок даже в сорок лет останется несмышленым птенцом, пусть и будет уже гордым орлом.       Людмила фыркнула и сделала несколько шагов навстречу Василисе, при этом продолжая настойчиво игнорировать агукащую «внучку». Но ту это ничуть не волновало — она явно нашла в Василисе собеседника по душе, и по-очередно показывала ей свои погремушки и игрушки-прорезыватели, сопровождая действия междометиями, значение которых никто, кроме нее самой, не знал.       — Думаю, будет удобнее перейти сразу к делу, — согласилась Людмила и медленно опустилась в близстоящее кресло.       Так и не поняв, действительно ли в серых глазах собеседницы промелькнуло смятение, или ей все это привиделось, Василиса села на соседнее кресло и произнесла:       — Я слушаю.       — Это касается Вари…       — Начинается, — не удержалась Василиса, страдальчески закатывая глаза.       — Я понимаю всю сложность сложившейся ситуации, — продолжала, как ни в чем не бывало Людмила, — и ни в коем случае не отрицаю свою вину…       — Ближе к делу, Люда.       Услышав эту резкую холодную реплику, сказанную самым что ни на есть учительским тоном, Людмила фыркнула:       — Оставь свои учительские замашки, Василиса. В конце концов, я вправе напомнить тебе о субординации и о том, в чьем…       — Прошу вас, ваше величество Людмила Николаевна, перейти ближе к делу — так лучше?       — Можно меня не перебивать?! — не выдержала наконец Людмила и несколько истерично ударила холеной ладонью по подлокотнику. — В конце концов, я королева и, если подумать, ты находишься у меня на аудиенции.       — Если подумать, — повторила серьезным тоном Василиса, однако в глазах ее уже во всю скакали бесенята. Это и заметила маленькая принцесса, заливисто засмеявшись, — с твоей стороны повышать на меня голос просто моветон: я старше, я твой бывший преподаватель и я мать наследницы.       — Об этом никому не известно.       — А если раскроется?       — Тебе не выгодно.       — Тебе тоже.       — Ты издеваешься, что ли? — возмущенно выдохнула Людмила, на что Василиса заверила:       — Ни в коем случае, — но вопреки своим словам она тут же рассмеялась в подставленную ладонь.       Изначально бесить (нарочно, по крайней мере) Людмилу в планы Василисы не входило — само как-то вышло, — но она не могла не признать, что наблюдать за находившейся в растерянности Людой было стоящим делом. Тем более, это невероятно веселило маленькую принцессу, заставляя ее громко смеяться. А разве есть на свете что-то прекраснее детской улыбки и благозвучнее детского смеха?       Быстро придя в себя, Людмила вскинула подбородок и сказала:       — С тех пор, как Варвара сбежала из дворца, Виктор себе места не находит, нервничает, похудел совсем… Всё куда-то уезжает, кого-то навещает — ищет, как бы вернуть ее домой. Ты же имеешь доступ к Варе, сделай так, чтобы она вернулась.       Василиса прищурилась, внимательно оглядывая бывшую ученицу. При всем уважении, но слова Людмилы были очень похожи на лепет неопытной школьницы, просящей у учителя за друга-троечника. И этот направленный в сторону взгляд, и заламывания пальцев, и периодическое кусание губ…       Нет, не школьница, про себя сказала Василиса, — любящая женщина, готовая сделать все, чтобы её возлюбленный мог дышать полной грудью. При этом она остаётся слепа, не видя ничего дальше собственного носа: ни измен, ни трещащего по швам брака, ни, в конце концов, того, что любовь её безответная. А быть может и видит, но не хочет ничего делать, чтобы исправить ситуацию. Такую женщину можно только пожалеть — сочувствия, сострадания или, уж тем более, понимания её судьба жертвенника не вызывала.       — Людмила, — начала Василиса, делая заминку через каждые два слова, — при всем своём желании я не могу вернуть Варю во дворец. Она тоже человек, и она имеет право на…       На что Варя имеет право Василиса так и не договорила — прелетевшая буквально к ней в руки погремушка заставила её прекратить речь и посмотреть на маленькую принцессу. Девчушка тянула перед собой пухлые ручки, пытаясь дотянуться до потерянной вещицы, но так и не добившись желаемого, она нахмурилась и сильно покраснела, очевидно, собравшись заплакать.       — Прости, — произнесла Людмила, поднимаясь, — у неё в последнее время все из рук вылетает.       — Магия просыпается, — улыбнулась одними уголками губ Василиса. После она резко встала и в несколько шагов оказалась возле коляски, протягивая малышке погремушку.       Заприметив свою игрушку маленькая принцесса заметно обрадовалась — она перестала хмуриться и, даже напротив, улыбнулась и радостно агукнула. В глазах счастливо блеснули серебряные искорки, и Василиса, увидев это, против воли улыбнулась и выпустила из рук погремушку.       Малышка издала какой-то звук на высокой ноте, левой рукой поймала падающую погремушку, правой же ухватила Василису за указательный палец и что-то радостно пролепетала на никому, кроме неё, не известном языке.       — Удивительно! — искренне восхитилась Людмила. — Стоит мне к ней хотя бы подойти, она закатывает жуткую истерику, а тебе она очень рада. Что с этой девочкой?       — Она ребенок. А дети чувствуют, кто к ним относится хорошо, а кто не очень.       Обе женщины повернулись на раздавшийся голос.       При виде мужа Людмила как-то неестественно дернулась, будто от холода, но в одно мгновение взяла себя в руки, склонила голову в подобие поклона и будничным тоном подметила:       — Я думала, ты с Вероникой задержишься на банкете.       — Планы изменились, дорогая, — отозвался Виктор, быстро поцеловал супругу в щеку и что-то шепнул ей на ухо. Из-за этого «что-то» Людмила стиснула зубы, но тут же послушно кивнула и через полминуты о ней напомнил только аромат её духов. — И какими же ты судьбами?       Поняв, что ее всё-таки заметили, Василиса отошла от коляски и честно призналась:       — Людмила пригласила.       — Что-то случилось?       — Нет. Неужели две женщины не могут просто обсудить последние сплетни?       — О, поверь, в вашем случае — нет!       К великому сожалению Василисы, Ее Королевское Высочевство выразила полное согласие с дедом — малютка издала громкое восклицание, подозрительно похоже на «да!».       — У тебя чу́дная внучка, Виктор, — сказала Василиса, не зная, о чем ещё можно заговорить, но Виктору эта тема определённо пришлась по душе:       — Знаю. Лина просто прелестная девочка.       — Лина? — переспросила Василиса. — Сокращенное от Алины или Ангелины?       Виктор насмешливо прищурился:       — От Василины. Вася, мне кажется, для маленькой принцессы не подходит. И не надо на меня так смотреть, — предупредил он, заметив на себе возмущенный взгляд: — это имя придумала Вероника. Матери, думаю, виднее, как назвать ребёнка. Ты как считаешь?       Василиса отвела взгляд, но не ответила. Лишь вновь спросила о том, не надоело ли Виктору предпринимать эти бессмысленные попытки по возвращению Вари.       Он, однако, заверил ее в том, что это ему не надоест никогда. Правда говоря это, он недовольно сжал руки в кулак — явно вспоминая о том, как часом ранее план с участием стрекозы Майи обрушился, как и все предыдущие.

***

Санкт-Петербург

      — «Да» и «нет» не говорите, чёрный с белым не берите, вы поедите на… Господи, что за бред я несу? — процедила сквозь зубы Варя и бросила в форточку одолженную у Маши сигарету.       Честнее будет сказать, что она была выкраденной — Маша о том, что из её пачки была взята сигарета не знала и, возможно, уже никогда не узнает. Курила она не так часто (в основном только когда думала), поэтому строгий подсчёт не вела. Да и смысл, когда каждый знающий о её вредной привычке без зазрения совести просил угостить?       Варя-то не курила и всю свою сознательную жизнь питала крайний негатив к табаку. Впрочем, настроение было настолько паршивым, что она все же решила попробовать — Маша всегда говорила, что курение успокаивает, — но не успела даже зажечь сигарету, как выкинула её и не капли об этом не пожалела. В носу сам собой раздался запах табачного дыма, желудок недовольно заурчал, глаза, словно будучи под воздействием едких паров, поспешили закрыться и лучше от этого не стало ни на грамм. Даже наоборот.       А началось все вполне нормально — посреди сна раздалась чудесная мелодия, подозрительно похожая на вальс Анастасии из одноимённого мультфильма, кто-то ухватил Варю за талию и уже через мгновение она кружилась в танце с… Ветерком! От осознания того, что он — вот, здесь, совсем рядом и даже кружит её в вальсе, заставило девичье сердце взволнованно-радостно подпрыгнуть, а слегка пухлым губам расплыться в счастливой улыбке.       Они танцевали, наверное, вечность — танцевали, смеялись и разговаривали о всякой всячине. Но счастье, как известно, длится недолго, вот и их закончилось быстро. Сначала чьи-то громкие ругательства, после насмешливые слова Ветерка о том, что все в порядке и, наконец, леденящий кровь выстрел, угодивший прямо в грудь любимого друга.       Тогда Варя проснулась в холодном поту, что есть силы сжимая казенную простынь и что-то беззвучно бормоча. Осознание о том, что это не сон пришло не сразу, но даже после этого она чувствовала себя настолько же ужасно, будто потеряла самого-самого дорогого человека.       — Хватит своим задом в окно светить, — пробурчала Маша, возвращаясь из душа.       — Ничем я не свечу, — лениво огрызнулась в ответ Варя, на что Маша, уперев руки в бока, насмешливо протянула:       — Ну с твоей-то пижамкой…       Варя фыркнула:       — Пижама как пижама. То что надо прикрывает и нормально.       — Хоть это радует, — серьёзно кивнула Маша. — У тебя что-то случилось? — спросила она, заметив некоторую отстранённость подруги.       Варя призадумалась. А ведь действительно, разве что-то случилось?       — Нет, — покачала она головой, — просто сон.       Это ведь действительно был просто сон, не так ли?       Рассуждая об этом, она даже мысли не допустила о том, что в эту же самую секунду Алёна отчаянно боролась со своим сном, раз за разом говоря рыжеволосому мальчику, что каждым своим приходом он делает ей невыносимо больно.       Уже через два часа их школьная группа толпилась у входа в Эрмитаж, выжидая троих людей — Машу, Веру Андреевну и Юрия Аркадьевича. Причина опоздания этих троих была крайне уважительная: Маша была на олимпиаде, Вера Андреевна являлась сопровождающий, а Юрий Аркадьевич отправился с ними добровольно-принудительно.       — Юра, ну не бросишь же ты двух хрупких девушек одних в неизвестном городе?! — именно этими словами руководствовалась Вера Андреевна, заставляя мужа составить им компанию.       Юрий Аркадьевич, глядя на своих спутниц, искренне видел только одну хрупкую девушку. Где жена нашла вторую он не знал, но переспрашивать не стал — а то ещё разозлится на него его Верунчик, и поминай как звали бедного учителя физики.       Но как скоротать час ожидания мышкинцы нашли быстро: одни отправились делать фото на фоне Эрмитажа, библиотекарь Ваня в очередной раз куда-то пропал, Светка в компании Ирки и ее сестры подошла к Алене и с плохо скрываемым укором поинтересовалась:       — Ну как, Анна сильно свирепствовала?       — Ну, не то, чтобы сильно, — протянула Алена, потирая макушку и явно вспоминая вчерашние крики Анны Григорьевны. Больше это, правда, было похоже на визг поросёнка перед резкой, но на тот момент Анна Григорьевна об этом мало заботилась.       — Меня больше интересует другое, — Ирка хихикнула, — что ж вы с Абрикосовым вдвоём делали?       — Любопытной Варваре, знаешь ли, на базаре нос оторвали, — заявила Алёна, показывая одноклассницам язык и попутно уклоняясь от нападок Вари — ей определённо не понравилось, в каком контексте использовалось её имя.       Ирка ещё немного постояла рядом, пытаясь вытянуть из Алёны информацию о минувшем вечере, но не удачно — Рыжова молчала, как партизан. Да и что она могла сказать? Что сбежала вместе Абрикосовым, гуляла по Питеру, следила за Ваней Пересказовым и в конечном итоге влепила Саше за поцелуй такую затрещину, что следы её пальчиков до сих пор виднелись на его щеке? Нет, Ирке такое знать определённо рано — не доросла ещё.       Тем временем к группе присоединились олимпиадники — все запыханные, взволнованные и немного нервные. Заметив их, Анна Григорьевна и экскурсовод облегченно выдохнули и поторопили всех внутрь Зимнего дворца — до экскурсии оставались считанные секунды.       Всё это проходило в ужасающей спешке — Маша едва успевала рассказать о прошедшей олимпиаде. Варианты были настолько сложные, что она решила лишь половину и мало верила в то, что займёт хотя бы третье место.       — Не переживай, Машенька, — успокаивала Снежка, вдевая в ухо экскурсионный наушник, — главное ведь не количество, а качество.       Маша на это глубоко вздохнула, не зная что ещё сказать, и вся обратилась в слух — экскурсовод Эрмитажа начала свою речь. Она говорила много: рассказывала о строении дворца, архитекторах, приложивших руку к его сооружению; рассказывала о живших здесь людях, секретах комнат, о мебели, закрытой за оградками-лентами.       — Молодой, человек, на вашем месте, я бы не стала этого делать. Сработает сигнализация и… сами понимаете, — оторвалась от своей речи экскурсовод, когда Ваня протянул руку к мебели в зале, называющимся «Белой столовой». — Эти вещи предоставляют небывалую ценность для нашей истории, и если каждый второй будет трогать их руками — что может остаться от всего этого?       — Без вас прекрасно знаю, какую ценность это все составляет, — огрызнулся Ваня, и глаза под тёмными стёклами очков блеснули, как у сторожевой собаки перед ворами. — И вы допустили серьёзную ошибку — император сидел за тем местом, — он кивнул на определённый стул, — а стол стоял чуть левее.       Экскурсовод что-то проговорила про то, что эта информация не подтверждена официальными источниками, но Ваня её не слушал. Он лишь ещё раз окинул взглядом комнату, на несколько секунд сжал губы и ушёл в известном только ему направление.       Экскурсовод, дождавшись его ухода, неодобрительно покачала головой, а Алёна, быстро оглядевшись, направилась вслед за ним. Она не была уверена правильно она идёт или нет, зачем ей это нужно, но… Какая-то неизведанная сила тянула вперёд, и даже те крохи здравого ума и трезвой памяти не могли остановить её буквально сошедшее с ума любопытство.       Она шла по бесконечным коридорам, спускалась по широким лестницам и пробегала сквозь широкие дверные проёмы, и почему-то не сразу заметила, что ярко освещенный дворец погрузился в звенящую тишину. Больше не светили яркие лампы — единственным освещением был тусклый свет, с трудом проходящий через грязные окна и запыленые тюли; не раздавался гул туристов и не звучали заученные речи гидов; запыленная мебель казалась и вовсе беззащитной — не огражденная, не накрытая, не почищенная, давно никем не использованная.       Алёна невольно поежилась. Совсем на секунду ей показалось, что если она повернёт в дверь слева и пройдёт шагов сорок, то выйдет в ту самую залу с козеткой цвета бычей крови, на которой её неприменно будет ждать рыжеволосый мальчик с недетскими глазами-васильками.       Но она пошла прямо. Уже не так уверенно и быстро, как прежде, а скорее настороженно и боязливо.       — Горбатого могила исправит, да? — раздался за её спиной голос, и Алёна испуганно подпрыгнула и обернулась, выставляя руку.       Лишь с запозданием она вспомнила, что так и не научилась пользоваться своими силами тогда, когда ей это действительно было нужно. К счастью, известную поговорку произнёс не монстр и даже не маньяк — это была Варя. Сначала стояла она, сложив руки под грудью, рядом внимательно оглядывалась Маша, а чуть позади них о чем-то шептались Снежка, Саша и красный как рак Вася.       Алёна кивнула на последних, в немом вопросе вскидывая брови, но Варя, аккуратно толкая её локтем в бок, прошипела:       — Даже не спрашивай.       — Слушайте, а где это мы? — спросил Саша, подходя ближе, — не похоже на Эрмитаж… Или эти комнаты на реставрации?       — Ты у нас… — хотели было возмутиться Алена и Варя, но вдруг из глубины серых комнат раздался грохот и одноклассники, переглянувшись, побежали на звук.       Они остановились уже в соседней комнате. Вася тут же приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, но Саша успел закрыть его губы рукой и дёрнуть за руку. Так они вшестером застыли по обе стороны дверного проёма, надёжно скрытые за тяжёлой портьерой, и во все глаза наблюдали за тем, как всегда спокойный и весёлый библиотекарь Ваня с пылающими от гнева глазами переворачивал ящик за ящиком, что-то ища.       За его движениями внимательно наблюдала молодая женщина. На вид ей было не больше двадцати, но глаза… Алёна невольно ощутила дежавю. Опять глаза старика сияли на лице молодого человека — как она видела у Алешки, у бабушки, когда та воспользовалась молодильными яблоками, у Ядвиги… Это мысль пробежала у неё в голове столь быстро, что она даже не успела её как следует обдумать, да и взор обратил внимание на всю женщину разом.       Такой красивой внешности Алёна не видела ни до, ни после. У незнакомки были каштановые, слегка вьющиеся волосы, сейчас заплетенные в слабую косу, тонкий профиль, покатые плечи, но глаза… Словно именно об этих глазах и писал в своём стихотворение Киплинг:

Карие глаза — песок, Осень, волчья степь, охота, Скачка, вся на волосок От паденья и полета.

      Была в них и жажда охоты, и осенняя тоска, и бесконечный бег, и вся незнакомка, подобно пикирующей птице, застыла между полётом и падением, не до конца осознавая, куда ей окончательно податься.       Алёна прекратила её разглядывать только в тот момент, когда женщина насмешливо, но в то же время предупреждающе проговорила:       — Не найдёшь.       — Найду, — упрямо заявил Ваня и захлопнул ставший пустым ящик комода. — Я весь дворец переверну, но найду.       — О, любовь моя, в твоей упорности я ни на минуту не сомневалась. Но все же хоть раз в жизни послушай меня и прекрати поиски.       Ваня взглянул на неё из-за плеча и как-то насмешливо поднял уголки губ:       — Ты его спрятала?       — Нет, но ты его не найдёшь.       — Ох, Вика-Вика, — он покачал головой, — тебе не надоело проигрывать?       — Проиграешь ты, Влад, если не прекратишь этот цирк. Я знаю наперёд твою судьбу и у тебя, как далеко не у всех, есть выбор: оставить эту затею и прожить долгую спокойную жизнь или продолжить, но закончить так, как предсказывала Айвера.       — Старая ведьма немного ошиблась, — Ваня (впрочем, в верности этого Патруль, Саша и Вася уже сильно сомневались) недобро оскалился, — девчонка умрёт от моей руки.       — Нет, — Виктория покачала очаровательной головкой, — девочка будет жить долго. Очень долго — прапраправнуков даже поняньчить успеет. Ты нет.       — Какие заботы, — «Ваня» фыркнул, — с чего бы? Кстати, напомни, я повесил тебя в этой комнате?       Вася тихо пискнул, но говорящие, очевидно, сочли его за мышь.       Виктория спокойно махнула рукой в сторону двери:       — Нет, в той. Возвращаясь к твоему первому вопросу: если ты не забыл, то я клятву перед алтарем давала. В горе и в радости, в богатстве и бедности — помнишь?       — Забыл тогда же, когда и ты, — ответил он спустя минуту раздумий и покрутил ладонью, в которой был зажат предмет, сильно напоминающий карманное зеркало. — Твоя работа?       — Нет, — она улыбнулась, но улыбка получилась несколько вымученной. — Зеркало, насколько ты знаешь, до тех пор пока ты его не украл принадлежало Айвере, и изначально оно было таким, Влад. Старая ведьма всего лишь увеличила его заклинанием. С её смертью в тридцатые года спали и чары.       — Но оно работает?       — Вчера на этот же самый вопрос я уже ответила тебе.       Она вдруг посмотрела на ту самую портьеру, за которой прятались Саша, Вася и Варя, незаметно зажгла на указательном пальце светящийся шарик, и он, убежав от хозяйки, полетел к случайным слушателям и приземлился на пол рядом с Васей. К его необычайному удивлению, шарик рассыпался на множество искр, образовавших на полу одно слово: «бегите».       Виктория тем временем взмахнула рукой, вырывая из рук лжеВани зеркало, и, крепко сжав его кончиками пальцев, пригрозила:       — Или ты прекращаешь поиски ключей, или я разбиваю это проклятое Чёрное зеркало. Считаю до трёх. Раз…       — Я вчера уже сказал тебе: я не сойду с намеченного пути ни за что.       — Два…       — Виктория!       — Два с половиной, — она убрала несколько пальцев, продолжая держать зеркало только большим и указательным.       — Три.       Она выпустила зеркало из рук, и оно, потеряв опору, стремительно полетело вниз.       ЛжеВаня едва успел поднять его у самого пола. Быстро сунул его в карман пиджака, всего секунду поглядел на Викторию и вдруг резко дернулся, взял её за грудки и, неласково вжимая в стену, прошипел:       — Что ты, черт возьми, творишь?!       Не видя смысла больше ждать, Варя, Саша и Вася выбежали из-за портьеры и одними губами прошептав друзьям: «Быстрее!» — бросились бежать.       Уже выйдя из серых комнат (как все они потом узнали, спрятаны они были особыми чарами) и почти найдя группу, Вася оперся спиной о дверной косяк и, держась за бок, еле выдавил из себя:       — Что это было?!       Девушки, не сговариваясь, едва слышно прошептали:       — Морок.