2017, Апрель. Мышкин
Окинув внимательным взглядом старый, темный, заставленный всякой всячиной чердак с полуразрушенной фасадной стеной, Снежка опасливо покосилась на вздутый кусок пола и на всякий случай уточнила: — А здесь точно не опасно? Вася, воюющий с коробкой, которую защемило между шкафом и доской, махнул рукой: — Не. Это так, для антуражу. Снежка кивнула, не найдя повода не верить другу, и проскочила к фронтону. Она сразу оценила, как удачно недоставало окна и прилегающих к нему кирпичей: можно было наблюдать за звездами на небе — боже, какой вид отсюда открывался! — и простилавшимися вдаль верхушками лесопарка. Этот вид стоил получаса ходьбы по темным улицам Мышкина, стоил всех скрипящих половиц и наполовину разрушенных стен. Не то чтобы она была привередлива — нет, совсем нет. Просто этот вид стоил многих месяцев васькиного стеснения, снежкиной трибунальной слабости и всего этого недосвидания. — А что это за здание? — спросила она, оборачиваясь. Вася все это время с видом крайне увлеченным собирал телескоп, поэтому ответил не сразу: — Здесь в девяностых магазин был, потом его закрыли. — И здесь не противозаконно находиться? Он на мгновение поднял глаза, смущенно покраснел, вернулся к телескопу и пожал плечами: — Не знаю. Года два я этот чердак арендую, пока в полицию не загремел. Снежка кивнула, не столько его словам, сколько собственным мыслям. По правде говоря, ее мало волновала перспектива отказать в обезьяннике — напротив, это казалось весьма романтичным и интересным приключением, да и внукам в будущем будет что рассказать — дедушка, вон, часто вспоминает, как в молодости, после шалости бегал по всему городу от немаговских полицейских. Чуть насмешливо вздохнув, Снежка посмотрела на Васю, который все еще возился с телескопом. Словно заметив ен взгляд, он неистово побагровел и с новой увлеченностью продолжил собирать детали. Что-то вдруг неприятно сжало ей сердце. Хотелось ругаться — на обстоятельства, на Морока и, в первую очередь, на саму себя, свою мягкотелость и слабость. Она не смогла — пыталась, заставляла себя, не хотела никого подводить, но не сумела, и Вася так и не получил нужную дозу зелья для стирания памяти. В тот злополучный день решение не отнимать у Васи воспоминания о магии было для Снежки единственно верным. Да, это было против всех существующих в мире правил, но, во всяком случае, не шло наперекор кодексу чести и дружбы. Да, потом она может сильно пожалеть об этом — в истории есть множество примеров, что за беды устраивали узнавшие о волшебстве немаги, — но по крайней мере она не сойдет с ума от угрызений совести. Но лишить***
День у Саши не задался с самого начала: будильник не прозвенел, а уставший и, очевидно, не выспавшийся отец не придумал ничего лучше, чем скинуть сына с кровати при помощи чар левитации. На уроки Саша тоже опоздал, и их классная руководительница Анна Григорьевна впервые за все годы работы решила именно в его дневнике написать эмоциональное замечание. Правда беспокоило Сашу вовсе не это. Подперев голову кулаком, он внимательно наблюдал за сидевшей две парты от него Аленой и вполуха слушал лекцию Анны Григорьевны о Крымской войне. Она как раз начала рассказывать о соотношении сил Российской и Османской империй, серых кардиналах войны Англии и Франции и о том, что в российском флоте было всего несколько пароходов, когда Саша протяжно зевнул и окончательно завалился на парту. Он подложил под голову локоть и сквозь упавшие на глаза волосы взглянул на упорно строчившую конспект Машу. — Как там Шторм? — спросил он, вновь зевая, и Маша, покрутив в пальцах ручку, вздохнула: — Кот сказал, она очнулась сегодня около четырех утра. — Это хорошо, — Саша кивнул и вдруг зажмурился, почувствовав, как острая боль пронзила висок, а в груди словно зажегся пионерский костер. Во всегда прохладном двадцать девятом кабинете стало невыносимо душно, будто к Двенадцати месяцам вновь обратилась Настенька, прося поменять звонкий апрель и знойный август местами. Заметив состояние друга, Маша наклонилась совсем близко к нему, тронула за плечо и участливо спросила: — Сань, все хорошо? Саша до боли стиснул зубы, садясь ровно, и, стараясь быть как можно живее и радостнее, улыбнулся: — Все лучше всех, Марьюшка. Неодобрительно покачав головой, Маша вернулась к конспекту — Анна Григорьевна перешла к ходу войны — и, не отрываясь от написания, сказала: — Мы после уроков собираемся в Лукоморье: хотим навестить Варю, а потом Кот обещал провести занятия с пророческим шаром. Ты с нами? Верно расценив, кто эти «мы» Саша кивнул и невольно огляделся. Алена сидела на второй парте вместе со Светкой и что-то упорно высматривала в собственном телефоне, Снежка вместе с Васей внимательно слушала Анну Григорьевну, а Володька… Приметив, с каким грустным выражением смотрел на Машу Володя, Саша сочувственно вздохнул. Не вышло из них Маши и Дубровского, не вспыхнуло, и подругу можно было понять — насильно мил не будешь, но… Как же было обидно за Володю! С таким огорчением, перемешанным с затаенной надеждой, он смотрел на Машу, что даже самое заскорузлое сердце не выдержало и сделало несколько болезненных ударов, а такое участливое как у Саши и вовсе громко ухнуло вниз. — Мань, — Саша толкнул ее в бок, и Маша, сделав в тетради размашистую, определенно лишнюю линию, недовольно взглянула на него. — Ну глянь на Володю, видишь же, страдает парень. Бегло взглянув на Володю, Маша твердо отрезала: — Я к нему ничего не чувствую, а отношения без чувств — это не отношения. И вообще, не суй нос в чужую личную жизнь, лучше с Аленкой разберись. Саша в ответ лишь громко фыркнул, внутренне торжествуя: внезапное одурение прошло также резко, как и началось. Втянув носом воздух, Саша откинулся на спинку стула, пробормотал что-то навроде: «жизнь удалась» — и попытался вслушаться в казалось бы бесконечный монолог Анны Григорьевны, уже дошедшей до обороны Севастополя. Правда как бы он не старался, вслушаться не получилось: мысли были где угодно, только не в кабинете истории. Он думал обо всем: о почти растаявшей в его отношение Алене, о Кате, бросающей на него ревниво-скучающие взгляды, о Снежке и Васе, наконец объявивших себя парой, о неразделенных чувствах Володи, о больной Варе, но чаще всего мысли возвращались к отцу и Ядвиге. Чем закончился их разговор Саша так и не узнал. Он пытался, конечно, дождаться возвращения отца, но не выдержал и заснул в неудобном кресле около двух ночи, а утром, к собственному удивлению сброшенный с собственной кровати, отца расспросить не получилось — он почти не отрывался от телефона, ругаясь с кем-то по ту сторону провода. Кто был бедным оппонентом Саша не знал, но от греха подальше замкнул Кузю в собственной комнате и по дороге в школу вел себя тише воды ниже травы. Но или Всевышний подслушал его мысли, или звезды так сложились, но придя после уроков с девочками в Лукоморье, он обнаружил там помимо владельца Василису Васильевну, Ядвигу и отца в придачу. Вчетвером они расположились в комнате, смежной с той, где находилась Варя, и что-то обсуждали — да так громко, что Патруль и Саша прекрасно все слышали, даже за закрытой дверью. — Это невероятно! — говорила Ядвига, и, что было понятно по цокоту каблуков, сновала по комнате туда-сюда. — У нее никаких следов влияния браслета! Ей тут же вторил мужской голос: — Душа моя, прошло слишком мало времени, мы не можем утверждать это. — На Сан-Саныча браслет подействовал сразу же, — не унималась Ядвига, но в ответ ей тут же раздался строгий голос Василисы, приправленный громким хлопком: — Ядвига, ну хватит уже играть в Шерлока Холмса! Потеряв интерес к их диалогу, Саша оглядел одноклассниц. Маша и Алена по-прежнему вслушивались в разговор старших, Снежка лебезила над Варей, а она сама сама сидела в кровати, перебирая пальцами ткань одеяла, и выглядела крайне задумчивой и потерянной. По правде на больную Варя Шторм была совсем не похожа. На запутавшегося в себе человека — вполне, на уставшую девушку — да, а на больную — нет. Она, как и всегда, была чуть смуглая, с розовыми, будто нарочно напудренными щеками, ровной спиной и чуть эгоистичным, но каким-то непонимающим, задумчивым взглядом. Растрепанная, заспанная и, разве что, чуть схуднувшая — но было бы странно, если проведя несколько дней без сознания она выглядела иначе. — То есть, — сказал Саша таким тоном, словно возобновлял старую прерванную речь, — ты провела два дня в отключке, а чувствуешь себя как с утра после бодуна? Чуть подумав, Варя кивнула: — Да, что-то похожее. Говоря это, она мотнула головой, и несколько слабо прихваченных резинкой волос высвободились из хвоста и обрамили её лицо. Саша не мог не признать, что в таком, домашнем виде без тонны макияжа Варя выглядела весьма милой. — Я, конечно, извиняюсь, — сказала Маша, поправляя очки, — но откуда ты знаешь, как чувствуют себя люди после пьянки? Саша смущенно почесал затылок, а Варя, расценив высказывание в свой адрес, важно ответила, вмиг теряя милоту образа: — Ты же не думаешь, что проведя несколько месяцев во Дворе Чудес, я оставалась во всем примерной девочкой? — Пожалуйста, избавь нас от подробностей, — сказала Маша, с показным презрением морща нос. Варя насмешливо показала ей язык, а Алена, наблюдая за подругами, вдруг заливисто засмеялась. Не в силах противостоять ее заразительному смеху, Саша рассмеялся следом, за ним Снежка, а через пару мгновений они уже хохотали впятером. Но их вальяжному положению не суждено было длиться долго: уже через пару минут дверь в комнату-лазарет открылась, и вошел Кот, прижимая к груди хрустальный шар. На секунду, когда дверь закрывалась, в коридоре промелькнула кудрявая макушка Василисы. Без долгих предисловий Кот начал урок. Как оказалось, занятие с пророческим шаром в учебную программу не входило, а являлось своеобразным подарком для учениц — при правильном подходе, каждая могла увидеть момент из своего будущего. — И эти видения что, правда сбываются? — спросила Алена, восторженно разглядывая шар. Саша, стоит заметить, занимался тем же, и все пытался понять, как в совершенно прозрачном хрустальном шаре — совсем похожим на снежный шар-игрушку — можно увидеть будущее. В понимании Саши, если шар пророческий, то в нем должен быть хотя бы туман. Или плавающий глаз. Или еще какая-нибудь магическая дребедень, но точно не пугающая пустота. — Сбываются, — кивнул Кот, впервые на общей памяти добро улыбаясь. — Я в молодости увидел себя хранителем, а вот одна моя ученица — Вьюга ее звали — однажды увидела в шаре, как нянчится с дочерью Снежкой. — Ой, правда что ли? — спросила Снежка, умиленно улыбаясь, и Кот кивнул: — Можешь у нее спросить. А пока — вперед и с песней, Снегурочка. Покорно кивнув, Снежка подошла к шару, неуверенно касаясь хрустальной стенки, и внимательно вгляделась. — А не опасно смотреть на собственное будущее, Константин Владимирович? — спросила Маша, поднимая на Кота скептический взгляд. — Спойлеры опасная штука. — Не зря их Ривер Сонг не рекомендует! — вторил Саша, но, едва Кот бросил на него хмурый взгляд, умолк и сделал вид, что очень увлечен изданием стихов Сергея Есенина, датировшегося 1916 годом. — Нет, — сказал Кот, — ничего опасного в этом нет. Вы видите лишь небольшой кусочек не больше двух минут, и, чаще всего, это является бытовая сцена — семья, друзья, коллеги, например. Шар старый, потрепанный, на сильные пророчества уже не годный. Маша понимающе кивнула и поспешила к шару. Снежка отошла от него глупо улыбаясь, однако рассказывать что-либо отказалась. Маша у шара пробыла тоже недолго, и вид после этого приняла крайне задумчивый. А вот следующая после нее Алена, напротив, была полна эмоций — правда, весьма недоверчивых. — Извините, Константин Владимирович, — сказала она насмешливо, — но чтобы я, да в рваных джинсах, врывалась в бальный зал и орала: «Остановите коронацию!»… Не, это даже для меня слишком. Кот на секунду принял очень удивленный вид, но быстро взял себя в руки и покачал головой: — Не зарекайся, Алена, никто не знает, что может произойти с тобой завтра. — Но согласитесь, — не унималась она, — это действительно глупо. Да и кто пустит меня во дворец, тем более в таком наряде? Кот в ответ только покачал головой и, обращаясь к Саше, сказал: — Будьте добры, молодой человек, передайте шар Варваре. А то сидите без дела. Охотно подскочив к шару и взяв его в руки, Саша почувствовал некоторое огорчение: никаких видений он не увидел. Поэтому вздохнул и, пытаясь не обращать внимания на мольбы Кота об осторожности, поднес артефакт Варе. И едва она коснулась шара обеими руками, Саша почувствовал резкое помутнение в глазах. Но прошло оно так же внезапно, как и началось, и уже через полсекунды Саша смог нормально видеть. У него перехватило дыхание — в том месте, где мгновением раньше стояли девочки и Кот, была уютная кухня-столовая. За небольшим столом расположилась женщина. В ней Саша сразу узнал Василису — она почти не изменилась, разве что возле глаз появились едва заметные возрастные морщинки, а прежде длинные волосы были сострижены по плечи. Позади нее у кухонной плиты стояла и варила кофе еще одна женщина — на вид лет тридцати-двадцати пяти. — Господи, да это же я! — удивленно воскликнула Варя и тут же поспешила закрыть рот рукой. Но было это лишним — две женщины из будущего ее не могли слышать. Сначала Саша хотел поспорить, что не могла эта худощавая блондинка с короткими, неестественно прямыми волосами являться Варей, но, едва женщина повернулась и он заметил знакомые черты и глаза редкого фиалкового цвета, был вынужден кивнуть. — Ты сильно похудела, подстриглась и покрасилась, совсем на себя не… — начал Саша, но Варя недовольно шикнула на него, и он был вынужден замолчать и вслушаться в разговор. — …короче говоря, отец очень хочет видеть тебя на Рождественском балу, — сказала Варя-из-будущего, делая особый акцент на слове «очень», и Василиса насмешливо протянула: — Да что ты говоришь. — Да, говорю, — упрямо повторила Варя-из-будущего, поставила на стол две дымящиеся чашки и обняла Василису за плечи. — А еще говорю, что он будет рад, если ты оденешь то фиолетовое платье и станцуешь с ним хотя бы полонез. Шумно выдохнув, Василиса сказала: — Передай Виктору, что в тот день я занята — у меня в школе дискотека. Сотня подростков в одном зале, знаешь ли, это очень опасная вещь. Варя-из-будущего поцеловала Василису в щеку и заметила: — Ты снова бегаешь от папы. Не надоело? — А тебе не надоело заниматься сводничеством? — спросила Василиса, не поддавшись на ласковую провокацию. — Нам не по пять лет, Варя, должна все-таки понимать. И вообще, чем нам с Виктором сводить лучше бы о своей жизни подумала. Вот Миша, коллега твой, например. — Началось, — недовольно пробормотала Варя-из-будущего, отходя от Василисы. — Сколько раз повторять: я его не люблю. — Конечно, ты же до сих пор страдаешь по Нему, — вздохнула Василиса, удрученно качая головой. — Пятнадцать лет прошло, Варь, пора уже жить дальше. — Мама! — предупреждающе начала Варя-из-будущего, и Василиса уже было собралась что-то ответить, но Варю и Сашу вдруг вырвало из видения. Варя быстро приложила палец к губам, прося Сашу молчать, и вдруг просияла: — Знаете, я только что увидела наш выпускной — это определенно будет незабываемый вечер! Кот пробормотал что-то про то, что шар определенно сломан — вряд ли их группа доучится до выпускного. Говорил, правда, он это совсем беззлобно и не искренне — скорее, из-за присущего ему забавного упрямства. А Саша, бросив короткий взгляд на Варю — ничего в ней не выдавало эмоций от увиденного — быстро распрощался со всеми и направился на автобусную остановку — домой хотелось как никогда. Только дома отдыха тоже не вышло. На пороге его встретила встревоженная Валентина, но на все вопросы Саши отвечала глупыми и несвязными фразами, что дало ему понять — что-то случилось. Поэтому он сломя голову бросился в кабинет отца, едва не сбив семенившую по маленькой гостиной Ядвигу, и, не слушая ее просьб не ходить туда, упрямо двигался по известному маршруту и остановился только перед дверью. Не столько по собственной воле, сколько из-за громкого хлопка и крика отца: — Ты учить меня будешь, свиристелка?! На памяти Саши отец никогда не кричал. Мог слегка повысить голос, ловко припечатать словом или шепнуть так, что мурашки по спине пробегут, но кричать — никогда. И от этого почему-то стало не по себе, хотелось спрятаться или убежать, но он пересилил себя и шагнул ближе к кабинету, заглядывая в дверную щель. Там, в строгом кабинете с пугающим черепом, находился отец — он стоял за столом, широко расставив руки на деревянной поверхности, а напротив него была невероятно красивая женщина. Раньше Саша был уверен, что самая красивая из всех встречавшихся ему женщин была Василиса (за это в раннем детстве он даже называл ее Прекрасной), но сейчас, глядя на собеседницу отца, он не мог наглядеться на нее. Было в ней что-то волшебное, завораживающее, необычное… однако холодное, но от этого не менее притягательное. — Может и буду, — спокойной заметила женщина, манерным жестом убирая за ухо угольно-черную прядь волос. — Чему ты, темный маг и убийца, можешь научить ребенка? Кровяным ритуалам? Или убийствам в стиле Джека-потрошителя? Саша недоуменно нахмурился. Кощей, коснувшись пальцами переносицы, выпрямился, придирчиво оглядел собеседницу и сказал: — Давай не будем, Мэй, у каждого из нас полно согрешений и… — Я никого не убивала, — заметила она, чуть надменно приподнимая брови. — Конечно, — Кощей кивнул, — это на моем счету сотня загубленных душ, я не отрицаю этого и не оправдываю себя. Но и тебя, хочу заметить, это никогда не останавливало — ни в студенчестве, когда ты пыталась обратить на себя мое внимание, ни когда ты подливала мне приворотное зелье (плохое, кстати говоря, хорошо приготовленное иначе действует), ни когда оставляла мне Сашу, а сама бежала покорять театр оперы и балета. Что же случилось теперь? — Я осмыслила все и поняла, что мне нужен Саша. Кощей громко рассмеялся. — Душа моя, — сказал он, натужно улыбаясь, — не надо нести чепухи, такие как ты не меняются. А теперь, будь так любезна, покинь мой дом. Мэй сложила руки на груди, а в коридоре в это же время Ядвига положила ладонь на плечо Саши, шепотом прося его уйти. Саша не двинулся с места, Мэй заговорила: — Дорогой мой, если ты сейчас не дашь мне добровольно встретиться с сыном, я подам в суд, тогда посмотрим, кто еще окажется виноватым. Кощей громко рассмеялся — да так, что даже Мэй опешила, — затем сел и сложил пальцы «домиком». — Душа моя, а вот сейчас прекрасно виден твой недостаток образования. Во-первых, ты бросила собственного сына, когда ему едва исполнился месяц и уехала вместе с заезжим режиссером и подставными документами, что не характеризует тебя ни как хорошую мать, ни как законопослушного гражданина. Во-вторых, после своего ухода ты ни разу не додумалась навестить ребенка — пара открыток на праздник не в счет, — что опять не характеризует тебя, как хорошую мать. В-третьих, все эти шестнадцать лет живя под чужим именем, купаясь в славе и меняя, как перчатки, мужей и любовников, ты не разу не упомянула о сыне ни в одном интервью или новом паспорте. В-четвертых, Саше уже шестнадцать и он сам может решить, с кем ему жить — и хорошо, если сам не женится. Ну и в-пятых, ты, может, и известная в сказочном мире балерина, но я, на минуточку, мэр города среди немагов и продолжатель княжеской фамилии в мире магов, находящийся под покровительством многих правящих династий — некоторые, кстати говоря, именно мне своим местом на троне и обязаны. А вот теперь, Дункан нашего времени, поднапряги извилины, и подумай, на чьей стороне будет суд. Все твои пороки легко доказуемы, а мои по общественному мнению — увы и ах! — сводятся лишь к имени Темного. А темной магией, душа моя, я уже давно не пользуюсь и это несложно проверить. Высказав все это, Кощей довольно откинулся на спинку стула, а Саша почувствовал, как сильнее сомкнулись на его плечах пальцы Ядвиги. — Блефуешь, — отчеканила Мэй, стоит сказать, неуверенно. Кощей насмешливо развел руками: — Как пожелаешь. — Он ненадолго задумался, и совершенно серьезно спросил: — А если честно, зачем Саша тебе понадобился? Мэй громко фыркнула, подхватила лежавший на спинке кресла плащ и громко стуча каблуками рванула прочь из комнаты. В коридоре — Саша мог в этом поклясться! — она заметила и сына, и Ядвигу, но не остановилась и гордо прошествовала вперед. Совершенно внезапно она перестала казаться самое прекрасной на свете — напротив, кроме презрения к ее персоне Саша не чувствовал ничего. Надо же, всю жизнь он мечтал увидеть родную мать, крепко обнять и сказать, что она самая красивая и любимая на этом свете… Но одна из детских мечт взорвалась тысячью осколков. Он сделал было шаг в сторону отцовского кабинета, но знакомая горячая боль вновь всколыхнула в груди, с поразительной быстротой охватывая всё тело. Секунда, другая и Саша отчётливо понял — разум прячется куда-то вглубь, а он вспыхивает, точно спичка.