Сломанные

Его глаза отливали серебром. Они были не просто серыми. Их цвет напоминал густой дым, вздымающийся вверх от тлеющих поздней осенью листьев. Напоминал тяжелое дождливое небо, облепленное свинцовыми грозовыми тучами. Этот цвет напоминал пепел. Во взгляде не было ничего. Ничего из того, что Гермиона могла бы вот так с лёгкостью разглядеть и точно определить. Пауза затянулась. Хотелось убежать, потому что в голове не осталось ни единой внятной мысли. Они все вдруг рассеялись. Но в то же время хотелось и остаться, чтобы преодолеть саму себя. Ненависть жгла. Расползалась по венам, сосредотачиваясь где-то по центру груди. Нет. Чуть левее. Будто бы в детстве ей было недостаточно Драко с его вечными оскорблениями и кислыми минами. Но, пожалуй, к нему Гермиона не испытывала такой вот слепящей ненависти. Она исчезла. Растворилась. После войны. Если здраво рассудить, то и Драко был заложником ситуации. Как и Гарри с этим извечным прозвищем «мальчик-который-выжил», что никогда не отлипнет. Как и сама Гермиона со своей кровью, что была такого же нормального красного цвета, как и у остальных людей. Но в то же время всё равно считающаяся грязной. Раскручивать эту объемную мысль в поисках истины Гермиона упрямо не хотела. Она стояла перед Люциусом Малфоем и судорожно сжимала ремешок сумки не для этого. Совсем не для этого. А для чего? Рон. Точно! Рон. — Я неплохо в свое время преуспел в изучении и применении легилименции, — голос Малфоя снова отдался колючим морозом под рёбрами Гермионы, тем самым гася вспышку ее ненависти. — Но сейчас у меня нет ни желания, ни времени проникать в ваши мысли, мисс Грейнджер, — непроницаемый взгляд серых глаз медленно опустился к развернутому пергаменту, что лежал перед Люциусом на учительском столе. — Будьте добры, добавьте больше конкретики. Он не мог слишком долго смотреть на нее. Отвращение было запредельно огромным и горьким, чтобы бороться с ним. Даже если бы Люциус захотел, что попросту невозможно, но всё-таки… Даже если бы он захотел сейчас пересилить себя, удушить все свои убеждения и принципы, то всё равно ничего не получилось. Он жил с этим еще задолго до того, как примкнул к Тёмному Лорду. Поэтому с падением Волан-де-Морта ничего в сознании Люциуса существенно не изменилось. Чистокровные принципы были заложены в Малфоя еще сызмальства. Так что долго терпеть близкое присутствие грязнокровки он не мог. Физически. Морально. Как-угодно. Но не мог. Так было всегда. Просто пряталось под тщательно сформированной маской высокомерного равнодушия. — Я хочу урегулировать то недоразумение, что случилось сегодня на уроке. Рон всегда был немного вспыльчив, — напряженный взгляд Гермионы сосредоточился на необычном кольце в форме змеи, что украшало безымянный палец на правой руке Малфоя. Гермиона так долго всматривалась в это кольцо, что ей на секунду показалось, будто змея на нем зашевелилась. — Мне не интересен богатый внутренний мир мистера Уизли, — и пусть Люциус говорил спокойным тоном, что ощутимо отдавал холодом, Гермиона уловила скрытую ядовитую насмешку. Этот человек и сам напоминал змею. Ее сущность. Тихий. Холодный. Ядовитый. — Вы отстраните его от занятий? — прямо спросила Гермиона, ощущая, что находиться в одном помещении с Люциусом Малфоем с каждой секундой становилось всё тяжелее и тяжелее. Стены довольно обширного кабинета, словно начали постепенно сужаться. А в воздухе зависло нечто такое колючее и неприятное, что хотелось поскорей смыть его с себя, пока намертво не налипло на коже. — Я высказался непонятным языком? — Люциуса откровенно начала раздражать непонятливость этой… этой грязнокровки. — Мисс Грейнджер, — снова эта фамилия на его языке. Снова Гермиона вздрогнула и почувствовала, что воздух мелкими иголочками заколол в ее лёгких. — Да? — Вас считают лучшей ученицей. МакГонагалл вас постоянно нахваливает. Раз так, то я не понимаю, почему вы сейчас не можете нормально связать и двух слов? — Серые глаза Люциуса снова впились в побледневшее лицо Гермионы. Он не хотел ни секунды смотреть на эту девушку. Непослушные растрёпанные кудри. Школьная форма прибывала в идеальном прямо-таки до тошноты прилизанном состоянии. Даже ровный узел ало-золотого галстука вызывал в Люциусе глубокий укол раздражения. — Рон был не прав, — твёрдо заявила Гермиона, смело отвечая на холодный взгляд серых глаз. — Но не нужно его отстранять от занятий. Это наш выпускной год и… — Мне не нужны ваши рекомендации касательно работы, — спокойно, но в то же время жестко обрубил Малфой. — Если мистер Уизли сделает домашнее задание и сочтет нужным извиниться лично, я отменю свое решение. Если мистер Уизли считает, что я несправедливо отнёсся к нему, пусть подает жалобу директору МакГонагалл. То, что вы староста, в сущности, ничего не меняет, — Люциус поднялся из-за стола, потому что вдруг почувствовал неприятный аромат жасмина. Нет, сам аромат был прекрасен. Но он окутывал непослушные кудри грязнокровки и это было омерзительно. Будто всё, к чему она могла иметь какое-либо отношение мгновенно искажалось, приобретая уродливые черты. Люциус свернул пергамент и подхватил свою трость. Первый учебный день уже подошел к концу и ему хотелось поскорее уйти к себе. Пальцы снова тянулись к метке, будто она жгла изнутри. Но это было не так. Совсем не так. Это злость и раздражение жгли. Потому что Люциус вынужден был находиться в стенах Хогвартса целый год. Целый год отыгрывать дешевую роль в дешевой постановке. Он не рассчитывал на то, что придется лично разговаривать с грязнокровками. Втягивать аромат жасмина, что запутался в этих откровенно жутких густых волосах. Ему достаточно профессорства. Ничего не сказав, потому что Люциус и не считал нужным что-то еще говорить Гермионе, он направился к дверям. Глухой стук трости эхом звучал в ее голове. Гермиона крепко стиснула зубы и обернулась. — Вы просто уйдете? — вдруг вырвалось из нее. Неожиданно. И так резко, что в глотке даже отчего-то запершило. Зашевелился страх. Такой тягучий и жуткий, что стало не по себе. Гермиона искренне не понимала, зачем задала этот вопрос. Что она хотела услышать? Очевидный ответ? Нет, на самом деле просто хотелось понять, каково это быть проигравшей стороной. Каково смотреть пусть и через силу на человека, которого могли убить прямо на полу в собственном доме у Люциуса. Мог ли он что-то ощущать при этом? Нет, вряд ли. Его взгляд был холодным и надменным. Только и всего… Малфой ничего не ответил. Даже не остановился. Даже не замедлил шаг. Ни на секунду. Он не имел ни капли желания оставаться в кабинете дольше положенного. Его раздражала одна лишь перспектива продолжать этот бессмысленный разговор с Грейнджер. Ненавидел ли Люциус именно ее? Нет, слишком огромная честь для одной ничего незначащей грязнокровки. Он ненавидел то, что должен был вести с ней подобные разговоры. Пусть краткие и рваные, но всё же разговоры. Малфой собирался выполнять лишь тот объем обязанностей, что вмещался в рамках занятий. Не больше. Дверь с тяжелым хлопком закрылась. Гермиона вздрогнула и медленно разжала пальцы. Они онемели. Пошевелив ими, она глубоко вздохнула. Всё было не так уж и плохо. С уходом Люциуса Малфоя в кабинете ЗОТИ мгновенно стало значительно легче дышать. У Рона имелся существенный шанс исправить свое положение. Во всяком случае профессор прямо об этом сказал. Гермиона на несколько секунд прикрыла глаза, ощущая, как ненависть и страх постепенно успокаиваются внутри нее. Теперь нужно было найти друзей и основательно взяться за Рона. Он напишет этот проклятый доклад. Напишет столько, сколько потребуется. Перечитает все необходимые учебники. Сделает всё так, как надо, чтобы у Люциуса Малфоя больше не возникло ни единой причины насмехаться над Роном. Это было что-то такое личное — доказать новому профессору, что ее парень действительно обладает богатым внутренним миром и достоин стать в будущем мракоборцем. Гермиона хваталась за эту цель, как за спасительную соломинку. Нужно было постоянно забивать свою голову новыми мыслями. Искать новые задачи и пути к их решению. Это был единственный действенный способ, чтобы снова не погружаться в себя, а наоборот — плыть к поверхности, к свету. Пригладив ладонью непослушные каштановые локоны, Гермиона снова вцепилась пальцами в ремешок сумки и торопливо покинула кабинет. Искренне во всей этой ситуации радовало лишь одно — завтра и послезавтра в расписание ее курса не было урока ЗОТИ.