Сломанные

— Ты должна была уйти со мной, — бросил обвинительно Рон, когда они ужинали в Большом зале. — Должна, Гермиона! — его уши снова были красными, а щёки наоборот — побледнели. На друзей косились не только остальные студенты Гриффиндора, но и слизеринцы, а еще несколько девочек из Пуффендуя. Стыд горячими волнами медленно, но верно подкатывал к Гермионе, облизывая шею, оставляя на бледной коже красные пятна, подбираясь выше: к щекам, вискам, проникая в черепную коробку. Выяснять отношения на глазах у всего Хогвартса совершенно не хотелось. Гермионе с лихвой хватило дневного разговора с Люциусом Малфоем. Она всё еще отчётливо видела перед собой его холодные равнодушные глаза и ощущала ту смесь страха и ненависти, что стальными обручами обхватили ее сердце. Гермиона наперед знала, что Рон будет в бешенстве. Он, действительно, всегда был немного вспыльчивым, но после случившегося это его качество разрослось, как опухоль. Рон стал слишком нервным и порой ему хватало лишь секунды, чтобы вспыхнуть. — Нет, Рон, — Гермиона напряженно взглянула на него. — Это ты должен был вовремя прикусить свой язык. — Она повернулась к своей тарелке и столкнулась взглядом с Гарри. — Оставь ее, — обратился он к Рону и отпил из своего стакана немного тыквенного сока. — И ты туда же? — Рон недовольно зыркнул на друга. — Сговорились все против меня, да? — он даже не собирался понижать тон своего голоса. Теперь уже шеи вытягивали студенты из Когтеврана, а удушливый стыд с новой силой ударил по щекам Гермионы. Это была такая давно уже забытая эмоция. Что-то новое в ворохе ненависти, страхов, бессонницы и злости. Но вряд ли приятное. Присутствовала лишь крошечная радость оттого, что Гермиона могла испытывать что-то еще. В ней жили различные чувства. Но чтобы их поднять со дна стоило уж очень постараться. — Рон, не сходи с ума, — прошипела Джинни, едва не испепеляя брата рассерженным взглядом. — Ты был неправ. Малфой-старший задал тебе элементарные вопросы, а ты ни на один не ответил. В чем проблема? — Я не собираюсь делать вид, что всё в порядке, ясно вам? — Рон раздраженно передёрнул плечами. — Не собираюсь отвечать на его идиотские вопросы. — Тогда забудь о работе мракоборца, — вставил Гарри, ощущая, что и сам постепенно начинает раздражаться. — А что вы прикажете делать? Полюбить и зауважать этого вонючего Пожирателя? — Рон с такой силой сжал пальцами вилку, что едва не согнул ее пополам. — Никто тебе не говорит уважать его, — вмешалась Гермиона. — Просто выполняй домашнее задание и готовься к ЖАБА. На этом всё. Она глубоко втянула воздух, продолжая упрямо смотреть на взбешенного Рона. Это был первый раз за длительное время, когда они ссорились. Причем не только она и Рон, а все вчетвером. Это пугало. Настолько, что хотелось вскочить и ударить кулаком по столу. Схватить Рона за плечи и встряхнуть. А еще лучше встряхнуть саму себя и не усложнять и без того непростой период, что настал в их жизнях. — Нас с Гарри были согласны принять и без всякого ЖАБА, — голубые глаза обожгли Гермиону таким невероятным раздражением, что уже плотно граничило с ненавистью. Гермиона замерла на месте, поджав губы. Несколько секунд Рон смотрел на нее, не моргая. Его ноздри заметно раздувались от тяжелого немного сбитого дыхания. А рука по-прежнему напряженно сжимала вилку, что и в самом деле немного погнулась. — Ты хочешь меня в чем-то обвинить? — в горло будто вцепились чьи-то сильные костлявые пальцы, поэтому голос непроизвольно понизился до хриплого шепота. — Нет, — процедил Рон, но Гермиона почти была уверена, что он хотел ответить обратное. Она и подумать не могла, что ее решение вернуться в Хогвартс окажется причиной их серьезных разногласий. — Ты мог бы не ехать с нами, — Гермиона почувствовала, что в уголках глаз защипало. Это была обида. Дурацкая, удушливая обида и страх. Она никому не хотела причинять вред. Друзья поддержали ее затею и Рон… Он не оспорил их решение. Не привёл никаких аргументов. Просто безропотно согласился. А теперь, будто отрывался за то, что упустил свой шанс. Хотя и упущением это назвать было сложно. Скорее, отсрочкой. Гермионе стало страшно, что в попытке преодолеть кошмары прошлого, она может по неосторожности разрушить и то светлое, оставшееся в ее жизни. Она не хотела терять ни Гарри, ни Рона, ни Джинни. Никого из них. Хватит уже потерь. По горло наелись. — Мог, — Рон так резко кивнул, что густая рыжая чёлка скрыла его лоб. — Но не сделал, потому что люблю тебя. Но тебе на это, видимо, наплевать, — процедил он и кинув вилку на стол, поднялся со скамьи и стремительно покинул Большой зал. Удар… Еще удар… Еще… Гермиона чувствовала, что ее сердце вот-вот разорвёт грудную клетку и кровавым комком упадет к ногам. Гарри спрятал взгляд в своей тарелке. Джинни погладила Гермиону по плечу. Ко всем прочим чувствам теперь еще ввинчивалось омерзительно чувство вины. Но и Рон не облегчал ситуации. И Гермиона не могла ее исправить. Сейчас без толку за ним идти. Не послушает. Не остановится. Даже не посмотрит на нее. Упрямый! Гермиона проглотила горький комок и почувствовала, что под лопатками расползается мороз. Колючий. Знакомый. Ее взгляд скользнул вдоль гриффиндорского стола, коснулся стола преподавателей и зацепился за одну-единственную фигуру. Эта фигура сидела рядом с МакГонагалл и с непроницаемым выражением лица слушала ее. Этой фигурой был Люциус Малфой. Глоток воздуха застрял в глотке. Несколько секунд Гермиона не могла оторвать свой взгляд от профессора. Пыталась. Изо всех сил. Искренне. Но ничего не получалось. Их разделяло внушительное расстояние, но Гермиона почему-то была уверена, что Люциус Малфой слышал всю ее перебранку с Роном. Это серебро глаз Малфоя распространяло по ее венам ненавистный колючий холод. Гермиона резко отвернулась и всунула в рот вилку с картофельным пюре. Зубцы больно ударили по дёснам. Она проглотила, но вкуса не почувствовала, только комок тепла скользнул в желудок. — Всё наладится, — решила подбодрить Джинни. — Нужно время, чтобы мы все немного привыкли к нормальной жизни. Понимаешь? Гермиона практически не слышала слов Джинни. В голове билась совершенно ненормальная мысль-вопрос: почему он смотрел в их сторону? — Гермиона, — осторожно позвала Джинни. — Ты слышишь меня? — Да, слышу, — торопливо ответила она. — Слышу. Холодный взгляд Люциуса вернулся к своей тарелке, наполненной нетронутым ужином. МакГонагалл продолжала рассказывать о том, что будет вынуждена систематически информировать Министерство, касательно его реабилитации. Говорила о том, что важно подчиняться всем правилам и тогда у Люциуса возникнет больше шансов избавиться от надзора. Он почти не слушал Минерву. Его нервировал уже сам факт, что он вынужден здесь ужинать. Нервировало заколдованное небо Большого зала. Нервировал мерный гул голосов студентов. Но больше всего Люциуса нервировало то, что он почему-то задержал свой взгляд на парочке Уизли-Грейнджер. Кажется, они ссорились. Уизли весь дрожал от ярости, а девчонка… Сидела неподвижно и выглядела потерянной, ушедшей куда-то глубоко в свои мысли. Он прекрасно знал это состояние. Люциус и сам иногда проваливался в размышления и с усилием выдирался на поверхность. Его желудок скрутился в приступе отвращения, когда на несколько крошечных мгновений его взгляд встретился со взглядом грязнокровки. Аппетит и так был неважным, а теперь и вовсе пропал. Голос Минервы в его голове отзывался надоедливым жужжанием. Но нужно было сидеть. Слушать. Играть роль. В конце концов, именно умения в нужный момент выгнуться под ситуацию неоднократно спасали Люциусу жизнь. Но, кажется, он устал. Давно уже устал. Пальцы снова и снова неосознанно тянулись к метке, скрытой под тканью черного сюртука. Тянулись, словно в попытке заткнуть зияющую дыру, из которой на поверхность просачивалась тьма. Не убаюкивающая, а едкая и обжигающая. Но наконец Минерва проявила свое знаменитое милосердие и оставила Люциуса в покое. Он не прикоснулся к здешним блюдам. Они вызвали лишь рвотные позывы. Поднявшись из-за учительского стола, Малфой-старший поспешил укрыться в своих комнатах. После ужина Гермиона упрямо решила посетить библиотеку, чтобы взять для Рона все необходимые учебники. Она всё равно не оступится, и он сядет за написание доклада. Настало время первого в этом учебному году патрулирования. И Рон знал об этом. Поэтому в нужное время уже стоял в коридоре, ожидая Гермиону. В замке воцарилась непривычная тишина, когда она вышла навстречу к своему парню. Если Рон еще считал себя таковым. Ощущение взаимной неловкости мелкими иголками лезло под кожу. В сущности отношения Гермионы и Рона только сейчас устоялись. Уже следовало бы делать первые новые шаги навстречу друг к другу. Но получилось лишь рассориться. Это всё было так по-дурацки. Родители Рона как-то летом обмолвились о грядущих растратах на свадьбу Гарри и Джинни, а потом и свадьбу ее и Рона. Свадьба — слишком серьезный шаг. А они ведь даже толком нормально еще не целовались. — Хорошо, — выпалил Рон, когда они уже патрулировали почти двадцать минут. — Хорошо, — он резко остановился. — Я был не прав. Я вёл себя, как болван. И это было неправильно. Гермиона подняла голову, чтобы лучше рассмотреть глаза Рона. — Я тоже была не права, — ее тихий голос в пространстве пустынных коридоров всё равно прозвучал как-то неожиданно громко. — Я не хочу с тобой ссориться, Рон. Гермиона вдруг ощутила такую объемную и дрожащую пустоту внутри себя. Привалившись спиной к холодной каменной стене, она прижала ладони к груди, словно это могло ее спасти. Тишина убивала. Страхи в голове звучали слишком оглушительно. Она чувствовала себя сломанной. Рон никогда не умел успокаивать. Не умел говорить таких слов, что могли бы приободрить. Это не по его части. Он подошел ближе к Гермионе. Ладони привычно вспотели. Рон видел, что с ней что-то не так, но думал это пройдет. Разве нет? Это же Гермиона… Их Гермиона… Его. — Я напишу этот доклад, — прошептал он, помня, что разговоры об учебе и домашних заданиях всегда успокаивали ее. — Спать не лягу и напишу. Только не будь вот такой, пожалуйста, — Рон бестолково перекатился с пятки на носок. С губ Гермионы сорвался тихий сдавленный смешок. Искренние попытки Рона успокоить ее смешили. По-доброму. Кажется, она даже ощутила, как тепло разлилось внутри, затапливая пустоту. Рон тоже улыбнулся и подошел еще ближе. Его рука коснулась ее. Взгляды на секунду встретились. А затем Гермиона ощутила знакомую мягкость родных губ. Рон всегда целовал ее осторожно, словно боясь. Бледные пальцы, постоянно немного испачканные чернилами, погрузились в густую рыжую шевелюру Рона. Гермионе нужно было это ощущение близости, тепла родного тела. Нужно было снова почувствовать себя живой. Полной сил. — Я думал, что задача старост — патрулирование, — холодный, полный ядовитой иронии голос прошил каждый ее позвонок стальной нитью. Гермиона распахнула глаза и ощутила, что мороз снова заползает под лопатки. Именно под лопатки. Стало нечем дышать. Рон от неожиданности отскочил чуть в сторону, и она увидела сначала ровные платиновые волосы, что свободно струились по широким плечам, а затем и знакомое ненавистное бледное лицо. Холодные глаза цвета серебра в полутьме коридоров казались черными. — А оказывается, что значок лишь дает возможность студентам старших курсов зажиматься по углам школы, пока все спят, — лицо Люциуса Малфоя напоминало мраморную маску, лишь в глазах живо отражались языки зажжённых факелов, отчего казалось, что потемневшее серебро в радужках плавится. Руки Рона мгновенно сжались в кулаки. Гермиона тут же выпрямилась и отойдя от стены, приблизилась к Рону. Снова это удушливое ощущение стыда. — Если я доложу об этом директору МакГонагалл, то уверен, что вы тут же лишитесь значков, — Люциус выгнул одну бровь, с ядовитым наслаждением созерцая перекошенные страхом и ненавистью лица Уизли и Грейнджер. Малфой не мог спать. Получалось лишь через раз. Сегодняшняя ночь обещала быть для него долгой. Он вышел из своих комнат и направился во внутренний двор, когда увидел этих двоих. Для одного дня этой грязнокровки было слишком много. Люциус мог остаться незамеченным, но что-то подтолкнуло его испортить идиллию этих двоих. Какое-то позабытое садистское чувство удовлетворения лишь от осознания, что лучшие друзья Поттера боятся и ненавидят Малфоя в равной степени. — Не нужно, — первой опомнилась Гермиона. — Отчего же? — уголок губ дёрнулся в холодной насмешке. — Думаю, вам будет полезно провести несколько недель за отработками. Старосты должны следить за порядком, а не собственноручно нарушать его. Рон крепко стиснул зубы и шумно втянул носом воздух. Но он держался. Из последних сил. — У нас всё под контролем. Нет никаких причин беспокоить директора МакГонагалл, — Гермиона вздёрнула подбородок и взглянула Малфою прямо в глаза. Она не должна показывать свою слабость. Не должна поддаваться страху и ненависти. Иначе никогда не вырвется из этого круга. Никогда. — Сегодня я великодушен, — Люциус крепче сжал пальцами набалдашник своей трости. Откровенно нахальный взгляд грязнокровки пачкал его. Одежду, кожу, внутренности. Хотелось поскорей убраться подальше, чтобы равнодушный облик не разошелся по швам. — Но завтра я могу изменить свое решение. Или послезавтра. Как знать. Спокойной ночи, — он задержал дыхание, чтобы ненароком не вдохнуть этот гадкий аромат жасмина и пошагал уверенной твердой походкой дальше по коридору. Когда глухое эхо трости рассеялось в застывшей тишине, Гермиона втянула воздух и медленно выдохнула. Мороз рассеялся. — Скользкий змей, — процедил Рон. — Идем, нам нужно завершить патрулирование, — он взял Гермиону за руку. Она не ощутила его теплых и всегда немного влажных пальцев. Опять взвилась знакомая пустота. А в мыслях снова и снова возникали холодные серые глаза и едва заметная насмешка, с приподнятым правым уголком тонких губ. Гермиона ненавидела. Горячо. Неконтролируемо и сильно. Потому что чистокровный мерзавец одним лишь своим взглядом указывал на ее место. Место грязнокровки. И за это она ненавидела Люциуса Малфоя еще больше. Впрочем, это чувство было абсолютно взаимным. Правда, Люциус ненавидел за сам факт существования Грейнджер и всех подобных ей. Кажется, это было самое правильное чувство, что они могли всколыхнуть друг в друге.