Я у тебя под кожей

— Ты, должно быть, издеваешься… — в абсолютном неверии шепчет Стелла, переступая порог своей хоть и мало чем выдающейся (не королевские покои всё-таки), но, тем не менее, достаточно замечательной, уютной комнатки в Алфее. Девушка в откровенном ступоре фыркает, аккуратно протискиваясь внутрь всё ещё своего законного жилища, не без труда пробираясь через тернистые, невесть откуда взявшиеся дремучие заросли. В комнате плотным вакуумом стоит тяжёлый запах травы, лёгкие ароматы распускающихся цветов искристым дурманом забиваются в нос, странно перемежаясь между собой, кружат голову. Из-за повышенной влажности мельчайшими каплями оседают на одежде, голой коже, на долгое время въедаясь в чужеродные молекулы, пропитывая своим терпким запахом. Уму непостижимо! Её ведь не было каких-то жалких пару дней… А комната уже была зверски захвачена и беспощадно, без права на капитуляцию, просто варварски порабощена! Жесточайше эксплуатирована всеми видами растительной живности! — Довольно… не хило, — коротко резюмирует обоюдность их огромного шока Скай, заходя в девичьи апартаменты следом. Внимательно осматривается, привычно профессионально подмечая чудаковатую смену обстановки с недавних пор намеченного центра их мозгового штурма. — Кое-кто весьма отчаянно стремился заполнить образовавшуюся после твоего ухода пустоту, — непринуждённо легко шутит он, дабы разрядить неожиданно устаканившееся между ними и завоёванной нежданным врагом комнатой молчание. — Смеёшься?! — реагирует на его издёвку принцесса так остро, что парень слегка морщится, когда децибелы всё повышающегося женского крика превышают отметку нормы. Всё же хорошо, что они прокрались в общежитие, когда все ученики находятся на своих ежедневных обязательных занятиях. — Моя комната превращена в грёбаный огород! Вечнозелёные друзья (большинство названий которых ни Стелла, ни тем более Скай не знали) и вправду безжалостно захватили всё доступное им пространство: несколько представителей семейства орхидных на трельяже; как минимум, четыре вида лилий на подоконнике, неохотно делящие территорию с начинающим цвести алоэ вера; декоративный шиповник, чередующийся с парочкой раскидистых фикусов, тремя мини-пальмами и какими-то ещё широколиственными растениями, занявшие большую площадь пола; разноцветные фрезии, пара прекрасных нарциссов и благоухающие бегонии, усеявшие весь рабочий стол; даже одинокая венерина мухоловка нашла на новой местности своё пристанище. Что было забавно, в этом, несомненно, впечатляющем цветочном взрыве так и не нашлось ни одного любимого букета самой достопочтимой хозяйки комнаты. Кое-кто явно не ведал о вкусовых предпочтениях элегантной блондинки. Скай открыто усмехается: — Ну, почему сразу “огород”? Ботанический сад, тоже звучит вполне приемлемо. Стелла только нетерпеливо отмахивается от его детских подначек, словно от мешающейся мухи, и продолжает обеспокоенно мерить шагами комнату, осматривая на предмет тяжести нанесённого ущерба. Конечно, морального скорее, чем физического. Впрочем, от того, кажется, ещё более горько. Кому понравится, когда на его законную территорию посягают ненавистные чужаки? — Она, что, сюда всю оранжерею Алфеи стащила? — всё продолжает яро возмущаться фея, упирая заходящиеся в гневном треморе руки в бока. — Да здесь скоро можно будет уроки ботаники проводить. — С другой стороны, — вставляет своё слово блондин, видимо, питая блеклую надежду успокоить нарастающий гнев соратницы. — Никто так и не занял твою комнату. — Ещё бы её кто-то занял! — ядовито ерепенится принцесса, раскидывая по сторонам руки, указывая другу вселенские масштабы её “зелёной” проблемы. — Какой идиот станет жить в чёртовом террариуме? Ну, кроме, конечно, этой нудной совершенно незнающей меры поклонницы грязи… — Стел, пожалуйста! — обрывает её строго специалист, предчувствуя, как всё разрастающаяся, кипящая, словно древняя земляная магма, и взрывающаяся, как бушующий вулкан, злоба Её Высочества в привычном ей виде собирается извергнуться наружу искромётным потоком унижений невиновных (ну, или как минимум не заслуживающих это). — Я люблю тебя, но я ненавижу, когда ты начинаешь оскорблять людей только лишь для того, чтобы выплеснуть эмоции и не обратить их в выбросы хаотичной магии. У Заклинательницы Солнца всегда было две неуравновешенных крайности истерического настроения: или заиндевелое, мёртвое равнодушие, когда ни радость, ни смех, ни горе, ни слёзы не были способны разбудить в давно уже выпотрошенной наизнанку девчонке и капли человечности; или как сейчас – штормовая буря посреди гневного океана, когда даже мимолётная искорка собственных неудержимых эмоций, ненароком вливающаяся в мощные потоки вихристых волнений девушки, была в силах высечь стремительную, насмерть поражающую молнию. — О, дорогой, это никакое не оскорбление… — елейно агрится блондинка, даже не стараясь себя успокоить. За эту неделю у неё и вправду накопился приличный излишек эмоций, от которых необходимо было избавиться. Возвращение домой без красочных преувеличений было подобно добровольному шагу в бездну. Королева только на публику да при назойливых слугах была с ней добра, снисходительна. В остальном же, как и всегда, остаться наедине с матерью означало лишь смиренный заход в пасть самому чудовищу. Впрочем, с недавних пор и не Её Величество являлась самым главным страхом принцессы. А то, «что» мать с лёгкой ухмылкой держала в своих цепких и гадких ручонках, что из года в год обеспечивало ей полную власть над собственным дитём. То, из-за чего девушке и пришлось отправиться обратно в самое стано врага. Пальцы сами лихорадочно потянулись к спрятанному под одеждой кулону, что представлял собой инструктированный бриллиантами полумесяц да свисающее в его ложбинке плетёное золотое солнце. Отцовский подарок. Дорогой и бесценный. Теперь хранящий в себе тайну, что равна самой жизни. Возвращаться в Алфею из самой столицы пришлось в одиночку. Путь был совершенно не близким. Тяжёлым. Хотелось есть. И спать. А ещё отмыться от грязи бесконечных извилистых дорог, вонючих автобусов и сифозных попуток. Стелла чувствовала себя вымотанной. Разбитой. Истерзанной. Но разобраться с насущными делами, не требующими пространных отлагательств, было необходимо в первую очередь. Потому она и вымещала своё бессилие на тех, кого рядом не было. И презрение к кому копилось уже слишком долго. —… всего-то констатация факта. Терра способна часами бестолково трепаться о земле и всех кишащих в ней паразитах. А уж о том, как она любит собирать и разносить всякие гадкие непотребные сплетни, мне и не надо тебе рассказывать. Принц сурово смотрит на оппонентку, молча давая понять, что заново поднимать тему исчерпавшего себя нелицеприятного помпезного скандала он не намерен. Да, они оба прошлой весной изрядно пострадали вследствие неуёмной фантазии мисс Харви и её обыкновенного неумения держать рот на замке, когда болтливая простушка, став свидетельницей нанесённого Стеллой непоправимого ущерба лучшей подруге, смачно обсосала со всех сторон, извратила в самые невнятные крайности (благодаря собственному незнанию, непониманию произошедшего) и разнесла, словно какую-то поганую инфекцию, эту шокирующую весть с кучей неряшливо-фальшивых, но изрядно острых дополнений в плане того, что акт самого настоящего насилия со стороны коронованной особы произошёл вполне спланированно и только по той непростой причине, что несчастная пострадавшая смела заигрывать с наследником эраклионским, уже давно состоявшимся парнем лучшей подруги и по всё тем же пустобренным слухам её соулмейтом. Впрочем, именно эта внезапно сподручная небылица и была умело и неожиданно выведена в свет, как основная версия произошедшего несчастного случая, своей ужасной жестокостью и бесстыжей лживостью продолжая бережно хранить тайны королевской семьи от простого народа. Да, Госпожа Луны и Солнца была признана уже не просто наглой злобной стервой, но и мстительной, чёрствой сукой. Но эта ложь… была во спасение. — Разве Флора тебя не просила быть более… снисходительной? — устало уточняет юноша, когда подруга, всё же решив направить свою агрессивную энергетику в верное русло, принялась разбираться с принесёнными им вещами. Спортивная сумка, полная сменной одежды, необходимой им в их намечающемся скором путешествии в Первый мир, была искусно уменьшена заклинанием до размера, способного полностью уместиться на одной ладони, и помещена в заранее подготовленный в дальнее странствие походный рюкзак. — Флора просила меня не срываться на этой малокалиберной размазне, — едко подытоживает блондинка, намётанным взглядом просчитывая, все ли вещи были подготовлены к их с другом побегу. — И я держу своё слово: ничего лишнего, кроме правды, об этой любительнице червей я не говорю. Скай только снова натужно вздыхает, понимая, что спорить сейчас бесполезно. Да и слишком энергозатратно. Не его это, в общем, дело-то – восстановление поруганной девичьей дружбы, которой, собственно, и никогда и не было. Там ещё до самого первого знакомства нашла коса на камень. Терра действительно не умела держать язык за зубами, ещё с далекого детства слыла неугомонной болтушкой (как-никак, а в Алфее, будучи детьми, они пересекались часто), и, к сожалению, была удивительно ревнива до всяких мелких пересудов, которые изрядно скрашивали её грустное затворничество в стенах джунглиподобных оранжерей. А именно сплетников Её Высочество ненавидела сильнее всего. Как коронованной особе, единственной законной наследнице престола огромной страны не раз и не два приходилось ей сталкиваться с жёлтой прессой, влезанием в частную жизнь хитросделанных, жадных до наживы журналюг и вездесущими папарацци. Призванная нести в массы честь и достоинство своего дома, девушка не смела опорочить ни в первую очередь себя, ни своей семьи. Вынужденная скрывать ненавидимую своим же народом великую силу, страшилась даже мелкого шепотка за спиной. Терра Харви, пусть и сама того не желая, стала буквально олицетворением всего того, что так яростно презирала фея света. — Несмотря ни на что, они пытались с тобой подружиться, Стел, — всё-таки ненароком роняет специалист, также принимаясь укладывать вещи. — Нельзя отталкивать от себя всех на свете только потому, что однажды ты жестоко обожглась. Госпожа Луны и Солнца его сентиментальные философствования только презрительно игнорирует, слишком красноречиво продолжая собирать для них сумки в дорогу. Принц хмыкает и, так и оставив ненароком поднятую тему открытой, принимается ей помогать: передаёт подруге нагло сворованный у названного отца его личный ключ, что открывает волшебный портал (кольцо принцессы оказалось крайне небезопасным средством передвижения, ибо, являясь частью королевских реликвий, на нём лежало отслеживающее заклинание), в потайном кармане походного рюкзака прячет под удивлённым взглядом девушки также незаметно стащенный пистолет (какая-никакая, но защита даже в другом мире у них должна быть). Тащить с собой меч было бы верхом идиотизма. Да и просто не сподручно. — И Сол тебя не убил? — всё-таки поражённо выдаёт она. Скай чуть удивляется, когда фея так просто называет директора специалистов по имени. От неё не слышать вычурно-надменного, официального “мистер Сильва” кажется чем-то странным. — Я сделал всё тихо; учитывая, что сейчас я здесь, вряд ли и до сегодняшней ночи он что-то поймёт, — коротко резюмирует парень. Стелла только согласно кивает, кажется, удовлетворённая его объяснением. С очевидным беспокойством заново просматривает собранные пожитки, проверяет кошелёк, в котором ещё остались валюты Первого мира после недавнего её пребывания там с матерью; встряхивает шкатулку с не самыми примечательными драгоценностями, за которые можно будет выручить вполне приемлемую сумму; проверяет личные документы, которые вряд ли пригодятся им в их путешествии, но которые ни за что нельзя было оставлять здесь. — Я ещё попытаюсь стащить для нас что-нибудь с кухни. А ты отправляйся на оставшиеся уроки, тебе лучше не привлекать к себе внимания сегодня, — немного погодя советует она другу, зябко обнимая себя руками с очередным паническим приступом проверяя наличие золотой цепочки на шее; нервозно перекатывается с носка на пятку, всё бесполезно стараясь угомонить собственный мандраж. — Встретимся у барьера, на тропинке, которая лежит после Каменного Круга. Комендантский час начинается в восемь, ты выходи где-нибудь около семи, когда обычно собираешься на тренировку, чтобы не вызывать лишних вопросов. К тому времени я уже буду тебя ждать и останусь под чарами, пока ты не придёшь, — даёт последние наставления девушка, сумрачно оглядывая застывшего перед ней блондина, который так и не отозвался даже примитивным кивком на очередное обговаривание всех пунктов их рискованного плана. Парнишка оказался чрезвычайно задумчив. Сверлил бессмысленным взглядом букет белых ароматных гардений, уместившихся на самой краюшке зеркального столика. — Скай! Специалист, наконец, отмирает. Встряхивает заторможено головой, собирая мысли в кучу. — Прости. Задумался. — О чём? — О Блум, — беспечно сознаётся мальчишка под аккомпанементы показательного закатывания глаз подруги. В последнее время в жизни блондинки стало слишком много этой занозистой истеричной катастрофы. Даже в родном замке не было от неё спасу. Интересно, то всё-таки провидение Вселенское, или просто она слишком много значения придаёт случайностям? — Да, знаю, — мямлит ни с того ни с сего Скай, зарываясь пятерней цепкой в некогда стильно уложенную шевелюру и всё стараясь лихорадочно бегающий по комнате взгляд от оппонентки скрыть, — У вас с ней холодная война и всё такое, но… Я не знаю… Стоит ли нам оставлять её одну в этом мире? — огорошивает внезапно, наконец, добираясь до сути своего скомканного монолога. — Да, она мой мейт, и я беспокоюсь, хотя это, в общем-то, не должно мешать нашему делу, но она ведь ещё и Хранительница Огня Дракона, разве ты тоже не должна о ней беспокоиться? Беспокоиться о девчонке, что, по сути своей, представляла собой неслабую такую бомбу замедленного действия и сейчас комфортабельно разместилась в её, Стеллы, родном мире, в её собственном королевстве? Пф… Конечно, она беспокоилась. Девчонка была откровенно совершенно опасна. Пусть и не по собственному желанию. Она боялась себя, сама неоднократно предчувствуя, как первородное пламя, которое она с таким неизяществом пыталась затушить, день ото дня разгорается всё больше. Боялась своих сил, хоть и так отчаянно стремилась их обуздать. Да какой там! она ведь до сих пор боялась и абсолютно не понимала своего пребывания в Ином мире, умудрившись при этом снискать парочку весьма опасных приключений на свою бедовую задницу. Маленькая глупая фея была не просто бомбой, она была чёртовым проснувшимся вулканом, который мог взять и взорваться в самый неожиданный момент. А ещё… Стелла была впервые искренне обеспокоена тем, что ни коим образом не касалось её, не волновало отягчённой собственной немаленькой горкой дерьма в и без того паскудной жизни душу до знаменательного возвращения домой. До пары странных находок, когда она в личных поисках с никогда невиданной жадностью переворошила почти всю королевскую библиотеку, что нагло и безжалостно перевернули с ног на голову все мелкие крохи знаний, в которых, как ей казалось, она и не нуждалась. Теперь же это было срочно необходимо выяснить: Кто на самом деле, даже без крупицы её Света и капли Тьмы в её худосочном тельце, эта паршивая простолюдинка? И простолюдинка ли? — Мы не сможем взять её с собой, — понимая, в какие именно дебри пытается склонить её друг, немного погодя отрезает фея. У неё есть на сегодня ещё целый день, чтобы во всём разобраться. Или хотя бы немного приблизиться к ответу. Но то, о чём просит её принц… это рискованно. Драйва на ближайший год им уже и так предостаточно. — Она всё ещё нестабильна, с ней опасно иметь дело: неизвестно, когда она потеряет контроль, и не в наших силах будет её остановить; тем более она подозревается в пособничестве той малолетней уголовнице, — с истеричным смешком расписывает худобу всего его ужасного предложения фея. — Если за ней следишь не ты, то, как минимум, её подружки. Мы не уйдём далеко с таким прицепом. А если и уйдут, то неизвестно, какие ещё свалят беды на свои несчастные головы. Её Высочеству не хочется этого признавать, но девчонка эта не так проста, как кажется.

* * *

Идея побить ради веселья и успокоения бушующих нервов пару страстно обожаемых горшков с цветами этой не имеющей и капли утончённости или вкуса гадкой сплетницы, которая даже несмотря на совсем не безобидно скинутые с комодов фиалки, до тошноты настойчиво и удивительно упрямо продолжала сносить в её комнату всю чёртову флору и фауну Алфеи, была ещё в самом своём зачатке несколько… довольно… сомнительна. Впрочем, кто её обвинит? ибо это было единственным возможным решением, когда негаданно нежданно завалившиеся в апартаменты смазливый сыночек профессора Харви и её соседствующая фея разума почти осквернили своей плебейской непристойностью её прекрасную кровать. Буэ… Святые, увидится же такое. Поруганную честь добротной мебели можно было бы восстановить только ритуальным сожжением. Вместе с предающейся на ней горячим любовным утехам парочкой. Сначала Терра со своим вселенским озеленением, теперь её братец с этой замкнутой интроверткой. Мироздание явно с громким смехом потешалось над неудачливой принцессой. — Так значит, ты вернулась? — как бы невзначай любопытствует Муза, внимательно следя за тем, как всю эту неделю безразлично игнорирующая их девушка неторопливо готовит себе кружку зелёного чая, ловя удачный момент, пока их соседки ещё не вернулись в общежитие. Аиша также на неполную ставку вылизывала директрисе Даулинг её коллекционные туфли от “Virtual Fashion”; Терра, как и всегда, была ответственна за благосостояние своего привычного ареала обитания; а Блум, от чего-то вдруг в последнее время с головой ушедшая в учёбу, сегодня была изрядно встревожена и всё с тем же громоподобным треском скакала, словно по горячим углям, между своими земными и волшебными дилеммами. — Разве ты ещё недостаточно исколесила мои мозги в этих своих сомнительных приступах психотерапии? — привычным бесцветным тоном закидывает удочку блондинка, не в пример своему обыкновенному выбору кладя в кружку две ложки сахара. Поругает себя за несоблюдение диеты она позже. Сейчас же хотелось в срочном порядке на что-нибудь отвлечься и успокоиться. Впрочем, вряд ли это было действительно возможно, пока взгляд феи разума, сосредоточенно направленный на неё саму, горел неестественным пурпурным цветом. Стелла не была готова к столкновению с ней. И потому её подвешенное, дёрганное, несобранное состояние играло против неё, выдавая сочувствующей меланхоличке намного больше информации, чем было позволено и возможно обычно. — Разве я не сказала тебе прекратить? — Твой разум не до конца закрыт, ты нестабильна, — раздражающе упрямо продолжая суровое наступление, не позволяет отвлечь себя от дела брюнетка с всё более сменяющимся на ядовитую паскудную жалость выражением на лице смотря на принцессу. — Стелла, порой достаточно просто выговориться. Она увидела немного. Большинство воспоминаний и мыслей Её Высочества были надёжно запечатаны за сотней стальных дверей и бессчётным количеством замков, к которым, кажется, и она сама бы при желании не подобрала ключей. Но те воспоминания, что ещё были в хаотичном гомоне раскиданы по девичьему сознанию… совсем новые воспоминания, которые она увидела лишь благодаря неожиданно образовавшемуся в сознании блондинки сдвигу, разлому… были очень… сокрушительны. — Ты разве не должна сейчас в страхе сбегать от меня, чтобы заключить весь свой крохотный пугливый мирок за наушниками и теми стрёмными завываниями… кого ты там слушаешь? — ни на секунду не изменяя себе, вбрасывает гадливо Заклинательница Солнца, размеренно присаживаясь на диван в гостиной апартаментов, также не сводя въедливо-морозного взгляда с собеседницы. Пытается утихомирить назревающий конфликт интересов с королевской официальной помпезностью, профессионально, дипломатично. Заставляет себя играть на публику, не смея устраивать раньше времени с чужачкой разбора полётов. Это не тёплый и родной Скай, перед которым не страшно и поистерить для лучшего выплеска эмоций чутка. — Я спрашивала тебя о последних новостях. — Ты сама-то не боишься превратиться в тот самый вулкан, из-за чего так ненавидишь Блум? — непреклонно бьёт наотмашь словами феечка, резко опускаясь на противоположный от Высочества диван, и совсем немного в страхе сжимаясь, наткнувшись на особенно болезненное воспоминание. Стискивает сложенные замком руки бёдрами и всё же, немного погодя, покидает голову блондинки, больше не желая знать, что с ней делала родная мать. Их прекрасная, сильная, лучезарная королева. — Насмотрелась? — максимально насмешливо усмехается Стелла, вальяжно закидывая ногу на ногу и откидываясь на мягкую спинку. И даже не пролила ни капельки чая. Всё пыжится во всей своей красе продемонстрировать, что именно она – хозяйка положения. — Не стоит лезть людям в голову, если ты не готова столкнуться со всем тем мусором, что готов предложить тебе чужой разум. — Это не мусор! — вдруг вопит первокурсница испуганно, не имея ни малейшего представления, как вообще можно охарактеризовать те воспоминания, чьим случайным, хоть и довольно настойчивым свидетелем она стала. — Тебя подвергла пыткам твоя же мама. И твоё состояние сейчас… — Я. В. Порядке, — строго по слогам читает Госпожа Луны и Солнца, желая скорее закончить этот странный разговор. Маленькая неприкаянная социофобка. Нашла, на ком тренировать свои горячо ненавидимые (да их прям здесь целый клуб отверженцев собственной магии собрался, ха!) способности, будто за последние месяцы это не она пыталась забиться от всего мира в свою хилую скорлупку и помереть прямо там от жутчайшего страха хоть раз взглянуть в глаза существующей реальности. Муза неприязненно морщится от приведённого сравнения, которое, впрочем, так и не было произнесено вслух. А Стелла только веселее кривится: уж что-что, а бить по больному она умеет. У неё был хороший учитель. — Я не Блум, я умею держать себя в руках, — подытоживает она твёрдо, коротким этичным взмахом убирая со лба мешающую золотистую прядку. Допивает свой расслабляющий ромашковый чай, который втихомолочку иногда подворовывает у Терры (хоть тут какая-то от неё польза), с глухим стуком ставит кружку на стоящий между диванами журнальный столик. Прикрывает глаза, постепенно собираясь с силами. — И никого я не ненавижу, — зачем-то произносит. Просто, кажется… Эти маленькие феи и вправду верят, что она способна питать к ним настолько глубокие негативные чувства. Будто ей больше делать нечего, кроме как изводить себя беспочвенными злобой и мстительностью к своим же безынтересным соседкам. Да, естественно, она, как минимум, открыто презирала одну из них (и ей было за что!), свысока смотрела на двух других и с удовольствием играла на нервах неуравновешенной четвёртой, но, чтобы чувствовать ненависть… Которая обжигающим расплавленным металлом бежит по сосудам. Которая травит быстрее самого сильного яда. Которая выжигает внутренности, иссушает кровь, опаляет нервы, оставляя за собой лишь догнивающее кровавое ничтожество. Это слишком личное. Что-то нереально глубокое. Что-то, что рождается в самом сердце. В жизни Стеллы было лишь четыре человека, которые смогли до него достучаться. Ещё четверых она бы просто не потянула… — Я стерва, а не чудовище. — Ты ранена, — обличительно выдыхает Муза, впервые после… не так давно пережитого личного горя настолько глубоко заглядывая в человека. Тем более в человека, которого она считала действительно неисправимо ужасающим и жестоким по нескромным заветам своей милой соседки. Да и по личным наблюдениям тоже: коронованная особа не шибко стремилась обелить свою запятнанную честь в глазах, что всей школы, что своего народа. Но она… Стелла была действительно разбита. Истерзана. Сокрушена. Изломана. Такие люди даже не живут. Так, существуют, пока не иссякнут последние капли сил и желания влачить свою жалкую жистянку по земле. И неужели её-то порванной в клочья душе они не могли помочь? Для начала всего лишь её увидеть. За всем этим изящным лицемерием, фасадом лжи и притворства, поразительной актёрской игры в презрение. Хотя бы раз просто… поговорить… — Мы не враги тебе, мы поможем. — Имеет она в виду подруг. Её Высочество насмешливо фыркает, будто так и не услышав попыток собеседницы до неё достучаться. Не нужны ей эти чёртовы унизительные копания в остатках всё более черствеющей, чернеющей души её да жалкие попытки – и с чего только вдруг? так сильно разжалобило то, что она ещё не успела похоронить на дне своей памяти? – подружиться. У неё есть два верных друга, и этого вполне достаточно до самой смерти. Которая, по её нескромным соображениям, уже и так не за горами. — Тебя в последнюю очередь должно это волновать, дорогуша, — всё тем же холодным тоном отрезает девушка, желая, наконец, поскорее перевести разговор в нужное ей русло. — Теперь вернёмся к нашим баранам? — выдаёт излишне жизнерадостно, от нетерпения даже слегка прихлопывая в ладошки, будто они с соседкой просто решили обсудить свежайшую школьную дрязгу. — Беатрикс – глава злобных гангстеров, а Блум – её маленькая приспешница? Муза кривится от приведённых, очевидно, ради потехи, сравнений. Едва заметно выдыхает, молча принимая, что больше уже полученной жуткой информации ей не позволят узнать. И уж точно никогда не позволят помочь. Поэтому она старается задобрить принцессу хотя бы тем, чего та так жаждет. — Никакая она не преступница, она просто… — вздыхает тяжело, потому что, на самом деле, брюнетка и сама разобраться во всём до конца не в силах, — Запуталась. — Неуверенно мнёт руки, чувствуя себя крайне незнакомо, неуютно, странно, обсуждая с коронованной особой, которой все эти два месяца не было до них с соседками никакого дела, о большей части их чудаковатых проблем. — Но вы не очень-то стремитесь помочь ей распутаться, верно? — даже не пытаясь сделать вид, что это вопрос, хлещет правдой блондинка. — Почему нет? — То, на что она готова пойти ради правды, это неверный путь. Странная дружба с чокнутой Беатрикс, нанесение увечий дворцовому стражу, угон королевской машины. Всё это было и вправду в духе злобных гангстеров, а не шестнадцатилетних девочек-подростков. — Потому что он тёмен? — снова задаётся риторическим вопросом принцесса, будто это теперь не Муза, а она самовольно роется в её мыслях. — Беатрикс – сумасшедшая психопатка, готовая пойти на всё лишь бы добиться своих целей, — оговаривает очевидные вещи девушка. — А Блум не понятно почему готова броситься ей на помощь, стоит только ей поманить пальцем. Стелла только натужно вздыхает, закатывая в искреннем раздражении глаза, понимая, что никто из этого странного клуба фриков так и не соизволил посмотреть на ситуацию под другим углом, и, следовательно, так и не пришёл к элементарному выводу. — Блум бросится в объятия любого, кто хотя бы намекнёт на то, что что-то знает о её прошлом, — беспечно резюмирует она, выдавая очевидные факты, которые подружки рыжеволосой катастрофы упустили. — Она пришла в этот мир меньше двух месяцев назад, на неё свалилась магия, огромная сила, которой она не способна управлять, знание, в конце концов, что собственным родителям она на самом деле не дочь, — подробно расписывает суть их дилеммы девушка, уже давно узревшая корень всей проблемы. — Блум ничего не знает об этом мире и совершенно точно ни черта не смыслит в том, куда и к кому ей обратиться, чтобы найти ответы. Сама она никогда в этом не разберётся, учителя ей врут, а Беатрикс играет в свои извращённые игры, но это именно она та, кто предложил помощь, как раз тогда, когда вы, подруги, отказали ей в этом. Она как утопающий – всего лишь хватается за того, кто протягивает руку. Вся неприятная, совершенно простая правда, как и предполагалось, лежала на самой поверхности. Муза молчит, кажется, поражённая глубокомысленностью суждений Её Высочества. Заторможено улавливает главную мысль того, к чему кронпринцесса пыталась её подвести. — И что ты предлагаешь? Отпустить Беатрикс и позволить ей вести нас? Вступить в её ведьминский клуб? Перейти на «Тёмную сторону Силы»? Стелла усмехается ненароком приведённой отчаянной шутке, понимает, что каким-то чудесным образом вдруг оказалась введена в этот странный плешивый кружок уродцев, добровольно ищущих собственную глубоко печальную погибель. Впрочем, если это единственный способ разобраться во всей этой чёртовой мракобесии и, наконец, докопаться до сути, так уж и быть. Она немного сыграет за эту звёздную команду. — Нет никакой «Тёмной стороны Силы», мой юный падаван, — пафосно-философски подытоживает девушка, решая, что у неё всё-таки есть ещё пара часов в запасе, чтобы вступить в очередную, наверняка смертельно опасную схватку вместе с этой суицидально настроенной четвёркой. — Есть лишь наши действия и их последствия.

* * *

— Ты, должно быть, издеваешься! — злостно шипит в который раз за этот жутко долгий день Стелла, в очередной раз слушая заунывный гудёж автоответчика в трубке, когда Скай в очередной раз не принимает её звонка. Это все, по меньшей мере, кажется ей чрезвычайно странным, абсурдно глупым и тупо безнадёжным. На фоне глубокой ночи, удивительно спокойной, после всего этого странного сумасшедшего дня, оглушительно и как-то угрюмо бил водопад, что стекал из небольшого озерца на склоне горы поблизости Каменного Круга. Лес, окружающая Алфею неприглядная чаща, стал как-то незнакомо тих. Ни шума сумеречных животных, ни трепетания птиц, беспокоящих сонные деревья, ни даже противного настораживающего рычания Сожжённых, которых земная выскочка, в конце концов, одолела. Удивительно, но, наконец, прислушалась к ней, Стелле, и смело приняла свою силу уже не просто как не прошеный дар и проклятье, а как часть себя. Свою неотъемлемую суть. Жизненно важную необходимость. И превратилась. Первая фея – за последние сколько? сто или двести лет? – сумевшая обрести крылья. Стелла, в общем-то, вряд ли хоть немного сомневалась, что это будет именно она. Когда-то давно Великий Дракон даровал гришам крылья как Усилитель для построения безопасного, прославленного, грандиозного Мира и только его человеческое воплощение было способно вернуть древнюю магию в их истончающуюся, обращающуюся в бессильную волшебную пыль реальность. Это означало лишь то, что ещё не всё потеряно. Что им ещё есть, за что сражаться, даже если жестокое время неумолимо идёт вперёд, не оставляя шансов на промедление… … переваливает за полночь. Небо становится совсем чёрным, и только его тусклые сиротливые звёзды блекло горят, кропотливо проливая в мир скудные остатки своей догорающей силы. Одна из них, совсем ещё молодая, сияет на фоне своих постаревших мрачных сестёр особенно ярко. Будто возрождающаяся из белёсого алмазного пепла умерщвлённых небесных светил райская птица. Звезда Феникса. Как и её земная обладательница, ещё не запятнана она бессилием и истощённостью Мироздания, а значит, всё ещё упрямо поддерживает его существование. Стелла задумывается, бессознательно тонкими пальцами перебирая золотую цепочку на шее. После смерти отца она её так и не надевала, каждый раз оставляя удивительной красоты вещицу на самом глубоком бархатном дне старинной шкатулки. Было слишком больно ощущать её тяжесть, чувствовать трение золотого металла о кожу, прикасаться к ней, ненароком очерчивая самыми подушечками переплетение полумесяца и солнечной звезды… И знать, что дорогого сердцу дарителя уже больше нет. Слёзы сами накрапывают на бледные щёки, когда девчонка, поддавшись порыву, вдруг вытягивает из кулона жаром горящий светляк. Шар света в её ладони неистово полыхает первородным позолоченным светом, шумливо блестит взрывающимися на его поверхности бриллиантовыми искрами, невообразимо переливается тёплыми спектрами самых разных, порой даже совершенно неизвестных, цветов, рассеивая в округе свою редкую исключительную магию. Стелла ласково улыбается, утирая краем кофты свободной руки доказательства своей малодушной слабости. Ей бы тоже хотелось так: отрешится от едкого поганого страха, что годами обитает где-то на самом тёмном дне грудины да озлобленно грызёт кости, с ядовитой усмешкой натачивая из них же прутья для нерушимой, сковывающей самое нутро клетки; пуститься чудесной райской птицей в свободный полёт, расправив удивительной красоты золотые крылья; и одарить своих любимых теплом и принятием, больше не смея цеплять на лицо фальшивые, лицемерные маски великосветского обмана. Ведь, кажется, именно такими и должны быть Звёзды. Девушка снова набирает недавно вызванный номер. Коротко вздрагивает, когда северный ветер приносит через лес давно обещанный морозный холод. — Да что же с тобой не так? — полушёпотом возмущается она, совершенно не понимая причины такого жёсткого игнора со стороны друга. Они уже давно должны были покинуть пределы этого мира. Да, освобождение какой-то старой фанатичной феи (Стелла предупреждала, что на встречу с этой Розалиндой нельзя отпускать Блум одну, так как той только дай повод, и она с удовольствием найдёт на их бедовые головы ещё больше дерьма), падение защитного барьера и угроза охотящихся за рыжеволосой катастрофой (вот удивительно, правда?) Сожжённых несколько отсрочили их шикарные безбашенные планы по избеганию проблем до более благоприятных времён, то есть до их совершеннолетия, но не совсем же отменили! Так куда вдруг пропал этот идиот?! — Он не придёт. — Раздаётся из-за спины нарочито спокойный, ленивый голос. Мягким баритоном вливается в песнь ветра и играючи расползается между тонюсенькими белёсыми волосками по мраморной коже, вызывая праздные столпотворения волнующихся мурашек. Принцесса вздрагивает. Но больше и не думает удивляться его нежданному появлению. Это, кажется, уже что-то типа их собственной фишки. — Не придёт? — уточняет слегка сипло. — Не придёт, — подтверждает безразлично. Шумным шагом, скорее специально-предупредительным, чем своим естественным, пересекает черту Каменного Круга, подходя ближе к той огромной глыбе, на которой по возможности комфортабельно разместилась Её Высочество. Тоже садится на прогретый магией камень, невозмутимо скидывая на траву под ногами, рядом с двумя собранными в дальнюю дорогу толстопузыми рюкзаками, ту тяжёлую плечевую перевязь, которую специалисты носят изредка, на профессиональных заданиях. — И ты меня не отпустишь. — Даже не обидчиво или угрюмо звучит её голос. Не вопрос. Не мелочное любопытство. Просто, кажется… попытка заполнить пустоту между ними словами. Она всегда так делает. Вместе с ним молчание выглядит слишком… глубоким. Интимным. Сокровенным. В нём слишком много всего. И от этого только страшней. Потому что «здесь и сейчас»… его будто бы не существует. Не для неё. Потому что Стелла живёт мечтой о призрачном будущем, не смея верить, что оно когда-либо случится. А если она откроется раньше времени… — Не отпущу, — выдыхает он уверенно. Только обречённо как-то. Возможно, бесконечная погоня за собственным мейтом, наконец, начала его утомлять? Все попытки стать ей надёжным другом, никогда и ни за что не смеющим претендовать на что-то, чего девушка не сможет ему предложить; все разы, когда он, сокрушительно наступая себе на горло, открывал ей свои самые потаённые мысли, порой глубоко личные заветные желания, требуя в ответ всего-то пресловутой жалкой честности; все усилия, которые он прилагал, чтобы расположить её к себе и показать, что за видом грозного, жестокосердного солдата ещё осталось что-то человеческое, лишь бы она хотя бы единожды обратила на него внимание, когда ей будет необходима поддержка, помощь, ладонь, готовая без лишних слов принять её руку… Все они были свалены куда-то в голодную бездну. Чёрную дыру, из которой не способен вырваться даже самый тонкий, юркий солнечный луч. Поглощены молчаливой пустотой и утеряны в безвременье. — Я сделаю для тебя всё… Она ведь даже не понимает, насколько действительно это его “всё” истинно. Разрушительно. И опасно. — … но не это. Не отпустит, нет. Просто не сможет. Не хватит ни решительных сил, ни твёрдой стойкости. Пойдёт за ней цепным верным псом по одному только мановению сладкого голоса: в другой мир, на край света, даже если придётся окунуться в самую бездну; станет живым щитом, что в любой момент прикроет от мечей врагов и тёмной магии недоброжелателей; добровольно преклонит колени, охотно признавая единственное в его жизни честное поражение; и сложит к её ногам собственные кости в последней битве, если эта дань будет единственным, что позволит ей победить. Но отпустить её одну… — Тебе достаточно просто попросить. И ты получишь В С Ё. Сол не произносит этого вслух. Ему и не нужно. Стелла слышит это признание своим гулко трепыхающимся, напуганным сердцем. И правда эта ранит её. Она не готова к ней. Как и не готова к словам, что самовольно слетают с её сухих искусанных до противного металлического привкуса крови губ. Впервые за долгое время… она открывается: — Я боюсь тебя потерять. Свой же задушенный хрип для неё – незнакомый. Скатывающиеся по подбородку солёные капли – жгут изнеженную кожу не хуже кислоты. И только солнечный светляк на её ладони продолжает гореть всё также упрямо. Звёзды сильнее людей. Им сожалеть не дано. Впервые за вечер мужчина поворачивает голову в сторону девушки. Медленным взглядом путешествует по светлому лицу, разглядывая крапинки чистого золота в глубокой синеве глаз, хитросплетения редких созвездий, искусно уместившихся на белых щеках, розовые нервозно поджатые губы. Простодушно усмехается, делая очевидный вывод: — Ты меня не потеряешь. Блондинка давит из себя отчаянную улыбку да качает в потерянном неверии головой: — Ты не можешь этого знать. А если всё зайдёт слишком далеко? — боязливо вставляет. — А если что-то пойдёт не так?.. Девчонка уже давно привыкла не сметь надеяться на чудо. И в той жестокосердной бойне, которую решила обыграть для них алчная, безучастная Вселенная, потери были неизбежны. В конце концов, они всего лишь люди. Да, могущественные. Да, властные. Да, самодержавные. Но всё же люди. — Кто мы все? — насмешничает вдруг девчонка, вспоминая старинные гобелены, устилающие величественные стены родового дворца, дабы поведать его обитателям свою историю, и множественные надписи на забытых языках, которые оставили их мудрые предки. — Всего лишь кости да звёздная пыль. Слабые. Нежные. Хрупкие. Сильва растягивает губы в доброй усмешке. Может, они и не бессмертны, может, они и не всесильны, не всемогущи, но есть у них кое-что, что отличает их от Великих. Они всё ещё люди. Упрямые, дерзкие, безрассудно смелые. Способные ощущать, чувствовать, одухотворять. В этом и кроется самая сильная магия. — Я вернусь к тебе. Он не злостно шутит, не грязно лжёт, ехидно не прекословит. Просто губами обещает то, в чём давно уже поклялось его сердце. Он не из тех, кто обратит в хрупкий лёд и безалаберно разобьёт, как изящную фарфоровую статуэтку; не из тех, кто сожжёт дотла и разотрёт в едкую пыль истлевающие посмертные угли. Он из тех, с кем только вместе и твердолобо до самого конца. Из тех, с кем всегда и навечно. — Даже если кости мои станут пеплом, а душа – лунным светом. Стелла смотрит на него отчаянно. Внимательным взором исследует короткостриженые послушные волосы, изучает глаза цвета буйного, штормового неба, в окружившей их темноте кажущихся совсем чёрными, пухлые алые губы и многодневную, наверняка, ужасно колючую щетину. И медленно переводит взгляд на расстеленный прямо над ними внушительный, царственный небесный покров, что всё ещё верно успокаивает взволнованную землю светом тысячи и миллионов небрежно разбросанных по нему алмазов. В звёздах этих – сила и стремление. Неумолимая быстротечность людских жизней, несокрушимая мощность царей, что возвеличивают себя до Богов, да бессмертие Святых, однажды подчинивших себе саму Вселенную. Госпожа Луны и Солнца не привыкла кого-либо о чём-либо просить. Но сейчас она молит их о благословении. И если всё ещё с момента рождения Мироздания предопределено, то пусть их тяжёлый и тернистый путь окончится… успокоением. В конце концов, все они – лишь люди. Всего-то кости да звёздная пыль. Так пусть же хоть в одном из них будет больше звёзд, чем костей. — Знаешь ли ты об одной древней легенде?.. — вдруг подаёт фея голос, и убаюкивающая, обволакивающая текучесть её переливающегося тихой серебряной капелью голоса томной щекоткой путешествует по коже мужчины, сладко вороша чувствительные волоски, заставляя взволнованные табуны мурашек собираться в безумные стайки даже по внутренним органам, — … о том, что жизни членов королевской династии Солярии неразрывно связаны с небесными телами, которые рождаются в одно с ними время… Сол ошарашенно замирает, ослеплённый догадкой. Да, эту легенду он знает. Когда-то давно, в быстро проходящей юности, будучи всего-то истерзанными непрекращающейся войной мальчишками, сидели они в лагере у костра да травили страшные байки под горькую далеко не качественную выпивку, незаметно стащенную у старших членов отряда. Сказку рассказывал только вступивший на престол Андреас Эраклионский, со своим новым великосветским статусом дорвавшийся до большинства погребенных под прахом веков секретов королевских домов Иного мира. И была одна из тайн настолько поразительна, что не смог он удержать в себе непристойного желания не разузнать у служащего вместе с ними тогда наследника солярийского, принца Радиуса, правдива ли легенда. Будто бы есть в чертогах древнейшего королевского дворца Солярии не только пещеры, наполненные прогнившими сундуками с отсыревшими свитками, на которых когда-то первые гриши записали самые могущественные как светлые, так и тёмные заклинания; не только сокровищницы, наполненные несметными драгоценностями: редчайшими металлами и утерянными каменьями, драгоценность которых сейчас и нельзя было бы оценить в полной мере; не только старинные мраморные залы, нога человека на которые не ступала уже многие века; но есть и самое необыкновенное, поразительнейшее из чудес – Волшебный Планетарий, отражающий в себе всю бескрайнюю Вселенную: разделённые теперь магией Первый и Иной миры, все планеты и астероиды, гигантские лучезарные Звёзды и губительные всепоглощающие Чёрные Дыры. И безраздельно властвовать над Планетарием имели силу и право только потомки сильнейших из гришей, первых Святых: Александра Великого и Санкта-Алины. А чтобы подтвердить своё право на обладание столь огромной силой, рождались вместе с новыми наследниками и их космические близнецы. Радиус тогда только посмеялся над ними, обронив насмешливо-ехидно, мол, а как же? Почему ещё бы их древний род так долго правил не только Солярией, но и всем Иным миром? Несмотря на множество отчаянных переворотов власти, на безумных предков, что едва не сгубили все семь королевств, на не единождые падения государства, голод и разруху. Всё было просто: Хорсы, рождаясь единовременно со своими звёздными покровителями, держали в своих руках всю мощь Небес. — В день твоего рождения, — наконец, кажется, понимая происходящее, медленно растягивает Сол, на самом деле, страшась продолжать это изумляющее предложение. — На небе возгорелась новая Звезда. Самая близкая звезда, не считая Нового Солнца и Звезды Старковой, от их планеты. — Звезда Феникса, — слишком легко соглашается с ним девушка, изящным движением спрыгивая с насиженного камня. Встаёт прямо перед мужчиной, всё также продолжая бережно держать в своей правой ладони пылающую Звезду. Сильную, непоколебимую, яркую. Непреклонно хранящую свою и девчоночью жизни. Но погаси её – погаснет и её человеческое воплощение. — Когда я почти полностью выходила из под материнского контроля, она не единожды угрожала моей Звезде, — вдруг признаётся блондинка, когда специалист, так и не сумев побороть себя, протягивает к солнечному шару руку ближе. Её неукротимый жар несдержанно опаляет подушечки пальцев, но не причиняет тянущей боли как то бывает с пламенем открытого огня, а тёплом расслабляющим стекает к центру ладони да проникает магией первородной под кожу. — Достаточно всего лишь погасить Её, и моя жизнь угаснет вместе с ней, — подытоживает принцесса глухо, внимательно наблюдая, как Сила в её руке охотно ластится к стоящему над ней мужчине. Стелла теперь знает, что означает это чувство. Знает, что за опасное существо стоит перед ней. И не боится. Никогда по-настоящему не боялась, на самом деле. Теперь она это знает. — Поэтому ты возвращалась домой, — без излюбленных пространных разъяснений понимает Сильва, с трепетом чувствуя, как этот удивительный первородный огонь расплывается в его кровотоке. — Но и здесь просто так её не получится сохранить. Это слишком опасно. Поместить Звезду в какой-нибудь предмет, как девчонка это продемонстрировала с кулоном, было попросту безалаберно глупо: любая вещь имеет свою степень хрупкости, да и почувствовать такую мощь в неживом предмете куда как легче; постоянно таскать с собой на шее – велик шанс потерять. — Потому я хочу попросить тебя об этом, — признаётся еле слышимым шёпотом Стелла, подходя к специалисту ещё ближе. — Ты – Усилитель, значит, способен выдержать всю мощь моей Звезды, а будучи живым существом – скрыть её магию. Сол с минуту вникает в странное предложение Госпожи Луны и Солнца. А когда понимает, что именно имеет девчонка в виду, не может поверить в услышанное: — Хочешь поместить свою Звезду в… меня? — Она защитит тебя, в минуты опасности оберегая ваши жизни, а ты скроешь её, спрячешь от наших врагов, от всего мира, — шелестит одними губами блондинка, на самом деле, не зная, что именно пытается сделать: убедить Сола в своей безумной правоте или просто заставить подчиниться. Впрочем, вряд ли ей действительно было необходимо распыляться в стольких изъяснениях. Сильва был согласен ещё до того, как она предложила ему этот отчаянный план. Если это могло убедить её в его преданности, честности, намерениях… так тому и быть. — Ты уверенна? — лишь невзначай интересуется он, не из-за боязни за собственное благосостояние. Ему лишь важно знать, что о своём решении принцесса позже не пожалеет. — Сделай мы это, и именно от моей жизни будет зависеть твоя. — Именно поэтому у тебя будет ещё одна причина не сметь меня покинуть, — непреклонно заявляет Заклинательница Солнца, вдруг снова делая шаг ближе и уже смело пересекая черту чужого личного пространства. Нетерпеливо, не смея давать себе времени на бесполезное промедление, хватается самыми кончиками пальцев за край мужского форменного свитера и тянет ткань одной рукой вверх, оголяя твёрдый мускулистый торс. Сол помогает девушке стянуть с себя лишнюю тряпку, выкидывает безучастно в сторону, не смея прерывать сошедшегося зрительного контакта. Мирно ждёт действий со стороны феи. Стелла опускает подсвеченный плавленым золотом взгляд. Не сдерживает в себе удивлённого вздоха, когда лицом к лицу встречается с олицетворением своей истинной сути, вбитой несмываемыми чернилами под чужую кожу. Объятая пламенем птица. Великий лучезарный феникс, что умирает и возрождается из собственного пепла. Что, словно Солнце, скрывающееся за кромкой горизонта при наступлении тёмной кровожадной ночи и восстающее из собственной всеразрушающей тени в начале дня. А на длинной цепочке, на шее – простой медальон: серебряная пластина, с искусно вырезанными на ней солнечными лучами, да по центру округлый чёрный обсидиан, как бы закрывающий собой дневное светило. Девушка усмехается, разгадывая эту очередную странную параллель между ними: на её шее – Полумесяц, освещённый Звездой; на груди Сильвы – Солнечное Затмение. Стелла решается и начинает с малого. Опускает подушечки пальцев на чужую руку, робко обхватывая массивное в сравнении с её запястье в свои тиски. И птица на мужской груди радостно вздрагивает, взбивает неудержимо крыльями, и огненные перья её покрываются тончайшей позолотой, рассылая со стремительно ускорившимся кровотоком по венам чистую магию. Дыхание перекрывает. Рёбра болезненно ноют, будто стянутые железным корсетом, для надёжности – прошитые колючей проволокой; замершие лёгкие залиты калёной ртутью, и жар от них струёй обжигающей поднимается по трахее, ядовитыми парами въедаясь в стенки глотки; а диафрагма – кровавое решето, натянутая посреди грудины иссохшая мышца, постепенно осыпающаяся прахом. Девичья ладонь взбирается почти невесомыми прикосновениями вверх по мускулистой руке, в изнеженной ласке очерчивает плавную линию крепкой шеи. Все мышцы в теле напрягаются до предела. Натягиваются сухожилия. Бьют тревогу нервы. И вдруг... кто-то переключает рычаг. Вдыхает в уже омертвевшие, истлевшие тела жизнь. Перезапускает Вселенную. Дарит второй шанс на прощение. Голову окутывает дурманом, мозг будто бы размягчается и выбрасывает в кровь неожиданную порцию "гормонов счастья". Всеобъемлющее наслаждение умиротворяет истерзанное тело. Долгожданный покой настигает утомлённую душу. Сладостное блаженство возносит десятикратно усилившиеся и свои, и чужие чувства до небес. Сильва неосознанно откидывает голову назад, тихо роняя с едва приоткрывшихся губ беззвучный, вымученный, гортанный почти-стон, и Стелла жадно глотает его, когда сильные руки, в какой-то неизвестный момент оказавшиеся на её бедрах, сжимают до тянущей, зудящей, такой одуряющей боли в костях, грубо толкая вперёд, впечатывая в мощное тело напротив. Тонкие пальчики крепче вцепляются в подставленное для опоры сильное мужское плечо, ноготками короткими слегка царапая грубую кожу, впивается так сильно до красных отметин, до синяков, с наслаждением чувствуя, как та мнётся и горит под её прикосновениями. Также мощно горит в её руках Звезда, когда тыльной стороной держащей её ладони обводит она хитросплетения чёрных резких линий, и райская птица нежно ластится об её прикосновения, лучезарно воспевая древние позабытые песни, смиренно преклоняет перед хозяйкой своей безраздельной голову. Это какое-то древнее шаманство, запрещённое таинство, благословенная тантра. Не бывает так, что незначительные прикосновения заставляют одновременно полыхать, словно тысяча возгоревшихся Солнц, и плавят своей мягкостью, будто тело твоё – всего-то безвольный пластилин. Что на душе воцаряется невиданный ранее, благостный штиль, будто смертельная гроза, разбившая тебя в щепки, разобравшая на атомы, уничтожившая до основания, наконец, закончилась. Что обыкновенная близость с человеком становится чем-то священным, роковым, сакральным, и даже дышать одним воздухом становится уже недостаточно. — Готов? — невесомым шёпотом мажет губами по напряжённой мужской скуле фея света, беззвучно шипит, царапаясь щекой нежной о колючую его щетину. Солнечный шар оказывается перед мощной грудной клеткой специалиста, и с каждым вдохом рёбра его будто всё больше раскрываются, собираясь смело принять и заключить в себе жизнь и силу своего соулмейта. — Если ты готова, — только и отвечает воин, в ласке изнеженной, томительно медленной оглаживая область девичьего бедра, где находится его собственная метка. И душа расщепляется на молекулы. Покидает пределы тела. Растворяется в пространстве, наконец, оказываясь полностью свободной. Это волшебнее всякой известной ему магии. Восторженнее самой громкой победы. Соблазнительнее, чем шёпот верной Тьмы. Желаннее, чем целая Вселенная. Стелла послушно кивает. И будто разом осмелев, вдруг толкает огненный шар прямо в его грудину. На первых порах Звезда обжигает кожу, испепеляет мясо, сжигает нервы. Всё нутро воина буквально сотрясается, изничтожается, стирается в безмолвную пустоту под её непреклонной первобытной силой. Но выдерживает. Стойко. Упрямо. Непоколебимо. Звезда беспрепятственно добирается до самого сердца и, словно именно оно всегда было самым надёжным и крепким её домом, обосновывается там; с каждым ударом несущего жизнь органа растекается магией первородной по венам, расходится непостижимым пожарищем по сосудам, обволакивает кости, закаляя их в сталь. И вместе с единственным ушедшим источником света мир вокруг мужчины и девушки жалко меркнет. Теряет привычные краски. Блекнет и растворяется. Сол смотрит на фею пристально, жадно. Поглощает одним только взглядом. Заглядывает в самую её душу. Изучает. Нежит. Ласкает. Подобострастно преклоняется, слепо обожает, свято желает. Мечтает. Стелла чувствует, что тонет, будто шторм чужих глаз обратился в реальность и перевернул вверх дном её хлипкий, давно пробитый челнок. Что её затягивает, словно погребальным болотом, куда забрела она с лёгкой подачи насмешливого Мироздания. Что кусочек за кусочком постепенно сжирает её заживо, проникает в открытый кровоток и слабые кости родная, притягательная, любящая её до безумия Тьма. Неизвестно, кто первым теряет контроль. Но их губы оказываются соединены в одно. И поцелуй дарит какие-то доселе неизведанные, совершенно незнакомые чувства. Сносит сокрушительным цунами крышу, дурманит отравой гадко-ядовитой разум, кроет как от самого мощного прихода после нескольких пакетов героина. До остановки пульса. До беспамятства. До потери самого себя в другом человеке. И уже не ясно, где заканчивается он и начинается она. Как будто никогда и не было этого чудовищного разделения одной души на два тела. Будто они снова, как ещё до самого рождения, – одно. Целое. Безраздельное. Так, что окончательно и бесповоротно. Так, что сладко до боли. Так, что смертельно. А, может, наоборот? Наконец, оживая? Чувствуя чужой пульс, как свой собственный; содрогаясь от морозного ветра по коже, прижимаясь до отчаянного ближе, теснее, наслаждаясь теплом желанного тела, о котором не смели мечтать; утопая в запахах осеннего леса и перемежающихся вкусах друг друга. Горькость металла и древесная свежесть. Чуткая сладость земляники и терпкость лесных ягод. Из горла мужчины вырывается глухое утробное рычание, и девушка нетерпеливо-болезненно стонет ему в ответ. Сильные пальцы, едва не выворачивающиеся от жёсткой ломки в пагубном желании яростно подчинить и обладать, невпопад внутренним метаниям с запредельной нежностью исследуют бархатную кожу женского лица, почти невесомо обводят точёную линию скул, острого подбородка, тонкой шеи. Стелла млеет от этих касаний. Натурально плавится, словно оставленный на сумасшедшей жаре шоколад. По коже скачут тысячи проворных мурашек, и каждая клеточка тела непроизвольно сокращается, будто на секунду умирая и возрождаясь вновь. Заклинательница Солнца чувствует себя на пороге чего-то большого, неизведанного. Всеобъемлющего. То, что между ними происходит – нереально. Сфабрикованная химия. Навеянный пагубными чарами морок. Горячечный бред. Несбыточная мечта вдруг обращается в реальность. Призрачное будущее исчезает с предполагаемых горизонтов. А "здесь и сейчас" размывается в незримом пространстве, обещая двум отчаявшимся половинкам одной души ещё одну вечность в запасе. Так не бывает: волшебно, воодушевляюще, желанно. Сходя с ума от прикосновений, растворяясь в любимом запахе, добровольно отдаваясь без остатка в раболепное подчинение. Так не должно быть: страстно, мокро, ненасытно. Их языки переплетаются, борются за лидерство, за всецелостное обладание, безвольное повиновение. Без смущения, какого-либо стеснения или кроткой робости знакомятся между собой, с неутолимым голодом изучают друг друга, спариваются в умопомрачительном поцелуе, не желая расставаться больше ни на миг. Оба ничего не понимают. Целиком и полностью отдаются первобытному, внезапно захватившему их порыву. Предаются инстинкту, что с самого момента рождения вёл их друг к другу. Даже если разделяли годы одиночества. Даже если от рождения за каждым закреплены разные статусы. Даже если противились этой связи. Даже если истинные сущности их – полные противоположности одна другой. Тонкие девичьи руки путаются в его волосах, ненароком цепляются и оттягивают короткие пряди, вызывая в ответ неожиданное довольное рычание. Сол впервые в жизни чувствует себя… настолько преисполненным силы. И в грохоте тишины различает за ударами своего сердца чужой бешеный, до последней миллисекунды равный его собственному, ритм жизни, которая теперь неотрывно связана с его. Зависит от него. Жизнь его маленького беззащитного мейта. Жизнь великой непоколебимой Звезды. И вдруг в самые розовые губы мужчина впервые искренне счастливо улыбается, понимая одну прекрасную вещь:

Принцесса подарила ему самые яркие Звёзды.