***
Всю последующую неделю по всему восточному побережью центральной Японии не прекращая лили дожди. В ночь вторника погода сказала своё окончательное и бесповоротное «фи» и зарядила такими февральскими грозами, каких в Токио не было последние несколько лет. Эту ночь Мегуми перенёс с трудом, среда далась ему ещё тяжелее. Цумики осталась дома и уже подумывала везти брата в больницу, если тому не станет лучше, но к вечеру температура спала, и лихорадка немного поотпустила изнеможённое жаром тело. Так сильно Мегуми не заболевал очень давно: с начальной школы, наверное. Сестра с умным видом сообщила, что это нормально, и что в его возрасте организм часто даёт сбои из-за гормонов и стресса, так что бояться нечего. Мегуми начинало бесить, что в последнее время всё, что бы с ним ни происходило плохого, оправдывалось его возрастом, гормонами и стрессом. «Ты последние дни плохо выглядишь: не из-за простуды, а вообще. Если тебя что-то беспокоит — можешь рассказать мне», — перед сном сказала Цумики, убирая со лба брата холодный компресс и оставляя на тумбе лекарства на завтра. Уже и она заметила, что с ним что-то не то. Даже он сам это понял… Эти сутки Мегуми провёл в бредовом состоянии, когда сон чередовался с головной болью, боль сменялась сумбурными мыслями о школе, о Годжо-сенсее, о том, что случилось между ними, и о том, что могло или не могло случиться в будущем; мысли вновь плавно возвращали его ко сну, и он засыпал на час или на два. Мегуми просыпался в поту с жаром и жуткой слабостью, старался отдышаться, привести себя в порядок, но реальность тонко переплеталась с его снами, и вот он снова думал фантазиями, плохо соображая не то из-за температуры, не то из-за обострившихся чувств, от которых и раньше не было покоя. Было ли глупо отмораживать себе поджилки на крыше, лишь бы прогулять урок? О да, это была одна из наитупейших вещей, которые он совершал. Чувствовал ли он, что поступил неправильно? Нет. Пусть сейчас носом было не вдохнуть, горло драли кошки, а по каждой клеточке тела разлилась концентрированная карболовая кислота, он не жалел о том, что прогулял урок, и о том, что заплакал, тоже не жалел. Достаточно было вспомнить, как учитель успокаивал его, какой нежный у него был голос и какими приятными были те поцелуи, чтобы стыд вперемешку со сладким смущением горячими каплями начинал стекать вниз живота, где уже давно порхали бабочки, стягивая собой внутренности, разгоняя кровь, нагревая лихорадящее тело. И сколько бы Мегуми ни вдалбливал себе в мозг, что забота — это нормально, и что не все на свете обделены ею, как он, всё было без толку. Он трепетал от воспоминаний о нежности, которую он себе навоображал, краснел от фантазий на тему «что могло быть дальше» и ненавидел себя за предыдущие два пункта. Он не контролировал ни своё тело, ни свои мысли и оттого ощущал беспомощность перед тем, что чувствовал и что думал.***
К четвергу Мегуми, отпоенный горькими таблетками и тошнотворными сиропами, наконец снова стал походить на человека относительно здорового и здравомыслящего, так что после обеда в дом с разрешения сестры вновь нагрянули гости: на этот раз они явились с толстой пачкой домашних заданий, пакетом всевозможных булочек из «Всё по 100 йен» и хорошим настроением. Юджи с Нобарой, конечно, были взволнованы болезнью друга, который отродясь не болел, но выглядеть неприлично счастливыми им это нисколько не мешало. Все трое устроились в комнате Мегуми, заняв собой кровать, стул, стол и кресло: стол завалили конспектами с пропущенных уроков, в кресле у окна, беззазорно закинув ноги на мягкую сидушку, устроился Юджи, Нобара заняла место за рабочим столом Мегуми и взялась за разбирание магазинного пакета с «вкусняшками», а хозяина комнаты, как самого больного, немощного и несчастного из их компании, отправили в постель, ибо пациент должен пребывать в кровати, а не где бы то ни было ещё. Фушигуро молча разглядывал лица одноклассников, ожидая, когда же его посвятят в причину всеобщего веселья и жизнерадостности, но физиономии Нобары и Юджи продолжали светиться, а ему ответа всё не давали и не давали. Вот те ж… Знают же, что Мегуми любопытен до безобразия и быть «не в курсе» не любит — специально ведь ничего не говорят, чтобы разогреть интерес. — Сдаюсь. Случилось что-то хорошее? — Я же говорил, что и пятнадцати минут не протянет! — Юджи звонко похлопал в ладоши и протянул Нобаре руку ладонью вверх. Девушка извлекла из кармана юбки купюру в тысячу йен и отдала Итадори. — Мог бы и подольше продержаться, — проворчала себе под нос она и пересеклась убийственным взглядом с лучезарно улыбающимся Юджи. — Ну, скажи ты ему уже! — парень заговорщицки хихикнул и дружески подмигнул подруге. — Сама знаю, нечего мне тут указывать! — Кугисаки смущённо перевела взгляд на окно, набрала в грудь побольше воздуха и на выдохе сообщила волнующую новость с притворным безразличием: — Кхм… В общем, мы с Маки поговорили сегодня, и она предложила мне встречаться. Я согласилась, — она неловко улыбнулась своим словам и продолжила возиться с магазинным пакетом, хотя всё уже было разобрано. Юджи с неприкрытым восторгом смотрел то на Нобару, то на Мегуми, ожидая реакцию последнего. — Поздравляю. Рад, что у вас всё получилось. — Э-э-э, прозвучало так, будто ты ваще не рад! Ну круто же, скажи! Круто! Круто! — Юджи ждал от друга тех же восклицаний, прекрасно зная, что не получит их. — Круто, — вторил ему Мегуми. — Ну Мегуми-и-и… — Отстань от него. Ему и своей личной жизни хватает. Пауза. Тишина. — У Мегуми есть личная жизнь?.. — вопрос, преисполненный неподдельного удивления. — У меня есть личная жизнь? — вопрос, преисполненный ещё большего удивления, потому что о своей «личной жизни» Мегуми тоже до этого как-то не слышал. Кугисаки тяжело вздохнула и который раз сама себе поразилась: как она вообще может общаться с этими простофилями? — Я при детях ничего объяснять не буду, — отрезала Нобара и запихнула пустой пакет в карман, чтобы, спустившись на кухню, сунуть его под раковину в пакет к остальным пакетам. — Вообще-то, обсуждать личную жизнь Мегуми без Мегуми — неприлично! — Я имела в виду тебя. Хотя признаю: вы оба дети. — Вот, значит, как, да? Как цветы Зенин выбирать — это сразу ко мне, а как девчачьи разговорчики — это я ребёнок? Тьфу на вас, — Юджи надул губы и щёки, руки скрестил на груди. Так он просидел секунд десять, пока усидчивость парня не подсказала ему, что её у него нет. Юджи с забавным звуком выплюнул воздух из щёк и, расплывшись в улыбке, обратился к своим наблюдателям: — Ладно-ладно, так уж и быть, можете пообсуждать свои дамские секретики. Фушигуро, с тебя рассказ о твоей «личной жизни», — парень скинул конечности с кресла, твёрдо встал на пол, разогнул и согнул пару раз затёкшие от сидения в одной позе ноги и направился в сторону двери, пытаясь на ходу вспомнить, остались ли у Мегуми дома чипсы с сыром, или последнюю пачку они доели на выходных. — Пойду поем, что ли. — Не заблудись на кухне. — Окей~ Юджи ушёл, нисколько не обиженный тем, что его «выгнали». Кугисаки в их компании время от времени играла роль личного психолога, так что и с Юджи, и с Мегуми ей уже доводилось говорить на темы «не для всех». Особенно примечателен был случай в средней школе, когда ей пришлось лично объяснять «непросвещённым олухам» связь между пестиками, тычинками и рождением детей — с тех пор и началась её консультационная деятельность душевного доктора без лицензии. Как ни крути, с лицензией или без в их трио должен был быть хотя бы один человек с EQ* выше минимального. — «Личная жизнь»? Серьёзно? Можно было бы и что-нибудь пореалистичнее придумать, — Мегуми устроился на кровати поудобнее, ощущая себя вполне комфортно в обществе подруги и в глаза не видя нависшего над ним грозовой тучей подвоха, — так о чём ты хотела поговорить? — О твоей личной жизни, — как ни в чём не бывало ответила Нобара. Взгляд Фушигуро ожесточился, и лёгкость атмосферы, которая была тут с Юджи, испарилась. — Ну говори: я послушаю. Кугисаки давно готовилась к этому, но сейчас, оказавшись рыбой на берегу, поняла, что по-настоящему подготовиться к такому разговору просто невозможно. Девушка наклонилась к своей школьной сумке, брошенной у ножки стола, и со спокойным видом достала оттуда бумажный конверт, лежавший особняком от остальных конвертов с домашними заданиями от учителей. — Это от Годжо-сенсея: просил, чтобы ты распечатал его сегодня, — её голос походил на изысканное ювелирное изделие, каждая деталь, каждое интонационное изменение которого имели смысл и цель, ведя диалог к определённой теме, на которую гостья вознамерилась вести высокую беседу. — Он всю неделю спрашивал о твоём самочувствии и когда ты выйдешь в школу — переживает, похоже. Мегуми не ведал, зачем ему эта информация, однако он совершенно точно хотел её знать. — Спасибо, — парень принял конверт из протянутой руки и хотел было его распечатать, но не исчезающий со стороны взгляд заставил его с этим помедлить. — Ты вроде о моей личной жизни поговорить хотела, а не о Годжо-сенсее. «Святая простота: это же одно и то же». В последние дни с Кугисаки много чего случилось: её злосчастная личная жизнь, которая не могла устроиться уже очень-очень давно, круто перевернулась, она разобралась в себе, ощутила удовлетворение от взаимной симпатии, пережила первый поцелуй и даже получила намёк на продолжение. Сложно описать чувства подростка, влюбившегося в первый раз. Это была её первая серьёзная влюблённость — было много и «до», но всё это было совсем не то — и ей больно было представлять, что эта любовь могла быть невзаимной или отвергнутой, и неизмеримо гадко и страшно становилось от мысли, что «невзаимной» и «отвергнутой» могла оказаться любовь Мегуми — конечно, это не её любовь, но Мегуми её друг, и если Годжо-сенсей до сих пор ему ничего не объяснил, это должна сделать она. Не просто так Фушигуро прогулял тот урок в понедельник и не просто так выглядел раздавленным после встречи с учителем. А что будет, когда произойдёт что-то действительно серьёзное? Мегуми поймёт всё слишком поздно, или Годжо-сенсей отвергнет его, не дав в себе разобраться? Она размышляла над этим с понедельника: когда заметила смятение на лице Мегуми перед уроком истории и когда увидела его пятнами раскрасневшиеся щёки после возвращения из медпункта — уже тогда в ней укоренилась мысль, что Мегуми такого не заслуживает. Никто такого не заслуживает. А Годжо не заслуживает Мегуми, раз довёл ситуацию до крайности — слёз и психосоматики. Лезть в чужие отношения — ужасно, и именно этой позиции она придерживалась последний месяц, ни словом не вмешиваясь в личную жизнь друга, но настало время пролить свет на ситуацию. Хотя бы ради Мегуми. — Ты понимаешь, что испытываешь к Годжо-сенсею? — она спросила в лоб, не видя смысла ходить вокруг да около — Фушигуро это только разозлит и вызовет лишнюю насторожённость, которая ей совсем не на руку. Лучше не медлить, а оторвать быстро, как липучий, въевшийся в кожу пластырь. — Что испытываю к Годжо-сенсею?.. — вопрос вверг Мегуми в смятение. Слишком уж неожиданным он оказался. — Ну, уважение… восхищение… возможно?.. — Всё с тобой ясно, — девушка ногой оттолкнулась от рабочего стола и на стуле прокатилась до середины комнаты, остановившись напротив Мегуми, чтобы удобнее было вести беседу. Она втянула в грудь воздух и медленно выдохнула. — Тогда на этот вопрос отвечу я: ты по уши влюблён. Вот так просто? Вот так просто. Не медлить. Не сомневаться. С Мегуми нельзя сомневаться, иначе он тоже начнёт сомневаться, их разговор превратится в клубок сомнений, и в конце концов никто никому ничего не докажет. Мегуми смотрел на неё с открытым непониманием и отголоском страха на дне голубых глаз. Не сказать, чтобы она не понимала, почему Годжо-сенсей ничего ему не говорил: Фушигуро с детства был слишком чувствителен и эмоционален, сколько бы ни пытался от этого избавиться — Годжо не дурак и наверняка это заметил, но с его стороны всё равно было слишком жестоко молчать. — Послушай, я в курсе, что ты до этого ни в кого не влюблялся, но в этот раз лучше об этом забыть. Он плохой вариант. Ничего хорошего из этого не выйдет. — Не понимаю, о чём ты, — и впрямь не понимал. — Он разобьёт тебе сердце. — Всё ещё не понимаю… — Мегуми сглотнул, находя логическую связь между вопросом о Годжо-сенсее и текущими заявлениями, но всем своим существом сопротивляясь пониманию и принятию этой связи. — Я говорю о Годжо-сенсее и о твоих чувствах к нему, — голос Кугисаки источал безграничное терпение. — Интрижки «учитель-ученик» только в романах хорошо заканчиваются. Не лезь ты во всё это, оно тебе не нужно. То, что он довёл тебя до слёз в понедельник, уже о многом говорит. Помимо этого… — Интрижки? Романы? Довёл? Что ты несёшь? — в голосе парня сквозила паника. Он знал, что слышит правду, но не хотел её принимать, как если бы она вбивалась в него силой через кнут и плётку. Не покидало чувство, что он не должен был слышать этого здесь и сейчас, что это неправильно и ход событий нарушен этим диалогом. — Ты явно что-то не так поняла. Нобара не торопилась отступать. — Всё я правильно поняла. И ты, и он — вы оба хороши. Ты — потому что начал испытывать к нему чувства, а он — потому что не пресёк их на корню и позволил им развиться в то, что есть сейчас. — Подожди. Ладно, возможно, мне симпатизирует учитель, — Мегуми сказал это и осёкся. Прозвучало как признание. Нет, даже хуже. Прозвучало как признание самому себе. Парень неловко помолчал и прочистил сдавленное спазмом горло. — Кхм. С чего ты взяла, что он позволил чему-то там развиться? — Его слова, которые он говорил про чувства и привыкание, его интерес к тебе на уроках, и когда тебя на них нет, эти «особенные» домашние задания, хотя за весь месяц он не передал ни одного задания никому из отсутствующих — правда считаешь, что всё это делалось без задней мысли? — Годжо-сенсей просто помогает мне с историей. — Ты пялишься на него целыми уроками, в облаках витаешь, а потом плачешь впервые с начальной школы, потому что он что-то не то сказал или сделал. А он… он понёсся к тебе на крышу, стоило мне сказать, что ты там. Думаешь, я поверю, что между вами ничего нет? — А что между нами есть? — этот наивный вопрос, выданный с той целомудренной простотой, на которую способны только ангелы и совсем маленькие дети, выбил Кугисаки из колеи. А действительно, что может быть между парнем, который и в своих-то чувствах разобраться не может, и учителем, который до сих пор ему об этих чувствах не рассказал? Хотя общая переменная между ними, очевидно, всё же есть… — Чувства. У вас есть чувства друг к другу, и это проблема. У тебя — влюблённость или любовь, у него… Не знаю, что у него, но вряд ли что-то серьёзное. Мой тебе совет: не лезь к нему. Что бы он ни передал тебе в этом «домашнем задании», — она кивнула на конверт, — не реагируй; отпусти и постарайся забыть, — для пущей убедительности своего выступления Нобара продолжила, хотя уже знала, что наговорила достаточно: — Ему на этой неделе призналось семь семпаев и двое из параллели, и всем он отказал. Только подумай, какие у тебя шансы? Мегуми слушал её, понимал смысл её слов, но по отдельности, будто для того, чтобы осознать предложение, требовалось гораздо больше времени, чем момент, в котором она говорила. — Шансы на что? — голос Фушигуро по собственной воле решил провалиться в хрипотцу — настолько не хотелось слышать ответ. — На взаимность, Мегуми, на взаимность. Любить невзаимно — это пытка, которую ты не потянешь, уж я-то знаю. Лучше бы ты отказался от этой затеи, — Нобара кивнула сама себе, надеясь тем самым выглядеть убедительнее. — Даже если он согласится встречаться с тобой, это будет просто одолжением. Зачем такому популярному человеку, как он, в партнёрах незрелый юнец вроде тебя? У вас с ним слишком большая разница в возрасте, он избалован вниманием и девушек, и парней, так что не удивлюсь, если он ещё и бабник: воспользуется, бросит — тут всё просто. В дверь постучали. Голос Юджи прервал монолог Кугисаки: — Девчат, ну я заколебался там один сидеть! Завязывайте! — видать, понял, что разговор затянулся, и пришёл Мегуми на выручку. Нобара многозначительно глянула на конверт: — Мы ждём на кухне. Спускайся, как переоденешься, — и удалилась за дверь, вместе с Юджи направившись на первый этаж. Мегуми с сомнением покосился на бумажный конверт от Годжо-сенсея. Глаза боятся — руки делают. Он взял конверт и распечатал его. Внутри было несколько листов А4: два — исписанные широким иероглифическим почерком учителя конспекты уроков, один — распечатка с какой-то таблицей, ещё один — сложенный пополам листик с надписью на внешней стороне: «На обиженных воду возят, но, если злишься, можно вылить пару ведёрок и на меня». Мегуми выпрямил лист и обнаружил на нём короткое письмо с жанровыми особенностями объяснительной и жалобы:«Приветствую, мой дорогой ученик! — начало было обнадёживающее. — Ты наверняка уже догадался, что твой учитель тот ещё сукин сын. Позавчера я всё хотел извиниться, а в итоге сделал только хуже — сам видел. У меня всегда так. Похоже, я безнадёжен. Прости, что я такой пропащий человек: ничего не могу с собой поделать. Я слышал, ты заболел. Хотел позвонить, узнать, как у тебя дела, но на пути моих благородных побуждений возникло препятствие: Нобара-чан и Юджи-кун объявили мне забастовку и отказались давать твой номер телефона. (Да, я ябедничаю, ничего вы мне за это не сделаете (только Нобаре-чан не рассказывай, я ещё хочу жить). В общем, вот мой номер: <…>. Если тебе будет скучно, грустно или просто будет не с кем поговорить — звони в любое время — я попытаю счастье ещё раз и попробую быть более хорошим человеком для тебя. Поправляйся поскорей. Твой, Годжо-сенсей ☺︎︎»
Внутри зародилось и поднялось от живота к рёбрам уже привычное чувство. Читать сообщение от учителя было приятно, безусловно, и даже какой-то лёгкий осадок остался, но слова Нобары — пусть он про себя и посчитал их неправдой — отказывались выходить из головы во время прочтения. Чувства, влюблённость, взаимность… Все эти термины были ему знакомы и даже в определённом смысле сопровождали его подростковую реальность (всё-таки, будучи старшеклассником, избежать темы любви и отношений практически невозможно), но лично Мегуми никогда с ними не сталкивался. Его любовь всегда ограничивалась рамками любви брата к сестре и любви друга к Нобаре и Юджи. Но Годжо не был ему другом и уж точно не был ему семьёй. Получается, подруга имела ввиду ту самую любовь, о которой все говорят? Мегуми с понурым видом бросил конверт с письмом и заданиями на смятое одеяло. Мысли зашли в тупик, и было такое чувство, что, если он продолжит об этом думать, стена тупика не проломится, а упадёт ему на голову и раздавит в лепёшку. Ай, ладно, ну чёрт с ним. У него на первом этаже сидят два диванных эксперта — вот они пусть и помогают найти выход. У этих двоих точно что-то найдётся, чтобы проломить тупик, а потом на его месте ещё и замок возвести. Парень снял влажную от лихорадочного пота пижаму, переоделся и спустился к друзьям в гостиную: те уже обуздали старинную коробку доисторического телевизора, оккупировали его диван и, пожёвывая булки вприкуску с чипсами, смотрели что-то жанра «ужасы». — А есть что-нибудь из романтики? — с порога спрашивает Мегуми, и всякое движение в комнате прекращается. Юджи посмотрел на него как на инопланетянина, Нобара поспешно выключила пультом звук и посмотрела с сомнением, но одобрением. — Там вроде был какой-то фильм, — девушка поднялась с дивана и подошла к коробке с дисками. — Так-с, сейчас посмотрим… — «Что-нибудь из романтики»? — голос Юджи содержал в себе шок, негодование и неверие — вполне оправданный спектр эмоций, если вспомнить, что доселе у Мегуми была острая аллергия на любые разговоры о романтике в своём присутствии. — Что на тебя нашло? — Он влюбился. Пытается понять, что происходит. Ну, или убедить себя, что это происходит, — будничным тоном пояснила Нобара. — Влюбился?! — Ничего подобного, — Мегуми одарил подругу взглядом, которым смотрит бравый солдат на такого же бравого предателя. Кугисаки только усмехнулась; на её лице читался скепсис, мол, ну-ну, ещё посмотрим. — По крайней мере, мне так не кажется. — Мало ли что тебе кажется. Просмотр романтического фильма с друзьями был не самым лучшим решением. Он мог сам всё посмотреть и сам всё понять, а теперь приходилось краснеть не только перед собой, но и перед встревоженным Юджи на пару с ликующей Нобарой. — Почему она вся красная? — Потому что смущена. — Почему? — Он же поцеловал её. — Все краснеют, когда их целуют? — Только не говори мне, что он тебя тоже уже… — Помолчи. Не при Юджи же. — Кто-нибудь мне расскажет, наконец, в кого влюбился Мегуми?! — Да ни в кого я не влюблялся! — Даже варёный лобстер не такой красный, как твоё лицо сейчас. Смирись ты уже, — Нобара покачала головой так, будто она вовсе не понимала всю сложность этого «смирись» для Мегуми. Ситуация стала окончательно нестерпимой, когда сюжет дошёл до финальной арки с посылом: «им не суждено быть вместе, потому что их любовь запретна». Фушигуро поклялся больше никогда не смотреть выбранные Нобарой фильмы. — Ладно, хватит на сегодня, — Мегуми выключил телевизор. — Не хочешь досмотреть? — вопрос Юджи. — Нет, не хочу. Мне не понравилось. — Теперь понял? — Кугисаки похлопала парня по плечу. — Из «запретной любви» ничего не выйдет. — Вообще-то, фильмы всё очень драматизируют, — с философской интонацией вставил свои пять йен Юджи. — В жизни всё не так плохо. — Тц. Ну всё, хватит. Я сам разберусь, что с этим делать. Не лезьте. Особенно ты, Кугисаки. И ты, Юджи, не лезь, если она тебе что-то сболтнёт. — «Что-то сболтнёт»? — Он про Годжо-сенсея. — А-а-а, про Годжо-сенсея, — Юджи с пониманием кивнул; Мегуми захотелось быть где-нибудь в другом месте, но точно не здесь. — Так всё-таки в него? — Уже сболтнула… — траурно буркнул Фушигуро и со страданием на лице прикрыл глаза рукой. — Да не, она ничего не говорила. Просто ты так смотрел на него, будто на нём мёдом намазано — я давно заметил. «Если заметил даже Юджи, дело плохо…» Мегуми вернулся в комнату, ощущая себя солдатом, чей боевой дух сломлен, а неприятель уже заносит меч над его шеей. Влюбился? А ведь и впрямь похоже… Руки пошарили по одеялу и нащупали брошенный где-то там в гордом одиночестве конверт из школы. Бумажки, распечатки, письмо… номер. Если он действительно испытывает к Годжо-сенсею именно то, о чём ему говорят, он же должен как-то это почувствовать, верно? Что ж, наша жизнь всё равно носит экспериментальный характер* — чего ему терять? Фушигуро записал телефон учителя в список контактов, так что теперь у него их стало пять: «Цумики (сестра)», «Аксолотль», «Мисс Вселенная», «Детская поликлиника», «Годжо-сенсей» (нетрудно догадаться, что два из пяти контактов в телефон вбили сами абоненты). Мегуми промаялся над телефоном минут пять, гипнотизируя номер учителя и словно надеясь, что человек, у которого его номера нет, сам ему позвонит. «Так поздно: наверняка сенсей уже спит… — мысль смердела нерешительностью, силясь отговорить Мегуми от звонка. — Но он же сам сказал звонить в любое время, так?» Парень набрал номер. Гудок… гудок… гудок… Казалось, прошла целая вечность, прежде чем бесконечно долгие шесть гудков прекратились и в трубке раздался короткий писк, свидетельствующий о начале разговора. — Алло, Годжо-сенсей.? — его голос даже ему кажется чрезмерно робким. — Вы просили позвонить… — Алло-алло, он самый. Мегуми-кун, ты? — Да, я. — Ты всё-таки позвонил, — в голосе же учителя читалось неприкрытое облегчение. — Я боялся, ты решишь меня игнорировать. — Я думал об этом, но не смог, — это уточнение показалось ему правильным. Годжо помолчал секунды три, но продолжения так и не услышал. — Мне сказали, ты приболел. Как себя чувствуешь? — Приболел, но не сильно, — Мегуми ощутил уже знакомое тепло в груди, животе, на щеках. Годжо переживает за него, волнуется… Нереалистично и мечтательно — скорее всего, это просто вежливость — но как от этого сладко становилось на душе. — Мне сейчас уже намного лучше. На следующей неделе выйду в школу. — Только на следующей неделе… — интонация сенсея выдала удручённость. — А завтра? Что насчёт завтра? — Простите, я всё ещё не совсем восстановился… — Нет-нет, я не про школу, — Сатору заговорил быстро, точно оправдываясь за оговорку, — все уроки будет сложно отсидеть, да и не надо оно тебе. Я хотел предложить внеклассное занятие — час или полтора — чтобы ты не так сильно отставал. Если ты правда чувствуешь себя лучше, мы же можем позаниматься? Можно у меня или у тебя дома, чтобы лишний раз не показываться в школе. — Это не может подождать? Я не отказываюсь от Ваших занятий, просто неудобства и Ваше личное время… — Не беспокойся об этом, у меня много свободного времени, да и вообще сам месяц выдался свободный, — если бы Мегуми видел Годжо-сенсея вживую, он непременно заметил бы его раздражённый взгляд, устремлённый на страницу ежедневника с под завязку забитым расписанием, и широкий взмах автоматического карандаша, перечеркнувший крест-накрест все пункты, какие были записаны в окошки пятницы, субботы и воскресения на этой неделе. — К тому же я бы хотел кое о чём с тобой поговорить. — Говорите сейчас. — Прости, малыш, но, боюсь, это не тот разговор, который мне хотелось бы вести по телефону, так что если есть возможность встретиться в непринуждённой обстановке, то я выберу этот вариант. Непринуждённая обстановка, разговор, они с Годжо-сенсеем наедине… Нобара часто говорила, что именно так и должны проходить настоящие свидания, а не в ресторанах и театрах. «Свидание»? О нет, даже их перекус в кафе больше походил на свидание, чем это. Он просто надумывает, врёт себе и надеется, что выдумка по мановению волшебной палочки воплотится в реальность. — Ну, раз уж это так срочно, то хорошо, позанимаемся. Моя сестра завтра дома, она не очень любит гостей, — Мегуми пока морально не готов видеть Годжо-сенсея у себя дома, — Вы не против, если мы позанимаемся у Вас? Из динамика донёсся короткий, но громкий выдох. После этого голос Сатору стал намного легче и спокойней, как гора с плеч: — Да, конечно, даже лучше, если у меня. Адрес отправлю тебе сообщением, — в трубке раздалось щёлканье клавиш, и телефон завибрировал, уведомляя о пришедшем СМС. — Во сколько встретимся? Если часов в семь, тебе будет удобно? — Ага, давайте в семь. — Тогда договорились, — Годжо умолк на пару секунд и добавил на прощание: — Не загоняйся, пожалуйста. Из-за чего бы ты ни переживал, твоих нервов это не стоит. — Иногда мне кажется, что Вы всё знаете, — чёрт его дёрнул это сказать. — Кто знает, что я там знаю, — Сатору беззвучно усмехнулся. — Сладких снов, Мегуми. Трубка издала звук длинного монотонного гудка. В комнате и в Мегуми вмиг стало как-то очень тихо и пусто. Голос учителя, оставшийся на той стороне провода, исчезнув, унёс с собой и тепло, и успокоение, которые заполнили Мегуми на мгновения разговора, и вместо них остались лишь загнанные мысли и многотонное осознание. Осознание чего-то огромного, страшного и бесконтрольного. Влюбился… Кугисаки была права. Он влюбился, как последний дурак, и как ещё больший дурак не замечал этого. Прокручивая в голове все пережитые с учителем сцены последних дней, Мегуми не мог не заметить, что именно учитель первым попросил его разобраться в своих чувствах, и именно он убеждал его их не бояться. Возможно ли, что Нобара и тут не прогадала? Получается, человек, в которого он влюблён, узнал о его чувствах раньше, чем он сам?.. Ну и что теперь ему с этим делать? Признаться? Да, вроде бы именно так обычно и поступают, когда влюбляются. Других вариантов поведения Мегуми не знал, а потому их и не рассматривал. Скорее всего, его ждёт сухой отказ, прекращение внеурочных занятий и немного нотаций про неприличное поведение, падение нравов и невоспитанность. Хотя, возможно, и этого не будет — Годжо не жаловал нотации — и его просто тихо и с миром отошьют. Мегуми заранее приготовился быть униженным, но от идеи признания не отказался. В случае чего — он всегда может забрать документы из школы и больше никогда не видеться со своей первой неудачной любовью.