Внеклассные занятия по анатомии

      До этого момента Мегуми не задумывался, каким будет его первый раз. Знал, конечно, что когда-нибудь это случится — или надеялся, что случится — но особого значения не придавал; думал, что всё это будет ещё не скоро и размышлять об этом сейчас — впустую тратить время.       Теперь его мнение несколько изменилось.       Вынужденное бездействие вызывало в душе немало противоречивых и неоднозначных волнений: восторг, возбуждение, предвкушение, надежда, нетерпение, интерес; и в то же время испуг, оцепенение, застенчивость, опасение, тревога. Как-то Юджи шутил, что первый раз страшнее любого экзамена. Фушигуро очень сомневался, что у самого Юджи всё уже было, но в одном он был с ним солидарен — это действительно страшно. И страшнее всего делалось от собственного неведения. К своему стыду и позору, Мегуми приходилось признать, что все его познания в ключе «18+» заканчивались пошлыми шутками друзей и уроками полового воспитания в школе, которые в сущности своей никакого представления о сексе между мужчинами не давали. (К этому списку источников полезной информации также можно было отнести и порно, но, как назло, именно сейчас стало понятно, что всё это время Мегуми смотрел не тот жанр).       И на что ему ориентироваться? На сны? Интуицию? Инстинкты? Ни на что из этого Мегуми полагаться не привык, так что все варианты казались одинаково неудачными.       — Боишься? — воркующий голос вывел Фушигуро из забытийной паники. Время на моральную подготовку вышло.       Мегуми выпустил из рук краешек одеяла, который всё время ожидания нервно сминал пальцами, и обратил всё своё внимание на персону учителя.       Сатору стоял в дверном проёме, плечом оперевшись о косяк, руки сложа на груди. Он только что вышел из душа: тело блестело от влаги под ламповым светом напольного светильника, а мокрые волосы прилипли ко лбу; единственной тряпкой, закрывавшей его тело от любопытствующего взгляда, было узкое набедренное полотенчико, больше раздразнивавшее воображение, чем реально что-то прикрывавшее.       Одежды нет, очки есть — ну что за несправедливость? Мегуми когда-нибудь увидит его лицо полностью, или эта опция доступна только после свадьбы?       Интересно, он и сексом в очках занимается? Может, у него фетиш такой?       — Нет, не боюсь, — честно соврал Фушигуро.       — Врунишка, — по порозовевшим губам скользнула улыбка. Как же красиво он улыбался… Хотя красиво в нём было далеко не только это.       Мегуми не так часто приходилось видеть обнажённых (или почти обнажённых) мужчин — уж так в его жизни повелось — а о мужчинах с таким роскошным телом и говорить было нечего.       Нравилось ли ему то, что он видел? Покорённый взгляд говорил сам за себя. И пусть во взгляде читалось не только удовольствие, но и разочарование от невозможности увидеть всё и сразу, щенячий восторг всё равно пересиливал остальные эмоции.       — Нравлюсь? — Сатору без труда угадывал его мысли. — Ну разве я не красавчик?       Мегуми оставалось только стыдливо прятать взгляд.       — Откуда у учителя истории такое тело? — бесстрастным вопрос никак не мог получиться. Бесстыдным и взволнованным — уже больше похоже на правду. — Как у спортсмена…       — На досуге заглядываю в спортзал.       — Не знал, что у учителей так много свободного времени.       — У нас его чертовски мало.       «Каждый день в зал ходит, как пить дать».       — Но, не спорю, я неотразим, так что твой вопрос вполне уместен.       Мегуми фыркнул, как котёнок, и повёл носиком. Замашки нарцисса у Сатору определённо были.       Мужчина на это лишь усмехнулся, а затем молча подошёл к кровати, но не сел, а остановился в полуметре от неё — у крупного выдвижного комода. Так он стоял к Мегуми полу-боком.       — Почему ты на меня так смотришь? Хочешь что-то спросить?       — Да, вроде бы хочу… Это по поводу… нас, — он удивился, как неуверенно звучал его голос. Особенно на последнем слове. — Вернее, по поводу того, чем мы будем заниматься. Если ничего не получится… ну, что-то пойдёт не так… если не получится заняться сексом… те слова, которые ты сказал про то, что любишь меня и что отношения строятся не на постели — ты же не заберёшь их обратно?..       «Он спрашивает, брошу ли я его, если мне не понравится с ним спать? Ха-а…»       Годжо подмывало спросить, насколько же Мегуми считает его пиздаболом, раз такое спрашивает, но какая-никакая зрелость останавливала его от грубых формулировок. Парень боится оказаться брошенным после первого же секса — вполне разумный страх — с этой стороны, в его вопросах нет ничего оскорбительного.       — Просто если у нас не получится… и тебе не понравится… если я тебе не понравлюсь…       — И что же тогда? — с лёгкой улыбкой поинтересовался Сатору, заранее не собираясь дожидаться ответа на риторический вопрос. Он подошёл вплотную к кровати, склонился вниз и вскользь поцеловал парня в висок, надеясь стереть с его лица волнение. — Хочешь, расскажу, что тогда будет?       Мегуми осторожно кивнул.       — Ничего не будет. Не получится в этот раз — получится в другой, не захочешь другого раза — его не будет. И ты не можешь мне не понравиться. Мы уже друг другу нравимся: становиться половыми партнёрами вовсе не обязательно. Мы можем встречаться и так, без секса.       Мегуми не смотрел ему в глаза: опустил голову, как ягнёнок на заклании, и, о чём-то задумавшись, изучал свои коленки (они же куда интереснее человека, с которым он собирался переспать).       — Я не буду заставлять, если ты не хочешь.       — Хочу, но… — но «но» было слишком расплывчатым и непонятным даже ему самому, чтобы суметь объяснить его ещё и кому-то другому.       Сатору без слов его понял. Он обхватил пальцами подбородок парня, приподнял его голову вверх и заставил заглянуть в непроницаемые чёрные линзы своих очков.       — Отказывайся, если колеблешься.       Годжо вновь наклонился и накрыл мягкие губы тёплым поцелуем со вкусом мятной зубной пасты. От Мегуми же до сих пор пахло вином.       Держать поцелуй долго не стоило: мальчик ещё не настолько к нему привык, так что Годжо быстро отпрянул и полюбовался краснеющими результатами своих трудов.       — Зачем целуешь, если пытаешься отговорить? — мальчишка мило мямлил слова и заливался краской.       — Разве? Я вообще-то тебя уговариваю.       — Не похоже.       — Точно уговариваю.       — Видишь же, что я не уверен…       — Ну вот: мы как раз занимаемся профилактическим лечением твоей неуверенности.       — Ты несносен.       Дальнейшее возмущение предотвратил новый поцелуй — по-прежнему неглубокий и мягкий, сладостный и пряный.       — Не хочу слышать отказ, — поцелуй, — но ты должен знать, что право на него у тебя есть, — ещё один поцелуй. Дыхание Годжо, его голос оставались неизменно ровными: создавалась видимость, что он полностью контролирует ситуацию. Даже если это было не так, Мегуми уютнее было чувствовать под собой опору, а не бездну; это действительно помогало. — И что же ты решил?       Мегуми потянул к нему руки, надеясь ухватить ещё. Кто Сатору такой, чтобы отказывать?       От последовательности неглубоких поцелуев у мальчишки совсем поплыл взгляд, тело обмякло.       Годжо привольно погладил парня по спине между лопаток, упиваясь острой реакцией юного тела на его касания.       Мегуми неуютно поёрзал бёдрами: сидеть смирно становилось всё тяжелее.       — Что-то мешает, малыш?       — Как будто сам не знаешь, — возбуждённый шёпот лишь отдалённо напоминал попытку огрызнуться.       — А вот и не знаю~       Бессовестный провокатор.       Мегуми поднял глаза и внимательно всмотрелся в лицо напротив: задорно улыбающееся, довольное лицо, лишь немного покрасневшее — и то, пожалуй, от духоты в комнате.       Впрочем, в комнате было прохладно.       По щекам подростка гулял пьяный шальной румянец. Всё из-за вина. Из-за него в нём опять проснулась смелость.       — О, неужели ты что-то задумал? — только и успел хвалебно поинтересоваться Сатору, прежде чем поза парня изменилась, а потянувшиеся к мужскому телу руки коснулись его плеч. Годжо не понял, чего от него в тот момент хотели, но послушно наклонился навстречу и ни разу об этом не пожалел.       Фушигуро поцеловал его сам — не в щёку, как раньше, а по-взрослому. Поцелуй получился неопрятный, смешавшийся, полный смущения. Исполнение оставляло желать лучшего. Как ни пытался Мегуми вести, опыта ему не хватало и получалось крайне неловко: он сминал губы Сатору своими, силился толкнуться коротким язычком в его рот — было немного щекотно — но ничего путного не выходило, и оттого он начинал ещё больше тушеваться, не уверенный, правильно ли делает.       Несмотря на всю неуклюжесть и неграмотность поцелуя, едва ли Сатору он не понравился.       Годжо поддержал инициативу. Одной рукой он мягко коснулся поясницы Мегуми, другой придержал голову, не позволяя от себя отстраняться.       Что уж тут поделаешь, раз у подопечного не получается — придётся немного помочь.       Он не настаивал — без излишков трепетно перенял инициативу и сделал поцелуй более очерченным, изящным и понятным. Мегуми сцепил замочком пальчики за его шеей и притянул ближе, не желая прекращать удовольствие ни на секунду. Ему понравилось. Войти в кураж и не выйти, на самом деле, удивительно просто, когда дело доходит до людей, которые тебе нравятся.       Парня совсем повело; повело так, как обычно ведёт людей с плохим вестибулярным аппаратом после поездки на американских горках. Сатору приходилось придерживать будущего любовника, чтобы обоим не свалиться на кровать.       Мегуми уже было недостаточно поцелуев; весь его страх улетучился, стоило прочувствовать близость любимого, и сейчас телом двигало разве что желание получить большее.       К разочарованию юного искусителя, его партнёр оказался более устойчив к незатейливым ласкам.       — Погоди минутку, — Сатору отстранился, избежав нового поцелуя, и извиняюще улыбнулся. Досада от прерванной прелюдии в глазах Мегуми била по чувствам хлеще прямого удара под дых. — Сейчас всё подготовлю и мы продолжим.       Годжо убрал колено с кровати, выпрямился в полный рост, воротился обратно к комоду, от которого его отвлекли дела более важные, и открыл верхний ящик, откуда изъял тюбик — точь-в-точь такой же, какой лежал неоткрытым в тумбе у Мегуми — маленькое белое полотенчико, флакон прозрачного масла, коробку сухих бумажных салфеток и презерватив в упаковке из алюминиевой фольги.       — Зачем это? — вопрос, по всей видимости, относился к последней вынутой вещице. — Я же не девушка.       Мысленно Сатору пообещал себе когда-нибудь рассказать этому невинному ангелу и про венерические заболевания, и про свою разгульную студенческую жизнь. Но как-нибудь потом. Хотя нет, про вторую часть ему лучше не знать.       Новая пометка: не знакомить Мегуми с Гето.       — Комфорт и безопасность — важные условия для удовлетворительного полового акта. Основополагающие элементы, так сказать.       — Терминология как на лекции. Ты нервничаешь?       Годжо легкомысленно пожал плечами.       — Извини. Стояк нервных не любит, так что пора завязывать с этим. Но к тебе это, кстати, тоже относится. И не надо мне тут улыбаться, я серьёзные вещи говорю, — ему удалось развести Мегуми на улыбку. Знал же, что «серьёзные вещи» только улыбку и вызовут. Проходимец. — Что ж, давай начнём? — при этих словах он развернулся к Мегуми лицом и сделал крупный шаг вперёд. Его руки опустились на плечи парня, мягко толкнули его назад и опрокинули на постель.       Сатору ничего не делал, только нависал над Мегуми всем телом и чувствовал мелкую в его теле дрожь, переходящую в мурашки на руках и ногах.       — Кажется, тебе всё ещё дискомфортно.       — Немного.       — Я тебя пугаю?       — Немного.       Сатору кивнул с пониманием, благодаря партнёра за честность.       — Секс не просто так называют «занятием любовью». Думаешь, твой любимый человек сделает с тобой что-то плохое?       — «Занятие любовью» звучит слащаво, — смысл второй части предложения благополучно прошёл мимо него стороной.       — Эх, не получится из тебя поэт, Мегуми.       — Я и не претендовал.       — Раз занятие любовью не нравится, пусть тогда будет занятием анатомии. «Внеклассное занятие по анатомии» вместо истории. Как тебе? Звучит лучше? Преподаватель устраивает?       Мегуми невольно улыбнулся — с такой серьёзностью Годжо превращал что-то страшное в приземлённое и забавное.       Разговор немного разрядил атмосферу. Поверхностные вдохи стали глубже.       Сатору склонился ниже, и тонкой розовой кожи губ парня коснулось раскалённое дыхание. Этот поцелуй не отличался от тех, что были до: по-прежнему он был сладок и нежен, только стал глубже и самую малость настойчивее. Мегуми понемногу начинал понимать, что к чему, но у самого пока не получалось, поэтому он и не вмешивался, оставляя всё на более опытного. Что-что, а лидировать или доминировать в поцелуях Годжо точно умел.       Учитель разорвал соприкосновение и дал парню вдохнуть — вдоха Мегуми не хватало, чтобы продержаться до конца. Меж их разлепленных губ повисла паутинка слюны, с азартной улыбкой Сатору подхватил её языком.       Его пальцы буднично оттянули нижний край широкого ворота своей футболки, что была на Мегуми, вниз, открывая взору большую часть груди юноши.       Поцелуй в шею, затем ниже — кадык, снова в шею, затем ключицы и ключичная ямочка. Касания Годжо были влажными и горячими, но не такими, какими их себе представлял Мегуми; в них не было властности и желания завладеть, никакой плотоядности — они были средством доставить удовольствие, а не оружием подчинения.       — Что ты делаешь? — Мегуми спрашивал это не оттого, что не знал ответа на вопрос, а оттого, что не знал, что делать со своим телом. Уже затвердевшее возбуждение раздражало чувства и обостряло их. Каждое прикосновение к его телу было слишком чувственным, слишком острым, слишком хорошо врезалось в память. Он надеялся на помощь, а вместо этого получил неожиданный вопрос:       — У тебя в понедельник есть физкультура? — он спрашивал о расписании. В такой момент. В момент, когда Мегуми надеялся не забыть своё имя, его спрашивали о школьном расписании на понедельник.       — Да, есть.       — Значит, не пойдёшь. Ты всё равно болел, тебе можно.       — С чего это я не пойду?       — У тебя кожа тонкая: засосы за два дня не сойдут.       — З-засосы?..       Мегуми не успел выразить негодования: его вынудили задержать дыхание. Новые поцелуи — на этот раз ниже ключиц, ближе к груди, были восприняты телом ничуть не хуже. С каждым прикосновением губ трезвость мысли утрачивалась, и соображать становилось всё невозможнее. В паху запальчиво ныло, и терпеть эту внутреннюю истому одному и дальше казалось сущей пыткой.       — Сатору, — его имя вырвалось из влажных губ полустоном.       Сатору умело втиснул руку между матрасом и поясницей парня и чуть приподнял его тело; подтянул его до подушки и как следует расположил на мягком изголовье. Этот манёвр не помешал дельцу продолжить осыпать покладистое тело ярко-красными метками.       — Малыш, это надо снять.       Ткань футболки поползла вверх, высвобождая туловище и грудь от лёгкого бремени. Без одежды стало только жарче.       — А теперь просто расслабься. Я сделаю всё сам, ты только не бойся.       В руке Сатору оказался небольшой зелёный пузырёк приятно пахнущего масла. Он вылил значительное количество блестящего содержимого на ладонь, отставил флакон и обеими руками растёр жидкость по оголённой груди парня. Горячие руки беспрепятственно скользили по чистой коже. Это было приятно, невыносимо приятно.       Большие пальцы искательно очертили контуры нежной кожи сосков и с упоением слабо сжали сами соски, когда те затвердели. Мегуми прикрыл глаза и закусил губу. Кожа была мягкой и чувствительной, особенно сейчас, когда, казалось, всё тело стало эрогенной зоной.       — И ты даже не удостоишь меня стоном? — Сатору наигранно возмутился, пусть по затуманенному взгляду парня и понимал, что стоны тут вовсе ни к чему.       Его губы припали к алой бусине соска, бессильно зажимая её, пока правая рука, плавно скользя по масляному телу, развязала бантик на тонких летних шортах и оттянула пояс, расслабляя его и освобождая красивые бёдра от ненужной ткани. Широкая ладонь соскользнула ниже, дразнящим касанием дотронувшись небольшого, пока недоразвитого органа: она накрывала его почти полностью.       Тело под ним вздрогнуло и сжалось.       — Тише, не бойся, — Годжо оторвался от груди парня, приподнялся и который раз приложился своими губами к его губам, — я знаю, что делаю.       — Н-не сомневаюсь, — даже силы на сарказм нашлись, хотя парню сейчас явно не до этого было.       Если он возбудился от одних только поцелуев, то что будет дальше? Сатору раньше не доводилось иметь дело с настолько восприимчивыми любовниками.       Мягкие движения вверх-вниз, исполняемые с истинным профессионализмом, растворялись и меркли на фоне глубоких и жарких поцелуев: таких же тактичных и бережных, как и все предыдущие.       Руки Мегуми сомкнулись у Сатору за шеей и уже безо всяких усилий не отпускали его от себя: Сатору не возражал.       Движения снизу становились настойчивее, а возбуждение Мегуми с каждым поворотом руки вокруг его естества ощущалось всё отчётливее, всё острее, всё мучительней. Годжо действительно знал, что делал. Кровь со всего тела хлынула в пах, а мозг перестал подавать признаки здравого рассудка. Хотелось получить разрядку, и ничего больше. Разрядку от человека, на котором он так бесцеремонно повис. Кончить от рук Годжо — это всё, о чём он тогда мог думать и мечтать.       В стороне что-то щёлкнуло — крышка от тюбика лубриканта — Мегуми не обратил на это никакого внимания. Но когда рука, стимулирующая его возбуждение, исчезла — тут он против воли заскулил.       — Ах, какие мы нетерпеливые.       — Т-ты надо мной издеваешься, — он задыхался от неудовлетворённости, на что получал лишь очередную глумящуюся улыбку.       — Как можно? Я всего лишь пытаюсь доставить тебе удовольствие, а это наспех не делается, знаешь ли.       Мегуми ничего не оставалось, кроме как ждать, когда его ублажат.       Свободной рукой Сатору производил какие-то махинации, которые нельзя было увидеть из его положения. Он смотрел прямо, вверх, и, если бы между ним и потолком не было прекрасного лица Годжо, он видел бы только люстру. Но сейчас он любовался его лицом — чистым и свежим, будто не он отпахал смену в школе и не он устроил километровый забег под дождём. На его лицо спадали мокрые белые пряди, а сложенные в улыбке губы манили к поцелую упругостью и горячностью, но эти треклятые очки опять портили всю картину.       — Сними их.       Сатору поймал на себе его взгляд и каким-то немыслимым образом сразу понял, о чём он, хотя просьба была максимально абстрактной.       — Сними сам.       Пальцы парня исполнительно взялись за дужки его очков и без лишних движений сняли, отложив в сторону на соседнюю подушку. Это было первое их настолько долгое и настолько прямое пересечение взглядов.       Без затемнения, Мегуми был ещё красивее. Раскосые голубые глаза, белая кожа, пунцовый румянец — ну просто конфетка. Так бы и съел.       На простынь с ладони Годжо капала выдавленная из тюбика смазка, но он не решался нарушить зрительный контакт и коснуться Мегуми в такой момент.       — Как можно быть настолько красивым?.. — парень перестал думать, что говорит, и не спешил об этом сожалеть.       — Ну кто бы говорил.       — Мне до тебя далеко.       — Я так не считаю, — прозвучало вполне искренне, но Мегуми всё равно понимал, что их с Сатору по внешним показателям не сравнишь. Лицо Сатору, его тело… Угловатое подростковое тело Мегуми ни в какое сравнение не шло с рельефным телом его учителя, а о лице и говорить нечего: чисто азиатская, ничем не примечательная внешность парня и близко не стояла с естественно-белыми волосами Годжо, его глазами, чертами лица…       После мыслей о своём теле, взгляд школьника невольно опустился вниз. Картина была та ещё: у него стояк, рука учителя — мокрая и блестящая — зависла над его пахом в нестерпимой близости, полотенце на учителе красноречиво встопорщено между ног и вообще едва на нём держится.       — Красота, скажи же?       — Нет. Лучше бы я этого не видел.       — Почему это? Себя или меня стесняешься?       Мегуми решил, что отвечать необязательно. Ну и ладно. Не очень-то и хотелось.       «Потом всё равно об этом поговорим».       — Вре-едина.       — Сам такой.       — Ой-ёй, ты злишься? Как мило.       — Делай уже, что хотел. Болтаешь и болтаешь.       — Хах, ну, тогда тебе придётся раздвинуть ножки пошире.       — Зачем? — прозвучало испуганно и Мегуми устыдился. Ну что за вопрос? Понятно же «зачем». К счастью, в глазах Сатору не было раздражения от его «тупой непонятливости»: в них плескалось безмятежность и спокойствие, которые волей-неволей успокаивали и Мегуми.       Голос учителя оставался всё таким же невозмутимым, как и в начале:       — Стенки ануса надо заранее растянуть, иначе потом будет больно. Поначалу ощущения покажутся странными, но постарайся расслабиться и привыкнуть — дальше станет приятно.       Мегуми послушно раздвинул согнутые в коленях ноги, стараясь не думать о том, как сейчас выглядит. Для Сатору этого оказалось недостаточно, и он раздвинул их ещё шире.       Подушечка указательного пальца, обильно смазанного прохладным лубрикантом, пристала к плотно сжатому колечку и постаралась протолкнуться внутрь.       — Расслабься, малыш, а то ничего не получится, — после этой фразы он увеличил давление на палец, и тот вошёл внутрь почти на фалангу, плотно сжимаемый со всех сторон мышцами. Ни о каком расслаблении речи не шло. — Дам-с, такими темпами мы далеко не уйдём.       Не вынимая пальца, Сатору наклонился к лицу Мегуми и поцеловал. Его левая рука тем временем вновь обхватила возбуждение парня и повторила уже знакомые движения. Поза для Годжо была не самая удобная, и держаться в равновесии было сложно, но Мегуми, кажется, нравилось — надо продолжать.       Парень был близок к оргазму, но каждый раз Годжо останавливался в моменте до, чтобы не дать ему кончить, за что его проклинали умоляющим взглядом. Если бы Мегуми сейчас встал, он бы не удержался на ногах: те дрожали, даже пока он лежал.       Большой палец скользнул по отверстию уретры, несильно надавил на него и соскользнул вниз. Колечко из большого и среднего пальца дразняще обхватило собой небольшую головку и спустилось вниз до упора так, что оставшиеся пальцы смогли коснуться приподнятых яичек. Выступивший эякулят во всю сочился по члену вниз мутными разводами. Неосторожное, слишком быстрое движение — горячая липкая струйка покинула тело и перепачкала белыми каплями всё от таза до пупка, ладонь Годжо тоже. Довести подростка до оргазма оказалось куда проще, чем он думал. Мегуми дышал глубоко и прерывисто, взгляд был расфокусирован, сухие губы приоткрыты.       — Ну надо же: ещё не упал, — довольно сообщил Годжо, вновь обхватывая его член уже целой ладонью. — Одного раза бывает недостаточно.       Всё тело Мегуми содрогалось и ныло, ему едва ли удавалось понимать, что происходит. К новому заходу он был пока не готов.       Воспользовавшись возможностью, Сатору протолкнул вставленный палец до упора. Он слегка согнул его, изучая внутренние стенки, и очень быстро нашёл то, что ему было нужно.       Мегуми вскрикнул от неожиданности и подобрал к себе колени, попытавшись вывернуться. Напрасно.       — Какое у тебя маленькое тело: всё так близко.       — П-просто у теб-бя пальцы слишком длинные, — стимуляция спереди и сзади отнимала у парня возможность говорить связно.       — Ну уж извини, — в насмешку над его страданиями Сатору протолкнул внутрь второй палец — этот вошёл намного проще — и повторил изученное движение. Мегуми вновь тихо вскрикнул, зажмурился, попытался свести колени — снова безуспешно. Движения левой руки Сатору стали интенсивнее.       Мужчина наклонился к нему, позволяя ухватиться за свою шею: хвататься за простынь стало совсем неудобно.       Короткие ноготочки глубоко процарапали кожу крепких мужских плеч, вцепившись мёртвой хваткой в конец розовеющей полосы, когда Годжо полностью ввёл внутрь вторую фалангу. Парень был даже уже, чем Годжо предполагал. Хотя что он там мог предполагать? Раньше он с подростками не спал. Для них обоих это первый опыт.       — Б-больно.       — Понял. Сейчас.       Годжо медленно вынул втиснутый внутрь второй палец и постарался немного оттянуть стенки ануса тем, что осталось.       Бесполезно.       Он вынул оставшийся палец, стимулирующую руку тоже убрал. Мегуми смотрел на него виновато и извиняюще: решил, что они закончили?       — Детка, пусти шею.       — Н-нет.       — Ну не сбегу же я от тебя. Если от этого тебе станет легче, можешь держать меня за руку, — он вытер перепачканную спермой руку об одеяло и показательно отдал её на попечение Мегуми. — Вот так, и вовсе не страшно.       Сатору снова принял сидячее положение подле мальчишки, но ненадолго. Убедившись, что с Мегуми всё в относительном порядке, он наклонился вниз — согнулся почти вдвое — и припал поцелуем к выпирающей косточке таза распластанного по кровати мальчишки. Спускаясь с поцелуями ниже и ниже, его губы наконец коснулись твёрдого недоразвитого члена. Поцелуй снизу — в яички, чуть выше — в основание возбуждения, ещё выше — поцелуй растягивается на несколько сантиметров.       Мегуми заскулил и прикусил изнутри щёку, чтобы скулить хотя бы не так громко.       Высохшие губы продолжали оставлять касания на скудном подростковом естестве.       — П-прекрати.       — Не хочу.       — П-пожалуйста, умоляю…       Возбуждение парня было в критической точке уже второй раз. Тут хватило бы пары поцелуев, и он бы кончил, поэтому Сатору решил отказаться от продолжения. Кончит — вряд ли захочет новый круг.       — Как скажешь. Но знай: ты отказался от великолепного минета, — Сатору раньше минеты не практиковал, но был уверен, что и с первого раза всё получилось бы замечательно. А может, был уверен, что Мегуми сейчас любой минет показался бы замечательным.       Оба смазанных пальца без особого труда скользнули обратно в уже немного разработанное отверстие.       Сатору растягивал его с тактом, не спеша, по мере возможностей то увеличивая, то уменьшая нажим, но в общем стараясь следить, чтобы Мегуми не было от этого неприятно. Когда мышцы были растянуты уже достаточно, он слегка изменил движения и сделал их немного более активными. Плавно, не спеша, его пальцы то входили, то выходили из отверстия мышц, оттягивая их в стороны, придавая им более удобный для себя вид.       — А теперь ещё один.       Мегуми судорожно втянул в себя воздух и кивнул, не говоря ни слова.       Льнущая к телу влажная прозрачная кожа возбуждала и будоражила как ничто до этого. Годжо с трудом заставлял себя не торопиться: получалось с переменным успехом.       — С-стой. Слишком б-быстро.       — Как скажешь, буду помедленнее, — Сатору попытался привести обещание в исполнение и движения внутри юного тела пришлось смягчить, хотя те и до этого, как ему казалось, были лояльны и щадящи.       Мегуми шумно выдохнул и вновь вобрал в себя воздух; его дыхание стало более прерывистым: так ему нравилось явно больше.       — Я продолжу, если ты не против.       — Д-да, — кто вообще будет против такого?       Прошло какое-то время, достаточно много времени, и Сатору наконец вставил в него третий палец. Признаться, думал, что не войдёт. Его пальцы — тонкие в масштабах его тела — в масштабах тела Мегуми были слишком широкими. Телу, с которым всё это происходило впервые, трудно было вобрать и привыкнуть и к двум пальцам внутри себя, третий же вошёл совсем туго. Сатору регулярно подливал смазку и не торопился, так что Мегуми на боли не жаловался, но сам факт, что в него вошло три пальца — три больших пальца — немного коробил.       Синхронно с разрывом очередного поцелуя Годжо вынул из Мегуми все пальцы сразу. Внутри опустело слишком резко, а когда стимуляция пропала ещё и спереди, Мегуми вовсе готов был взвыть. Рукой он попытался дотронуться до себя, но Сатору мягко шлёпнул его по ладони и запретил это делать — «так неинтересно».       — А вообще, тебе лучше перевернуться на живот. Знаешь, как выглядит поза «раком»? — Мегуми помотал головой. — Ну, значит, просто перевернись, я сам поставлю.       — А может, не надо?.. — если бы Мегуми спросили, чего он тогда боялся, он бы не ответил. Просто было страшно.       — Без паники. Ручаюсь, что больно не будет.       — Не хочу…       Сатору вздохнул, но больше не настаивал.       — Ладно, давай на спине. Только ляг по центру, а то только упасть нам с тобой не хватало.       Мужчина сбросил на пол последнее, что прикрывало его тело — полотенце.       От пупка вниз тянулась аккуратно выбритая полосочка мягких белых волосков. Мегуми зажмурился, чтобы не видеть то, на что отчаянно возжелали смотреть его глаза.       У уха послышался смех, и его кожу на стыке шеи и плеч окропила рваная череда поцелуев.       — От страха весь настрой пропасть может, — горячий кончик языка протянул линию от кадыка на пару сантиметров вверх и закончил касание мягким розовым засосом. — Попробуй расслабиться. Теперь я уж точно не сделаю с твоим телом ничего, что могло бы ему не понравиться.       — А мне? — пролепетал Мегуми, — Мне понравится?       — Тебе в первую очередь.       Сатору залез на кровать и устроился меж ног Фушигуро. У парня была неплохая растяжка, так что ноги удалось расставить достаточно широко. Мегуми чувствовал себя открытым и слишком доступным. Шальная мысль — Сатору же не бросит его, как только переспит? — снова мелькнула в голове, но сосредотачиваться на ней было некогда.       Сатору подхватил с кровати заготовленный презерватив, лёгким движением разорвал упаковку с обозначением «XL» (ну хоть не «XXL») и сноровисто раскатал резинку по всей длине своего действительно-достоинства.       Мегуми сглотнул и больше туда не смотрел.       Рука Годжо снова протиснулась между его талией и кроватью, приподняла лёгкое тело и притянула к себе. Мегуми почувствовал, как к его анусу приставилась массивная головка чужого естества. Сатору успокаивающе поглаживал его по бёдрам, но это не помогало.       — Вставляй, — голос подростка был сипл и резок, но не от возбуждения, а больше от страха.       — Не помню, чтобы подписывался на насилие, — у Годжо зубы скрипели от неудовлетворённости, но он держался до последнего, — мы всё ещё можем этого не делать, если так сильно боишься.       — Вставляй. Я хочу побыстрее закончить.       Сама реплика звучала отвратительно, и Сатору бы помедлил ещё, если бы Мегуми сам не толкнулся бёдрами ему навстречу. Сатору тоже не железный, и даже у его выдержки есть пределы.       — Я аккуратно, — слова присохли к горлу. Говорить дальше стало совсем тяжело.       Головка толкнулась внутрь и вошла без особого сопротивления. Тогда Сатору медленно погрузил себя на четверть. Внутри его приятно сжало, раздражая возбуждённую плоть со всех сторон. Хотелось толкнуться глубже, сделать это быстро, разом, а затем набрать темп, как он делал это всегда, но Сатору покорно ждал, пока Мегуми привыкнет, и не смел делать ничего, что могло не понравиться партнёру.       Порозовевшие губы юноши сложились в полосочку; он зажал рот рукой и кивнул Годжо, чтобы тот продолжал. Через несколько плавных движений он вошёл на всю длину.       Правая рука Мегуми скомкала простынь, другая сжалась в кулачок вблизи его лица. Парень поёрзал под ним, пытаясь сделать позу комфортнее для себя, но не получилось — статичный объект в заднем проходе его не устраивал.       — Могу начать двигаться? — голос был хрипловат. Одному Дионису ведомо, как тяжело ему было держать себя в руках.       — Д-да, — зелёный свет дан.       Сатору приступил к исполнению просьбы. Такого медленного темпа было недостаточно, но Мегуми быстро начал привыкать. Не прям совсем уж быстро, но его тело неплохо адаптировалось, а когда толчки попадали по простате, то и вовсе само подавалось вперёд.       Сатору действовал с несвойственной ему осторожностью, и каждый новый толчок, даже когда темп увеличился, входил достаточно размеренно и плавно, чтобы не вызывать боли. У Мегуми от этой плавности шарики возбуждения заходили за ролики экстаза. Он отчаянно силился насаживаться на любовника быстрее и чаще, чем тот позволял — ему это, конечно же, не удавалось.       — Осторожней, малыш, не так резко: порвёшь же себя, — Сатору едва хватало сил на предостережения. Ему едва хватало сил на дыхание, а тут говорить надо. Но здоровье Мегуми точно важнее его потребности в воздухе.       — Глубже, п-прошу…       — Ты ещё не привык.       — Прошу…       Сатору стиснул зубы до скрежета. Чёрт… Уже поздно идти на попятную, остаётся только доигрывать.       — Тогда держись крепче.       «За что держаться?» — хотелось спросить Мегуми, но он не успел. Пришлось держаться за руки Сатору — впиваться в них ногтями — когда тот исполнил его просьбу, начал входить полностью, до упора, до пошлых шлепков мошонки о ягодицы, до звёзд перед глазами и бабочек в голове.       Мегуми не запомнил, стонал ли он тогда, кричал ли, или молчал, но связки наутро болели, и этот факт подавал мысль, что голос он сорвал.       Он помнил хриплый голос Сатору, просивший поберечь себя, помнил их обоюдные попытки сгладить действо.       Немного погодя, они подстроились друг под друга и сопоставили движения, процесс стал комфортен обоим.       Толчок. Резкий и слишком жёсткий — отличавшийся от всех до него. Обеими руками за бёдра мужчина натянул парня на себя и прогнулся в спине. Сквозь зубы вырвалось сдавленное мычание, показавшееся громким в тихой комнате. Живот Мегуми был перепачкан и уже не впервые. Его тело окончательно ослабло после этого раза.       Сатору осторожно вынул себя из него и снял презерватив. Мегуми лежал, откинувшись на подушку, и не шевелился. Сил ни на что не осталось.       — Маленький, ты пойдёшь в душ?       В ответ звук — стон — с интонацией отрицания. Значит, «нет».       Годжо дотянулся до полотенца и салфеток, сел подле мальчика и должным образом вытер с живота растёкшееся семя, затем вновь раздвинул его ноги и собрал салфеткой не высохший лубрикант, стекавший на простынь из его тела.       Только сейчас, когда возбуждение схлынуло и горячие тела начали остывать, в помещении ощутимее стала сквозняковая прохлада. Ну вот, занялись сексом с открытой форточкой, а Мегуми ведь и так болеет.       Сатору встал с кровати, выбросил в корзину для бумаг салфетки, полотенце бросил на стул, убрал с кровати всё лишнее, принёс из соседней комнаты сухое одеяло. Он положил его на кровать и накрыл им ноги Мегуми, чтобы те не стыли, пока он возится с остальным; подошёл к шкафу, покопался на полках с одеждой и вытащил откуда-то оттуда две толстовки — чёрную — поменьше для Мегуми, и серую — побольше для себя.       — Солнышко, ещё не спишь?       Мегуми сонно что-то промычал и с закрытыми глазками поднял вверх руку, подтверждая: «нет, не сплю, но очень к этому близок».       Сатору сел на краешек кровати, потянул мальчишку за руку и привёл его в сидячее положение.       — Сидеть не больно?       — Почти нет.       — «Почти»? Тц-тц. Ну вот как так, Мегуми? И растянул я тебя, и не торопился, а порвать всё равно порвал. Что мне с тобой теперь делать, а?       — Молча любить и не жаловаться, — на автопилоте сонно пробормотал Мегуми. Сатору потянуло улыбаться.       — Твоё желание — закон для меня.       — Заканчивай с этими фразочками. Они странные.       — Ты просто не привык. Не переживай, скоро начнёт нравиться.       — Значит ли это, что ты не перестанешь?       — Не-а, не перестану.       Парень вздохнул, смиряясь с неминуемым.       — Не вздыхай, как влюблённая дева.       — Я козерог.       — Тем более.       Мальчик зевнул, не прикрывая рта рукой, и сморгнул слипавшимися глазками.       — Хочу спать. Можно мне спать?       — Нет-нет, погоди, сейчас кое-что сделаем. Подними ручки, пожалуйста, — Сатору засуетился, лишь сейчас вспомнив, зачем он поднял Мегуми с подушки. Милый обмен репликами отвлёк его от главного.       Как на пятилетнего родительскую рубашку, он натянул на голое тело парня свою толстовку — та была велика на несколько размеров, так что надеть её на худенькое тельце оказалось несложно.       — Вот, а теперь можешь ложиться.       — Ты одеваться не будешь?       — А надо?       — Предпочтительно.       Сатору покорно оделся, как и было велено. Мегуми наблюдал за ним из-под полуопущенных ресниц и расплывчато пытался понять, как можно выглядеть одинаково хорошо и в растянутой толстовке, и в парадном костюме. Видать, подлецу и впрямь всё к лицу.       — Так лучше? — обратился с вопросом Сатору, едва закончив с переодеванием.       — Спать хочу.       — Эх, ну что с тобой поделаешь.       Вместе с Мегуми он завалился на кровать, накрыв их обоих одеялом: Мегуми — по подбородок, себя — по плечо. От тела рядом отдавало родным теплом. Когда же ему так уютно было в собственной постели? Никогда, наверное.       — Ты стирал эту толстовку? — донёсся тихий вопрос снизу.       — Не помню. Поискать другую?       — Нет. От неё твоим одеколоном пахнет. Мне нравится.       — Ах, вот оно что, — Сатору обнял его под одеялом и придвинулся поближе. — А от тебя пахнет апельсинками.       — От меня пахнет твоим шампунем и маслом.       — Похоже, единственный романтик в этом доме — это я.       — Недавно ты говорил, что романтика — не твоё.       — Я передумал.       — Это не так работает.       — Не будь букой, дай мне немножко насладиться конфетно-букетным.       Мегуми смолк и через полминутки робко, но тоже его обнял. Он подтянулся немного выше и положил голову на протянутую вдоль подушки руку своего парня, а носом уткнулся ему в грудь.       — Ну, наслаждайся.       Тихое дыхание, щекочущее его кожу, истомое тело, расслабленные черты лица — с каждой секундой мальчику всё труднее становилось не поддаваться объятиям Морфея. Утомился, бедняжка.       — Я завтра схожу в аптеку за заживляющей мазью, чтобы сзади скорее зажило, — вполголоса проинформировал Сатору, поглаживая любовника по спине. — Что-нибудь ещё захватить? Аскорбинку, например?       — Нет. Спасибо, — мальчик снова зевнул.       — Ну, не хочешь — как хочешь. Давай тогда баиньки?       — Угу, давай.       В тёмных волосах на макушке запечатлелся последний на сегодня поцелуй.       — Сладких снов, Мегуми.       — И тебе.       Мальчик быстро провалился в сон, оставив в комнате от своего присутствия лишь тихое посапывание. Он спал крепко, беспробудно, совсем как маленький, во сне всем телом прижимаясь к тёплому телу учителя.       В ту ночь Сатору уснуть так и не удалось.