***
Ту субботу они провели вместе. Любой бы сказал, что они занимались ерундой, но для Мегуми этот день стал одним из самых ярких в его пока недолгой сероватой жизни. Они не делали ничего особенного: смотрели фильмы, болтали, собирали невесть откуда взявшийся в доме Сатору пазл, готовили вдвоём ужин (выяснили, что ничего, кроме омлетов и яичниц, Сатору готовить не умеет). Всё это было так обычно, так буднично, но в то же время — неповторимо и захватывающе. Сатору привлекал его к себе, когда ему вздумается, и целовал в висок или щёку, а Мегуми всякий раз старался сдержать улыбку, но всё было без толку — улыбался, как миленький, на радость Сатору. Вечером Фушигуро спросил, будут ли они заниматься этим сегодня. Годжо расхохотался ему в лицо и сказал что-то вроде: «Я уже слишком стар, чтобы заниматься «этим» каждый день». И они просто уснули в обнимку на одной кровати, как и прошлой ночью. Мегуми начинало нравиться спать вместе. Начинало нравиться быть вместе с Сатору. Никогда прежде ему не было так хорошо и комфортно с чужим человеком. Пожалуй, Сатору, уже ему не чужой.***
— Мегуми, ты собрался? — голос донёсся из прихожей. Мегуми сунул пластинку таблеток для горла в карман кофты и полубегом выскочил из спальни. — Отлично выглядишь, — прокомментировал Сатору его внешний вид. На самом деле, выглядел он точно так же, как и в пятницу: одежда была выстирана, высушена и поглажена, хотя сейчас парень поймал себя на мысли, что ему в ней было малость дискомфортно. Всю субботу он щеголял в вещах своего новоиспечённого бойфренда и уже успел привыкнуть к свободным футболкам; жаль было с ними расставаться. — Не представляю, куда ты можешь потащить меня в восемь вечера. — Это сюрприз! — Да-да, я уже это слышал, — с ленцой проворчал парень, даже не надеясь выведать, куда они направляются — если за целый день ничего не узнал, то и сейчас ему светит разве что хрен с маслом. — Мы пешком? — Тут далековато: я вызвал такси, — он помолчал секунды две и не сдержал напрашивающегося вопроса: — Слушай, тебе точно лучше? Мы можем никуда не ехать, если тебе нехорошо. Съездим в другой раз — ничего страшного, — почему-то звучало так, словно Сатору сам себя отговаривал. — Уже раз пять тебе повторил: всё со мной нормально. Я не хрустальный, так что поехали. Ехать пришлось не так уж и долго — всего сорок минут. Время было к ночи, и кто хотел, уже до дома добрался: дороги Токио были относительно свободны. Машина остановилась вблизи какого-то парка на окраине, Сатору расплатился с таксистом, и они вышли на свежий воздух. Даже в Токио есть места, где пахнет скошенной травой и мокрой землёй. Проехать ещё пару километров — и ты уже в другом мире: другая префектура, деревенская местность, рыбацкие районы, раскинувшиеся на много километров леса. В парк, у которого остановились, они не пошли — направились другую сторону. Очень скоро их пара сошла с городской улицы и спустилась вниз по склону, ведущему к морю. Годжо шёл немного впереди, а Мегуми вёл за собой по знакомому только ему одному пути. С обеих сторон их обступали деревья, освещение было, но явно не выдающееся: редкие фонари позапрошлого столетия, выстроенные вдоль неотёсанной полуразбитой дорожки прерывающимся рядком, особой практической пользы не несли. — Ты не устал? Потерпи немножко, мы почти на месте. Сатору спрыгнул с последнего булыжника, вложенного в вечную дорогу местных, и протянул Мегуми руку, чтобы тот тоже безопасно спустился. Они шли ещё минут пять и в итоге пришли к маленькой роще, высаженной деревьями сливы и сакуры. В тот момент место не могло похвастаться особой красотой, но через месяц, когда начнётся цветение, оно наверняка будет пользоваться популярностью. Сейчас же желающих шарахаться по тёмной глухой местности в девятом часу вечера нашлось немного. (Точнее, вообще не нашлось: они были тут одни). Недалеко впереди деревья заканчивались: там глазу открывалось пятно тёмного ночного неба; к запаху соли и тяжёлому от него воздуху примешался и звук ударявшихся о тетраподы волн. Мегуми уже хотел пойти туда, к свету, но Сатору почему-то остановился. — Мегуми, а ты темноты, случайно, не боишься? — вовремя же он спохватился, ничего не скажешь. Но удача была на его стороне: — Не боюсь. Ещё позже спросить не мог? — Я что-то задумался, только сейчас об этом подумал. Они снова пошли вперёд. Учитель стал идти быстрее, чем раньше, а с его-то «ходулями» это вовсе походило на бег. И вдруг Сатору снова резко остановился. На этот раз Мегуми, не сообразив вовремя остановить шаг, врезался в его спину. Подросток шикнул что-то невразумительно-ругательное и недовольно уставился на объект столкновения. — Сатору? — А я и не думал, что такая ностальгия накатит. Так давно тут не был, — прозвучало тихо, меланхолично. Мегуми готов был поклясться, что Сатору в тот момент усмехнулся, но усмешка была какой-то сожалеющей. Мужчина сделал шаг в сторону, уступая место открытому пейзажу, и галантным жестом призвал Мегуми подойти ближе к ограждениям, установленным у самого края приземистого мыса — именно сюда их привела тёмная роща, и именно сюда вела дремучая каменная тропинка. Они находились на самом отшибе береговой линии — уголок токийского залива, откуда открывался вид на горящий и мерцающий ночной Токио, отражавший огни небоскрёбов в мутной морской воде. От этого вида перехватывало дыхание. Мегуми обхватил ледяные перила, покрытые белым солёным налётом, обеими руками и встал на самый край, животом уперевшись в металлическую балку. Отсюда до воды было метров семь или восемь, но он и не думал, что может соскользнуть вниз. Холодный ветер трепал его волосы, дышалось глубоко и легко. Мегуми полной грудью вобрал в себя воздух. На плечи парня лёг чёрный мужской плащ. — Тут холодно, — прозвучало над ухом. Сатору встал рядом и тоже опёрся о перила. Вид у него был печальный, но благоговейный. Всё в нём говорило о том, что это место что-то для него значит. — Я сначала думал о парке развлечений или кино, но почему-то показалось, что тебе это не понравится. Так что вот, теперь мы дрогнем на улице и смотрим на красивый пейзаж. Ты не против? — Не против. Тут правда красиво. Мегуми сделал маленький шажок влево и коснулся своим плечом крепкого плеча Сатору. — Почему именно это место? Сатору молчал, и это молчание выглядело подозрительно. Мегуми положил руку поверх его, лежащей на металле. Так показалось правильно. Сатору перевернул руку ладонью вверх и переплёл их пальцы. Ладонь Сатору перехватила его руку и покрепче сжала. Так необычно: они уже и целовались, и спали вместе, а простое держание за руки будоражило кровь не меньше, чем тот первый поцелуй в щёку перед кофейней. — Один парень сделал мне тут предложение, — слова прозвучали тихо на фоне шума волн, но Мегуми хорошо их расслышал. — Он был на третьем курсе, я на первом. Мы переспали несколько раз, а потом мне надоело, и я решил больше с ним не связываться. Мы продолжили общаться, хотя уже перестали спать, а потом… Не знаю, чем он тогда думал, но как-то на летних каникулах он притащил меня сюда, сказал, что по уши влюблён, и сделал мне предложение. Вот идиот, правда? Кольцо купил (дешёвое, за пару тысяч йен), зачитал что-то из Шекспира, а я тогда чуть не лопнул со смеху, — мужчина взял интонационную паузу, строя из себя безразличного вещателя. — Я ему отказал. Не нравился он мне, да и спал я с ним только потому, что отзывы были хорошие. После меня он ни с кем так встречаться и не начал — любил, видите ли, искренне, — последовала самоуничижительная усмешка, следом — усмешка уже в адрес самой истории. — А на четвёртом курсе он разбился на своём чёртовом мотоцикле. Любил пьяный садиться за руль — говорил, что так адреналина больше. Взял и разбился, скотина, а сам меньше года назад мне в любви клялся. Я его тогда так за это ненавидел, ты бы знал. Мегуми чувствовал себя не в своей тарелке. Всё, что он слышал от Годжо до этого, было так, чепухой, а вот это… Создавалось такое ощущение, будто на него вывалили чужое нижнее бельё и заставили в нём копаться. И даже если хозяин этого белья сам его на него вывалил, Фушигуро не был уверен, что имеет право знать такие подробности. Быть свидетелем чужой жизни — слишком ответственное занятие, чтобы доверить его первому встречному. Значит, Сатору ему доверяет. Но заслуживает ли он такого доверия? — Зачем ты мне это рассказываешь?.. — Да просто. Ты знаешь, какие настольные игры я люблю, и знаешь мой любимый вкус чипсов — почему бы не рассказать и об этом? Фальшивый смех утонул в волновых раскатах прибоя. На этот раз молчание длилось долго. Ветер обдувал их лица, пальцы мёрзли, они стояли молча и смотрели на светящийся вдали город. На другом конце берега разорвалась петарда — школьники дурачились в последний выходной; а вот пронёсся катер береговой охраны, мигая оранжевым огоньком среди чёрного водяного полотна; где-то за их спинами с ветвей слетели птицы, разрезав воздух коротким щебетом. — Зачем мы тогда сюда пришли, если это место для тебя… такое?.. — Зачем? — Сатору внезапно разжал руку и отпустил пальцы Мегуми. Мегуми посмотрел на него с такой паникой во взгляде, что Сатору улыбнулся и успокаивающе приобнял его за плечо, мол, «нет, это я так руку опустил, просто пальцы замёрзли — вот и всё, я не злюсь на тебя за эти глупые вопросы». — Раньше я реально сторонился этих окрестностей — за пару километров объезжал стороной всю набережную, лишь бы знакомых мест не увидеть. А года три назад меня сюда притащил друг: «Сиди, — говорит, — думай о своём поведении, а потом найди себе, наконец, девушку или парня — кого хочешь — только хватит холостом шароёбиться». Понимаю сейчас, что он переживал за меня и всё такое — всё-таки у меня после того парня серьёзных отношений ни с кем так и не завязалось, а моя последняя попытка встречаться (это было на втором курсе) закончилась таким феерическим провалом, что я ещё долго отходил — но тогда я и на друга обижался. Это место меня пугало, а он взял, притащил меня сюда, кинул, сказал медитировать — придурок, ну скажи же? — Думаю, у тебя хороший друг. — Он тоже говорит, что он хороший. Но здесь было страшно! Уверен, он просто хотел надо мной поиздеваться! — он точно так не считал. — А сейчас что-то изменилось? — Иначе бы я тебя сюда не привёл, — Годжо отступил на шаг назад, оказался за спиной Мегуми и обнял его сзади, согнулся, уперся веками в мальчишеское плечо, вдыхая запах собственной одежды и стирального порошка. — После того, как меня сюда притащили, я и правда нашёл себе девушку. А этот тип — друг мой который — он вообще на детского психолога учился и только недавно на воспитателя переучивался — он как закатит шарманку про то, что у меня плохие ассоциации с этим местом, так что «давай, начинай ассоциировать его с чем-то приятным». С тех пор он вдолбил мне мысль, что это место можно считать символом начала новых отношений. Вот мозгоправ, представь себе, а? — Так ты всех своих… «партнёров» сюда приводишь на свидания? — скверно было ощутить себя частью сообщества «Партнёров Годжо Сатору». Настолько скверно, что захотелось уйти. Сатору погладил подушечками больших пальцев тыльную сторону ладоней Мегуми, стараясь утихомирить взъевшуюся от его слов ревность. Лицо Мегуми он видеть не мог, но зато мог знать — раз спрашивает, значит, уже на взводе. — Честно говоря, за последние три года я пришёл сюда впервые, — признание прозвучало искренне. — Так что я тут был всего с тремя людьми: с тем парнем, со своим другом и с тобой. Надеюсь, ты не против, что я приплёл тебя к такой недостойной компании. Свет во многих прибережных домах погас. Токио гудел и жил своей бурной жизнью, которая не останавливалась ни на секунду даже ночью, но тут, вдали от центра, вдали от небоскрёбов и магистралей, наступило время умиротворения и покоя. — Ну вот, на красивый пейзаж мы полюбовались. Извини, так себе свидание вышло, — с интонацией диктора, окончившего эфир, Сатору поднял голову с плеча парня, выпустил его руки из своих и отошёл назад, ожидая, когда Мегуми повернётся за ним следом и они вместе пойдут на выход, но Мегуми не поворачивался. — Пойдём? Уже поздно, холодает. — Давай ещё постоим? — Мегуми стоял лицом к морю, спиной к нему, не собираясь никуда уходить. Мужчина заставил себя вернуться. — Вообще-то… я тоже хочу тебе кое-что рассказать. Ты послушаешь? Такого поворота Сатору не ожидал. В его представлении, Мегуми во всех смыслах был слишком замкнутым, чтобы откровенничать. — Мои сердце и разум полностью в твоём распоряжении. Теперь время для подбора слов потребовалось Мегуми, но тут он справился быстрее своего сенсея. — Я очень плохо разбираюсь во всём, что касается человеческих переживаний — чувств там, эмоций всяких — ты это знаешь. Так было всегда, сколько себя помню, но моя сестра говорит, что, когда я был маленьким, я был очень общительным. — И что же случилось? — помочь с рассказом пока можно было только наводящим вопросом. — Мама умерла от сердечной недостаточности, когда мне было три, папу застрелили на работе — он был телохранителем — когда мне было пять. Нас с Цумики взяли под опеку родственники по папиной линии. Никому из них мы особо не сдались и в основном нас использовали как прислугу по дому. Сестра говорит, что где-то тогда я начал замыкаться, — говорить «о себе» Мегуми до этого ни разу не приходилось. Компоновать слова в предложения и пытаться передать этими предложениями свои чувства было чем-то нереальным. — В средней школе я постоянно дрался, потому что «а почему бы и нет», сестра постоянно ругалась на меня, говорила, что я неправильно себя веду, но всё было без толку. Потом она закончила среднюю школу, ей разрешили взять опеку надо мной, и мы съехали в дом родителей. Цумики поступила в старшую школу на заочное, а сама пошла работать, и в итоге, когда мне оставалось отучиться всего год в средней школе, она слегла в больницу от переутомления и истощения организма. Не знаю, как это описать, но у меня тогда что-то щёлкнуло в голове, и я решил, что не буду подавать ей повода для беспокойства. Оценки у меня всегда были отличные, а вот с поведением… в драки я больше не ввязывался, даже друзьями обзавёлся, чтобы ей было спокойней, и вместе с тем где-то в то время я начал замечать, что совершенно не понимаю ни людей, ни себя. Я без проблем распознаю в себе злость и досаду, а вот с положительными эмоциями… они мешались в такую кашу, что я ничего в них не могу различить. Ни тогда, ни сейчас. Понимаю, что что-то мне нравится или что-то мне приятно, а определить чувство не могу. Наверное, поэтому я так долго не понимал, что влюбился… Поставил тебя в неловкое положение… Я со вчерашнего дня хотел объясниться, но у меня не получалось, и вот… — Я понимаю. — Это глупо, да? — Нет. Я знал, что у тебя проблемы с эмоциональным интеллектом, но не знал, почему. Спасибо, что поделился. — Тогда… — Поехали-ка всё-таки домой. Мегуми понурил голову и сказал почти капризно: — Не хочу домой. Поехали к тебе? Сатору растрепал его волосы и чмокнул парня в висок. — Нет, солнышко, ты обещал сестре. Да и завтра тебе в школу. — Тебе тоже. — И мне тоже, — Сатору тепло ему улыбнулся. — Всё равно не хочу. — Прости, но пока ты несовершеннолетний, я не могу надолго забирать тебя без ведома опекуна. — Не хочу… — Мы можем сходить куда-нибудь завтра после школы или устроить занятие у меня дома — это не проблема. Не навсегда же мы расстаёмся. — А у меня такое чувство, что навсегда… — А вот и нет. — Но... — Скучать ещё до того, как расстались — ярко выраженный симптом любви. Смирись, ты будешь по мне скучать, так или иначе, — из уст Сатору это прозвучало как издёвка. — Делать мне больше нечего, как по тебе скучать. — Уверен? Не будешь скучать, даже когда я уволюсь из школы? Мегуми будто с небес на землю сбросили. Жёстко, пинком. — Как… уволишься?.. — Ну, вот так, — Сатору повёл плечами, словно не о нём шла речь. — Я с первого дня работы не собирался надолго задерживаться в этой школе, а тут теперь ещё и ты, — прозвучало обидно. — «Ещё и я»? — Нет-нет-нет, не подумай неправильно. Было бы нехорошо с моей стороны и учить тебя, и с тобой спать. — Тогда мы расстаёмся! — Мегуми, нет! То, что я уйду из школы, не значит, что мы станем меньше видеться. Ну, разве что самую малость. Видишь ли, я давно планировал получить второе высшее, сейчас я на третьем курсе заочного, хочу в следующем году по-быстрому добить два курса и получить диплом, а преподавание только мешать будет. Я планирую поработать на фрилансе, почти всё время буду дома — сможешь приходить ко мне, когда захочешь, хоть ночуй у меня. Такой вариант тебя устроит? Возмущение в Мегуми поутихло. — Так ты сможешь и дальше помогать мне с историей? — Любой каприз за твой поцелуй.***
Когда Мегуми назвал водителю адрес своего дома, то получил от Сатору такой возмущённый взгляд, что пришлось отвернуться к окну. — В пятницу ты сказал, что живёшь рядом, а сейчас мы едем в противоположный конец города? — и Сатору волновала, увы, не цена поездки. — Ты правда собирался в такую погоду, ещё и больной, добраться до дома своим ходом? Я чувствую себя преданным! — Тогда я ещё не знал, что нравлюсь тебе, так что остаться было бы слишком, — ответил ему парень, уже догадываясь, что против Годжо такой аргумент превратится в ничто. Так оно и сталось. Мегуми вырубился на середине пути под возмущения Сатору, слушая их, как колыбельную, а проснулся, уже когда машина остановилась у его дома. Он спал у Годжо на коленях, накрытый плащом на манер покрывала; мужчина поглаживал его волосы и договаривался с водителем о цене до своего дома. Если бы сначала они заехали к Сатору, а потом уже Мегуми доехал бы к себе один, получилось бы намного дешевле, но Годжо и эта финансово-сберегательная мысль была как зайцу стоп-сигнал. — О, маленький, я тебя разбудил? — Нет, мы же всё равно уже приехали. — Приехали. Сейчас половина двенадцатого — припозднились мы с тобой. Мегуми поднялся с его коленей, зевнул, ощутил сонливость во всём теле: глаза слипались, щёку и правую руку он отлежал. Хотелось только упасть обратно на колени Сатору и попросить не трогать его до утра. Как бы ни противился, отговорить Сатору от провожания его до порога не удалось. Они стояли на ступеньках, свет фонаря падал на них криво и неровно, как расплывшаяся краска. Мегуми засыпал на ходу от усталости, но никак не мог решиться на простые слова прощания: «Пока, до завтра». Вместо этого он почему-то сказал: — А ты можешь… поцеловать меня? Ну, на прощание… Сатору только того и ждал. Он наклонился и игриво поцеловал парня в уголок губ. — Пиши, если соскучишься, хорошо? Или звони. Обещаю взять трубку в любое время дня и ночи, — в полупотёмках Сатору смотрел на него бесконечно преданно и нежно. Уходить хотелось всё меньше и меньше. Мегуми собрал волю в кулак, дотянулся руками до его шеи и обнял напоследок. Сатору обнял в ответ. — Увидимся завтра. — Я буду скучать.