Harassment

      — Я виноват, я все испортил, — перед визитом к врачу Мак-Наббс заскочил в паб: разговор сегодня обещал быть тяжелым. Мак-Наббс был больше не в силах раз за разом прокручивать эти события в своем сознании перед сном.       Он помолчал, собираясь с мыслями, доктор Смитсон говорил что-то одобрительное и успокаивающее, но Мак-Наббс его не слушал.       — Я изнасиловал его тогда. Изнасиловал человека, которого, как я думал, люблю.       Это случилось в декабре в какой-то складской палатке, пахнущей металлом и нагретым брезентом, между стеллажами с американскими сухпайками и жестяными цистернами. Циклоны с Индийского океана принесли дожди и прохладу, и пустыня покрылась цветами, которые потом еще несколько недель по капле теряли краски под палящим солнцем.       — Я возвращался от командования. Был страшно зол, не помню, почему. А он был такой веселый и красивый... Что я говорю!.. — и Мак-Наббс закрыл лицо руками в ужасе и отвращении.       Мак-Наббс коротко и зло прижался ртом к губам Паганеля, потом ткнулся губами под воротник рубашки, туда, где кожа была чуть влажная и пахло Паганелем. Злость, давняя неудовлетворенность и запах мужского пота возбудили его быстро и болезненно, как подростка, впервые смотрящего порнофильм. Паганель стоял в оцепенении, опершись поясницей о цистерну с водой, и Мак-Наббс неожиданно сам для себя опустился на колени и принялся расстегивать его штаны. Было приятно показать так свою власть и одновременно — великодушие, даже нежность. В трусах у Паганеля пахло, как у человека, который весь день бегал в военной форме по пустыне, а мылся в лучшем случае двенадцать часов назад. Мак-Наббс был не из тех, кому бы понравилась идея взять в рот немытый член, но сейчас сама мысль о непотребстве, которое он совершает, будоражила и возбуждала его. На вкус было так же, как и на запах. Мак-Наббс обильно облизал его и сплюнул на пол, стало значительно лучше. Он задумался, потирая большим пальцем головку под крайней плотью; по большому счету минет бывает двух видов: предварительные ласки, поцелуи и облизывания — и самоцельный трах.       — О-о, — заговорил Паганель. — Ты даже смелее, чем я думал, — и Мак-Наббс убрал свою жесткую и грязную лапу, моментально решившись на второй вариант.       Он посильнее втянул губы, чтобы не задеть зубами, втянул щеки, зная, что вакуумный эффект никогда не помешает, и подался вперед. Это вышло неожиданно легко — спасибо аристократической форме паганелева члена. Мак-Наббс издавал хлюпающие звуки, горло сжималось от непроизвольного желания вдохнуть, из глаз выступили слезы. Рядом кто-то прошел, прямо за тонким брезентом их палатки, но шаги удалились. Мак-Наббс остановился отдышаться и утереть с подбородка вязкую слюну и понял, что член Паганеля стремительно опадает. Паганель смотрел на него, тяжело дыша и широко раскрыв глаза, и это была точно не гримаса страсти, скорее уж удивления и страха. «Он не хочет? Что я наделал?» — мелькнуло в голове Мак-Наббса. Паганель уже застегивался и стремительно выбегал из палатки. Мак-Наббсом завладело малодушное желание отмотать все на две минуты назад. Наконец он поднялся и, не видя ничего перед собой, пошел в расположение своей части. «Как я мог? — спрашивал он себя. — Почему я? Почему это произошло? Пожалуйста, пусть он мне даст второй шанс!» И тут же резко обрывал себя: «Какой второй шанс еще тебе, придурок? Он и так все понял, а нормальные люди спрашивают, прежде чем лезть другому в штаны». Но была и еще одна мысль, совсем кошмарная: «И хорошо, что не спросил. Он бы послал меня, и не было бы вообще ничего».       А так у него хотя бы было это невыносимое, чудовищное воспоминание — самая страшная и самая сладкая минута в его жизни.