***
Сюэ Ян: — Давай, я тебе помогу… — вечером маленькая сучка подошла сама. — И чем же? — С твоей ногой. Ты… Я вижу, что тебе тяжело, — она осторожно уселась. Далековато — так просто рукой не дотянуться, — Ты всё пытаешься ходить, а ведь даже наступить на неё нормально не можешь. И нельзя! Даже сейчас видно, насколько ещё рана опухшая, а ты всё издеваешься!.. Сколько раз за эти пять дней ты делал перевязки? Там уже, возможно, нагноение… Сюэ Яна передёрнуло, но не от мысли о вонючей жиже в ранах. — Поможешь, значит? А с чего такое участие? Не держи меня за дурака — не верю, что тебе вдруг по доброй воле есть до меня дело! — девка потупилась, а в груди тоскливо заныло — угадал… — Что, хочешь подлизаться? Боишься, что твои прогулки… Ну так у меня есть, что дать тебе полизать! Только ты уж постарайся — чтоб я точно был подобрей! — лижи, как следует! Но лучше — всё же пососи!.. Покраснев, опустила голову… А вот тебе! — Проваливай! Мне ничего от тебя не нужно! Всё ещё ярче спелого томата, покачала головой. Придвинулась. — Тебе очень повезло — ни кость, ни артерия не были задеты и пуля в ране не застряла. Но если её запустить — ты останешься без ноги… — Вот уж не думал, что тебе дорога моя нога! Вздохнула. — Я не питаю к тебе никаких тёплых чувств… И не пытаюсь, как ты сказал, «подлизаться» — здесь голос дрогнул, — я ведь всё равно в твоей власти: где мы встретились, ты можешь рассказать сегодня, завтра, через неделю… можешь ничего не говорить, но сказать что-нибудь другое и моя судьба решится… — Славно, что ты это понимаешь! И держи впредь у себя в башке: поймаю тебя ещё раз там, где тебя быть не должно, — я… Ха! Я вырву тебе глаза! Да! Тогда сможешь бродить, где захочешь — далеко всё равно не уйдёшь! Ясно? — Да… — Тогда ступай! — А ваша… твоя рана? Понять эту тварь было невозможно! — Зачем? Девка, вновь заливаясь краской, пожала плечами: — Ты — раненый человек, я — человек… — И? — Разве можно… просто быть в стороне?.. — А нельзя? Подняла глаза. Смотрела разом как шериф, судья и госпитальерка. Тошно смотрела… — Уходи… Ну! Пошла!.. Со вздохом поднялась…***
Сяо Синчэнь: Стоило отойти на пару шагов, в спину Сяо Синчэню раздалось: — Подожди-ка! — Да… — Я совсем забыл… На, возьми!.. — Сюэ Ян вынул из-за пазухи пожухлую и измятую ветку полыни. — Это?.. — Уже ослепла, что ли? Все знают, что девкам надо дарить цветы! — и, кривясь и кусая губы, потянулся и всучил «букет», — Ну, что встала?.. Сказал же — убирайся! Уже ближе к полудню следующего дня Сяо Синчэнь поймал на себе взгляд — прожигающий насквозь, но, так и не дождавшись ни окрика, ни кивка, вновь решился подойти без «приглашения». — Ну? — висельник скривился. — Как твоя нога? — Пока, как видишь на месте… Что ещё хотела? Пришлось соврать: — Сахар вкусный… — Да?.. — на лице читалось недоверие, — Ну тогда… посиди со мной… — Рана сильно болит? — Всё никак не уймёшься? — Всё никак не хочу позволить тебе остаться калекой… Давай, я всё-таки согрею воду?.. Только нужно что-нибудь чистое на бинты… — Почему? — Сюэ Ян впился взглядом в лицо, — Отвечай: зачем?.. Говори! Правду говори! Правду… Захотелось крикнуть: «Зачем тебе эта правда? Что ты будешь с ней делать?» — и дурной человек точно прочёл или услышал: — Что, думаешь, совсем дурак? Не пойму?.. Правду. Правду… Её так просто не скажешь. Потому, что и самому до конца непонятно… Подлизаться? Некрасивое слово. Некрасивый поступок, но… — Сяо Синчэнь чувствовал, как на щеках вновь разгорается пламя стыда — надо быть честным хотя бы с собой: именно это он вчера и пытался сделать. Именно это и пытается сделать сейчас… Да, это — не единственная причина. Не единственная — но, определённо, главная! Подлизаться, подольститься, угодить… умаслить того, от чьей злой воли зависишь и, что гораздо важней, зависит, через тебя, и будущее спасение мисс Цзян… Прикормить и почесать за ушком кровожадного койота, чтобы не сожрал раньше времени… Сочувствие? Участие?.. тут и не знаешь, как правильно назвать… Какое у честного человека может быть участие к бандиту? А сочувствие? Можно подумать, юный висельник получил свою рану, защищая фургон безоружных поселенцев от набега индейцев! Ну, или, если говорить серьёзно, например, спасая кого-то от расправы ещё более жестоких головорезов… Просто жалость? Если рана смертельна или ведёт к увечью и с этим, очевидно, несмотря на все усилия, уже ничего не поделаешь — это, конечно же, вызывает самое глубокое сострадание. Но если человек сознательно отвергает помощь, зная, сколь скверно может кончиться дело… Жалко тут, разве что, его ногу — верно говорят, дурная голова ногам покоя не даёт! Тогда в чём же ещё дело? Собственные убеждения! Нельзя — так Сяо Синчэнь решил для себя однажды — проходить мимо чужой беды. Нельзя оставить без помощи того, кому плохо. Нельзя быть в стороне… даже если тебя не просят… даже если отказываются… даже если с руганью или насмешкой гонят прочь, не понимая, не слушая… Особенно если отказываются потому, что не понимают! И нельзя отступаться от этих принципов! Потому, что отступившись раз, сторговавшись с совестью хотя бы единожды, потом непременно задумаешься о такой же позорной сделке ещё и ещё… И, совсем немного, всё же жалость. Очевидно, что Сюэ Ян так упёрт от того, что слишком юн, а собственная глупая бравада видится ему лихостью и твёрдостью духа… И, наконец… благодарность. В конце концов, мальчишка мог бы, если бы захотел, ещё вчера устроить пленнику большие неприятности! Или мог бы потребовать что-то за своё молчанье. Что-то, в свете его, почему-то не проходящего, «романтического» интереса, совершенно… неприличное. Пошлое. Дурное. Постыдное… Вот об этом лучше вообще было не думать… — Ну и? — ухмыльнулся не вызывающий особого сочувствия человек. — Потому… потому, что это неправильно — оставлять без помощи того, кто в ней нуждается. — И?.. — И всё. — Любого? — Абсолютно любого. — Почему? Пора было признать поражение и заканчивать этот бессмысленный разговор… — Простите… Висельник со сдавленным воплем дёрнулся и поймал за подол: — Эй, стой! — а в его взгляде читалось что-то, чего прежде Сяо Синчэню подмечать ещё не доводилось, — Ну? — Потому, что очень хорошо знаю, как это — когда ты или тот, кто тебе дорог, остаётся без участия… потому, что не хочу быть человеком, способным бросить другого в крови и отчаянии… Сюэ Ян перебил: — Красивые слова! — фыркнул и отвернулся. Повисло долгое молчание, — И… и глаза у тебя… тоже… красивые… Чёрт с тобой! Сейчас найдём дурака — сходит с тобой за водой!.. Совсем без происшествий перевязка не обошлась: — Что? — висельник захлопал глазами, — Ты меня за бедро трогаешь — поэтому и стоит! — У тебя богатырское здоровье — чтобы у кого-то так… когда ему сочащиеся раны промывают… — Тебе просто прежде попадались одни слабаки и идиоты — не видели, какая ты горячая: просто сразу валить и… Да, такого точно прежде никто не видел! По крайней мере — вслух не говорил!.. — И хвала небесам! — Ерунда! Я для тебя по-всякому постараюсь: лёжа, стоя, раком, языком… Так тебя оттрахаю — ты неделю сидеть не сможешь!.. От столь безобразных обещаний даже дёрнулась рука — Сюэ Ян сдавленно рыкнул, но тут же хохотнул: — Да не бойся! Ну что ты всего… — и продолжил уже доверительно, точно по секрету, — Я не сделаю с тобой главного, пока ты сама не захочешь… — Да? — в это верилось с трудом, — Отчего же? — Думаешь, брешу?.. А в чём интерес? По мне, так нет более скучного занятия, чем ебля, когда кто-то лежит бревном! Так что я подожду, пока согласишься… Ты ведь не станешь с этим затягивать, моя сладкая сучка?.. А я… Ладно! Если тебе так надо покорчить из себя приличную мисс — хотя я-то знаю, какая ты! — я… — Будешь ждать молча? — Нет! Что за дурость? А я — буду за тобой ухаживать! Чтобы ты… побыстрей соглашалась…