***
Сюэ Ян: Олух Вэнь Чао, прихватив большую половину людей, наконец, отбыл готовить почву к приезду своего папаши, а его дура, обозлённая и отъездом «своего Чао-Чао», и тем, что сама осталась не у дел, и, видимо особенно, присутствием Сюэ Яна, забросила все хозяйственные дела. Последнее было юноше только в радость — нельзя же всё время думать о ебле, надо, хоть иногда, занимать голову и иными заботами! Почти все мысли и так были о Синсин. Сюэ Ян и сам дивился, как за столь короткий срок умудрился так влипнуть. Всё теперь, так или иначе, прямо или обиняком, напоминало об этой маленькой сладкой сучке — ладно-ладно, не такой уж и маленькой, ростом девица ничуть ему не уступала: звёзды — её имя, вода — ледяная, как её взгляд, лучи солнца на собственной коже — её ладони, визгливый крик птицы… а разве эта малышка не любила поворчать?.. И даже при слове «сладко» на ум приходили уже не мёд, и не сахар… На эту девку он смотрел — и не мог насмотреться, слушал — и не мог наслушаться. Рядом с ней всегда путались мысли, сердце рвалось из груди, а потом замирало, точно готовое вот-вот вовсе остановиться, язык то и дело сам собой принимался молоть беспросветную чушь, пальцы подрагивали, бросало то в жар, то в холод и пах наливался желанием до боли… Хотелось её оттрахать — без прелюдий, быстро, грубо, даже не раздевая, только чтобы, наконец, ощутить себя в этой горячей и строптивой «сладости». А потом ещё раз — долго, медленно, не размыкая поцелуя, не давая окунуться в восторг, пока горячее желание не заставит и её двигаться навстречу… Но не только. Хотелось — и это Сюэ Ян понял не сразу и с удивлением — непременно знать о ней всё, абсолютно всё, до мельчайших подробностей. Хотелось — точно старики на обшарпанном, покосившемся крыльце — сидеть с ней рядом каждый вечер. Мять её пальцы. Дышать ей в ухо. Хотелось переломать руки и вырезать языки, а потом — для надёжности — пустить пулю в лоб всем, кто пытался её тиранить и вырвать глаза — всем, кто слишком часто на неё пялился. Хотелось, чтоб от её дуростей не вышло беды и особенно — беды для неё самой. Чтоб не вздумала сбежать. Чтоб её руки не таскали тяжестей. Чтоб, встречаясь взглядом, уже не кривилась, но по-прежнему дерзила. Хотелось, чтобы она улыбалась, и — необязательно ему, лишь бы просто была довольна! Верно от этого, хотелось постоянно ей что-нибудь дарить, даже понимая, что притащил сущую безделицу или, хуже того, бесполезную дрянь… И очень… безумно… как ни от одной девки прежде — а от кого ещё подобного желать? — хотелось услышать от неё что-то… о чём-то… Узнать наверняка, что и для неё он сам — Сюэ Ян — был уже не просто какой-то «достойный юноша, хоть и недостойный человек», а кто-то… особенный. Тот, чью многострадальную рану перевязывают не оттого, что «неправильно оставить без помощи», а оттого, что хочется, чтобы именно он был здоров. Тот, с кем не хотелось бы разлучаться, а хотелось, как ему с этой маленькой вертихвосткой, говорить днями напролёт… ну и потрахаться, конечно… И хоть умом юноша совершенно ясно понимал, что последнее — дурость почище, чем занять в долг старателю, клянущемуся, что вот-вот отроет золотую жилу, от мыслей этих было совершенно невозможно отвязаться… Когда, в ответ на, от всего сердца, восхищение, девка объявила, что «за выражение светлых чувств» это «может быть» «приняла бы» «какая-то другая девушка», а она сама «не захотела бы слышать подобное», в первое мгновение полыхнуло в груди и захотелось укоротить ей язык, а во второе — полыхнуло сильней и сердце возликовало. Маленькая сучка — насколько Сюэ Ян сумел убедиться — была не из тех, кто бросает слова на ветер, а значит, возможно, по речам горячей «Звёздочки», точно по настоящим звёздам, можно было отыскать «верную дорогу». «Дорога» эта давалась тяжело, влезть сейчас, с всё ещё незатянувшейся раной, на гору было бы, пожалуй, проще. При всякой встрече, при любом разговоре приходилось держаться: до судороги сжимать челюсти, отводить глаза, прятать руки за спину, заставлять себя думать о посторонних и каких-нибудь скучных вещах — только бы мысленно не срывать с неё платье, а дело не спешило идти на лад: вроде бы, стала ближе подходить, вроде бы — чаще, вроде бы — разговаривала охотней… но всё это могло — увы! И юноша слишком хорошо это понимал — оказаться лишь его собственным измышлением… От этого опускались руки… нет, только руки!.. Спустя почти неделю после отъезда Вэнь Чао, уже поздним вечером, когда безмерно теперь раздражавшая — вечно крутится возле Синсин! — девка Цзян убралась в свой угол, а вслед за тем, побрехавшись, чтобы лучше спалось, сперва с самим Сюэ Яном, потом — с охраной у Малого, потащилась к себе и Линцзяо, юноше улыбнулась удача. Сладкая выходила выплеснуть помойную бадью, а когда шла обратно — он приметил и позвал присесть рядом… — А знаешь, я ведь хотел уже бросить это дело… — Бросить?.. — Да! Уже подумал: вот что я себя принуждаю: «не гладь её», «не обнимай», «что вот сегодня в рот её до самой глотки хочешь, не говори»… толку-то? А толк-то, — отвернулся, чувствуя, что губы расплываются в блаженной, как у идиота, улыбке, — выходит, есть! Рядом было тихо. Обидно. — Ну, хоть спроси, что за толк? — Что… за толк? — в голосе не было ни радости, ни интереса, но сейчас слишком хотелось скорей поделиться. — А ты сама посмотри! — юноша обернулся. На лице сладкой — от одного взгляда на неё вспыхнули щёки — читалось непонимание, — Ну! Посмотри, где ты сидишь! — Где? — теперь девка была готова вскочить. Сюэ Ян покатился со смеху и поспешил объяснить: — Близко! Понимаешь? Видишь? Я, если захочу, вот прям сейчас тебя за шею обнять смогу! Понимаешь?.. А ведь ты сама сюда села!.. Знаешь, что это значит? Покраснела и, качая головой, отвернулась. — Э! Почему?.. Я так рад, что ты сама ко мне идёшь, а ты… Или что?! — от обиды перехватило дыхание, — Тогда зачем сюда?.. Девка пролепетала: — Это случайно… — Случайно? Значит, всё-таки… Нет уж! Ха-ха! Если б не хотела со мной рядом сидеть — подумала бы и не села!.. — Послушай! — сладкая резко повернулась, её лицо пылало лихорадочным румянцем, — Послушай, выслушай меня!.. Я… — попыталась встать, но юноша спешно удержал — почему-то сделалось страшно сейчас с ней разлучиться, — Я… я же не слепо… не слепая… Я же вижу… вижу… вижу, как ты смотришь… Слышу… что ты говоришь… Я… послушай… пойми… Я всё это вижу!.. Пожалуйста, выслушай меня: я не могу… я никогда не смогу составить твоё счастье!.. Даже… — Сюэ Ян хотел перебить, девка замахала руками, — даже на время… даже на… на… на один раз!.. — Почему?! — Это невозможно…***
Сяо Синчэнь: — …Ты милый, искренний, чудесный мальчик, — слова лились сами собой, а руки впились мальчишке в ладонь, — ты непременно найдёшь… такую… тебе по вкусу!.. А я… Объяснение длилось уже битый час, но поклонник не желал услышать. — Почему? — Я не тот человек… я никогда… — Почему?.. Ну что ещё можно было сказать? — Я не люблю тебя. — Ну, ничего! Сначала ты вовсе убить меня была готова! Пройдёт ещё время, я, уж так и быть, буду по-прежнему примерным… ты узнаешь меня ещё лучше и тогда полюбишь… — Я не смогу… — Ничего, мы подождём, пока ты захочешь! Я же уже говорил… — Я не об этом! — А о чём? — Мы… у меня… — Жених?.. Муж? — Нет, конечно! — Сяо Синчэнь слишком поздно понял, какая это была бы отличная причина… — Нет? Хорошо! А то пришлось бы сделать тебя вдовой… Не шучу!.. Впору было заломить руки от отчаяния! — Я не тот… не та… Я совсем не тот человек… Если… если бы ты только знал… — Так расскажи! — а во взгляде было столько горечи и тревоги… — Скажи… Сяо Синчэнь почувствовал, как к горлу подкатил ком. — Если ты узнаешь — ты меня убьёшь… Мальчишка опустил взгляд, медленно прижал к сердцу чужие руки и снова поднял глаза: — Я никогда тебя не убью… — Ты не знаешь… — Я даю тебе слово! — подался вперёд и уткнулся лбом в раскалённый лоб несчастной «сладкой», — Я тебе обещаю: что бы там ни было… что бы ты сейчас не хотела… не имела в виду… за это я тебя никогда не убью. Я никогда — за это — не причиню тебе никакого вреда! — Ты даже не… — Мне всё равно… — прижался сильней и губы юношей почти соприкоснулись. Сяо Синчэнь поспешил отвернуться, — Да тебе просто нравится вот так со мной играть!.. — Нет! — в груди закололо, — Если бы ты знал… если когда-нибудь узнаешь… ты будешь благодарен мне… за то, что я не иду сейчас тебе навстречу… Поверь мне… Но Сюэ Ян рявкнул: — ПЛЕВАТЬ! — и зашипел, едва размыкая зубы, — Мне — плевать. Не любишь… пока… пока не хочешь… боишься… и я — бандит. И — моложе… и… что ты там ещё?.. Болтай, что хочешь… Мне. На всё. Плевать… Я тебе докажу! И мне неважно, сколько надо будет времени… Вот увидишь!.. — Да услышь же!.. Пойми!.. Разговор так и закончился ничем. Исчерпав все возможные доводы, повторив в десятый раз все, какие можно было озвучить, причины, Сяо Синчэнь от безысходности и гнева на самого себя — зачем завёл об этом речь? — просто закрыл лицо руками. Мальчишка не хотел слушать — оставалось только сжать зубы и терпеть… Отношение Сюэ Яна после этого происшествия никак не изменилось — у Сяо Синчэня сложилось впечатление, что тот в принципе предпочитал делать вид, что всё, что невозможно было уложить в угодную ему картину мира, не существует — мальчишка по-прежнему дарил полезные и не очень мелочи, приставал с расспросами о любой ерунде, не давал кулакам мисс Ван Линцзяо учить трудолюбию и морали и таскал вместо «своей сладкой» воду и дрова. Разве что теперь, разговаривая или просто оказавшись рядом, непременно пытался встретиться взглядом… Вопреки всем опасениям — Сяо Синчэню пребывал в убеждении, что двигаться стоило бы поменьше, но его «пациент» с достойным лучшего применения упорством не желал с этим согласиться — с раной всё складывалось благополучно и ещё через несколько дней Сюэ Яну случилось, наконец, вновь сесть в седло. Сделав пару кругов у Главного входа, он пришпорил крапчатого и исчез в клубах пыли, чтобы вернуться лишь к сумеркам. За время его отсутствия мисс Линцзяо не поскупилась припомнить «свинорылой девке» все случившиеся за последние недели обиды. На спине под платьем — по лицу она теперь бить опасалась — если было судить по ощущеньям, не осталось живого места… — Эй, Синсин, смотри! — юноша издали помахал Синчэню, сидевшему возле уже разведённого костра, телом несчастной луговой собачки, — Нравится? Дарю! — Не надо!.. Но тушка грызуна уже кувыркнулась в воздухе… Ловить её руками — в обеих были сейчас вещи мисс Ван Линцзяо, требовавшие штопки — не было никакой возможности, а дать шлёпнуться на землю, даже зная, что зверь мёртв, — казалось безобразной жестокостью… Сяо Синчэнь подался вперёд и свёл колени — «подарок» удалось поймать! А на лице щедрого дарителя — мелькнуло странное выражение… В этот вечер он был непривычно задумчив и особенно дотошен в расспросах, а уже под конец беседы, робко, даже испуганно, пряча глаза, взял Сяо Синчэня за руку и долго, осторожно гладил сначала ладонь, а потом каждый палец… И вот от этих прикосновений, почему-то, по всему телу бежали мурашки…***
Той же ночью без всякого шума и происшествий западную границу штата пересекла группа всадников. В основном немолодые, угрюмого вида мужчины, просто, но добротно одетые, способные даже в это неспокойное время привлечь внимание разве что гнедой мастью своих коней, все они беспрекословно повиновались лишь малейшему жесту, кивку седоусого, но ещё крепкого, господина, не выпускавшего изо рта сигару… Старый Вэнь и его люди держали путь на северо-восток…