Солнце, лето и первая любовь

Софа проплакала всю ночь. Пока девушка сидела на полу «Спальни Барыни» и смотрела в стену пустыми глазами, она мало осознавала произошедшее. Нервное потрясение повергло её эмоции в сильное оцепенение, но когда Софа улеглась в постель, переживания и боль, вызванные событиями прошедшего дня, хлынули в её голову потоком. Словно кто-то дёрнул за рычаг, открывающий путь слезам. Софа уткнулась лицом в подушку, и её узкие плечи сотрясались от рыданий. Она захлёбывалась солёными слезами и громко всхлипывала. Гена непременно расскажет всем. Что тогда ждёт Софу с Василисой? За Василису она волновалась больше всего, потому что любила её всем сердцем. Если все узнают, то Васе придётся уехать из деревни, ведь все будут считать её за ненормальную. Будут тыкать в неё пальцами на улице или изобьют, а может и того хуже сделают её и всю её семью изгоями. За себя Софа волновалась несколько меньше, но если подумать, то последствия раскрытия их постыдной тайны могут стать для неё ужасными. Если слух дойдёт до бабушки, то она непременно расскажет родителям. Информация вряд ли пойдёт дальше них, так что за репутацию можно не волноваться, но с каким презрением будет смотреть на Софу отец, и как будет плакать и сокрушаться мать! Страшно подумать! А потом её сдадут в психушку, и будут пичкать таблетками, пытаясь заставить её забыть свои неправильные чувства, как страшный сон. Только она не забудет! Она никогда уже не сможет разлюбить Васю: её карие глаза, бойкий характер и чувственные губы, её поцелуи и объятия, её нежный голос и тихие признания в любви, её красивое тело и руки, покрытые мозолями.   В голове крутились обрывки Гениных фраз: «Больные! Мерзкие! Отвратительные и неправильные!» и «Это ты, Софа, виновата! Ты совращаешь её, портишь! Мерзкая! Как я мог с тобой вообще общаться?!» Это всё было правдой, откровенной и уродливой правдой. Эта правда, будто выворачивала Софу наизнанку, открывая всё её мерзкое содержимое. Хотелось блевать от самой себя. Её любовь даже не имела права называться любовью. Любовь — это чистое, непорочное чувство, всепоглощающее и вызывающее бабочек в животе. Она никак не идёт в сравнение с Софиным чувством. Софа грязная, неправильная и не имеющая права на существование в этом мире, не достойна его испытывать. Жаль, что только столкнувшись с отвращением в свою сторону она это поняла.  Она оставит Василису в покое, она больше никогда не приблизится, к ней, не прикоснётся своими грязными руками и губами. Да, ей будет больно, но она будет терпеть, ведь она не имеет права отравлять своим присутствием чужую жизнь.  Когда Софа наконец выплакала все слёзы, её глаза нещадно болели и дико хотелось пить. Шатаясь, она спустилась в тёмную кухню. Лишь бледный лунный свет падал дорожкой на пол. Софа налила себе полную кружку воды из кувшина и залпом осушила её. Её взгляд упал на нож лежащий на столе. На серебристой поверхности блестели отсветы луны. Софа, как завороженная, взяла его в руки и провела пальцем по гладкому лезвию. «Этот нож такой острый, что тебе надо только провести им по своей шее, и твоя жизнь закончится. Ты больше никому не причинишь вреда. Тебе не придётся оправдываться перед друзьями, бабушкой и родителям. Ты больше никогда не увидишь Василису, и не захочешь осквернить её образ своими гадостными чувствами». Искушение было очень сильным, и Софа поднесла нож вплотную к горлу. Она изо всех сил зажмурила глаза и представила, что сейчас полоснёт им изо всех сил по своей шее. «Стоп. А что если у меня не получится умереть? Я порежу себя не там и буду мучиться от невыносимой боли.». Софа опустила нож. «А что будет, если я умру? Мама будет плакать на похоронах, это точно. Бабушка найдёт мой труп здесь утром и так распереживается, что у неё может случиться сердечный приступ. Василиса, наверное, будет по мне скучать, будет плакать и винить себя в моей смерти. Разве я могу закончить свои страдания, обрекая при этом других на горе?» Рукоятка ножа приятно лежала в руке. Софа поднесла нож к раскрытой левой ладони и осторожно провела им прямо посередине. Из открывшейся раны засочилась свежая алая кровь. Софа почти не почувствовала боли, а только смотрела на свою порезанную руку. Ей на мгновение стало легче. Все переживания заменились на лёгкое покалывание и ощущение текущей по ладони крови. Нож был весь красный, Софа налила стакан воды и окунула туда нож, отмывая. Вода окрасилась алым. Она вылила её на улицу через окно и вернула нож со стаканом на свои места. Взбушевавшиеся эмоции утихли и как только девушка коснулась головой подушки, она погрузилась в тяжёлую беспокойную дрёму. *** На утро Софа проснулась совсем разбитой. Было ещё рано, и первые лучи солнца только начали пробиваться через занавески в комнату девушки. Голова раскалывалась, а глаза воспалённо болели. Руку рассекала длинная царапина. Софа так и не остановила беспрерывно льющуюся кровь вчера, и теперь её кожа, подушка, одеяло, простыня и ночная рубашка были в красных пятнах. Девушка с трудом встала с постели и подошла к зеркалу. Софа в отражении выглядела ужасно: глаза были воспалёнными, а под ними красовались чудовищные тёмно-синие круги, волосы всколочены, а на щеке следы от подушки. Чтобы хоть как то привести себя в порядок, девушка вышла из дома и направилась к умывальнику, который находился около деревенского туалета. Прохладная вода приятно освежала лицо, и ей стало немного лучше.  Софа оделась, спустилась вниз к бабушке и позавтракала, будто ничего не произошло. Только выглядела она подавленной, и всё время молчала, смотря в одну точку перед собой. — Софочка, — ласково спросила бабушка. — Ты случайно не заболела? Тебе нездоровится? — Всё нормально, бабуль, — на автомате ответила девушка.  «Скоро всё это разрушится, — думала Софа. — Скоро ей будет тошно даже говорить со мной. Наверное, это последний раз, когда она заботится обо мне, переживает о моём здоровье». Потом она вышла во двор: посидеть на скамейке и почитать книгу. Только строчки перед глазами плыли, а смысл текста никак не хотел улавливаться.  «Что я хотела сделать с собой прошлой ночью? — Софе было страшно от этого. — Я действительно хотела убить себя? " Дрожь прошла по всему телу от воспоминания своих размышлений и призрачного касания лезвия ножа к тонкой шее. Девушка легла на скамейку, вытянувшись в полный рост, и положила книгу себе на грудь. Прикрыла глаза. Нет, сегодня она никуда не пойдёт. Ей не хватит сил терпеть на себе чьи-то взгляды, слышать перешёптывания за спиной. Ей тошно будет видеть людей, говорить с ними. Она не должна сегодня ни с кем разговаривать, осквернять друзей своим присутствием.  Из размышлений Софу вырвал скрип открывающейся калитки. Кто-то пришёл на их участок. Софа в панике вскочила со скамейки и увидела приближающуюся к ней Зину. Ей уже не успеть уйти в дом, чтобы не общаться с Зинкой, потому что та её уже заметила. — Привет, Софа! — поздоровалась подруга. — Я хотела спросить, сможешь ли ты сегодня прийти ко мне на чай с вишнёвым пирогом, который сделала моя мама? Я просто очень хочу познакомить её с моим Вовчиком, а одного его приглашать стесняюсь. Пойдёшь? Софа молча слушала болтовню подруги, хлопая глазами. Гена что, ещё не успел никому рассказать? Иначе бы не приглашали её ни на какие чаепития. — Так что? Пойдёшь? — повторила вопрос Зина. — А? — Софа вышла из своих беспокойных размышлений. — Ах, да! Пойду, да, конечно. Спасибо, что пригласила! Зинка похлопала её по плечу и удалилась.  *** На чаепитие нужно было приходить в обеденное время. Софа ужасно корила себя за то, что вообще согласилась идти, но обижать Зинку ей тоже не очень хотелось. Может для Софы это вообще последний шанс нормально пообщаться с друзьями? Зинин дом находился в другом конце села, и Софа медленно побрела туда по просёлочной дороге. В её душе зародилось сильное беспокойство. Как ей общаться со всеми? Вести себя так, будто ничего не случилось, не давая никому никаких шансов подозревать, что произошло что-то ужасное? Наверное, это и есть наиболее выигрышный вариант. Софа толкнула калитку, и та поддалась, протяжно скрипнув. К ней тут же подбежала суетливая Зинка: — Ой, привет, Софочка! Проходи, проходи!  — Здравствуй, Зина! — как ни в чём не бывало ответила Софа.  На траве под высокой яблоней стоял стол, накрытый белой скатертью. Там уже расселись некоторые гости. Софа встретилась с глазами с Василисой. Та тоже выглядела слегка подавленной, но больше ничего в ней не показывало, какой она пережила стресс. Сама Софа, наверное, выглядела куда хуже: с тёмными кругами под глазами и болезненно бледной кожей. Василиса ободряюще улыбнулась ей уголками губ, безмолвно поддерживая. На столе уже стоял большой самовар, и около каждого из гостей было по чашке. Софа присела на стул, напротив Василисы, и огляделась вокруг. Тут были Маринка, Вова, Маша и Петя. Только Генки нигде не было видно. Все смотрели на Софу так доброжелательно и приветливо, как будто бы все их улыбки были поддельными, наигранными. Софе казалось, что они словно заглядывали ей прямо в душу, видя её насквозь. Видели всю её внутреннюю гнилость. Девушка невольно поёжилась. — Гена обещал прийти, но его всё нет и нет, — обеспокоено сообщила Зина. — Может быть без него начнём? «Надеюсь он не придёт вообще», — злорадно подумала Софа. Но её желаниям не суждено было сбыться: снова скрипнула калитка, оповещая всех о приходе нового человека. Гена извинился перед хозяйкой и присел в дальний конец стола. Софа, будто бы почувствовала на себе его долгий прожигающий взгляд, и ей стало жутко некомфортно. Она не хотела на него смотреть. Все уселись и Зинка убежала звать свою маму. Наконец к столу подошла полненькая женщина, в руках у которой была большая тарелка с ароматным вишнёвым пирогом. — Вот, ребятки, специально для вас готовила, — Зинина мама широко улыбнулась и поставила пирог на стол. Она выглядела очень добродушной женщиной. У неё были светлые волосы цвета соломы и добрые карие глаза, в уголках которых виднелись маленькие морщинки. — Нина Васильевна, какой вкусный пирог! — похвалил Вова. — Спасибо, Владимир, я очень старалась его готовить! — ответила женщина. Софе есть не очень хотелось, но она из вежливости съела один кусок. Зато она выпила много чая. Он был нереально вкусным: травяной, с привкусом мяты и чёрной смородины. Все о чём то болтали, Зина знакомила свою маму с Вовкой, только Софа, Василиса и Генка мало когда вставляли свои пять копеек в общую болтовню. Гена тоже выглядел подавленным и время от времени осуждающе поглядывал на Васю с Софой. Софе было не очень комфортно сидеть в кругу друзей и слушать их радостную болтовню. Её сильно угнетала эта атмосфера, и мучило то, что она не могла, даже если бы очень захотела, влиться в общее веселье. Она тихо спросила, можно ли ей отойти ненадолго, и встала из-за стола, направившись в сторону деревенского туалета, чтобы не вызвать подозрений. Девушка присела на маленькую скамеечку в тени раскидистой груши недалеко от туалета, обняв руками колени и уткнувшись в них лицом. Вдруг Софа почувствовала, что кто-то опустился рядом. — Ты так расстроено выглядишь, — тихим голосом произнесла Василиса. — Он же даже никому не рассказал. Софа подняла на неё глаза. — Я… — от одного лишь взгляда на Васю и от воспоминания, что она больше не может с ней видеться, в глазах защипало. Одна слезинка скатилась по бледной щеке девушки. — Не плачь, — ласково произнесла подруга. — Это совсем не стоит твоих слёз. Василиса прикоснулась к её левой руке, отчего Софа дёрнулась, как от удара. — Что с тобой? — спросила Вася. Софа попыталась было выдернуть руку, но Василиса крепко сжала её. Светловолосая девушка зажмурилась от боли. Вася перевернула ладонь и увидела длинный порез, рассекающий руку. — Кто тебя так? — Никто, — механическим голосом ответила Софа. Слёзы всё катились и катились из её глаз. — Я не хочу тебя сейчас видеть. — Но почему? — Софа выдернула свою руку, встала со скамейки и направилась прочь. Спиной она чувствовала прикованный к ней взгляд, но не оборачивалась. Василиса так и не побежала за ней. Проходя мимо стола к калитке, она услышала голос Зины, спрашивающий почему она уходит, и увидела, смотрящее прямо на неё Генино лицо, открыто выражающее презрение.