Если бы Шэнь Юань не боялся разрушить тщательно выстраиваемую репутацию, то с силой бы ударил себя ладонью по лицу. Все происходящее начинало напоминать дешевую телевизионную драму с неожиданными поворотами и громкими обвинениями. Так и хотелось дать подзатыльник Самолету, придумавшему когда-то эту паутину драмы и тайн.
К группе заклинателей из четырех великих школ подошла женщина в одеждах какого-то мелкого ордена. Даже не будучи большим фанатом этой героини, Шэнь Юань сразу узнал Цю Хайтан. Уже не такая молодая, как Лю Минъянь или Нин Инъин, госпожа Цю имела отличную фигуру и миловидное лицо. Женщина не слыла доброй или понимающей, не имела ярких отличительных черт, отчего для многих фанатов стала лишь очередным завоеванием, про которое вспоминали раз в пару десятков глав и снова забывали.
Единственное, за что читатели ценили Цю Хайтан, так это за ее предысторию, связанную с главным злодеем — Шэнь Цзю. После раскрытия прошлого фанаты жалели госпожу Цю, говоря, что Ло Бинхэ будет ей лучшей парой. Шэнь Юань тоже тогда писал комментарии в поддержку несчастной женщины, чередуя их с ядовитыми высказываниями о сюжете и действиях героев.
— Сейчас же посмотри на меня! Не смей делать вид, будто не слышишь! — выкрикнула Цю Хайтан, доставая из ножен меч. — Забрался повыше, на пик Цинцзин, и забыл обо мне?
Голос ее полнился гневом с примесью горечи. Что-то похожее звучало в словах Бинхэ во время разговора с Шэнь Цинцю в бамбуковой хижине.
Ответа не последовало. Люди вокруг были слишком шокированы неожиданным появлением заклинательницы, которая, очевидно, была знакома с Шэнь Цинцю. Орден, к которому принадлежала Цю Хайтан, не был известен среди глав великих школ. Однако Шэнь Юаню показалось, что Глава Дворца смотрит на новоприбывшую не с недоумением, как все вокруг, будто бы хозяин Хуаньхуа знал, что госпожа Цю появится.
Переведя взгляд на противоположную сторону, Шэнь Юань посмотрел на учителя. Шэнь Цинцю смотрел прямо перед собой без определенного выражения, полностью провалившись в собственные мысли. Он не ожидал сегодня встретить живое напоминание о своем прошлом. Говоря откровенно, не ожидал, что хоть когда-нибудь встретит.
— Барышня, кто вы такая и откуда знаете лорда Шэнь? — спокойно поинтересовался глава Тяньи, порядком уже уставший от этого балагана.
Ничуть не стесняясь, Цю Хайтан ответила:
— Я его жена.
Юэ Цинъюань нахмурился и обернулся к Шэнь Цинцю. Судя по всему, глава Цанцюн что-то знал, но не мог задать уточняющий вопрос при всех. Лорд Цинцзин же ничего не сказал на такое смелое утверждение, только едва слышно хмыкнул и раскрыл перед лицом веер.
По площади поползли шепотки. Заклинатели, как мухи, слетелись на свежие сплетни. Еще бы, не каждый день слышишь, как неизвестная женщина объявляет себя женой известного горного лорда.
Шэнь Юань крепче сжал веер в руке. Ситуация начинала полностью выходить из под контроля. Следовало догадаться, что здесь что-то не так еще в момент, когда Глава Дворца так охотно начал обвинять Шэнь Цинцю в заговоре с сеятелями.
В Цзиньлань приехали заклинатели из четырех великих школ, так откуда же здесь взялась Цю Хайтан из мелкого ордена, который, как помнил Шэнь Юань, находился достаточно далеко отсюда? Зато достаточно близко к Хуаньхуа. Госпожа Цю прибыла одна, без поддержки в лице своих боевых братьев и сестер. Откуда такая смелость? Совершенно ясно, что ее привели специально. И личность этого «благодетеля» тоже ясна.
— Странно, шисюн Шэнь никогда вас не упоминал, — легко бросила Ци Цинци, задумчиво глядя на пышущую ненавистью женщину.
— Этот мерзавец — самый настоящий грязный никчемный зверь, не имеющий ни совести, ни чести. Неудивительно, что он молчал!
Цю Хайтан ругалась, выплевывая оскорбления, словно совсем не замечала, какой эффект они производят на людей.
Если сам Шэнь Цинцю даже не пытался защищаться, смотря на госпожу Цю с безмолвной печалью и чем-то неопределенным, скрытым за обычным холодом, то остальные не собирались пропускать слова мимо ушей.
Горные лорды Цанцюн часто ворчали и ругались на Шэнь Цинцю, говоря, что у него тяжелый характер, но стоило им услышать, как неизвестная женщина поливает грязью их шисюна, как тут же напряглись. Юэ Цинъюань старался казаться безмятежным, но все видели, как он сложил руки перед собой, сжимая, будто пытаясь себя отрезвить.
Цзян Шэнхо, не реагировавший до этого на все происходящее, положил ладонь на меч. Шэнь Юань и Ло Бинхэ порывались сделать то же самое, но сдержались. Будь здесь Мин Фань, он бы уже вспылил. Никому не позволено оскорблять лорда Цинцзин, а вместе с ним и весь пик.
Монах из Чжаохуа, мастер Учэнь, до этого не произнесший ни слова, не смог вытерпеть такого потока брани и сказал:
— А-ми-то-фо, госпожа много говорит, но смыла в ее словах нет. К чему пустые оскорбления?
— Эта презренная тварь
заслуживает поганого отношения, — в глазах Цю Хайтан ярко горела ненависть.
Шэнь Юань не понимал, почему она с такой яростью накинулась на Шэнь Цинцю. Пожар в поместье Цю произошел давно, неужели чувства не улеглись под властью рассудка? Или кто-то постарался распалить гнев женщины?
— Следи за словами, — не выдержала Ци Цинци.
Три слова, произнесенные уверенным, суровым голосом, жестко ударили по Цю Хайтан, немного приводя в чувства. Ци Цинци была настоящим примером для всех юных девушек и умудренных женщин Поднебесной, являясь одной из лучших заклинательниц своего поколения. Упреки от нее уязвляли.
— Не стоит запрещать высказываться, леди Ци, — приторно улыбнулся Глава Дворца.
Ци Цинци поморщилась.
— При всем уважении, Глава дворца, — Цзян Шэнхо не хотел вступать в спор с заклинателями старшего возраста, но у него тоже есть предел терпения, — но это не высказывание, а поток оскорблений, не несущий ни капли смысла или пользы. Нужно вовсе не знать, что такое манеры, чтобы ругаться на виду у стольких людей и даже не сказать причину гнева.
Высокомерно окинув взглядом Цю Хайтан, Цзян Шэнхо хмыкнул, как бы говоря, что сразу видно: у госпожи ужасное воспитание.
Цю Хайтан замолчала. Будучи дочерью достаточно богатой семьи, она всегда гордилась своими манерами и образованием, не доступным иным девочкам. Когда-то юная госпожа Цю посмеивалась над Шэнь Цзю, не знающим даже, как вести себя за столом. Теперь же ученик Шэнь Цинцю стыдит её, по праву гордясь, что сам является более воспитанным и сдержанным.
— Да если бы вы знали, — покачала головой Цю Хайтан. — Когда-то он был лишь жалким рабом моей семьи.
Вся история про раба, убившего хозяина, уже была известна Шэнь Юаню, но, слушая её в живую, он невольно захотел крикнуть, чтобы Цю Хайтан замолчала.
Еще до прибытия на пик Цинцзин попаданец крутил и вертел всю известную информацию в уме, размышляя, чего стоит ждать от человека, убившего своего благодетеля. Хватило месяца в обществе Шэнь Цинцю, чтобы начать понимать, что в истории что-то не сходится.
Со слов госпожи Цю, Шэнь Цзю был волком в овечьей шкуре, не ведающим пределов, не имеющим в сердце ни доброты, ни человечности. Человек, с которым Шэнь Юань разбирал документы, изучая жизнь пика изнутри, был совсем другим. Лорд Цинцзин не был чутким, он не баловал учеников, не терпел нахалов, но также не был злом во плоти.
Шэнь Цинцю практически постоянно скрывал эмоции, но при частом близком общении Шэнь Юань обнаружил, что его учитель не такой уж черствый человек. Попаданец не мог судить лорда Цинцзин, не зная всей истории, но отчего-то точно знал, что это жизнь сделала Шэнь Цинцю тем, кто он есть.
С такими людьми, как Шэнь Цинцю, общаются неохотно и еще реже пытаются сделать что-то большее, и уж тем более не принимают в семью как своего просто так.
У Шэнь Юаня перед всеми заклинателями на площади было преимущество. Он знал Цю Хайтан. Или, по крайней мере, мог судить по ее поступкам, которые она совершила уже будучи членом гарема.
Среди всех жен лучше всех были прописаны только основная троица: Ша Хуалин, Нин Инъин и Лю Минъянь. У них было больше всего фанатов. Дальше стояли сестры Цинь, молодая Госпожа Дворца и Цю Хайтан. За ними же — все остальные. Эту семерку называли самой прописанной и любимой, им чаще других уделяли время.
В гареме Цю Хайтан не играла особой роли, не устраивала интриги и довольствовалась своей ролью. Многие говорили, что Ло Бинхэ с ней из жалости, но она не пыталась этого отрицать. Если же кто-то пытался навредить Цю Хайтан или нескольким девушкам, которых она ценила, женщина проявляла свою истинную жестокую натуру. При этом часто она не видела очевидного просто потому, что не желала этого. Госпожа Цю жила в своем мире и не позволяла никому его рушить.
Зная ее характер и некоторые подробности о семье Цю, которые вскрылись в более поздних арках, Шэнь Юань сделал свои выводы.
Цю Хайтан закончила свою историю, драматично выкрикнув имя учителя Шэнь Цинцю. Никто еще не успел отойти, как Лю Минъянь задала вопрос:
— Почему его не отпустили? — поймав непонимающий взгляд, она продолжила: — Вы говорите, что ваш брат дал ему свободу, так почему его не отпустили, когда он захотел стать заклинателем? Он уже не был вашей собственностью, как вы могли ему приказывать?
Рассказ госпожи Цю поразил Лю Минъянь в самое сердце. Дева Лю не терпела несправедливости и верно бы встала против шибо Шэнь, но кое-что в истории сильно смущало. Ситуация с тетей, Госпожой Шэнь, матерью Юаня и Байян, надолго запала в память Минъянь. С детства вынужденная носить вуаль, она как никто другой понимала, каково это — чувствовать, что ты не свободен, что твои действия контролируются.
Когда твоя жизнь не принадлежит тебе, ты чувствуешь себя отвратительно, скованный по рукам и ногам. Вторая госпожа Лю сбежала с возлюбленным, и никто в семье не смог её остановить, ведь на самом деле не владел её жизнью. Почему же Шэнь Цзю, свободного жениха госпожи Цю, не отпустили?
Ответа на этот вопрос у Цю Хайтан не было.
Не давая время обдумать, Ци Цинци поддержала ученицу:
— Я познакомилась с Шэнь Цинцю довольно давно, еще до его официального вступления в Цанцюн. И отлично помню, как он выглядел и вел себя после своего первого учителя. У Яньцзы был жестоким человеком, который наверняка издевался над Шэнь Цинцю.
— Это не отменяет того, что У Яньцзы обучал Шэнь Цзю, — елейным тоном настаивал Глава дворца.
— Использование имен, которые были у лорда или леди Цанцюн до становления наследником прошлого властелина вершины, приемлемо только между близкими, — сухо отозвался Юэ Цинъюань.
— И все же, он был…
— Он был ребенком, который, не живя среди заклинателей, не понимал, к кому в сети попал, — грубо отрезала Ци Цинци.
На пике Сяньшу учились девушки с разными жизненными историями. Ци Цинци знала каждую, старалась помочь в меру сил и не раз сталкивалась с жестокими учителями, обманом заманивающих наивную молодежь в ученики, а затем издевающимися над ними.
Возразить было нечего. Может, сейчас Шэнь Цинцю и известен как сильный гордый лорд Цинцзин, но когда-то и он был обычным ребенком.
— Именно шиди Шэнь, защищая этого Юэ, убил У Яньцзы, — сказал Юэ Цинъюань и тяжело вздохнул. — Если бы он восхищался своим учителем, то не сделал бы этого.
Никто не знал, как именно погиб У Яньцзы. Просто однажды его тело было предъявлено прошлым главой Цанцюн как знак того, что люди могут спать спокойнее. Героями, совершившими этот поступок, были названы главный ученик Цюндин и его друг. Если с Юэ Цинъюанем все было понятно, его уже тогда считали наследником Цюндин, то имя Шэнь Цзю не называлось.
— Так уж вышло, госпожа Цю, — продолжил Юэ Цинъюань прежде, чем Глава Дворца смог высказаться, – что я встречал вашего брата, Цю Цзяньло, при жизни. Наше знакомство было коротким, но этот глава отлично помнит, как господин Цю чуть не задавил маленького мальчика, а потом избил его за то, что тот путался под ногами.
Во время всего рассказа Шэнь Цинцю не спускал с главы Цанцюн пристального взгляда. Шэнь Юань после известий о мире между учителем и шибо Юэ попросил Самолета рассказать, почему глава школы так привязан к лорду Цинцзин. Если брать во внимание рассказ Фай Цзи, то Юэ Цинъюань сейчас рассказывает о своем детстве в качестве уличного мальчишки, попавшего к работорговцам.
Никто не знал, из какой семьи происходит Юэ Цинъюань. Рассказывать что-то подобное было рискованно, но ради Шэнь Цинцю он был готов на все.
Молодой господин Цю не делился с сестрой всеми своими делами, потому Цю Хайтан не могла сказать, врет ли глава Юэ.
— В городе про вашего брата говорили, что он избалован и жесток сверх меры. Детям, жившим на улице, часто от него доставалось.
— По-вашему, он заслуживал смерти? — болезненно вскрикнула Цю Хайтан.
Не давая заклинателям вокруг сделать поспешные выводы, Шэнь Юань выступил:
— Глава школы Цанцюн не это имел в виду. Не стоит обелять того, кто при жизни причинял людям вред.
Цю Хайтан неверяще переводила взгляд с одного Шэня на другого. С обидой женщина подумала: неужели у Шэнь Цзю есть семья?
— Госпожа Цю, есть ли доказательства ваших слов? — спокойно поинтересовался Шэнь Юань, будто бы ведя праздный разговор о погоде со случайной прохожей.
— Даже если и были, то сгорели в огне, — с тяжелым вздохом, будто вынужденный объяснять всем известные истины глупому упрямому ребенку, Глава Дворца всплеснул руками.
— Так можно сказать и в обратную сторону. Слова ничего не стоят без свидетелей или иных подтверждений, — не желая оставаться в стороне, Ло Бинхэ наконец присоединился к обсуждению, встав на сторону брата.
Живя в маленьком городе в доме небогатой прачки, Ло Бинхэ на улице порой принимали за бродяжку, если он был без Юаня. Даже если ребенок ничего не делал, люди считали своим долгом сообщить, что при случае отдадут мальчика работорговцам, еще и денег заработают. Чаще всего то были лишь пустые угрозы. Ни для кого из города не было секретом, что жизнь раба так ужасна, что лучше уж умереть.
Покупка и продажа безвольных детей до красной пелены перед глазами бесила Ло Бинхэ, помнящего, как жалко выглядели дети, бродившие по улицам без цели. Нелюбимые. Ненужные. Сын Су Сиянь мог стать точно таким же, если бы госпожа Хэ не нашла его и не нарекла Ло Бинхэ.
Еще ужаснее, с точки зрения совести, было обвинять кого-то в том, что когда-то он был рабом. Люди никогда не поймут, как сладка свобода, пока её у них не отнимут — это Ло Бинхэ понял еще в Бесконечной Бездне, вынужденный убивать, выживая.
К детям, попавшим в лапы работорговцев, многие испытывали сострадание и сочувствие, но никто не стал бы помогать, понимая, насколько это дело неблагодарное. Но если дело касается территорий великих школ, то дело обстоит несколько иначе.
— В каком городе находилось поместье Цю? — выверено безразличным тоном спросил Цзян Шэнхо, заложив руки за спину и вздернув голову.
— В Дахэ, — без раздумий ответила Цю Хайтан, не чувствуя подвоха.
— Еще во времена, когда фундамент четырех великих школ только был заложен, главы хребта Цанцюн, дворца Хуаньхуа, вершины Тяньи и храма Чжаохуа пообещали, что не допустят страданий безвинных. В том числе обещание касалось и детей, оставшихся без родителей. Ребенок, оставшийся один в этом мире, до достижения хотя бы четырнадцати лет не может быть рабом. За пренебрежение этим правилом на территории, за которую отвечает одна их великих школ, человек будет наказан.
Цзян Шэнхо говорил размеренно, намеренно придав голосу официальный тон. Главный ученик Цинцзин смотрел на Цю Хайтан как на любую женщину, встреченную в городе. Ее слова не произвели на него впечатление, не убедили в своей правоте.
— Госпожа Цю обвиняет горного лорда секты Цанцюн, при этом не имея доказательств его вины. При этом сама признается, что её брат нарушил закон, распространенный на территории Дахэ.
— Это не отменяет того, что брат госпожи Цю убит, — уперевшись, словно осел, Глава дворца до последнего хватался за свою версию.
— Я этого не хотел, — впервые с появления Цю Хайтан произнес Шэнь Цинцю.
Простая фраза произвела эффект заклинания молчания, наложенного на всех одновременно. Шэнь Юань мысленно утер пот со лба. Отлично, теперь сам виновник включится в свою защиту, и попаданцу не придется экстренно искать способ выпутаться из сетей Главы дворца.
— И все же ты это сделал, — в голосе Цю Хайтан не было прежнего гнева. Столкнувшись с неожиданно сильным отпором, женщина не знала, как реагировать. Шэнь Цзю, раб семьи Цю, убивший ее брата, никак не мог соотнестись с Шэнь Цинцю, на защиту которого встало столько праведных, благородных людей.
— Да, но он напал первым. Цю Цзяньло часто вымещал на мне свое негодование, упиваясь моей беспомощностью, пока его милая младшая сестра не видит. В тот день он перешел черту. Я защищал свою жизнь, но был слишком юн, не рассчитал силы.
Шэнь Юань замер. Рядом Ло Бинхэ резко втянул воздух сквозь зубы. Цзян Шэнхо дернулся, будто получил удар по лицу. Учитель никогда не позволял кому-то из учеников узнать о его прошлом, создавая образ далекого бессмертного, чья жизнь до школы поглощена туманом.
Оказывается то был не туман, а завеса боли.
В оригинале Шэнь Цзю даже не пытался сказать что-то в свое оправдание. Он был далеко не глуп и понимал, что любые его слова будут брошены ему же в лицо. Ло Бинхэ контролировал все, не стоило и пытаться. Никто бы не стал слушать.
Но Шэнь Цинцю также был гордецом, ненавидящим жалость, не проявляющим ее ни к другим, ни к себе. Так почему сейчас выставляет на всеобщее обозрение болезненное прошлое?
— Я много лет желал, чтобы Цю Цзяньло умер. Но никогда бы не убил его сам. Меня нельзя назвать истинным праведником, но тогда, будучи ребенком, я еще не способен был взять в руки клинок. Цю Цзяньло почти избил меня до смерти.
Я хотел жить. Поэтому его и убил.
Можно ли винить человека в том, что он хочет жить?
Если вам кто-то скажет «да», можете смело считать такого человека высокомерным глупцом, не видавшим настоящей жизни. На площади Цзиньланя собрались разные люди, но каждый по-своему успел узнать цену человеческой жизни, хрупкой и драгоценной. Заклинатели чаще других сталкивались с потерей близких. Еще чаще сами стояли в шаге от смерти.
Шэнь Цинцю говорил тихо и медленно, четко произнося каждое слово, чтобы смысл дошел до всех. Незнакомые с лордом Цинцзин люди не услышали бы в его голосе ничего, кроме всеобъемлющей, затягивающей пустоты, с которой говорят те, кто познал истинную беспомощность и отчаянье. Но Шэнь Юань и Ло Бинхэ слышали еще кое-что.
Когда твоя жизнь так ужасна, что легче умереть, ты начинаешь жить ради других. Выживать, чтобы однажды достать до света, вернув его в свою грудь. Шэнь Юань и Ло Бинхэ прошли через ад, держась лишь на одном — на необходимом, как воздух, желании жить, любой ценой вырвав эту возможность. И неважно, сколько крови будет на руках. Они на собственном опыте познали горечь слов Шэнь Цинцю.
— Ты мог сказать мне, — блеклый, словно не свой, голос Цю Хайтан.
До этого Шэнь Цинцю смотрел прямо перед собой, но теперь он взглянул прямо в глаза своей бывшей невесте.
— Ты бы мне не поверила. Ты никогда не замечала.
Не хотела.
Если бы эти слова кололи холодом, промораживая до костей, они были бы упреком, но в них звучали лишь далекие отголоски грусти. Сожаление и разочарование. Не более.
Шэнь Цзю прожил непростую жизнь. Но время, проведенное в поместье Цю, можно было назвать настоящим кошмаром. Бездна боли, крови и страданий. А посреди неё ребенок, не ощущавший за свою недолгую жизнь и капли родительской заботы и теплоты. Только один Ци-гэ любил его, но и тот ушел.
Поместье Цю являлось Шэнь Цинцю в кошмарах. Стены давили на маленького Цзю, хлыст распарывал кожу, а каждая ночь, когда очередной день заканчивался без возвращения доброго друга, оборачивалась мукой. Образ молодой госпожи Цю прорывался сквозь мрак, но в ту же секунду исчезал за ощущением фантомной фальшивой улыбки, натянутой через силу ради спокойствия девочки.
Запах крови и дыма проник под кожу, въелся в кости. Шэнь Цинцю так давно нес горькую память на плечах, что забыл, что её можно сбросить.
Во время той громкой ссоры, когда в руки Шэнь Цинцю попал Сюань Су, лорд Цинцзин многое высказал главе школы. Кричал, ругался, а грудь сдавливало осознание. И тогда, выйдя из своей раковины, он обнажил свое бедное сердце, и слова, похороненные за семью замками, вышли наружу.
Шэнь Цинцю старался как можно меньше вспоминать о поместье Цю. Но тогда не смог остановиться. Обвинения летели в Юэ Цинъюаня, скрывая в себе крик измученной души.
Цю Цзяньло был садистом, наслаждающимся болью других. В том доме никто не хотел мне помочь. Я был совсем один!
И только произнеся слова вслух, их смысл дошел до Шэнь Цинцю. Выпустив боль из сердца, чтобы бросить её в лицо Ци-гэ, Шэнь Цзю смог взглянуть в прошлое без пелены страха и беспомощного отчаянья.
Впервые Шэнь Цзю посмотрел на свою жизнь в поместье Цю не как мальчик-раб, сбежавший от уродливых теней прежних дней в горы, а как Шэнь Цинцю, лорд Цинцзин.
Бессмертный мастер, властелин второй вершины Цанцюн. Величественный лорд.
Учитель.
Годы позволили ранам зарубцеваться, вечному раздражению и подозрительности — покрыться пылью, а разуму — очиститься. Душа Шэнь Цинцю была изувечена, но после стольких лет не приносила такой боли. Шэнь Цинцю намного дольше был учителем, чем рабом. Неужели он не обрел и капли мудрости?
Цю Цзяньло издевался над ребенком. Вины Шэнь Цзю в том не было, а желание жить не карается Небесами.
Цю Хайтан же...
Цю Хайтан была ребенком. Изнеженной, избалованной госпожой. Но она повзрослела и поумнела. И выросла в девушку, закрывающую глаза на ссадины и синяки, на боязнь вздохнуть, на страх в глубине глаз своего «жениха».
Дети наивны, особенно те, кто впервые встретил добро. Хорошая, милая девочка, которая таскает тебе конфеты и разговаривает как с человеком, обязательно поможет, да, А-Цзю? Каким нужно быть глупцом, чтобы не понять еще тогда? Цю Хайтан удовлетворилась оправданиями брата «упал с лестницы», «подрался со слугами». Даже самый кривоногий человек не будет так часто падать с лестницы!
Цю Хайтан была умной, но не тогда, когда не хотела этого. Ей было удобно не замечать, не обращать внимания, удивленно вздыхая каждый раз, когда в ответ на объятья Шэнь Цзю вздрагивал, потому что девушка надавила на едва сросшиеся ребра. Она ничем не лучше своего брата.
В руках Цю Цзяньло малыш Цзю был куклой для битья, в руках Цю Хайтан просто куклой. Красивой куклой с фарфоровым лицом, умеющей читать и писать, а еще играть на гуцине. Талантливой куклой. Изящной и милой. Но
не настоящей.
А-Цзю конечно не больно, он просто хочет объятий. А-Цзю конечно хочется идти в город, потому что он любит быть со мной. А-Цзю конечно не боится моего брата, потому что я не боюсь.
А-Цзю, конечно, любит меня, потому что я его люблю.
Любовь к кукле отличается от любви к живому мальчику, но Цю Хайтан не видела различий.
Чувства Шэнь Цзю никого не волновали — ни Цю Хайтан, ни ее брата, ни самого Цзю.
И лишь спустя много лет уже Шэнь Цинцю понял, что Цю Хайтан был нужен послушный А-Цзю, а не ядовитый змееныш под номером девять.
И теперь госпожа Цю здесь, чтобы обвинить куклу, что та обрезала нитки и убила кукловода. Шэнь Цзю давно нет.
А Шэнь Цинцю
не игрушка.
Цю Хайтан молчала. Все молчали, пораженные откровениями скрытного холодного лорда.
Наконец, глава Тяньи печально улыбнулся и покачал головой:
— Самозащита. Понятно. У всех есть темное прошлое, нам ли, заклинателям из великих школ, этого не знать?
— Вы все так оставите? — скрипя зубами, выплюнул Глава Дворца.
— Если у госпожи Цю появятся доказательства убийства на почве ненависти, а не самозащиты, то мы выслушаем ее. До тех пор никто не имеет права обвинять шиди Шэнь в чем-то, — миролюбиво подвел итог Юэ Цинъюань, пристально глядя на Цю Хайтан.
— Отлично. Вы слышали главу Юэ. Если госпожа пожелает выступить, мы обязательно ее выслушаем, — указал на себя и храм Чжаохуа глава Тяньи.
***
Заклинатели разошлись. Площадь опустела. Скрывшись в переулке возле оружейной лавки, Шэнь Юань наблюдал, как Цзян Шэнхо давал Ян Исюаню советы во владении мечом.
— Думаешь, госпожа Цю права? — поравнялся с братом Ло Бинхэ.
— Учитель не стал бы жертвовать своей репутацией просто так, — покачал головой Шэнь Юань.
То, что произошло на площади, очень беспокоило попаданца. Когда Ло Бинхэ отказался от мести, Юань подумал, что история с Цю Хайтан не случится, окончательно порушив всю арку с отмщением Шэнь Цинцю. Глава Дворца и в романе был беспринципным, а в реальности оказался еще и самонадеянным.
— Не только репутация учителя пострадала на фоне этих обвинений. Глава Дворца выставил себя не в лучшем свете, — усмехнулся Бинхэ, прищурив глаза.
В черном омуте глаз плясали черти. Шэнь Юань не мог не улыбнуться, наблюдая хитрую, коварную сторону главного героя.
— Начнем искать выгоду прямо сейчас. Я пойду поговорю с главой Тяньи. Думаю, этот человек выслушает наши доводы.
Глава вершины Тяньи упоминался в оригинале мельком, играя роль массовки. Никакие сюжетные арки не были связаны с четвертой великой школой. Среди заклинателей ходили разговоры о доброте и милосердии бессмертных с Тяньи. Теперь же Шэнь Юань лично в этом убедился. Храм Чжаохуа консервативен, а вот Тяньи может оценить ситуацию Су Сиянь беспристрастно.
— Группа должна вернуться в Хуаньхуа к ночи. Я пошлю Гунъи Сяо, если что-то случится.
Шэнь Юань кивнул и направился к постоялому двору, где остановились ученики Тяньи вместе с главой.
Уверенно пересекая улицы, попаданец полностью погрузился в свои мысли. Сеятели не могли быть связаны с Главой Дворца. Тот ненавидит демонов, относясь к ним с отвращением и презрением. Сотрудничество с ними мало того, что не выгодно, а в случае разоблачения смертельно опасно, так еще и почти невозможно, ведь те из Царства Демонов, кто не гнушается строить взаимоотношения с людьми, предпочли примкнуть к Ляньмэн-цзюню. Ло Бинхэ узнал бы о заговоре.
Значит, кто-то из демонов, возможно с Запада или Юга, решил сделать из Цзиньлана кормушку. Кто настолько дерзок?
Не успел Шэнь Юань додумать свою мысль, как почувствовал опасность. Выхватив Се Ишэн, он осмотрелся по сторонам. Вокруг не было людей.
Шэнь Юань настороженно прислушался. Где-то поблизости послышался странный звук. Будто что-то тащат по земле. Уловив позади всплеск темной энергии, попаданец резко развернулся, поднимая Се Ишэн для удара.
Прямо перед Шэнь Юанем оказалась гигантская змея, широко раскрывшая рот. Времени для маневра не было. Огромные челюсти сомкнулись.
***
На заднем дворе оружейной лавки разместилась компания с Цанцюн. Му Цинфан в сопровождении Лю Цингэ посещал дома последних заболевших. Ученики же остались сидеть во дворе дома Ян Исюаня. Сам мальчишка, принятый в качестве ученика Байчжань, убежал паковать немногочисленные вещи. Присоединиться к разговору пригласили Гунъи Сяо. Пусть он и относился к Хуаньхуа, но адепты Цанцюн, успевшие с ним повстречаться, ценили молодого заклинателя.
— Это так несправедливо. Шибо Шэнь не святой праведник, но обвинять его в звериной жестокости неприемлемо, — печально сказала Синфу Сиван, обхватив плечи руками. Любой ученик Цаньцао знал — душевные раны намного хуже физических, но излечить их порой почти невозможно.
— Эта барышня, Цю Хайтан, должно быть, совсем глупа, если пришла без доказательств, — горячилась Лю Минъянь.
Раньше Шэнь Цинцю постоянно спорил с Лю Цингэ, потому Минъянь не любила своего шибо, но после откровений о прошлом горного лорда невольно подумала, что ее брат был несправедлив. Лю Цингэ и сам это понимал. Бог Войны попытался поговорить с шисюном, но Юэ Цинъюань быстро увел Шэнь Цинцю, не дав никому ему докучать.
— Ничего. Она не посмеет более клеветать на учителя, — мрачно выплюнул Цзян Шэнхо.
Взгляд его смягчился, когда он посмотрел на расстроенную Сиван. Положив руку на плечо девушки, Шэнхо заверил:
— В любом случае надо будет попросить Фай Цзи поискать информацию в той деревне. Думаю, людям, знавшим господина Цю, есть что сказать о его характере.
Даже если никто в свое время не высказывал претензий, Фай Цзи точно сможет убедить людей рассказать правду. Или то, что сойдет за правду. Никто не мог клеветать на лорда Цанцюн и остаться безнаказанным.
— Этот Гунъи тоже постарается помочь. Дворец Хуаньхуа показал себя не с лучшей стороны, ввязавшись в подобные дрязги, — уверенно пообещал Гунъи Сяо.
Двери распахнулись с громким стуком. Ло Бинхэ быстрым шагом, почти бегом пересек задний двор оружейной лавки. Ветер трепал золотые одежды, путал пряди волос. На лице читалось волнение.
— Вы не видели дагэ? Я не могу его найти, — громче, чем следовало, спросил Ло Бинхэ, бегло оглядываясь, будто рассчитывая увидеть Шэнь Юаня за ближайшей скамейкой.
— Мы думали, он с тобой, — растерянно отозвался Цзян Шэнхо.
Минъянь и Сиван переглянулись и пожали плечами. Они тоже не видели Шэнь Юаня.
— Вы же вместе ушли с площади, — Гунъи Сяо поднялся, готовый броситься на поиски.
Ло Бинхэ резко выдохнул.
— Он не мог задержаться где-то? — предположила Лю Минъянь, но сразу же замолкла, когда увидела выражение лица главного ученика Хуаньхуа.
Ло Бинхэ давно не испытывал такого леденящего душу страха. Связь с кровяными паразитами работала неровно, будто кто-то намеренно пытался ее блокировать. Но никто, кроме Небесных демонов, не знает обо всех тонкостях работы с кровью.
Попытавшись сосредоточиться, Ло Бинхэ, прикрыв глаза, замер, медленно дыша. Сердце билось о клетку ребер, рискуя пробить ее. Тонкая, но прочная нить связи тянулась от него к Шэнь Юаню, прочно связывая судьбы. Собравшись с силами, Ло Бинхэ попытался еще раз отследить брата. Демоническая энергия, спавшая в теле, снова начала действовать.
Наконец, цель была найдена. Широко распахнув глаза, Ло Бинхэ почувствовал, как от страха похолодела кровь. Шэнь Юань был на пути в Царство демонов и находился в опасности. У них не было времени потренироваться использовать кровяных паразитов, потому Ло Бинхэ не смог точно определить, что случилось и в каком состоянии Юань, но точно знал, что медлить нельзя.
— Мне нужна ваша помощь, — выпалил Ло Бинхэ прежде, чем смог обдумать.
Ситуация в Цзиньлане стабилизировалась благодаря лорду Му, процесс, запущенный Главой Дворца и Цю Хайтан, уже было не остановить. Хозяин Хуаньхуа должен снова попытаться нанести удар, пока симпатии общественности окончательно не перешли на гору Цанцюн. Следовало первыми нанести удар.
— Мы готовы, — незамедлительно отреагировала Лю Минъянь, подрываясь с места.
— Ситуация здесь нестабильна. Мне нужно идти, чтобы помочь дагэ, — Ло Бинхэ запнулся.
Тщательно выстраиваемый план не шел ни в какое сравнение с безопасностью Шэнь Юаня, но если не начать действовать против Главы Дворца, все может повернуться в худшую сторону.
— Ты знаешь, где он? — подался вперед Цзян Шэнхо.
— Он в Хуаньхуа? — одновременно с Шэнхо спросил Гунъи Сяо.
Поджав губы, Ло Бинхэ внимательно вгляделся в лица друзей. Ученики Цанцюн видели его взросление, а Гунъи Сяо за несколько месяцев стал преданным товарищем. Ло Бинхэ знал о них так много, что мог без труда сыграть их, полностью воссоздав поведение. Но знали ли
они его?
— Вы доверяете мне? — прямо спросил Ло Бинхэ.
— Конечно! — немного обиженно воскликнула Сиван.
— Хорошо, — Ло Бинхэ растянул губы в болезненной блеклой улыбке.
Это должно было случиться рано или поздно. Хранить тайну всю жизнь не получится. По крайней мере, друзья узнают первыми.
Тени сгустились вокруг Ло Бинхэ, обступая, словно верные слуги. В глазах засияли красные искры. Синьмо завибрировал.
На лбу Ло Бинхэ проступила демоническая печать.
