Броненосцы и фламинго

      Майор провел несколько часов до завтрака, погруженный в свои мысли, меланхолично разглядывая облака дыма от «Дункана» и своей сигары — и Паганеля, который прекращал лекцию о Патагонии, только чтобы хлебнуть своего утреннего шерри с бисквитами (ох, уж этот континентальный завтрак!) Майор только изредка отпускал ничего не значащие фразы, чтобы не обидеть молодежь молчанием.       Паганель, между тем, отвечал на все вопросы публики быстрее, чем эти вопросы успевали оформиться в головах. Он легко подпрыгивал на месте, и майор не удивился бы, узнав, что у француза руки и ноги дрожат от нетерпения сойти на берег и увидеть все своими глазами. Неудивительно, если он и в самом деле за сорок лет не выбирался из своего кабинета и только сейчас увидел мир. Должно быть, ему непривычно настоящее солнце: вон нос красный и уже шелушится. А на запястьях, торчащих из короткой ему рубашки Мак-Наббса, кожа, как была, белая.       Что-то в лице Паганеля, которое майор сейчас внимательно изучал в профиль, заставило его задержаться на палубе. Было трудно уловить его черты — так беспрестанно Паганель гримасничал. Сначала казалось, что все его черты были принесены в жертву глазам. Благодушная насмешка не исчезала из них ни на минуту, но не могла скрыть ум, независимость духа; в них была молчаливая решимость оставаться самим собой. Скрытой силе его глаз соответствовала скрытая чувственность рта, который был довольно велик, что не отвечало общепринятому вкусу, предписывающему и мужчинам, и женщинам хорошенькие, почти безгубые ротики. Мак-Наббс, подобно большинству своих современников, все еще находился под некоторым влиянием «Физиономики» Лафатера. Он обратил внимание на этот рот, и его отнюдь не ввело в заблуждение то, что в молчании он был неестественно крепко сжат.       Этот взгляд, сверкающий энтузиазмом, несомненно, пробудил в нем какие-то отголоски. Такие лица ассоциировались у Мак-Наббса с иностранцами, с турками и арабами, с миром, где мужчины закрывают лица платками, где повсюду смерть, сладострастие и политические интриги, из которых не выбраться живым. Это было для него следующей ступенью к постижению Паганеля.       Паганель, казалось, был счастлив и заражал своим счастьем всех на борту, особенно ободряя и обнадеживая бедных детей капитана Гранта. Роберт был восхищен географом, ходил за ним всюду, расспрашивал и, кажется, тоже мечтал об опасных приключениях и великих открытиях. Все мальчишки одинаковые.       Надежда, которую с такой жестокостью давал Паганель своим новым толкованием документа из бутылки, была сильнее доводов рассудка. Майор заподозрил бы Паганеля в желании погубить их всех, если бы ученый географ, знавший о высочайших в мире горах только по книгам, сам бы не стремился навстречу своей гибели с юношеским нетерпением. Как заблестели его глаза при слове «опасность»! Мак-Наббс видел такие глаза много раз. Их обладатели редко доживали до своего четвертого боя.       — Вы так пристально следите за мной, майор, — вполголоса сказал Паганель, неожиданно оказываясь совсем рядом. — Не доверяете?       Майор не отстранился.       — Я стою к вам спиной, — заметил он.       — И по вашей напряженной спине я вижу, что вы следите за мной. Признайтесь! — настаивал Паганель.       — Признаюсь, — покладисто согласился майор.       — Так в чем же дело? — спросил Паганель.       Майор хмуро отшвырнул докуренную сигару прямо в море и развернулся:       — Поклянитесь мне, не знаю, могилой отца, спасением души, своей будущей золотой медалью, что вы это делаете не только за тем, чтобы потянуть время. Что вы понимаете, что эта, как вы говорите, «увеселительная прогулка, которая продлится не больше месяца» — на самом деле смертельно опасна.       — Конечно, майор! Я действительно думаю, что следы капитана Гранта можно найти в пампе. И все же я уверен, что наше путешествие через Патагонию абсолютно безопасно. Мы не берем дам единственно оттого, что часть пути, возможно, предстоит пройти пешком. Да и основной путь в седле не для них. Ах, ну и, конечно, потому, что наш юный капитан зачахнет от тоски без общества мисс Мэри.       — Паганель, вы ужасный человек.       — Во-о-от. Именно поэтому вам, дорогой майор, зачахнуть от тоски совершенно не грозит.       — Спасибо за откровенность, — серьезно поблагодарил Мак-Наббс. — Кстати вот, угощайтесь, я пополнил свои запасы с расчетом на вас, — и он протянул французу сигару.       — Полагаю, это можно считать трубкой мира, любезный друг? — улыбнулся Паганель. — Но я не такой заядлый курильщик, как вы.       — Тем не менее, в одном из своих бесчисленных карманов вы носите спички, а выходя по утрам на палубу, вынюхиваете мою сигару.       Паганель, все это время сыпавший из карманов обломки перьев и клочки записных книжек с испанскими словами, наконец нашёл спичечный коробок и благодарно улыбнулся.